Крестик

День накануне выдался что-то уж слишком тяжёлым. Для меня, загородного жителя и к тому же пенсионера, привыкшего к неторопливому, размеренному образу жизни, такие дни выпадают к счастью не так уж и часто. С утра сломался насос, подающий в мой дом воду из расположенной на участке неглубокой скважины. Я уже привык к тому, что раз в год это случается, что никуда от этой напасти не деться – раз в год «вынь» старый сломавшийся насос Малыш «и положь» в скважину новый, запасной. Что называется к гадалке ходить не надо. Я почти смирился с этой безысходной ситуацией и старался воспринимать проблему философски, если бы не всякие сопутствующие каверзы судьбы. Злополучный насос всегда выходит из строя в самое неподходящее время, как будто специально выжидает момент, чтобы прихватить заодно и ещё какую-нибудь проблему! Несколько лет тому назад он вздумал сломаться днём 31 декабря! А дни в декабре у нас в Лесном Городке, да и везде в матушке России, как на беду слишком короткие - не успеешь глазом моргнуть, а уже вечер, темно и мороз. А тут вдобавок ещё и предновогодний вечер! Надолго я запомнил тот Новый Год!
И вот так почти всегда: то проливной как из ведра ливень с грозой и ветром, так что нитки сухой не остаётся, то мороз под тридцать градусов, так что руки к отвёртке прилипают, то гости, сидящие как раз в этот момент за накрытым столом, то ещё что-нибудь, а насос всё равно менять надо срочно, иначе воды в доме не будет. Не любят мои скважинные насосы ломаться спокойно в тихий будний день, обязательно надо притянуть с собой ещё какое-нибудь  событие и лучше позаковыристей! Старый как мир принцип: пришла беда – открывай ворота!
Так случилось и на этот раз: сначала мне позвонила двоюродная сестра жены Ирина и попросила срочно к ней приехать в Москву. Бедная женщина месяц назад умудрилась порвать ахиллесово сухожилие, находясь в турпоездке в Италии! И сама по себе проблема не шуточная, а тут ещё и заграница, которая к нашим легкомысленным соотечественникам относится весьма сурово. Страховка страховкой, только она, как выяснилось, не покрывает и половины стоимости операции и всех около операционных услуг, включая перевозку, необходимые анализы, проживание в больничной палате, лекарства, услуги медсестёр и так далее и тому подобное! Я, человек родившийся в прошлом веке и проживший сорок с лишним  лет в Советском Союзе, привык к тому, что всё, связанное с учёбой и медициной должно быть бесплатно, это как нечто само собой разумеющееся! А как же иначе?! Но оказывается можно и иначе, да ещё как можно!
Вот так и моя золовка, или кем там она мне приходится по внутрисемейной табели о рангах, любительница всего иностранного и американского, ругающая всё что выпускается, продаётся, делается, пишется, строится и кушается в России, считающая всё российское плохим, не достойным человека, да просто отвратительным, (я уж промолчу про Правительство, чтобы не скатиться в ненормативную лексику в своём рассказе), а всё, что в свою очередь продаётся и делается за границей, особенно в Америке – прекрасной, недосягаемой заоблачной вершиной и несравнимым чудом, что и рядом поставить нельзя с нашей отечественной посконной реальностью, вот она-то, эта любительница всего иностранного, и получила щелчок по носу, наглядный урок от итальянской, то бишь европейской  шенген-медицины. Ей выставили такой огромный счёт на ещё только предполагаемые медицинские услуги, что наша любительница всего заграничного сразу кинулась покупать обратный билет в Москву! Домой, скорей домой! Операции, гипсы, услуги и всё-всё прочее – дома, в Москве, в России!
Как только клюнет жареный петух, так поскорее бегут подобные люди-демократы домой под российское крылышко! Здесь их вылечат, на ноги поставят, накормят, спать уложат и всё, к тому же, либо вообще бесплатно, либо в разумном рублёвом эквиваленте. Зачем, зачем таких-то принимать обратно? Кому они здесь нужны со своим высокомерием, со своим презрением ко всему родному? Со своим абсолютным непониманием страны в которой живут, её народа? Пусть бы и жили и «радовались» в своём «счастливом» далеке! К чему они такие здесь-то? А для того, чтобы они вылечились, окрепли, припудрили носы, упёрли ручонки в боки и продолжали презрительно оттопырив губу крыть и ругать «немытую Россию»!
Ну да ладно, не о них разговор, тем паче, что никакие подобные уроки им не впрок, не в коня корм!
Я что-то отвлёкся. Да, так вот! Позвонила мне с утра золовка и попросила срочно приехать – ведь вся нога у неё в гипсе, она ездит по квартире в кресле-каталке, а в таком положении не много наработаешь по дому. Короче ей потребовалась помощь и я, разумеется, засобирался в Москву, но как раз в этот-то момент и сломался мой капризный скважинный насос!
Пока то да сё, пока заменил насос, пока всё проверил, пока отмылся от глины – глядь, а полдня уже пролетело. Но ехать к золовке всё равно надо. Как не помочь в трудную минуту одинокой  женщине, да ещё в таком тяжёлом положении?! Собрался снова и поехал. А до Москвы из моего провинциального Лесного Городка и дальше по Москве – путь не близкий – два, а то и все два с половиной часа дороги.
Когда всё, что надо было исправить и сделать у родственницы, я сделал, мы с ней немного повечерили, накормила она меня очень вкусным борщом, и я тронулся в обратный путь.
Пока ехал, позвонила из Индии по вотсапу Лена, застала меня в метро на переходе, и попросила разобраться со Сбербанком, который опять, в который уже раз, заблокировал её банковскую карту, а ей как назло сейчас нужны наличные деньги! Она не смогла договорить потому что у меня не ко времени кончилась зарядка мобильного телефона и экран погас, так что конца её истории я так и не узнал. Но главное я понял главное! Теперь надо было поскорее выбраться из метро, доехать на электричке до Одинцово, а потом на автобусе до домашней электророзетки, зарядить мобильник и начать муторные разборки со Сбербанком.
Когда, уже поздно вечером, всё было сделано, я блаженно растянулся в кресле, закрыл глаза и почувствовал, что устал, что голоден и спать очень хочется.
Не знаю как у вас, а у меня по праву заработанный сон отнюдь не отменяет вечернюю, читай уже ночную еду! Потому как голодным я заснуть по-любому не смогу!
Я, скрипя косточками, поднялся из кресла и пошёл к плите разогревать что-нибудь поесть. Но усталость всё же взяла своё, события сегодняшнего длинного дня проносились в моей утомлённой голове, притупляя бдительность. Я и не заметил, как все остатки плова, заботливо выложенные мной на сковородку,  напрочь подгорели на плите до такого состояния, что каким бы голодным я ни был, а есть такое блюдо всё равно уже не смог бы! И запах гари от подгоревшего на сковородке плова, я ощутил только тогда, когда спасать положение было уже поздно. Так мой ужин отправился в ведро.
Готовить что-то ещё у меня уже ни сил, ни желания не было, я наскоро покидал в себя не разбирая вкуса всё то, что попалось под руку из холодильника, запил горячим чайком и отправился, наконец, спать.
Пока поднимался на второй этаж в спальню, пока ложился в кровать, пока кряхтя ворочался перед сном – всё вспоминал события прошедшего дня, удивлялся их необычной, как будто злонамеренной концентрации на квадратный сантиметр моего времени и думал, что наконец-то всё прошло и, слава Творцу,  закончилось благополучно:  я у себя дома, насос работает, в доме тепло, я сыт и лежу в своей кровати живой и здоровый, только смертельно усталый, думал, что вот сейчас я засну, а завтра, когда проснусь, всё будет хорошо и здорово! Перед тем, как окончательно провалиться в сон я взглянул на часы, стоявшие на тумбочке у изголовья кровати – на часах было 23-55.
Наивный я человек. Я счастливо уснул за пять минут до наступления нового дня. Наивный потому что был полностью уверен, что сумасшедший денёк благополучно закончился, что уже ничего за эти пять оставшихся коротких минут случиться не может. Но стрелки ещё не доползли до цифры 12, нули на табло ещё не вспыхнули, тяжёлый день продолжался, а я уже спал!
В одной старой песне ушедшего века пелось: «… Ещё не вечер!» В смысле ещё не всё закончено, расслабляться и терять бдительность ещё рано! Проблемы обычно идут косяками и редко когда в одиночку! Не теряй стойку, держи удар. Осторожно! Ещё не вечер!
Какой там, я уже безмятежно спал и, наверное, видел сны. Хотя, говорят, сны приходят под утро, в самом конце и обрываются, когда горнист играет подъём или когда над ухом звонит будильник.
Утром пришли отголоски вчерашних событий и стали отнимать моё время. Надо было  отскребать сковородку от подгоревшего ночью риса, потом выходить в промозглое пасмурное утро, чтобы проверить как работает вновь установленный насос, затем связаться с Леной и узнать как дела с капризным банкоматом и получила ли она свои деньги, позвонить золовке и узнать как дела у неё. Ещё надо приготовить себе что-нибудь поесть и поэтому наверное придётся идти в ближайшую Пятёрочку за продуктами. Всё какие-то дела и делишки, какая-то возня и суета, а недописанный рассказ так и висит в папке «Незаконченное» в моём стареньком ноутбуке и ждёт когда я наконец доберусь до клавиатуры. И самому хочется, сам жду не дождусь, а, видать, грехи не пускают.
Когда дело дошло до похода в Пятёрочку,  я оценивающе глянул на себя в зеркало и понял, что сначала придётся побриться. Нет, конечно, и в таком виде меня безусловно пустят в наш магазин, ведь разгуливал же я вчера по столице с трёхдневной щетиной – и ничего, никто слова не сказал. Но это было вчера. Вчера вообще был, мягко сказать, странный день и мне было не до куртуазности, успевай только поворачиваться и руки вовремя отдёргивать. Вчера у меня вряд ли нашлось бы время для такой мелочи, как бритьё. Вчерашний день, заполненный деловыми хлопотами, работой, встречами, беготнёй, такой день легко сочетался с моей небритостью,  а деловая целеустремлённость и уверенный быстрый шаг вполне оправдывали трёхдневную щетину. Вроде бы она даже теперь почти что в моде у постоянно спешащих городских менеджеров средней руки. По-видимому  эта колючая синева на щеках придаёт таким людям некую значительность мачо и даже просто необходимость в круговороте столицы. Во всяком случае в Москве трёхдневная щетина вполне уместна, если ты, как и все вокруг, летишь куда-то по делам. 
Другое дело мой тихий Лесной Городок. Как это ни странно, но тут ещё живы патриархальные привычки ушедшего века. И, невзирая на то, что кругом не сельмаги и сельпо, а супермаркеты, что на дороге сейчас больше автомобилей, чем идущих пешком людей, что каждый второй встретившийся мне человек не отрываясь говорит по телефону, тем не менее то тут, то там убеждаешься – это не Москва, здесь провинция со своими коренными традициями, которым никакой прогресс ни по чём.
Патриархальный неторопливый дух прежних Катуар, так называлось это дачное место до хрущёвских преобразований, живёт в сегодняшнем Лесном Городке несмотря на то что и справа и слева давно уже нет простых деревянных оград из скромного штакетника, а высятся суровые высокие кирпичные сановитые заборы, скрывая за  стеной собственной значительности такие же кирпичные барские особняки с гаражами, бассейнами и прислугой. И по мобильным телефонам у нас не отрываясь говорят даже сидя при этом за рулём автомобиля, или стоя у кассы магазина и прижимая гаджет плечом к уху, но  несмотря на всё это Лесной Городок всё же в чём-то сохранил свою провинциальность, свой деревенский снобизм, и даже гордится этим консерватизмом перед залётными суетливыми москвичами. Во всяком случае трёхдневная щетина тут будет расценена как моветон и даже просто «кю». Тем более что со вчерашнего дня она уже успела превратиться в четырёхдневную, а это уже ни в какие ворота не лезет! Короче надо бриться.
Снова я отправился на второй этаж в ванную комнату, по дороге на лестнице стягивая через голову уже надетый свитерок. И только уже в ванной комнате, сняв футболку и стоя с голым торцем, как говорили на военной кафедре в моей студенческой юности, перед зеркалом, висящим на стене над раковиной, я понял что произошло. Я понял, чего так и не ухватил вчера, торопясь поскорей заснуть. Только теперь, стоя раздетым перед зеркалом я осознал, отчего нечто угрюмое  с самого утра с тупым беспокойством ворочалось во мне. Отчего это такая неясная, безотчётная, необъяснимая тревога притаилась внутри:
-  Что-то не так, что-то не в порядке, - всё утро стучало сердце.
- Ты что-то упустил, на что-то не обратил внимания, что-то прозевал, - сбивчиво мелькала с самого утра в голове неспокойная мысль. Я отгонял её прочь, но она возвращалась вновь. Теперь всё становилось на свои места.
С цепочки, висящей на шее, исчез мой крестик. Мой старый крестильный крестик, которым я очень дорожил. Простой медный крестик, который моя няня шестьдесят семь лет тому назад надела мне на шею в нашей Перхушковской церкви после того, как меня, полугодовалого обмыли в церковной купели, вынули, перекрестили, держа под мышки обтёрли полотенцем и завернули в мягкие байковые пелёнки, совершив надо мной обряд крещения.
С тех пор прошло столько лет! Страшно подумать. С тех пор столько изменилось вокруг. Уже нет той страны, где мы все жили и того жизненного уклада. Мы уже разменяли первый десяток нового тысячелетия. Мы успели взлететь в космос и спустя годы рухнуть, рассыпаться в прах в тяжёлом 1991 году. Мы успели обзавестись семьями, родить и воспитать детей, а кто-то и внуков. Мы успели уже похоронить многих своих одногодков с кем гоняли во дворе в футбол и ходили в горы. Мы успели получить специальности, отдать работе десятки лет жизни, заработать кто высокий кабинет, кто инфаркт, кто медаль, а кто просто пенсию по старости. Мы успели прожить большую половину жизни – столько прошло времени. Для всех и для меня тоже. И всё это время мой простой медный старый крестик был рядом со мной. Конечно, я не носил его в детстве, юности или зрелости. Время было другое, нас учили по-другому, мы были воспитаны иначе. Крестик все эти годы тихо лежал в шкафу в деревянной маленькой коробочке вместе с отрезанным и заботливо завёрнутым в папиросную бумагу белокурым локоном моих первых волос. Наверное, это завернула на память мама, а может быть и бабушка. Там же в коробочке лежала вырезанная из куска рыжей клеёнки небольшая бирка с моей фамилией, написанной чернильным карандашом в роддоме. Такие самодельные бирочки в те годы вешали на шею младенцам, по ним нянечки понимали кого из нас новорождённых куда, в какую палату нести к нашим матерям, которые будут нас кормить грудью. Бирочки для порядка. Вот и моя сохранилась в той шкатулке. И ещё там же лежало радостное письмо папы, которое он второпях, в счастье наскоро написал маме в роддоме. Наверное папа стоял наклоняясь над подоконником и карандашом, прыгающими буквами писал маме наверх в палату о том, как он счастлив, что у него родился сын, как он её любит. Так, восторженный юношеский сумбур, но ведь не это главное, важны чувства, а чувства у папы были…
Вот все эти богатства минувших лет я случайно нашёл, разбирая полки в шкафу, спустя уже многие годы где-то в середине 90-х, уже сам будучи отцом семейства. Как, каким чудом эта небольшая невзрачная шкатулка смогла пережить десятилетия, уцелеть при нескольких переездах с квартиры на квартиру, не быть выброшенной при очередной уборке между делом как нечто старое и ненужное, как рухлядь, как пыльное необязательное прошлое. Нет, она уцелела, прошла сквозь десятилетия забвения и пронесла в себе мои забытые реликвии.
А потом пришла пора, и я стал вырастать из привычной системы взглядов и понятий. Наверное для меня прошло время разбрасывать камни и настало моё время собирать. Тогда-то и нашлась заветная шкатулка и я достал из неё свой чудом сохранённый простой медный крестик. Пришло время и он открылся мне, и я снова надел его на себя уже сознательно и с большой радостью, даже с каким-то благоговением сознавая, что со мной происходит  большое событие, что всё это происходящее вовсе не случайность, но так и должно было быть, что событие это долго готовилось и вот, наконец, случилось!
С тех пор я уже не расставался со своим крестиком. От времени и постоянной носки он истёрся до состояния тонкой бумажки, таким он стал невесомым и истончённым. У него несколько лет тому назад протёрлось и отвалилось ушко и я, не желая с ним расставаться и даже не помышляя о замене, отдал его одному своему другу, чтобы он припаял к крестику новое ушко, покрепче.
И вот пришёл этот чёрный день, когда я потерял свой крестик. Я стоял перед зеркалом в ванной комнате, смотрел на себя, на пустую цепочку, висящую на шее, и со всей отчётливостью понимал, что это потеря навсегда, что найти его теперь в огромном доме невозможно. Я понимал, что мог потерять его вчера где угодно: пока заменял насос в скважине и возился в грязной глинистой яме, потом когда переодевался и мылся, или в электричке, когда ездил в Москву к золовке. Мог потерять там у неё на её московской квартире, мог потерять в метро, возвращаясь поздно вечером домой. Крестик был такой истончённый, что мог оборваться в любой момент и где угодно. Где я мог сейчас его искать? В доме? Но это просто бессмысленно!
И всё же, забыв про то, что собирался в магазин и вообще про всё на свете, я в приступе отчаяния принялся искать крестик в доме. Исползал на коленках все полы, отодвигал стол, кровать, тумбочку, светил фонарём в тёмные углы, осматривал щели между половыми досками. 
- Да нет, это просто безумие, пытаться найти в огромном доме маленький крестик, это всё равно, что искать пресловутую иголку в стоге сена, - так думал я, упрямо продолжая свои поиски. Я методично, педантично, мысленно разбивая площадь на квадраты, прочесал весь дом, всё что мог, всё, куда был способен вчера нечаянно уронить свой крестик. Ничего! 
День уже начинал клониться к вечеру, когда я наконец прекратил бесполезные уже поиски, примирился с потерей и отправился в магазин за продуктами. Крестик я окончательно потерял, с этим фактом приходилось смириться, но жизнь продолжается, и холодильник надо чем-то заполнить, потому что есть очень хочется.
Я шёл в Пятёрочку, расположенную на полдороге к станции Лесной Городок, что по Киевской железной дороге и, чтобы отвлечься от пасмурных мыслей стал глядеть по сторонам, вспоминать. Здесь вокруг время сохранило столько примет из моего детства. Я вспоминал старые дома, построенные ещё в пятидесятые годы и тянущие свой век до сих пор, видел старые дубы, вокруг которых мы когда-то с ребятами играли в казаков-разбойников, вспоминал названия улиц посёлка: Озёрная, Чкалова, Высоковольтный переулок  – уже давно нет того озера в поле, в честь которого давным-давно назвали эту улицу, да и самого совхозного поля уже нет, незаметно прошли годы и годы и на месте где было поле стоят красивые современные дачные коттеджи, и давно уже не тянется по Высоковольтному переулку линия высоковольтной электропередачи, осталось только название, да и многие ли из современных молодых жителей улицы Чкалова знают, кто такой был этот Чкалов!?
Когда-то много лет тому назад я пацаном бегал со своими друзьями по этим улочкам подмосковного дачного посёлка, даже не улочкам, а дорожкам и тропинкам, протоптанным среди невысоких заборов из немудрёного занозистого серого штакетника, бегал по тропинкам тогда ещё не закатанным в асфальт, среди травы и придорожных цветов. Потом я вырос и вместе со мной вырос и посолиднел дачный посёлок, превратившись из посёлка Катуары, названного по имени станции пригородной электрички, в городское поселение Лесной Городок, ставшее теперь большой административной единицей районного масштаба, со своей администрацией и даже с выборным Главой, со своим гербом и флагом, гордо реющим над козырьком у входа в помещение администрации.
Все эти изменения проходили постепенно, незаметно, так же незаметно для нас, как и мелькание наших дней и лет, проносящихся неизвестно куда всё мимо, мимо. А, впрочем, почему не известно – известно куда.
Сначала меня маленьким вывозили сюда на летнюю дачу из Москвы, в которой  мы жили, потом, когда я подрос, то стал сам изредка приезжать сюда с институтскими друзьями, потом были годы забвения заполненные  множеством забот, когда я вырывался на дачу в Лесной Городок совсем редко, от силы раз или два в год. Потом родился сын и жизнь снова вернула меня в родные места и мы стали с женой выезжать сюда на всё лето. Она с сыном и со своей мамой, моей тёщей жили здесь всё лето, а я ездил каждый день на работу на пригородной зелёной электричке в Москву и обратно:  туда налегке, а обратно с авоськами и сумками, с продуктами и детскими вещами. Затем, когда сын подрос, пошёл в школу и необходимость в летнем дачном отдыхе сама собой пропала, опять наступили годы забвения и я вернулся на дачу только в середине 90-х годов уже обременённый солидностью и за рулём своих собственных Жигулей, окрашенных в редкий цвет «Валентина». Потом было долгое строительство своего дома взамен старого летнего дачного домика и, наконец, долгожданный переезд сюда из Москвы на постоянное место жительства. Вот уже больше десяти лет как я живу здесь в своём доме.
Все эти события моей жизни проносились чередой как в кино, перед моим мысленным взором, пока я шёл к нашей Пятёрочке, но как я ни старался отвлечься, а мои мысли всё же вернулись в сегодняшний день и упёрлись в мою потерю.
Нет, я не фетишист и не придаю сверх меры значение вещам меня окружающим, с какими-то из них расстаюсь просто и спокойно, даже легко, когда приходит время, не вспоминаю о них, если вдруг что-то теряется. Подумаешь проблема?! Ерунда! Но крестик не вещь, вернее совсем не простая для меня вещь, это совсем другое дело.
Я сильно изменился за последние годы. Друзья, с кем мне приходится общаться, это замечают. Речь идёт, разумеется, не о внешних изменениях – все мы с годами не молодеем, меняемся и обзаводимся кто лишним весом и степенной походкой, кто разными болезнями, которые подхватили или нажили в долгом пути, а кто и солидным представительным животиком. Я же говорю совсем о другом, о внутренних изменениях, об изменении мировосприятия, изменениях, связанных с переоценкой своего места в мире, изменении своей жизненной позиции, изменении своих ценностных приоритетов если на то пошло.
Это не предательство старых идеалов, которые в сущности, по большому счёту в главном остались те же, а осознанный переход и укрепление в новых взглядах на окружающий мир. Из бездумно плывущего по житейскому морю материалиста, какими все мы были, какими мы все были воспитаны, я вырос в человека укреплённого в вере и старающегося осознанно идти своей дорогой в Творении Божьем. По крайней мере надеюсь на это.
Поэтому крестик, что я когда-то в младенчестве получил при крещении и с которым в последние годы не расставался, был для меня уже не просто вещью, не просто кусочком меди на цепочке, не украшением и не формальным атрибутом принадлежности к такой-то вере, который можно при необходимости заменить на что-то более весомое или более ценное в рублёвом исчислении, нет, он был как огонёк, который всегда со мной, как неотъемлемая часть меня, существовавшая в одном теле со мной все эти шестьдесят семь моих прожитых лет. И не важно, что большую часть жизни я провёл вдали от него в погоне за пустыми земными средствами, не важно! Он ждал своего часа, он не потерялся во времени, и когда его час настал, он вернулся ко мне. Это было как чудо, как сказочный сон с хорошим концом, ведь наши сказки всегда кончаются хорошо! Я облегчённо вздохнул и с тех пор носил этот огонёк у сердца. А теперь я его потерял. Вот это, именно вот это было как предательство с моей стороны!
Вечером я написал Лене в Индию, рассказал о своей потере, пожаловался на кривую судьбу.  Ну что ж она могла сделать, находясь за тысячи километров от меня? Написала, чтобы я не расстраивался, что всё что ни делает Господь – всё к лучшему и для нашего блага. Верно, конечно. Да я и сам это понимаю. Печаль потери постепенно улеглась, стала менее острой и более отстранённой, но не исчезла, а осталась грузом на сердце.
Я стал подумывать о том, что можно как-нибудь просто пойти в церковь, да и купить себе новый крестик. Ну а что ж делать? Ходить без крестика на шее мне было уже тяжело. Что бы тогда получилось?  Вышло будто бы на мне и креста нет! Не по-людски это. Однако и спешить я не захотел и только через день сел в свою машину и поехал в Перхушковскую церковь, туда, где мне когда-то впервые надели крестик на шею. Это ведь совсем недалеко от Лесного Городка.
Подмосковная природа  уже жила наступившей осенью. Я знаю, что люди по разному воспринимают это время года. У кого-то осень вызывает уныние и печаль, как будто прощаешься с чем-то надолго. И хотя мы все прекрасно помним рязановские стихи «У природы нет плохой погоды…», но в юности и у меня осень вызывала совсем не приятные чувства, а скорее грусть. Я помню ещё удивлялся:  как это Пушкин мог любоваться осенью, называя её «очей очарованием». И только по прошествии времени я стал видеть в осени именно очарование и даже умиротворение, как будто примирение с миром, где были но прошли и весна и лето с их бестолковой суетой, прошло громадьё  всяких планов и несуразиц, и наступила осень, и пришла пора спокойно подводить итоги, оценить прожитое, даже улыбнуться какой-нибудь несбывшейся фантазии.
И в природе пришла пора собирать нынешний урожай, подводить как говорили итоги летней страды, делать заготовки на зиму, задуматься о будущем – природа тоже оценивает пройденный путь. Нет, теперь осень для меня вовсе не грусть и печаль, а скорее надежда и уверенность. Попробую объяснить, что я имею в виду.
Помните Заповедь: «Ты должен святить праздничный день»? Я воспринимаю это скорее не как «праздничный», а как «праздный», то есть нерабочий, свободный, не заполненный каждодневным трудом день. Ведь праздник – это 9 мая, Новый год, День рождения. В праздник приходят гости, в этот день накрывают стол, веселятся, танцуют и поют песни. В праздник не остаётся времени ни на что другое, ведь на то он и праздник, в праздник принято веселиться, а не святить что-то! Здесь же в Заповеди говорится очевидно о другом.
Святить – это значит освящать, это есть священнодействие, это разговор человека с Господом. Для этого и нужен освобождённый от труда один день в неделе – праздный день. В этот день не нужны ни гости, ни шумное застолье, в этот день человеку надо подвести итоги прожитой недели, искренне оценить самого себя. Время разговора с Господом, время покаяния. Разве мы все безгрешные и святые? Разве каждому из нас не в чем покаяться хотя бы перед своей совестью? Это и есть «святить праздный день!»  Это моя точка зрения, но я её разумеется никому не собираюсь навязывать.
Я подумал об этом, глядя на наступившую осень. Эта пора для меня теперь и есть тот самый «праздный день», который полагается святить. А священнодействие, разговор с Господом никак не может быть унылым, безрадостным или полным грусти и отчаяния! Осень – особое время в году. Сама Природа снарядила осень яркими красками, чистым бодрящим воздухом, бездонно синим небом – всё это осень!    А дожди и непогода – ну что ж, бывают осенью и дожди, и тяжёлые серые низкие облака, и пронизывающий ветер и голые ветки деревьев – всё бывает, в жизни всякое бывает, просто каждый человек видит то, что хочет увидеть, что способен увидеть.
Я вышел из дома и пошёл по участку к машине. Вокруг под солнцем горели неповторимые краски русской осени. Вся земля была в ярких пятнах только что опавшей листвы. Погода стояла сухая, листья шуршали, разлетаясь из-под ног. Кругом было разлито спокойствие и умиротворение. Я буквально почувствовал, как это спокойствие и умиротворение заполняют меня, а горечи утраты уже не осталось, я почувствовал,  что несмотря на мою потерю, всё будет хорошо.
Из-за поворота старого Можайского шоссе появилась вдали Перхушковская церковь, наполовину скрытая высокими дачными домами. На обочине дороги мелькнул знак населённого пункта Перхушково и мне почему-то вспомнился симоновский роман «Живые и мертвые». Странные иногда возникают ассоциации. Неожиданные. Я ж говорю, осень – необычное время. Может быть именно потому мне и вспомнился этот роман, что тогда тоже была осень, середина октября. То же время, то же место…
Там в какой-то момент действие разворачивается в районе этой самой деревни Перхушково в паре десятков километров от Москвы. Сюда подошли немцы, тут недалеко под Большими Вязёмами и у села Покровское шли бои в начале октября 1941 года, а в Перхушково располагался штаб нашей обороняющей Москву армии.
Купола церкви выкрашены в небесно синий цвет. Наверное и тогда в 41-ом они были такими же. Церковь стоит на открытом месте, кругом тогда были поля. Это теперь вокруг выросли дачные посёлки, коттеджи, магазины, а в те годы тут была маленькая подмосковная деревушка с сохранившейся каким-то чудом, уцелевшей среди гонений и невзгод первых лет советской власти церковью и высокой отдельно стоящей колокольней с таким же небесно синим куполом на вершине. Быть может той холодной осенью 41-го года с этой колокольни можно было увидеть и недалёкую линию фронта и передовые немецкие окопы и идущие в атаку под Большими Вязёмами немецкие танки. Уж не знаю, что вдруг мне вспомнилось всё это, когда я, вывернув из поворота шоссе, увидел вдалеке синие небесные купола Перхушковской церкви? Памяти не прикажешь, а эта память живёт по сей день в каждом русском человеке.
Церковь находилась на другой стороне дороги и мне, чтобы повернуть к ней, пришлось проехать вперёд ещё километра два до разворота, выехать из посёлка Перхушково, и только там повернуть обратно и вернуться к церкви. Движение на Можайском шоссе теперь плотное, машин много и организация движения строгая - всюду видеокамеры, везде ограничение скорости и бесконечный железный барьер, разделяющий шоссе на «туда» в область и «обратно»  на Москву.
Церковь оказалась в этот час совсем пуста, только одна служительница хлопотала за прилавком маленькой церковной лавки, где обычно продаются свечи, разная религиозная литература, небольшие освящённые иконы и нательные крестики. Как раз то что мне и нужно. В этот час я оказался в церкви единственным посетителем. Мне не захотелось сразу идти к прилавку, как будто бы я в магазин зашёл за нужным товаром. Эта старая церковь всем своим духом внушала почтительное уважение, и как-то само собой не хотелось никуда спешить, громко говорить и думать о делах.
Эта церковь, была построена ещё в середине 18-го века при Елизавете, задолго до прихода в местные края наполеоновских войск. Мимо неё проходила французская армия после Бородинской битвы, двигаясь вдоль Можайской дороги в сторону Москвы, а затем, спустя несколько месяцев остатки этой армии вновь ползли мимо церкви по Можайскому тракту отступая назад в Европу. Пережила церковь и последнюю Отечественную войну, уцелела осенью 41-го года при артналётах, почти не пострадала от бомбёжек немецкой авиации. Случайность? Не думаю.
Это было намоленное место. В ней хорошо постоять у древних, почерневших от времени икон, побыть в глубокой тишине храма. Перхушковская церковь открылась для меня в этот день местом для молитвы.
Мне никто не мешал, я пробыл в храме минут пятнадцать и только потом направился к церковной лавочке у входных дверей. Там за прилавком по-прежнему хлопотала служительница, что-то выкладывала на витрину, вынимая из стоявшей на полу в ногах картонной коробки. Когда я стал разглядывать крестики, разложенные под стеклом витрины, она подняла голову и подошла ко мне, мы разговорились. Это была улыбчивая молодая женщина, по обычаю  в платочке и длинном в пол платье, почему-то напомнившем мне сарафан. Я рассказал ей о своей проблеме и она принялась показывать мне разложенные под стеклом крестики. Там были большие, тяжёлые золотые дорогие нательные кресты, были крестики, инкрустированные зелёными стразами, были ажурные, витиеватые крестики, скорее напоминающие украшения, чем нательные кресты. Мне ж нужен был простой нательный крестик, чтобы ничего лишнего, чтобы всё было просто и строго.
Служительница нашла мне небольшой серебряный крестик, такой, как я и хотел. Она охотно рассказывала мне и о лежащих передо мной крестиках и о самой церкви и о строгом, но очень занятом делами священнике, которого сейчас нет, но к вечерней службе обязательно вернётся. Мы бы с ней и ещё поговорили, но в церковь вошёл новый посетитель и сразу направился к церковной лавке. Я расплатился, попрощался с милой служительницей и вышел на улицу.
Там я вспомнил, что купленный только что крестик лежит в кармане в полиэтиленовом пакетике и вернулся в храм. Служительница была занята с новым посетителем и я спокойно прошёл к алтарю. Там присел на стоявшую у стены под иконой лавочку и достал свою покупку.
Я вернулся обратно в храм потому что мне очень захотелось надеть на себя крестик именно здесь в церкви, в той самой Перхушковской церкви, где много лет назад меня крестили в купели, где на меня впервые надели мой старый медный крестик. Я захотел, чтобы здесь замкнулся круг событий и начался отсчёт нового.
Потом я вернулся домой, загнал машину на участок, закрыл ворота, снова заглянул в котельную и проверил работу скважинного насоса, зашёл в дом, переоделся в домашнее, подошёл к столу, стоящему в гостиной. Мой взгляд скользнул по полу и рядом со столом я увидел лежащий на полу мой старый медный безвозвратно потерянный позавчера нательный крестик.
Сказать что я обрадовался – значит ничего не сказать! Мой крестик снова вернулся ко мне! Это опять было как чудо! Да что я говорю, это действительно было чудо, ведь я искал его позавчера несколько часов, я вчера целый день бродил туда сюда по дому, я десятки раз подходил к столу в гостиной… Как это? Что это?
Конечно он мог выпасть только сейчас из моей одежды, когда я переодевался у стола в домашнее. Это значит что крестик застрял где-то в складках одежды, а теперь выпал?! Но ведь я до этого, с тех пор как потерял его, несколько раз переодевался, снимал и надевал свитер, рубашку и джинсы, то в чём я был в тот самый злополучный трудный день, когда потерял его! А он выпал только сейчас? Я уж не говорю о том, что ещё позавчера в день, когда обнаружилась потеря,  я несколько раз перетряхнул всю свою одежду в поисках крестика. Конечно я не сыщик, но уж и не совсем дурачок! Что-то мне слабо верится, что он всё это время лежал в складках одежды!
Просто пришло время мне приобрести новый крестик. А старый, истончённый до толщины бумажного листочка, с разорванным ушком, тот который мог пропасть из-за этого в любую минуту, старый медный крестик ушёл на какое-то время, а через несколько дней, когда новый был куплен и водружён на его место, вернулся ко мне. Лилла. Божественная Игра. А по-моему просто чудо!
Я-то думал, что круг времени замкнулся тогда в церкви, в момент, когда я надел на шею новый крестик – нет!, круг замкнулся только сейчас, когда мой старый крестик снова вернулся ко мне.


Рецензии