Бен Ааронович Распавшиеся семьи 5

        5
        Слесарь

        Снова шёл дождь, и мне потребовалось примерно столько же времени, чтобы пересечь реку и доехать до лондонского района Бромли, сколько и до Брайтона месяц назад. Большую часть времени пришлось потратить на прояснение дорожной системы в районе Элефант и Кастл, и ползти по старой Кентской дороге.

        К югу от Гроув-парка всё меньше викторианских застроек, и оказываешься в малоэтажных Тюдоровских землях последнего большого пригородного расширения Лондона. Такие места, как Бромли – не то, что люди вроде меня и моего отца думают о Лондоне, они напоминают родственников жены или мужа – нравится вам это или нет, но вы застряли с ними.

        Адрес Патрика Малкерна представлял собой странный мутантный гибрид, который выглядел так, будто застройщику надоело строить псевдотюдоровские полуприцепы и он протаранил одним другой, создав мини-террасу из четырёх домов. Как и большинство домов на улице, его большой палисадник был вымощен, что увеличивало места для парковки и риск наводнения.

        Снаружи был припаркован грязновато-белый "Форд Мондео", блестевший под дождём, я проверил номер – он совпадал с тем, что был на камере видеонаблюдения. Движок хилый, 1.6 литра. Какова бы ни была плата за преступление, Малкерн определённо не тратил её на колёса.

        Я сидел на улице с выключенным двигателем и уже минут пять наблюдал за домом. День был пасмурный, окна без света, никто не сдвигал занавески, чтобы рассмотреть меня. Я вышел из машины и заторопился в укрытие на крыльце. Задумавшись, приложил руку к стене. Дом вдруг ощетинился толстым слоем злобных кремневых камешков, которые чуть не содрали кожу с моей ладони.
        Я позвонил в дверь и стал ждать.

        Сквозь матовые стёкла по обе стороны двери виднелись белые и коричневые пятна на полу коридора  – заброшенная почта. Двух-трёхдневная, судя по количеству. Я ещё раз позвонил, удерживая палец на кнопке звонка, но по-прежнему безответно.

        Я подумал, не вернуться ли к машине и подождать там – c “Георгиками” Вергилия и сумкой с припасами, в которых я был совершенно уверен, без каких-либо страшных кулинарных сюрпризов Молли. Отворачиваясь, я случайно коснулся пальцами замка и  что-то почувствовал.

        Найтингейл однажды описал мне вестигию как остаточное изображение, оставленное в глазах ярким светом. Сошедшее с замка было подобно фотовспышке. В глаз словно вонзилось что-то твёрдое, острое и опасное, как лезвие бритвы.

        Найтингейл утверждает, что может идентифицировать заклинателя по его вестигии – словно это подпись на правильном английском. Я думал, что он меня разыгрывает, но совсем недавно мне стало казаться, что я чувствую чьё-то присутствие. И вестигия с дверного замка вернула меня на крышу Сохо и к ублюдку с аристократическим акцентом, без лица.

        Я проверил окна гостиной – никого. Сквозь сетчатые занавески виднелись старомодная, но аккуратно прибранная мебель, старенький телевизор.

        Учитывая, что книга на самом деле не была украдена, я не собирался получать ордер на обыск. Если бы я ворвался, мне пришлось бы полагаться на старый добрый раздел 17 закона “О полиции и уголовных доказательствах” (1984), в котором чётко говорится, что офицер может войти в помещение, чтобы спасти "жизнь и части тела", что даже не требует от вас услышать что-либо подозрительное. Потому что даже самый закоренелый член Либерти не хочет, чтобы полиция слонялась рядом с  дверью, пока их душат внутри.

        Что если я ворвусь, а Безликий всё ещё там?
        Я не так опытен, как Найтингейл, но был почти полностью уверен, что вестигия на замке появилась более двадцати четырех часов назад, и что Безликий давно ушёл.
        Почти полностью уверен.

        Я пережил нашу последнюю встречу только потому, что он недооценил меня, и “кавалерия” появилась в самый последний момент. Я не думал, что он снова  недооценит меня, в то время как “кавалерия” в данный момент находилась на другом берегу реки.

        И не фургон спецназа имел бы большое значение. Найтингейл уверен, что только он может победить Безликого в честном бою.
        Я не мог вызывать шефа к каждому подозрительному дому, да и я-то зачем? И не мог торчать на улице, пока кто-нибудь из соседей не заподозрит неладное и не наберёт номер 999.
        Поэтому я решился на взлом. Но на всякий случай позвоню Лесли – где и что делаю.
        Это и есть "оценка риска".

        Её телефон сразу переключился на голосовую почту, и я оставил сообщение. Затем выключил телефон, проверил, что никто не смотрит, и вышиб замок из двери огненным шаром. У Найтингейла есть заклинание, выбивающее замок гораздо аккуратнее, но я вынужден обходиться тем, что есть.
        В дверях задержался, прислушиваясь.

        Передо мной поднималась лестница, справа открытые двери вели в гостиную, ещё одна дверь в задней части дома, а за бисерной занавеской в дальнем конце, как я полагал, кухня.

        – Полиция! – крикнул я. – В доме есть кто?

        Я ждал – одному и так следовало быть осторожным, и плюс вестигия – горелое мясо, прогорклый запах шашлыка, перекрываемый скрежетом точильного камня о лезвие, вспышка жара.

        Нельзя торчать в дверях весь день. Я метнулся через холл и проверил, что в гостиной никого нет. Затем, стараясь ступать как можно тише, выскользнул обратно в заднюю комнату.


        Когда-то, видимо, столовая была превращена в рабочую комнату. На старинном столе с откидными створками располагались станок для изготовления ключей и коробки с заготовками. Французские окна выходили во внутренний дворик с мокрой лентой газона. Над столом старомодный буфет красного дерева, обрамлённый пейзажем восемнадцатого века с лошадьми  – имитация Стаббса.

        Пахло металлической пылью, но я не мог сказать, виновата ли вестигия или мой файербол. Тихий коридор сзади заставлял нервничать, поэтому я быстро прошёл на кухню.

        Чисто, старомодно, пара кружек и одна синяя фарфоровая тарелка на жёлтой пластиковой сушилке.
        Запах горелого мяса чувствовался заметно слабее. В битком забитых шкафах и холодильнике ничего не испортилось.

        Я начинал чувствовать дом. Одинокий мужчина, шатающийся по огромному семейному дому – его родителей? Или у него были разлучённые жена и дети? Моя мама, будь это её дом, заполнила бы его родственниками или сдала комнаты, а скорее, и то и другое.

        Вернувшись в холл, остановился у подножия лестницы.
        Прогорклый запах барбекю усилился, и я понял, что это вовсе не вестигия, а настоящий запах.

        – Мистер Малкерн, – позвал я, предотвращая возможный в будущем вопрос адвоката защиты. – Это полиция. Вам нужна помощь?

        Господи, пусть он сейчас навещает больную мать, или ходит по магазинам, или покупает карри!
        На верхней площадке лестницы я увидел полуоткрытую дверь, которая в нарушение запрета радикальных отклонений от типичного дизайна вела в ванную комнату.

        Поставив ногу на ступеньку, я раздвинул дубинку на всю длину. Дело не в недоверии своим способностям, особенно с Импелло, но ничто так не говорит о длинной руке закона, как подпружиненная дубинка.
        Медленно двинулся по лестнице, запах становился всё хуже, медные нотки с чем-то вроде горелой печени. Ужасное чувство знакомости этого запаха.
        Я был на полпути вверх по лестнице, когда увидел его, лежащего на спине в ванной. Ногами ко мне, чёрные кожаные туфли хорошего качества, но потёртые на каблуках. Они были вывернуты в лодыжке невозможным для непрофессионального танцора образом.

        На последних ступеньках я увидел, что он смотрит вверх. Кожа на его лице, шее и руках была ужасного розовато-коричневого цвета, словно хорошо прожаренная свинина. Рот в чёрных пятнах сажи широко раскрыт, глаза – отвратительно белые, будто сваренные. Но даже с такого близкого расстояния зловоние оставалось вполне терпимым — должно быть, умер не так давно. Максимум несколько дней. Я не пытался проверить его пульс.

        Хорошо обученный полицейский должен сделать две вещи, найдя тело – доложить и обезопасить место преступления.
        Я сделал то и другое, стоя на улице под дождём.

        Убийство – большое дело в Мет. Расследование убийства действительно чертовски дорого, начав его, очень неприятно обнаружить, что жертва просто разозлилась и прилегла. Со мной такое случилось однажды. Пока старшие офицеры все в своих важных бумагах, по Лондону кружат патрульные машины, группы по оценке убийств, готовые делом доказать, что любые мёртвые люди стоят времени и денег.

        Они, должно быть, были близко, потому что команда подъехала меньше чем через пять минут – в кирпично-красной Шкоде, в которой не позавидуешь сидящим сзади.

        Инспектор, старший в команде, оказался толстеньким сикхом с Брумминским акцентом и аккуратной, преждевременно поседевшей бородкой. Он поднялся наверх, спустившись меньше, чем через пять минут.

        – Мертвее мёртвого, – сказал он и послал инспекторов всё отснять и приготовиться к переезду из дома в дом. Потом он долго сидел на телефоне, видимо отчитываясь,  прежде чем подозвать меня.

        – Вы действительно из СКД-9? – спросил он.

        – Ага. Но теперь нас называют САУ – специальная группа оценки.

        – С каких это пор?

        – С ноября.

        – Но вы всё ещё служите в оккультном отделе?

        – Это мы, – подтвердил я, хотя сочетание “оккультный отдел” слышал впервые.

        Инспектор передал это по телефону, выслушал, бросил на меня странный взгляд и повесил трубку. “Останьтесь здесь, – сказал он. – Мой начальник хочет поговорить с вами”.

        Поэтому я ждал на крыльце и писал свои заметки. У меня их два набора – те, что в  личном фирменном блокноте Moleskine, и слегка отредактированные, что заносятся в мой официальный полицейский журнал. Это очень плохая процедура, но санкционированная, потому что есть некоторые вещи, о которых Мет не хочет знать официально. На случай, если это их расстроит.

        Старший инспектор Морин Даффи подъехала на кабриолете Мерседес бизнес-класса, кажущимся немного мужским для вышедшей из машины стройной белой женщины в чёрном габардиновом тренче. Бледное узкое лицо, длинный нос и то, что я принял за акцент Глазго, но позже узнал – Файфовский диалект. Она заметила меня в дверях, но прежде чем я успел заговорить, подняла руку, призывая к молчанию.

        – Минутку, – сказала она и вошла в дом.

        Ожидая к себе внимания, я позвонил Лесли во второй раз и снова попал на автоответчик. Найтингейлу звонить на мобильный, который подарил ему на Рождество, не стал – он включал его только когда хотел кому-то позвонить, новая технология была создана исключительно для его удобства, а не для чьего-то ещё.

        Криминалисты уже прибыли, когда меня вызвали наверх. Старший инспектор Даффи встретила меня на верхней площадке лестницы, достаточно высоко, чтобы видеть тело, но и достаточно далеко, чтобы не мешать паре криминалистов в синих бумажных костюмах.

        – Вы знаете, что его убило? – спросила она.

        – Нет, мэм.

        – Но причина смерти – нечто "необычное"?

        Я посмотрел на подобное вареному омару лицо Патрика Малкерна, собираясь сказать что-нибудь легкомысленное, но передумал.

        – Да, мэм, – ответил я. – Определённо необычно.

        Даффи кивнула. Я, очевидно, прошёл самый важный тест на держание языка за зубами. “Я слышала, что у вас есть специальный патологоанатом для таких случаев”, – продолжила она.

        – Да, мэм.

        – Тогда вам лучше сообщить ему, что у нас есть для него работа. И я бы хотела видеть здесь вашего босса тоже.

        – Он немного занят.

        – Не поймите меня неправильно, Питер, но мне неинтересно разговаривать с обезьяной – только с шарманщиком.

        – Можно мне взглянуть на его вещи внизу? – осмелился спросить я.

        Даффи пристально посмотрела на меня. “Зачем?”

        – Просто посмотреть, есть ли что-нибудь... странное, – сказал я, и Даффи нахмурилась. – Мой шеф захочет, чтобы это было сделано до его приезда.

        – Вот как?

        – Да, мэм.

        – Хорошо. Но держите свои руки при себе, и всё, что найдёте, сначала предъявляйте мне.

        – Да, мэм, – кротко ответил я и направился вниз – позвонить доктору Валиду. Он был очень доволен, что следует осмотреть новое тело, и пообещал явиться как можно скорее. Я оставил ещё одно сообщение на автоответчике Лесли, засунул руки в карманы и принялся за работу.

        Мой папа считает, что он может отличить одного трубача от другого, прослушав три ноты, и речь не об отличии Диззи Гиллеспи от Луи Армстронга. Он может отличить раннего Фредди Хаббарда от позднего Клиффорда Брауна. А это нелегко, скажу я вам. Папа может сделать это не только потому, что потратил годы, слушая этих парней, но и потому, что он сделал это своим бизнесом – знать разницу.

        Большинство людей не видят и половины того, что перед ними. Зрительная кора подвергается офигенной нагрузке, обрабатывая изображения, прежде чем сигнал даже попадает в мозг, в чьих приоритетах всё ещё проверка родовой саванны на наличие опасных хищников, съедобных ягод и преодолимых деревьев. Вот почему внезапная кошка в ночи может заставить вас прыгнуть, зато некоторые люди, отвлёкшись, могут выйти прямо перед автобусом. Ваш мозг просто не интересуют эти большие движущиеся куски металла или статические кучи ярко окрашенного материала в сугробах вокруг нас. Не обращай внимания на всё это – говорит твой мозг, а тихих покрытых мехом торговцев смертью остерегайся.

        Если вы действительно хотите видеть то, что смотрит вам в лицо, если хотите быть хотя бы наполовину приличным полицейским, то должны сделать это своим делом. Это единственный способ обнаружить его – ключ, который приведёт к следующей зацепке. Особенно, когда вы понятия не имеете, что это за ключ.

        Я прикинул, что это, скорее всего, будет располагаться в импровизированной мастерской-столовой. Тем не менее, сначала проверил переднюю комнату и кухню, потому что нет ничего хуже – узнать позже, что ты прошёл мимо главной зацепки. Я был на работе всего неделю, когда такое случилось, с подозреваемым.
        Лесли поймала его – вдруг вам интересно.

        Кем бы ни был недавно умерший Питер Малкерн, он не был неряхой. И кухня, и гостиная были опрятны и убраны по соответствующим, хотя и непрофессиональным стандартам. Это означало, что надев перчатки и отодвинув диван от стены, я обнаружил там набор ручек, клочки бумаги, пух, вареную конфету и тридцать шесть пенсов мелочи.
        Это был один из клочков бумаги, но я понял его значение только позже.

        Задняя комната была единственной частью дома, где имелись какие-либо книги, две отдельные книжные полки 1970-х годов, заполненные чем-то вроде технических руководств и торговых журналов с названиями вроде "Журнал свободного слесаря" и "Слесарь". С тех пор как я присоединился к "Безумию", мне пришлось изучить множество подозрительных книжных полок, и фокус в том, чтобы не разглядывать. Вы методично прокладываете себе путь вдоль каждой полки, начиная с верхней и продвигаясь вниз.
        Улов составили два выпуска журнала Loaded magazine за 2010 год, рождественский каталог Argos, копия книги Тинтина "Destination Moon" в мягкой обложке, папка, полная счетов, датированных 1990-ми годами, и буклет “Национального Траста” об отеле “Вест-Хилл-Хаус” в Хайгейте. Я оставил буклет наполовину выдвинутым на полке, чтобы его было легко найти, и вернулся в гостиную – снова проверить один из клочков бумаги.

        Он всё ещё был там, старомодный бумажный билет, который отрывают от конца рулона, скажем, проводники-добровольцы в одном из небольших особняков “Национального Траста”. Особняк типа “Вест-Хилл-Хаус” в Хайгейте. Я сделал пометки, но оставил билет там, где нашёл. Мет становится довольно фанатичным в отношении цепочки доказательств в делах об убийствах – это не только помогает предотвратить любые аномалии, которые могут быть использованы адвокатом защиты, но и устраняет любой соблазн "улучшить" дело следователями. Или хотя бы делает намного сложнее, чем раньше.

        Я проверил буфеты в рабочей комнате и, с разрешения старшего инспектора Даффи, проверил комнаты наверху – на случай, если Питер Малкерн был восторженным посетителем объектов "Национального Траста" и у его кровати была припрятана стопка путеводителей. Ничего. Хотя на прикроватном столике лежала копия Атласа погоды.

        Я уговорил одного из банды Даффи запросить базу о преступлениях в лондонском "Нэшнл Траст Пропертиз". Ответ был почти мгновенным – взлом в “Вест-Хилл-Хаус” в Хайгейте, необычный взлом, поскольку хранители не знали, что было украдено. Я как раз записывал номер преступления, когда подъехал Найтингейл в "Ягуаре". Я вышел ему навстречу и, пока мы шли к дому, рассказал, как сюда попал.

        Он остановился, чтобы осмотреть обгоревшую дыру во входной двери.

        – Это твоя работа, Питер? – спросил он.

        – Да, сэр.

        – Ну, по крайней мере, на этот раз ты не поджёг дверь, – сказал он. Но в холле его улыбка исчезла. Он принюхался, на лице промелькнуло воспоминание – быстро подавленное.

        – Я знаю этот запах, – сказал он и пошёл вверх по лестнице.

        Переговоры о взаимодействии между “Безумием” и остальной частью полиции всегда сложны, особенно с отделом убийств. Вы не можете быть старшим следователем, если у вас нет диплома в скептицизме и степени магистра в недоверии. Найтингейл говорит, что в старые добрые времена, то есть до войны, существовало прямое и беспрекословное сотрудничество.
        Но в наше время нужно использовать определённое количество такта и обаяния, чтобы старший следователь  сопоставил конкретных злодеев с конкретными преступлениями при столкновении с внешней оценкой дела. Старший инспектор полиции по определению более обаятелен, чем констебль. Вот почему Найтингейл поднялся по лестнице, чтобы поговорить с Даффи. Его не было так долго, что я подумал – из-за её шикарного акцента.

        Я спросил его, точно ли это один из наших.

        – Никогда не видел ничего подобного. Судя по запаху, его поджарили.

        – Вы можете это сделать? То есть, знаете как?

        – Я могу поджарить,  – Найтингейл оглянулся на лестницу. – Но одежда тоже сгорела бы.

        – Это была магия?

        – Без доктора Валида не определить. Я не почувствовал никакой вестигии на теле.

        – А как ещё это могло случиться?

        Найтингейл мрачно улыбнулся мне: “Питер, ты лучше всех должен знать, что опасно рассуждать, опережая факты. Говоришь, почувствовал вестигию у двери?”

        Я описал своё ощущение – беспощадный, как бритва, ужас.

        – И ты уверен, что узнал его?

        – Вы эксперт, – сказал я. – Вы мне скажите. Это возможно?

        – Вполне возможно. На твоей стадии ученичества я бы этого не понял. Но мне тогда было всего двенадцать, и я легко отвлекался.

        – Легко отвлекался на что?

        – Питер!

        – Извините, – сказал я и рассказал о взломе Вест-Хилл-Хауса в Хайгейте.

        – Довольно тонкая нить.

        – Да, – кивнул я. – А что, если я скажу вам, что Вест-Хилл-Хаус был домом знаменитого архитектора и немецкого эмигранта Эрика Стромберга?

        Глаза Найтингейла сузились. “Думаешь, книга могла принадлежать Стромбергу?”

        – Он ушёл ещё до прихода Гитлера к власти. А что, если он привёз с собой какие-то секреты? Что, если он был членом Веймарской Академии?

        – Лондон был полон эмигрантами в преддверии войны, – сказал Найтингейл. – Немецкими или какими-нибудь другими. Ты удивишься, как мало из них оказалось практикующих.

        – Эта книга должна была откуда-то взяться.

        – Верно, – согласился Найтингейл. – Но Уайтхолл был одержим идеей немецкого проникновения, и поэтому большая часть наших человеческих ресурсов была направлена на их обнаружение и поимку.

        – Они были интернированы?

        – У них был выбор, – пожал плечами Найтингейл. – Они могли присоединиться к военным усилиям или быть отправлены в Канаду на время. Удивительно, но многие из них остались. Большинство евреев и цыган, конечно.

        – Но вы могли что-то пропустить?

        – Вполне, если они молчали.

        – Возможно, именно там мать мистера Нольфи научилась своим партийным трюкам, – подумал я вслух. – Она могла быть эмигранткой. В голову не пришло спрашивать в больнице. – Расследование прошлого взорвавшегося деда было ещё одной вещью в куче дел с низким приоритетом. Возможно, придется заняться им.

        – Пожалуй, – Найтингейл явно что-то обдумывал. – Я бы хотел, чтобы ты осмотрел дом.

        – Сегодня?

        – Если возможно, – ответ Найтингейла означал: "да, именно сегодня". – Я свяжусь со старшим инспектором и доктором Валидом, когда он приедет. Как только ты закончишь, вы с Лесли сможете присоединиться к нам на вскрытии, которое, подозреваю, будет поучительным.

        – О, радость! – воскликнул я.