9. Про Алексеевку

Деревня Алексеевка. Тогда, в детстве мне казалось, что находится она на краю земли.  Первоначально называлась Дуриловка, основали село в 1909 году переселенцы из западных областей,но вскоре село переименовано в честь наследника престола царевича Алексея. 
Смутно вспоминаю тесную хатку: окна маленькие, тусклые, из бычьего мочевого пузыря.  Да-да! Отец мой всё удивлялся – как это? Как так? И вот именно его удивительные восклицания врезались в мою память.
Бабушка месит ногами в корыте коровий навоз с соломой и глиной, затем мажет этим составом стены домика, обитые по диагонали дранкой. Я кручусь возле этого корыта,  пытаюсь вмешаться, помочь, но меня отгоняют. Затем стены белят, и получается такая сказочная беленькая избушка. Мазанка.

Какой это был год? Не помню. Середина пятидесятых. Но хорошо помню холодный земляной пол, черный, утоптанный до блеска, посреди комнаты стол и лавки вдоль стен. Широкие. На них спали. Матрасы, набитые соломой или сеном, были колючими и пахучими. Под головой мешок с гречкой или пшеницей. Однажды ночью проснулась от суеты: принесли новорожденного телёнка и положили его в угол комнаты.  Утром он пытается встать на ножки. Я глажу его шёрстку, он прикасается ко мне влажным носом, и я визжу от восторга. Он писает. В разные стороны летят брызги. Они попадают мне на лицо, я верещу от восторга еще громче. Меня никто не прогоняет,  не ругает. Почему? Я не помню, почему и когда я была в том доме, без родителей, босиком на земляном полу. Именно босая, я помню атласную гладкость и нежность под ногами, его прохладу. А ведь в детстве именно холод нравится ногам! У меня было так! И по снегу босиком – ничего особенного. Если подошва у валенок протёрта до дыр, то снега полные валенки! Ноги горят! Это пока родители не знают, что пора подшивать обувку! А как заметят, что уже босыми ногами по снегу бегаешь, могут и ремня хорошего поддать! Не церемонились. Чуть что, за ремень! Ох, боялась его!

 Помню теплую печку. Я сверху наблюдаю за всем, что происходит в комнате. Сколько мне было тогда?  Неужели я, какое-то время воспитывалась бабушкой?  Никто никогда мне не рассказывал об этом. Помню, помню эти  маленькие мутные окна. В них еле-еле пробивался дневной свет. В доме мрачно, темно. 
А по вечерам бабушка читала библию. Ставила на стол плошку, поджигала фитилёк, пропитанный жиром. И крошечное пламя скупо освещало небольшое пространство маленькой хатёнки. Мне нравилось наблюдать за живым огоньком. За чёрным дымком, вьющимся вверх от пламени. Я слушала монотонный бабушкин голос. Она водила пальцем по странице библии и произносила слова по слогам, нараспев. Я мало что мыслила в том, о чём она читала. Задавала вопросы невпопад. Бабушка одергивала меня. Теряла строчку, вновь искала место, где остановилась,  смешно шевелила губами, разыскивая утерянное слово. Я, подперев кулачками голову, наблюдала за ней, сосредоточенной, в беленьком платочке, завязанным под подбородком, за огоньком фитилька, в голове начинали роиться картинки, реальность удалялась, голос бабушки становился всё напевнее, протяжнее, тише… просыпалась я рано утром на печке, а в хате уже никого не было.  Я прыгала на земляной пол, садилась за стол и пила ещё тёплое парное молоко из глиняной кружки, накрытой куском ароматного хлеба. Так начинался день.
                Через несколько лет, появился  дом из брёвен. Он был маленьким. Квадратов двадцать, не больше. Одна комнатка. И в ней всё: кухня, спальня, но пол уже из досок. Дед Марк их постоянно скрёб ножом. Пол становился белым, чистым, теплым. В дом никто никогда не заходил в обуви. Вся обувь в сенцах. Или на крыльце.  Днём дед  детей не запускал в хату. Грозил своей осиновой палкой, сидя на завалинке с самокруткой. Та смешно торчала из бороды с усами, как из болотной кочки!  Нам было интересно, зачем деду такая борода и усы. А он всё поглаживал свою бородёнку, да посмеивался над ребятнёй. 
               
В деревне была всего одна улица из тридцати домов, колхозный свинарник, молочная ферма,  конюшня, контора, зерновой двор… Тогда в селе было всё! И все жители села были при деле. Никто не бездельничал. Не роптал на жизнь, не искал виноватых.  Вся надежда была только на себя.
«Как потопал, так и полопал,» - говорила бабушка, приучая и детей к посильному труду. В колхозе колхозники работали за трудодни. А получали за работу не только деньги, но и натуральный продукт от колхоза: комбикорм для животных, уголь, дрова. До 1966 года действовала такая форма оплаты.  Часто среди взрослых шли разговоры взрослых про эти трудодни. Споры, рассуждения. Вёлся строгий учёт трудодням. Смешно сейчас. Тогда не до смеха было. Всё серьёзно! У бабушки была специальная книжечка, в которой все они были записаны. Мне книжечка так понравилась, что я её выкрала и изрисовала. За что была строго наказана!

Это существование казалось таким сказочным,  нужным, высоким и значимым. Дети ни минуты не сидели без дела и не знали, что бывает такое состояние, как скука. Куда только  ребятня не совали свой нос! Со свинарника таскали соевый жмых, комбикорм, предназначенный для корма свиней, и ели его так, как будто это был самый элитный шоколад, на ферме доярки угощали ватагу ребят вкусными сливками. Ребятишки подставляли свой ненасытный рот под сепаратор и ловили тонкие струйки этой густой молочной жидкости.

Конюхи катали нас на лошадях, а мы любили подкладывать в кормушки коням свежее пахнущее летним лугом сено. Поглядывали в щель амбара за жеребцом, которого приводили из района для осеменения лошадей. Он казался нам исполином! И мы визжали от страха, разбегались в разные стороны, когда жеребец поворачивал голову в нашу сторону и смотрел своими огромными черными масляными глазами. Фантазии зашкаливали, когда мы делились своими впечатлениями об увиденном в сарае!