Глава 11. Славный парень

      — Пойдём-ка, приятель, — сказал Полли, придерживая меня за пояс. — Твою Hure  отвели в бельевую, и завтра мы устроим банкет. Ты же у нас не жадный? В принципе, могу уступить свою очередь. Я предпочитаю худышек, так, чтоб лобковая кость торчала.
      — Ске... лет?
      — У-у!
      — Сам ты скелет!
      Они громко заржали, распугивая тишину пансионата своим неуёмным гоготом. Своим бесшабашным весельем. Молодёжь. Чего с неё взять?
      Мы куда-то шли и, наконец, пришли. Я опустился бы на пол, но они мне не дали. Панцирная кровать страшно скрипела. Я усердно сохранял в себе точку, и не заметил, когда все ушли, а со мной остался лишь Полли, мой единственный друг.
      — Просто расслабься, старичок.
      — Куда ты...
      Полли — парень это вообще или девушка? — просто огонь. Он разделся и налёг мне на грудь и поцеловал меня в губы. Целовался он жадно, но неумело. Я показал, как. Он елозил пальцами по моему животу, изучая татуировки. «Я вырежу тебе марку», — сказал он и достал нож. От его кожи веяло жаром, и я расстроился, когда дверь распахнулась и на пороге возник Трассе, мой второй единственный друг, и залепил Полли затрещину.
      Потом он потрепал меня по плечу и обещал заглянуть утром.
      Я уже начал засыпать, но вспомнил про точку. А также про скорострельность и прицельную дальность. Сосёт твоя дальность, сказал Мориц. Э, погоди, матушка, возразил я, испытывая острое, ни с чем не сравнимое наслаждение — срезать, наконец, этого потного бабуина. Возьмём простейший пример. У ручного пулемёта MG12-R «Цуцванг» баллистика неплохая? На твой непритязательный вкус? Баллистика как баллистика, нетерпеливо сказал он. Ну, скорострельность.
      То-то же. А прицельная дальность оставляет желать лучшего, поэтому в дальнем бою разумный человек, с большим опять же жизненным опытом, возьмёт себе «Доппель» и будет счастлив. А ты можешь себе подтереться. И точка. А любители классики могут сыграть в шашки с оптикой – и напрочь испортить себе глаза...   
      Точка. Чёрт возьми...
      — Чёрт возьми...
      Я встал с кровати и подошёл к окну, забранному решёткой. Мне захотелось лизнуть стекло. Мне захотелось высказать Морицу ещё много всего про винтовки «Флешгевер» и всю эту новомодную порнографию. Вот именно. Потому что чисто не там, где моют. А мастерство не там, где много палят, а где кучно ложится. И точка.
      — Угловое расстрояние... И раз, и...
      За окном в тусклом фонарном свете колыхались паутинные ветки. Сарай, примыкающий к гаражу, отличался толстыми стенами и полным отсутствием дверей или ворот. Должно быть, вход располагался со стороны забора. Фургон мигнул фарами и исчез, погрузившись в полную темноту. Очевидно, Хуперт ушёл спать. Лампочка издавала едва заметное раздражающее жужжание, в её колбе ползала какая-то чёрная муха или козявка, размешивая мысли и мешая...
      ...сосредоточиться.
      Кто думает, что можно считать только убитых врагов, тот, по выражению Морица, просто сосёт. Поганое, кстати, выраженьице. Когда Гуго жгли гениталии и кожа слезала клочьями, у Польмахера горели глаза. Он сказал: «Я вырежу тебе марку». Как пометку на фюзеляже. В общем-то, не такой уж он  и единственный друг, Полли.
      Похолодало ещё больше. По небу расходилось серебристое мерцание, обычно предваряющее начало рассвета. В этих краях светает долго.
      Я пощупал штаны. Они были насквозь мокрые — хоть выжимай — и испачканы кровью, от них пованивало кострищем. «Ультерих». Внезапно к горлу подкатил громадный желчный ком. Я открыл рот, но изнутри ничего не плеснуло – только басовый канализационный рокот, сопровождающийся чувством сжатия и резкой болью в отбитых почках. Надо бы помочиться, подумал я. Надо бы помочиться и выйти отсюда. Выйти!
      Снаружи было темно и тихо.
      Я постучал кулаком в дверь.
      — Чего? – сонный голос Уберта.
      Зашаркали шаги.
      — Чего тебе? — уже другой, незнакомый.
      — Крыса, — сказал я.
      Я хотел объяснить, что Буби, наверное, уже на полпути в Хильдесгайм. Бежит себе, волоча свой длинный чешуйчатый хвост. Озираясь от огней случайных фар. Трудно быть крысой в мире, который только и хочет тебя раздавить, я изо всех сил надеялся, что этого не случится.
      — Чего?
      Загрохотал засов.

      ***

      В то мгновение, когда второй переступил за порог, я начал действовать.
      — Эй! Где...
      Я хлестнул первого одеялом и одновременно дёрнул второго за шкирку, рывком втаскивая его внутрь. Вся соль именно в том, чтобы поймать момент. Каждая мышца и так знает, как себя вести, ты же отвечаешь лишь за стратегию.
      — Га-ах!
      Противник согнулся, моё колено врезалось ему под дых. Одновременно я уклонился от первого — ослеплённый он развернулся и хватил рукой с чем-то блестящим — мне показалось, ручкой или пластиной. Нож? Я успел его выбить и услышал звяканье, тяжесть рухнула, и мы повалились кучей на бетонный пол.
      «Коробочка!» — квакнул инструктор. Знаю!
      Локтем наугад я звезданул в сопящее и крутанулся назад, ломая сухие ветки. В этой красноте, что мережит перед глазами, попробуй что разбери. Кто-то ухнул. Главное подомнуть под себя, я навалился, ударил, чувствуя, как сопротивление слабеет, слабеет. Лампочка со свистом шлёпнулась вниз, дёрнулась и заплясала молнией...

      

      Я остановился от боли в запястье.
      Раны открылись и все ладони были в крови. Как будто я пытался взрезать себе вены ржавой бритвой — невероятно тупой. 
      Нож, вспомнил я.
      Однако это оказался не нож. Миниатюрный шприц-инъектор, поблескивая стеклянным боком, ударился о ножку кровати, но не разбился. Он был заполнен тягучей прозрачной жидкостью. 
      Удивительно, как изменилась комната, когда смотришь на неё с полного роста. Она стала выглядеть вдвое меньше. И тот, кто лежал, вывернув голову, с ногами, запелёнутыми одеялом, тоже странно преобразился. Теперь это был Угер. На поясе у него была фляжка, заметив которую, я ощутил страшную жажду.
      Оставался второй. Он таращился на меня с диким ужасом.
      — Я вставлю петарду тебе в дымоход, — сказал я.
      Мне показалось это очень смешным. Окажись под рукой петарда, я бы непременно так и сделал. Но никакой петарды у меня не было, и зажигалки, чтобы её поджечь. И вообще, пора убираться, поэтому я взял инъектор и прижав его к тощей шее, нажал на кнопку.
      Парень дёрнулся и обмяк.
      — Вот и лежи.
      В стеклянистых белках отражались световые зигзаги.
      Я выбрался в коридор и запер дверь на ключ, а сам ключ положил в карман. Я боялся встретить Дитриха Трассе, потому что знал, что совсем не смогу двигаться. Они говорят вам: «Achtung!» и ты попался. Мордой в грязь, этому голосу почти невозможно сопротивляться, если не видишь точку, а я её видел, но всё равно: «Стоять смирно! — рявкают они. —  Stillgestanden!» А потом: «Hinlegen! — Auf! — Hin...»
      — Ну не-ет...
      Дудки!
      Коридор никак не кончался. Где-то висели часы, и в голове тикала минутная стрелка, отсчитывая: без четверти пять, без пяти, без двух минут...
      В небе жёлто светился циклопический глаз. Hure отвели в бельевую. А утром мы устроим банкет. Волшебник Ланге наградил меня энергией чистого разума: я чувствовал, что могу читать созвездия, но для этого придётся выпустить точку, а этого-то я как раз не мог допустить. Ладно. Разберёмся.
      Мысли вьюжили, а шорох шагов сливался в неясный шум, в какую-то многоногую зыбь, распадающуюся на отдельные сочетания букв: «ульте... айль... терих». «Навешали мне по чавке!» — сказал я протяжно, почти надеясь, что кто-то выглянет и станет в меня стрелять. Но никто так и не  выглянул.
      А я увидел дверь в бельевую.

      ***

      — Что с вами сделали?! — только и сказала Афрани.
      — Ничего.
      Я прижал её к себе так крепко, как только мог. Зубы у неё стучали, и казалось, что это стучит сердце — громко и часто, лихорадочно сотрясая тело. В этот момент я понял, что пришёл домой. Может это неправда, но закрывая глаза, я всегда слышал шум дождевых капель, и этот звук — тихой, чистой воды — смешивался с дыханием, с простым чувством жизни, которое я так любил.
      — Всё хорошо, — сказал я. — Всё будет хорошо.
      Она плакала.
      Плакала, обнимая меня за шею.
      — Что с вами сделали? Господи, Эрих! Ведь это же зверьё... что они... с вами?..
      — Заживёт, — сказал я.
      Гладя её по рассыпавшимся волосам, я и впрямь на секунду поверил, что всё закончится благополучно. Если на небе есть Бог, и не то, чтобы я сильно рассчитывал, но если, вопреки всему, он всё-таки есть, этот мрак, наконец, закончится. Я сохранил точку и разум вернулся ко мне. По крайней мере, его большая часть. Скоро настанет утро, и при свете всё будет выглядеть не таким безнадёжным. Если Йен всё же успеет, и если Карл откликнется и оперативно придёт на помощь...   
      И скоро настанет утро.
      — Афрани!
      — Что? — её испуганные глаза казались чёрными от зрачков.
      — Нужно выбираться. Сейчас же.
      — Сейчас, — повторила она. — Сейчас-сейчас. Эрих!
      — Да?
      — А что будет с остальными?
      — Не знаю, — сказал я. — Часть, наверное, повяжут, а часть, конечно, сбежит. Ну и чёрт с ними! Главное разбомбить этот гадюшник.
      — А старики?
      Я промолчал. Ответ на этот вопрос напрашивался сам-собой, очевиднее некуда. Ликвидация концлагеря начинается с ликвидации  контингента. Расстрельные группы, огонь, длинные и широкие рвы забрасывают лопатой, и земля шевелится ещё час; ещё час земляные соки ещё текут, издавая слабый, жалобно-монотонный стон, который потом затихает...
      Здесь будет иначе — всего дюжина. Только суть от этого не меняется.
      — Нежелательные свидетели, — сказал я. — Или заложники. На месте Трассе, я бы использовал их как заложников.
      — Но вы не на месте Трассе, — задыхаясь, сказала она. — Нужно что-нибудь сделать, Эрих. Мы же не можем просто взять и сбежать?
      — Мы-то как раз и можем. Да и то под вопросом.
      Я долго вертел  в голове этот мучительный паззл, поворачивал его так и эдак, но всякий раз натыкался на отсутствие одной из важных деталей. Шататься по лесу? В темноте далеко не упрыгаешь. Преследователи обнаружат и затравят нас  быстрее поросячьего визга. Предположим, я ухитрился бы угнать фургон. Вряд ли Хуперт уносит с собой ключи, скорее всего, хранит их на приборной панели. Так. А потом? Ворота фургоном не выбьешь, это не бронетанк, а если и выбьешь, то в Грау нас опять встретит кордон и «мальчики Дитриха»... и других дорог, как назло, здесь нет и не предвидится. Какое-то патовое положение.
      — Давайте поднимемся к Йозефу, — прошептала Афрани.
      Зубы её постукивали, но в голосе уже не проскальзывали истерические нотки, она явно пришла в себя.
      — Зачем?
      — Он нам что-нибудь посоветует.
      На мой взгляд, совет тут напрашивался один. Но внезапно я вспомнил про свою пиротехнику и настроение резко приподнялось, я улыбнулся. Таков уж он, эффект волшебства Ланге. Глоток «воли к победе» и ты готов идти по воде и по воздуху.
      — А что ж. Можно.
      Но вместо того, чтобы окунуться в фанфары, я получил напряжённый взгляд исподлобья. Афрани слегка отодвинулась. Теперь она смотрела на меня как крольчиха на волка. Очень испуганная крольчиха. 
      — В чём дело? — спросил я раздражённо.
      Неловкое молчание.
      — Я что, похож на торчка?
      Она отвела взгляд.
      — Ну...

      ***

      Фантастическая ночь продолжалась.
      Наиболее фантастичным в ней, конечно, было то, что до комнаты Мауэра мы добрались без происшествий. Тихо мигала красная лампочка, сестринский пост шелестел страницами так и не убранного журнала — «Фолькиш» или «Абентойер», и наши ноги издавали едва слышный шорох эльфийских туфелек, который затих, когда мы наступили на коврик.
      Как и все старики, Йозеф Мауэр спал очень чутко.
      — Кто здесь? — кровать заскрипела.
      Щелчок.
      В свете настольной лампы он казался ещё дряхлее. Он выглядел настоящей развалиной. Я горько пожалел, что позволил Афрани уговорить себя.
      — Коллер.
      — А, Коллер? Подождите...
      Он подслеповато прищурился и нашарил на столе очки. От постели и от вещей пахло лекарствами – мирный запах, навевающий скуку и сон. Я зевнул. По бежевым обоям бежали паутинные лапки, и трещины на потолке тоже подмигивали мне, как знакомому.
      — Так вы вдвоём. И... у вас что-то с лицом?
      — В следующий раз найму каскадёра, — пообещал я.
      Он неодобрительно смотрел, как мы усаживаемся на край постели. Вся ситуация выглядела настолько абсурдной, что я испытал желание моментально покончить с ней. Сейчас же. Любым способом. Даже стать «мальчиком» Дитриха Трассе, если понадобится.
      — Они вкололи ему какое-то вещество, – тихо сказала Афрани.
      Она обращалась к этому старикану в обход меня, говоря обо мне, как об опасном звере. Усилием воли я подавил раздражение. Но не до конца. Оно тлело внутри, как ядовитый цветок, желающий распуститься, и я подумал о пламени, которое выстрелит в пять тридцать, если я ничего не напутал.
      — И мы все превратимся в тыкву.
      — Он бредит, — сказал старик. — Эрих, вы бредите?
      — С-слегка, — губы превратились в узкие лезвия и согласные застревали на сгибе. — Вс-сё равно. Не меняет. Ничего не меняет.
      Бу-бу-бу. Афрани шептала.
      Сиреневые змейки юлили по комнате, сквозили по простыням. Без малого пять. Или уже начало шестого? Я не отказался бы выпить водки. На Афрани тёмная кофточка и чёрная юбка, на шее — синий платок. Я поискал глазами пижаму, которую мог бы на себя натянуть. На худой конец, сгодилась бы и смирительная рубашка.
      — Я даже не знаю, смогу ли... — пробормотал старик, имя которого начиналось на «М». Или на «Д»? — Начнётся паника. И куда мы можем спрятаться? Нас же везде найдут. И шум. Фельдман плохо ходит. Ведь даже спуститься, спустить женщин со второго этажа...
      — Здесь есть лифт.
      — Он шумит. И как вы планируете всех разбудить? Объяснить? Безумие. Всё это безумие, от первого до последнего слова.
      — Можете оставаться, — сказал я.
      На его тёмном, худом лице отобразилось отчаяние. Он понимал, что оказался в ловушке, и винил в этом меня. Но кое-чего он ещё не понимал.
      — Вы для них материал, — сказал я. — Просто «брёвна». С хорошим уходом и индивидуальной могилой. Между собой они называют вас «тараканами».
      Он поднял глаза. И вдруг лицо заострилось, полыхнуло враждебностью:
      — Вам-то не привыкать!
      — Точно.
      — Боже мой! — скрюченный палец описал кривую и уставился в мою грудь. — Палач. Мальчишечка. Ах... порода... И вы ещё набрались наглости вломиться сюда? — Он отбросил своё покрывало и спустил ноги, нащупывая туфли, он трясся и задыхался. — Вы! Подонок. Штурмовичок. Кто вы такой? Зачем вы сюда пришли?
      — Чёрт его знает.
      Я отвернулся.
      Его тень угрожающе выросла над моей головой. Наверное, он искал, чем бы меня ударить. Афрани что-то шептала, её тень хваталась за наши тени, и от термометра веяло жаром.
      — Эрих. Эрих Коллер!
      — Так точно, — сухо сказал я. — Zu Befehl! 
      — Эрих!
      Афрани опять прижалась ко мне, и моё сердце растаяло.
      — Сколько времени?
      Вместо ответа она поглядела в окно. Мы все повернулись — и вовремя. Потому что как раз в это мгновение ночь расцвела крупным цветком и потом....

      ***

      «БУМ-М-М!»
      «ГР-Р-РАДА-БУМ-М!»

      Ударная волна выбила стёкла. Гремящий ливень осколков дохлестнул до двери. Кровать отшвырнуло в сторону.
      Я услышал пронзительный крик и тут же вой автомобильной сирены. Голоса. Комнату заволокло дымом. Кто-то надрывно закашлял, застонал совсем рядом. Мауэр? Дверь выбило, и она болталась на петлях, натужно поскрипывая. Пиротехника отыграла на все сто! Но что со вторым пакетом? Он мог сдетонировать в любую секунду. Потому что кто-то прокололся с бризантностью .
      — Значит, не гексоген...
      Рот был набит кирпичной крошкой, и вместо слов вырвалось тупое мычание. В любом случае, оправдания, кажется, отменялись.
      Раздался мощный треск. Под окном закричали, и пламя взметнулось к небу. Оно бушевало совсем рядом с забором, и отсюда его жар ощущался как трепещущее тепло. На оранжевом фоне сновали люди. Их чёрные фигуры метались и сталкивались под треск автоматной очереди, которая разорвала воздух, но тут же затихла. Всё это напоминало разбуженный муравейник.
      — Мамочки, — вздохнула Афрани.
      Я помог ей подняться. Она мелко дрожала, но в целом вела себя молодцом. Даже не всхлипнула.
      Мауэр кашлянул. Отброшенные ветром полы халата болтались как крылья, и на носу алела царапина. Руки дёргались. Он смотрел на меня так, будто хотел разорвать на мелкие части. Он смотрел на меня, как на придурка с гранатомётом, и в его глазах я увидел страх и надежду.
      Всегда. Одно и то же, во веки веков...
      — Вот видите, — сказал я ему. — Теперь-то уж никого не придётся будить.




      Следующая глава: http://proza.ru/2019/12/16/1833.


___________________________________
* Hure — шлюха (грубое нем. ругательство)
* "Я вырежу тебе марку" — не почтовую. Полли имеет в виду "абшлюсбалкен", пометки за сбитых врагов, которые рисовали летчики Люфтваффе. Только Эрих немного путает: именно асы Люфтваффе рисовали их не на фюзеляже, а на киле.
* Achtung! - внимание, Stillgestanden! - смирно, Hinlegen! - лечь, Auf! - встать!
* Zu Befehl - так точно, слушаюсь!