Встреча с Ангелом. Часть 4

Это было страшно! Это было ЧП. Человек на трапе был обречён. Гибель женщины на иностранном судне могла спровоцировать серьезные последствия.
А в то время на корабле собрались все наши рабочие и все свободные от вахты японцы.
Они все стояли вдоль борта и горячо обсуждали ситуацию, ища варианты спасения человека. Вариантов для спасения не было. Выпусть второго человека на штормтрап, чтобы помочь мне, запрещено инструкцией. Поднять трап вместе со мной нельзя, потому что его разобъёт о кранцы. В общем, выхода нет.
А я висела на трапе над штурмующим морем и не чувствовала ни страха, ни паники и уговаривала себя. что удар катера о борт судна оборвет мою жизнь мгновенно, я и не почувствую боли. Еще я думала о том. Что стоит мне разжать руки…
Снизу с катера мне кричали: «Алла, оттолкнись от трапа и прыгай, мы тебя поймаем!» Но от такого предложение мои ногти еще сильнее впивались в ладони, как потом оказалось, до крови. Время шло. Катер был внизу и в верхнюю «мертвую» точку не выходил, будто кто-то его держал.
Сколько прошло времени – не знаю, мне казалось, что очень много. Я думала: «Мне 38 лет и у меня двое детей, у которых никого больше нет».
И вдруг я почувствовала, как очень сильная рука сжала мне щиколотку правой ноги и переставила мне её на вторую балясину! Две-три секунды ия уже на борту корабля и вокруг меня все наши рабочие. Схватив за воротник Сороку, я спросила: «Петя, как я?». В смысле, как я здесь оказалась. Но Петя, заикаясь, повторял только несколько слов: «Ну, Алла, ты – кошка». Кроме этого, он ничего сказать не мог.
Зато очень много говорили японцы. Они были счастливы, что все обошлось. Окружили меня тесным кольцом и очень внимательно и эмоционально изучали мои ладони, при этом цокали языком и очень удивлялись. Наконец, один из них на ломаном русском языке сказал: «Алла-сан, жить будешь долго, почти сто лет». Их удивили ладони моих рук.
Потом была кают-компания, букет филиппинских цветов, стилизованных под живые так, что  многие хотели их понюхать, и все остальное. Как мы потом, уже ночью, сходили с этого корабля, я не помню. Но утром я должна была участвовать в судебном заседании в Ноглинском суде.
Так что, все уастники банкета пошли спать, а меня уже ждал катер в обратный путь до Ноглик, команда которого тоже была в легком подпитии. Механик Михаил Шишкин показал мне, как держать курс по створам, сказал, что вешки должны оставаться слева, а может справа – сейчас не помню, сказал, как мне ответить в мегафон, какими бортами расходиться, если будет встречный, и… ушел. А я всю ночь стояла у штурвала, строго соблюдая выданную мне инструкцию. Но к утру ситуация резко изменилась. Вешки оказались слева и справа. Я позвала Шишкина. Он пришел заспанный и недовольный, но увидев вешки, понял, что это мы вошли в ставник рыболовецкого колхоза рыболовецкого «Восток».
Слава Богу, мы благополучно избежали  последствий, ничего не  намотав на винт и утром прибыли в Ноглики.
Я сразу пошла в суд, где все судебное заседание откровенно спала, и сквозь сон слышала голоса судьи и прокурора. Но, когда обращались ко мне, я вскакивала и чего-то там бормотала. Я не знаю, заметили ли они моё состояние, думаю, что да, но вопросов ко мне не было.
А на работе в леспромхозе меня уже ждал разъяренный директор Борис Александрович Цветков. Он был участник войны и человек хороший. Но, оказывается, о происшествии на корабле уже  знали власти Сахалинской области. А председатель  Сахалинского Обкома профсоюзов Смолянский Александр Яковлевич уже провёл беседу с моим директором в таком «ключе», как будто бы Цветков В.А. сам лично пытался лишить меня жизни, не думая о том, что у моих детей есть только мать. Можете представить, как меня ждал мой директор. Так закончилась эта история, и я о ней забыла, и никогда не думала о том, кто же меня тогда спас, кто это мог сделать.
Ответ на этот вопрос я получила спустя пять лет в конце 1981 года.