Смех висельника

                Посвящается поломанным людям

               
                За каждой маской есть лицо,
               
                а за ним — история.
               
                Марти Рубин


                Пролог
                Люди творят странные вещи,когда их   
                постоянно осуждают, а не любят.

                Из сериала «Блудливая Калифорния»

Мы все по-разному относимся к поломанным вещам: одни проходят равнодушно мимо, другие не замечают поломки, третьи доламывают до конца, четвёртые чинят.

Так и с людьми. Люди ломают друг друга, но они же и чинят. Поломанные люди могут казаться злыми и агрессивными, но на самом деле они просто нуждаются в починке.

                Глава 1
                Где, есть злость, под ней
                всегда скрывается боль.
               
                Экхарт Толле

Я стояла, дымила на балконе с бокалом вина в руке. Мои мысли летали где-то далеко, и мне даже начало казаться, что я получаю удовольствие от сигарет, когда я услышала сзади чьи-то шаги. Я же хотела побыть одна — специально ушла от шумной тусовки и начинавшейся вакханалии!

— Привет, — я вздрогнула и обернулась. Рядом со мной стоял Кирилл.

— Ну, привет, — пробормотала я и снова затянулась. Он тоже достал зажигалку и закурил. Около минуты мы простояли в тишине.
 
— Какая эта сигарета по счёту? — спросил он, нарушив молчание. Я пожала плечами. Седьмая или десятая — какая разница?

— Как давно куришь?

— Месяц и девять дней,— я помнила точную дату: двадцать восьмое декабря, спустя шестнадцать дней после смерти моей сестры.

— Тогда у тебя вряд ли могла начаться зависимость, чтобы ты так часто курила.

Он был прав. Никакой зависимости у меня не было, как бы я не пыталась доказать обратное. Многим сигареты приносят удовольствие. Мне они тоже помогают расслабиться: когда курю, мне всегда лезут в голову какие-то мысли, спокойные и размеренные.

Я затянулась ещё раз и выпустила ядовитый дым через рот.

Хотя бывает, что курение вызывает у меня даже неприязнь, но от этого я курю только ещё больше. Возможно, мне реально нравится заниматься мазохизмом. А вообще, маленькая неприязнь к сигаретам может быть семейной. Моя сестра тоже пробовала курить в классе седьмом, причём не сказав об этом мне, и её не затянуло. Курила она, правда, всего несколько раз: пять, семь или десять — она сама не помнила. Но вот подруге, которая курила вместе с ней, бросить было очень тяжело. Мой отец тоже пробовал курить лет в восемнадцать, его тогда стошнило. Мне с этим повезло больше: сигареты не приносят удовольствия, но и отвращение вызывают крайне редко.

— Ты столько куришь, чтобы она появилась? — в его голосе слышалась доля иронии, хотя он опять попал в точку и снова прервал мои размышления. И когда он, вообще, свалит?! Неужели не видно, что я хочу побыть одна?! — Почему ты куришь? Ты ведь знаешь, что курение убивает и бла-бла-бла?

Пф, конечно, знаю. За кого он меня принимает? Я знаю и про рак лёгких, и про вероятность инсультов и инфарктов, и про многое другое. Не вчера родилась. Всё это очень красочно описано в Интернете.

—  Чтобы умереть, — сказала я своим самым серьёзным голосом, но увидев, как вытянулось его лицо, прыснула от смеха. Вообще, мне не было смешно. Это был нервный смех, у меня такое временами случается. Глупо получилось: ещё примет меня за дуру, хотя, если честно, мне всё равно. И я сказала ему правду: мне реально не хочется жить. Я даже думала выпрыгнуть из окна, но нежелание причинить боль родителям и друзьям остановила меня, и ещё страх: страшновато лишать жизни себя самой и как-то неправильно, непривычно, что ли. Хотя я очень много думала о суициде: всего один шаг, несколько секунд в полёте, и я разобьюсь в лепёшку, мозги растекутся по асфальту — в общем, не самая приятная картина, но зато быстро и почти безболезненно.  Возможно, если бы я напилась в хлам, у меня было бы больше безрассудства, и я бы выпрыгнула…

 Я сделала ещё один глоток из бокала. На вкус вино было не очень, но зато через несколько секунд оно приятным теплом разлилось у меня в желудке, придав мне больше уверенности.
 
— Медленно, но верно я иду к смерти, — я криво улыбнулась, мог бы глаза так не таращить. Он открыл рот, желая что-то сказать, но передумал. Видно, чувство такта взяло наконец верх, и он опять затянулся. Смешно слушать о вреде курения от курильщика. — А ты сам почему куришь?

— Я бросаю. Пять лет назад, когда мне тринадцать было, по глупости начал.

— И сколько лет ты бросаешь?

— Уже почти полтора года.

— Ну и как? Результат есть? — интересно: а он почувствовал иронию в моём голосе?

— Меньше стал курить, и медленно, но верно я иду к жизни, — он усмехнулся, плагиатор несчастный. — А почему ты хочешь умереть? — я вздохнула. Насчёт чувства такта я поторопилась: по ходу, у Кирилла его вообще не было.

— Многие считают, что можно делать, что хочешь, и пробовать всё в своей жизни, начиная с сигарет и алкоголя и заканчивая наркотиками, потому что что бы мы ни делали, мы всё равно умрём. Как там? Кури — умрёшь, пей — умрёшь, люби — умрёшь. Делай, что хочешь, всё равно умрёшь.

— Но ты ведь так не считаешь? — и он опять попал в точку.

— Мы все когда-то умрём, всё зависит только от того когда и как. Можно в двадцать пять умереть от ломки или от передозировки наркотиками, а можно в восемьдесят — в окружении внуков.

— Ты что выберешь?

— Конечно, первое, — я усмехнулась. Когда же он со своими дурацкими вопросами свалит?! Я хочу побыть одна!

— Не верю, чтобы ты пробовала наркотики.

— Я их и не пробовала, — всё-таки мне не хотелось выглядеть в его глазах наркоманкой. Я думала о наркотиках, но я не знаю, как я себя поведу, если приму их. Я хочу навредить только себе, и я боюсь нанести вред окружающим, поэтому и с вином стараюсь не перебарщивать.

Я сделала ещё одну затяжку и посмотрела, как дым через приоткрытое окно попадает на улицу и исчезает среди танцующих снежинок. На улице, наверно, было очень холодно, но так как балкон был застеклён, этого не чувствовалось.

— Красивый вид, да? — спросил Кирилл, но я ничего не ответила, чтобы он понял, что пора оставить меня в покое. Хотя вид на ночной город и правда был красивым: вдалеке виднелись огни высоток, а над ними — синее небо со звёздами. Мы с сестрой любили подолгу стоять на балконе и любоваться ночью, вдыхать её особый запах...

— Смотри: звезда падает! Будешь загадывать желание?

— Конечно, нет! — я фыркнула. — Звезда — это всего лишь газовый шар, излучающий свет; каменное тело, которое, падая, сгорает в атмосфере, — мне очень хотелось его обломать, хотелось сказать что-то грубое и резкое, чтобы он, наконец, отвалил. После смерти сестры я часто (практически всегда) бываю злой, и от той доброй, милой отличницы не осталось ни следа, ну почти. Я стала агрессивной, и мне это нравится. Обычно у меня только два состояния: либо я злая на весь мир, и мне хочется всех убить, либо мне на всё пофиг. Кстати, пофигизм пугает меня сильнее, и иногда он появляется неожиданно: я понимаю, что в некоторых ситуациях мне должно быть неприятно, а мне всё равно. Хотя бывает, что я, наоборот, радуюсь равнодушию или мне его даже не хватает.

— Ну как хочешь, а я загадаю.
 
— Ну и дурак, — я сказала это громче, чем хотела, и Кирилл посмотрел на меня.

— Почему ты такая злая сегодня?

— Я всегда такая. И знаешь что?! Свали уже! Ты меня достал со своим допросом! — я постаралась сказать это как можно более грубо и резко, чтобы он уже ушёл.

— Это был не допрос — я просто спрашивал, и ты могла не отвечать, если не хотела, — голос у него был немного обиженный, и мне на секунду стало его жаль, но я тут же отбросила эти мысли. Пусть не считает меня милой и хорошей, или что он там считает и считает ли вообще.
 
— Если тебе так хочется поговорить, найди себе кого-нибудь другого! Я хочу побыть одна! В соседней комнате полно людей...

— Пьяных в хлам, — продолжил он за меня и усмехнулся.

— Я, может, тоже скоро буду, — я демонстративно допила залпом бокал и еле сдержала рвоту, и, кажется, он это заметил, потому что посмотрел на меня с тревогой и жалостью.
               
Сколько раз повторять: не надо меня жалеть! Ненавижу, когда говорят, какая я бедная и несчастная, сколько пережила, что агрессия — моя реакция на психологическую травму! Ненавижу, когда меня жалеют! Не надо этого делать! Я специально делаю себе больно! Я специально «загубливаю свою молодую жизнь», или как они там это называют! Мне это нравится! Нравится заставлять себя страдать! Я так мщу себе за то, что ничего не смогла сделать, когда моя сестра умирала, что не смогла её спасти, за своё бессилие. Все утверждают, что я не виновата, но мне плевать, что они говорят! Я чувствую себя так, будто это я толкнула её под тот грузовик!
               
Мы тогда сильно с ней поругались. У неё, вообще, был довольно тяжёлый характер. Обыкновенно я шла ей на уступки, но в тот раз я взбесилась и наорала на неё, да и она на меня тоже. Я ей сказала, чтобы она шла, куда хочет, мне плевать; что она меня достала, что я терпеть её не могу. Понимаете, это было последнее, что я ей сказала! Это был наш последний разговор! Она мне тоже наговорила столько гадостей, что мне захотелось задушить её, а потом она развернулась и пошла к перекрёстку. Я, в мыслях проклиная её, пошла в противоположную сторону, а через несколько секунд я услышала визг тормозов и крик. Её последний крик! Я теперь часто слышу его в своих кошмарах.

Я тогда почувствовала, что произошло что-то ужасное. Когда я обернулась, я увидела затормозивший «ЗИЛ» и рядом её тело, всё в крови. Внутри меня что-то рухнуло, меня обдало диким холодом, и я со всех ног побежала к ней. Горел красный, но все машины остановились. «Она пошла на красный! Она была настолько взволнована, что не заметила, что горит красный!». В ушах у меня звенело, и пропало ощущение реальности. Я будто была во сне. В страшном сне. В кошмаре.

— Алиса? Алиса! — голос у меня дрожал. — Алиса, ответь что-нибудь! Ты меня слышишь? Алиса!

Меня скрутило и парализовало от страха. У меня была паника, я не знала, что делать. Какой-то парень пощупал её пульс.

— Она жива! Кто-нибудь вызовите скорую!

Я стала дрожащими пальцами набирать номер скорой, но руки меня не слушались, они дико тряслись, и тот парень отобрал у меня телефон и набрал вместо меня. Долгие гудки. Слишком долгие. Мне тогда казалось, что они длились вечность, прежде чем я, наконец, услышала голос в трубке.

Скорая приехала всего через несколько минут, но это были ужасные минуты ожидания. Я начала рыдать, пыталась остановиться, но у меня началась истерика. Какие-то женщины пытались меня успокоить, но я не слышала их. Тут ко мне подошёл водитель грузовика и стал извиняться, и даже положил мне руку на плечо. Я скинула его руку и начала орать на него срывающимся голосом. Я кричала, что он убийца, что он мог убить мою сестру. Я очень много чего кричала, обзывала его, начала его толкать. Мой мозг полностью отключился, чувства реальности происходящего не было совсем. Я хотела убить его, и я была готова это сделать. Наверно, это и называется состоянием аффекта. Но парень, тот, что нащупал пульс и вызвал скорую, схватил меня сзади и оттащил от водителя. Я сопротивлялась, тоже что-то совсем нелестное говорила ему, но он продолжал меня держать. Потом я успокоилась, и он меня отпустил, взяв с меня обещание, что я не буду подходить к водителю. Истерика почти закончилась, я стояла и тихо всхлипывала. Он меня обнял и что-то говорил. Его тихий  голос меня успокаивал. Я не отстранилась от него, хотя никогда до этого не обнималась с незнакомыми парнями, да и со знакомыми тоже не особо. Мне просто тогда очень нужно было, чтобы меня кто-то именно обнял. Потом он вытирал слёзы с моего лица, обещал, что всё будет хорошо. Он даже был готов вместе со мной поехать на скорой, но врачи не разрешили, так как он не был родственником.
               
До больницы мы ехали на бешеной скорости с завывающей сиреной и мигалкой. Алису понесли в реанимацию: ей срочно требовалась операция. Приехали родители: я им уже сообщила обо всём по телефону. Мы все вместе сидели перед операционной. Операция длилась несколько часов, и я боролась со сном, но как родители и врачи не пытались уговорить меня поспать, говоря, что это поможет снять стресс, я не соглашалась. Затем родители пошли выпить кофе на первом этаже, а я осталась, взяв с них обещание, что они принесут мне чашечку экспрессо. Я не хотела оставлять Алису ни на минуту.

Спустя минуты две после того, как родители ушли, открылась дверь операционный, и вышел врач. Я вскочила и побежала ему навстречу. Я спросила, как она, пришла ли в себя, но он молчал. Он подбирал слова. Я почувствовала, что что-то не так и решилась спросить напрямик: «Она жива? Скажите да или нет?». Он ответил, будто выдавливая из себя каждое слово: «Она... умерла», —  и эти слова ножом ударили по мне.
               
«Как умерла? Алиса умерла? Он что-то путает. Наверно, мне послышалось. Алиса не могла умереть! Не могла! Так не должно быть! Нет, нет и нет!  Я не хочу, чтобы это было правдой! Не-ет! Не-ет!»
               
Холод. Опять этот леденящий, сковывающий холод. Паника. Страх. Ненавижу страх. Врач бормотал извинения, говорил, что они сделали всё возможное, но я его не слушала. Он обещал, что всё будет хорошо! Он же обещал! Они все обещали! Как же я их всех тогда ненавидела! 
               
Я качнулась. Казалось, я вот-вот упаду, но я сжала кулак, впилась ногтями в ладонь и смогла устоять на ногах. Казалось, будто я падаю в бездну, кричу в пустоту, но меня никто не слышит. В душе у меня была буря эмоций, но на самом деле я стояла, не произнося ни звука. Волна воспоминаний накрыла меня. Воспоминаний таких живых, словно это были кадры из жизни. Из чужой жизни. Там была не я. Та «я», что там была, жила до этой аварии. Я уже не была ей.
               
Я вспоминала, как мы вместе мечтали и строили планы на будущее, как загадывали желания под падающей звездой. Как мы вместе дурачились, бесились, сходили с ума, словно пьяные, хотя без вина. Как иногда ссорились. Она была моим самым близким и дорогим человеком! Я любила её больше всего на свете!
               
Мне тогда казалось, что меня разорвёт. Мне хотелось кричать, вопить, но я молчала. Я стояла и молчала. По лицу текла слеза, а я не могла произнести ни звука. Мне было больно, но я была в оцепенении. 
               
Врач спросил, где мои родители, и мы вместе спустились на первый этаж. Он пошёл в столовую, а я осталась напротив входной двери. Я представляла лица родителей, когда они узнают о смерти Алисы, их испуганные глаза, морщинки, собирающиеся на лбу отца, дрожащий голос матери, которая вот-вот заплачет. Я не могла сказать им это, у меня не поворачивался язык произнести эти два слова. Я не могла смотреть на то, как им будет больно, как мама будет плакать.

Я почувствовала, что мне нужно освежиться. Прежде чем охранник что-нибудь сообразил, я бросилась к двери, резко её открыла и оказалась на улице. Был декабрь, и холодный, морозный воздух ударил мне в лицо, но он не мог сравниться с тем холодом, что был внутри меня. Я выбежала без куртки, всё ещё в белом халате посетителя, с растрёпанными волосами. Была уже ночь, во всех домах был погашен свет, и только фонари освещали дорогу. На улице не было ни души. Я побежала. Ветер дул мне в лицо, снег прилипал к ресницам и мешал мне видеть, но мне было всё равно. Только вперёд, как можно дальше от больницы. Я будто пыталась сбежать от смерти Алисы.

Я бежала, не разбирая дороги, и очнулась только на середине проезжей части. Как туда выбежала, не помню. Рядом затормозил чуть не сбивший меня красный дорогой автомобиль. Без понятия, что это была за марка. Я в них не разбираюсь — в них разбиралась Алиса.

Из автомобиля вышел какой-то парень.

— Совсем рехнулась? Куда смотришь?! Красный же горит! — заметив, белый халат посетителя, он добавил с усмешкой — Из психушки, что ли, сбежала? — но увидев мой заплаканный вид, он перестал на меня кричать. — Это же ты? Та девушка, чью сестру сбил грузовик? — его голос напомнил мне того парня с перекрёстка. Наверно, это и был он. — Садись в машину, — это звучало почти как приказ, и я послушалась его. Он тоже сел в машину, и мы поехали.
 
Несколько секунд или минут мы молчали. Я потеряла чувство времени.
 
— Куда тебя вести? — я промолчала. Я сама не знала куда. — Что с твоей сестрой? — я опять ничего не ответила, но он и так всё понял. Редкие слёзы непроизвольно скатывались по щекам. — На, — он протянул мне бумажный платок. Я взяла его и вытерла слёзы. Тушь, наверно, потекла, и я была очень страшной, хотя не страшней, чем когда у меня была истерика.

— Я очень страшная? — голос казался чужим, будто не моим. Помню, Алиса всегда немного переживала, что у неё потекла тушь, после того как она поплакала над грустным фильмом. Даже из зала кинотеатра боялась выходить, чтобы не попасться людям на глаза. Хотя не такой уж страшной она тогда и была.

— Нет. Вообще нет. Тушь только немного размазалась, — через несколько секунд он взял свой телефон. По-моему, айфон X, хотя не уверена. Алиса в телефонах разбиралась, не я. Парень открыл камеру для селфи и протянул его мне вместо зеркала.
               
«Немного размазалась» означало очень сильно. Я была похожа на панду. Бумажным платком я постаралась стереть тушь под глазами, но, по-моему, стало только хуже, хотя парень уверял, что я нормально выгляжу. Либо у него со зрением были проблемы, либо он просто не хотел меня расстраивать. Но я и так была расстроена. Расстроена — это мягко сказано. Я была подавлена, сломлена, опустошена.
 
— Если хочешь, я подвезу тебя до дома, только адрес скажи, — я пробормотала в ответ адрес, и дальше мы ехали молча, пока он не спросил, когда я последний раз ела, и хочу ли я есть. Ела я последний раз ещё до аварии, часов в двенадцать, а сейчас уже было десять, но мне не хотелось есть. Он попытался меня уговорить и через несколько минут затормозил рядом с «Макдоналдсом». Алиса любила там есть. Мы редко бывали в ресторанах быстрого питания, но один из них находился рядом с нашей новой школой, и временами, иногда раз в несколько месяцев, иногда три дня подряд, бывало, что мы там ели, гуляя после школы.

Парень заставил меня выйти и пойти с ним. Он заказал кока-колу, картошку и наггетсы себе и спросил, что буду я. Я опять ответила, что не голодна, но он заставил меня сделать заказ. Мне не хотелось его обидеть, и я взяла чизбургер и апельсиновый сок, который любила Алиса. Мне он тоже немного нравился, но не так сильно, как ей. Я съела чизбургер в машине, вернее запихнула в себя, не чувствуя вкуса, и запила соком. Наверно, парень был прав: я была тогда совсем измождённой, и мне было просто необходимо поесть. 
               
Мы ещё долго ехали. Он спросил меня, знают ли мои родители, где я, и дал свой телефон написать им сообщение или позвонить. Но я не помнила их номеров и сказала ему об этом. Тогда парень, узнав от меня, что они остались в больнице, нашёл телефон, по которому можно с ней связаться. Дозвонившись, он спросил, не ищут ли они какую-то девушку, и описал меня. Получив утвердительный ответ, парень сообщил, что везёт меня домой. Трубку дали моим родителям, я слышала их взволнованные голоса, но когда они захотели поговорить со мной, я отчаянно замотала головой. Я не была в состоянии с ними разговаривать. Парень сказал, что я заснула, за что я ему была благодарна. Повесив трубку, он сообщил, что мы приедем примерно через полтора часа, немного позже моих родителей, так как мы сделали небольшой крюк. Затем парень включил радио: какую-то спокойную, расслабляющую музыку, и я заснула.

Родители потом рассказали, что он принёс меня на руках и позвонил в дверь. Они были ему очень благодарны, но он не взял ни денег, не оставил ни телефона, ни адреса — ничего. Я не запомнила его лица. Я была тогда не в том состоянии, и слёзы очень часто мешали мне его разглядеть. Но у меня осталась его куртка. Когда мы шли в «Макдоналдс», он заставил меня её надеть, хотя нужно было пройти всего несколько метров, но мне было лень спорить. На этой куртке не было никаких зацепок, только какая-то фирма, наверно, дорогая. В фирмах я тоже не разбираюсь — в них разбиралась Алиса. Ни я, ни родители так и не нашли этого парня, а жаль: я бы хотела его поблагодарить. Если бы не он, я могла попасть под машину, заблудиться, замёрзнуть, на меня могли напасть, да мало ли что. Он, можно сказать, спас меня. Но я немного отвлеклась.

***

— Ты в порядке?

— В полном! — отрезала я. Всё-таки этот бокал был лишним, я и так до этого немного выпила. И если я в ближайшее время не доберусь до туалета, меня вырвет прямо здесь. Я сделала несколько шагов, пошатнулась и упала.

— Чёрт! — вырвалось у меня.  Я попыталась встать, но не смогла. Правая нога сильно ныла. Похоже, я её подвернула. Не надо было надевать эти чёртовы туфли на высоких каблуках!

— Тебе помочь? — Кирилл протянул мне руку и помог подняться.

— Спасибо, — я захромала к туалету. Каждый шаг отзывался болью в правой ноге, и я тихонько вскрикивала.

— Сильно упала?

— Достаточно.

— Давай я посмотрю твою ногу, — я послушно села на ближайший стул, и он потрогал мою лодыжку. — Сильно подвернула, — да ладно, а то я не поняла. — Можешь идти, опираясь на меня, так легче будет, — ещё не хватало, чтобы он меня до туалета довёл. Когда он уже отвалит?!

— Нет, спасибо, я сама, — я доковыляла до туалета, у меня уже темнело в глазах от боли, когда меня вырвало на пол, и я потеряла на несколько секунд сознание. Очнулась я на полу в своей рвоте. Рядом уже был Кирилл, прибежавший на звук падения моего тела (конечно, он не мог пройти мимо!). Он помог мне подняться. Я смыла рвоту с лица вместе с косметикой, туалетной бумагой попыталась убрать её с платья, (с моего любимого платья!), но оно всё равно было уже испорчено, как и моё настроение несмотря на то, что портиться ему, вроде, было некуда. Кирилл помог мне оттереть рвоту с пола и всё стоял, и пялился на меня. Меня это сильно взбесило. Мало того что он видел, как я валялась на полу в собственной блевоте, так он ещё глаза свои вытаращил!

— Чё пялишься?! — злобно набросилась я на него.

— Я не пялюсь. Просто думал предложить подвезти тебя. С подвёрнутой ногой и в таком состоянии, ты вряд ли сама доберёшься, да и поздно уже одной по улице идти, а остаться на ночь здесь тоже небезопасно, — из комнаты слышался шум, пьяный смех и крики. Да, там все были пьяные в хлам, и если честно, доверия они мне не внушали. Кто знает, что им придёт в голову в таком состоянии?
 
— То есть ты предлагаешь, чтобы я поехала с почти незнакомым мне парнем в машине поздно вечером? — Мы познакомились на этой вечеринке, ну или вернее вписке. Познакомила нас моя подруга Яна, которая всё это и организовала, и в чьей квартире мы сейчас находились. Целью вписки было выпить, ну и пообщаться. Из всех приглашённых я знала только Яну. И вскоре все настолько напились, что мне стало противно и страшно находиться рядом с ними. Многие несли какой-то бред заплетающимся языком, кто-то из парней стал отпускать пошлые шуточки, один парень с девушкой стали жадно целоваться, лёжа на диване, а кого-то вырвало прямо на ковёр... Короче, я решила уйти оттуда и ушла на балкон, где, наконец, смогла побыть наедине с собой и своими мыслями, пока не появился этот странный парень по имени Кирилл, который прилип ко мне, как банный лист.

— Не, ну, если хочешь, оставайся тут или иди одна. Моё дело только предложить, — он развёл руками.
               
Я прикусила губу. Во рту всё ещё стоял противный привкус рвоты. Выбор у меня был небольшой. Комендантский час уже давно наступил, от меня пахло алкоголем, и попадаться на глаза полиции не особо хотелось. Да и вообще, возвращаться поздно вечером одной небезопасно, да и нога сильно болела. Остаться здесь я даже не рассматривала, хотя родителям сказала, что останусь на ночь у подруги. В подробности они, конечно, не были посвящены. Они даже не знают, что я курю и иногда пью. Но им этого и не нужно знать.

— А ты на машине приехал?

— Ну да. Она около подъезда стоит.

— А права-то у тебя есть?

— Есть. Мне недавно восемнадцать исполнилось, — да-м, конечно, ехать поздно вечером с малознакомым парнем было не лучшей идеей, но получается, что мне больше ничего не оставалось, да и из всех, кто здесь был, он казался наименее пьяным.

— Хорошо, пошли, — и с видом королевы я направилась к выходу. Если точнее, то с видом хромающей шатающейся королевы, немного пьяной, от которой пахло сигаретами и рвотой. Я была сама себе противна. Первый раз довела себя до такого состояния. Я пшикнула на себя из флакона духами и стала жевать мятную жвачку. Я старалась, как можно меньше шататься и не охать от боли.
 
— Обопрись на меня, — держась за плечо Кирилла, я вышла из подъезда, у которого стояла красная иномарка парня.

— Это твоя куртка? — неожиданно спросил он. На мне была куртка того самого незнакомого парня. Она была, вроде, унисекс, и мне она понравилась.

— Ну да.

— Просто она мужская.

— Ну и что? Это не значит, что она не моя. У тебя, например, машина девчачья, — не, ну серьёзно: красные машины только у девушек и мажоров. Кирилл сделал вид, будто не услышал моего замечания.

— Куда тебя везти? — спросил он в машине. Серьёзно, а куда? Домой я в таком виде явиться не могла: своих ключей у меня не было, а я не хотела, чтобы мама с бабушкой что-то заподозрили. Друзей у меня было не так много. Кроме той девочки, в чьей квартире мы были, у меня было ещё две подруги и две приятельницы. Приятельницы и одна из подруг точно не вариант: они вообще не знали, что я начала курить, и пьяной к ним приходить не хотелось: не хотелось шокировать их и ломать им психику. А у оставшейся подруги дома наверняка были родители.

— Я... я не знаю. Мне некуда ехать. Я, наверно, всё-таки останусь ночевать у Яны.

— Ты уверена, что хочешь вернуться туда? — даже отсюда слышались громкая музыка и пьяный смех из её квартиры. Конечно, мне не хотелось, но что мне ещё остаётся?

— У меня нет выбора. Мне реально некуда больше идти. Спасибо, что предложил подвезти, — я уже открыла дверь машины, но он меня остановил.

— Хочешь — можешь у меня переночевать.

— Но я тебя совсем не знаю.

— Я тебе в другой комнате постелю. Поверь, это безопасней, чем ночевать у Яны.
Доехать до дома на машине с малознакомым парнем ещё норм, но к нему домой... Но, видно, хмель ударил мне в голову, и я сказала «давай».
Ехали мы очень долго, и я уже начала дремать, когда Кирилл сказал, что мы на месте. Квартира у него оказалась трёхкомнатной, с европейским ремонтом и панорамными окнами. Так бы и осталась тут жить!... То есть я хотела сказать, что для ночёвки весьма неплохо.

— Ты на кровати будешь спать или на диване?

— На диване, — почти не задумываясь, ответила я. Может, на диване и не особо удобно, но это лучше, чем спать на чужой кровати.
Кирилл показал мне, где ванная и туалет, дал пижаму, уверив меня, что она только что стиранная (от неё пахло стиральным порошком), и мы легли спать. Я очень быстро отключилась, хотя, думаю, что будь я трезвой, я бы часами пролежала с открытыми глазами не в силах заснуть в квартире с почти совсем незнакомым мне парнем.

Наутро я проснулась с сильной болью в голове и в правой ноге, последствиями вчерашнего дня. Я не сразу поняла, где я, вообще, нахожусь. А когда вспомнила, мне стало жутко стыдно.

Я умылась. По звукам я догадалась, что Кирилл на кухне. Я думала тихо собрать свои вещи и уйти, но он меня уже заметил.
 
— Доброе утро! Я не знал, что ты обычно ешь на завтрак, поэтому я сделал тосты с какао.

— Доброе утро. Спасибо, — как-то слишком мило с его стороны, что даже подозрительно. И зачем я, вообще, во всё это ввязалась? Где был вчера мой мозг, когда я поехала к малознакомому парню домой? Правильно: я его утопила в том бокале вина!

Но тосты так ароматно пахли, и я была очень голодной, поэтому умяла всё за несколько минут.

— Я постирал твоё платье. Померяй потом, а то вдруг оно село. Если не подойдёт, что-нибудь придумаем, — стоп, почему «придумаем»? Тут что ещё кто-то есть или он имел в виду, что я вместе с ним придумаю? Почему «мы»?

— Здесь кто-то ещё есть? — осторожно спросила я.

— Нет, никого нет, — то есть он назвал меня и себя «мы»?               
Если честно, я редко говорю про кого-то «мы». И меня всегда раздражало, когда родители слишком часто произносили фразы с этим словом. Чаще всего это означало, что за меня что-то уже решили или просто обобщают. Но мне никогда не нравилось обобщение: если что-то сделала я, то не надо присваивать это себе, а если что-то сделали родители, то я не имею к этому отношения.

Они, кстати, развелись после смерти Алисы. Их брак давно трещал по швам, чувств друг к другу у них уже давно не было, и жили они вместе, только чтобы не делить меня с Алисой и имущество. Вечные скандалы, причём с матом и такие, что слышно на весь дом. Отец и бабушка со стороны матери вообще не переносили друг друга… Короче, если вы думаете, что у человека всё хорошо, если он не говорит, как у него всё плохо, то вы ошибаетесь. Если человек не рассказывает вам обо всех своих проблемах в семье или личной жизни, то это ещё не значит, что у него всё хорошо.

Я думала, что общее горе нас всех сплотит, но нет. Родители начали обвинять друг друга и в конечном итоге со скандалом развелись. Хотя если честно, мы с Алисой иногда даже хотели, чтобы они развелись. Так что я была даже рада.

Жить я осталась с матерью и бабушкой, но часто вижусь с отцом. Домой я особо не тороплюсь, большую часть времени стараюсь проводить в школе или вот на таких вечеринках. Бывает, мы просто нормально гуляем, как в те времена, когда я была пай-девочкой. И кроме, Яны, все мои друзья ведут достаточно здоровый образ жизни, то есть никаких сигарет и алкоголя. Но кроме Яны и моей лучшей подруги, никто не знает, что я начала курить. Правда, они обе были против, моя лучшая подруга Аня так вообще при каждом удобном и неудобном случае пытается уговорить меня бросить. А Яна быстро поняла, что это бесполезно, поэтому она решила, что пусть уж лучше я буду напиваться и курить вместе с ней, чем заведу какие-нибудь сомнительные знакомства. 
               
Но вы не подумайте, что Яна только пьёт и курит. Вовсе нет. И на самом деле она очень хорошая. Яна занимается спортом: футболом и на мотике гоняет, недавно права получила. Очень хорошо ладит с детьми, и я верю, что в душе она добрая. В общем, Яна чем-то похожа на маленького обиженного ребёнка, немного огрубевшего, научившегося материться и курить, ну и пить ещё. Она недолюбленный ребёнок. Яна считает, что её родителям наплевать на неё, особенно матери. В финансовом смысле всё окей, а так... Я думаю, это ужасно, когда человек так считает. Вообще, это называется попустительский стиль семейных взаимоотношений. А у нас с Алисой он всегда был наоборот авторитарным: вечный контроль и гиперопека. Да, забота это хорошо, но не когда это чересчур, тем более контроль чаще всего означает недоверие. Я знаю, что родители меня любят, но из-за того, что они пытаются уберечь меня от всего, что кажется им опасным, я очень мало, что умею. Хотя на самом деле в этом виновата и я сама: ведь если бы я действительно хотела чему-то научиться, я бы это сделала. Но вернусь к Яне.

Родители Яны развелись, когда ей было примерно три года, сначала она жила с отцом, потом мать забрала её к себе. Где-то в двенадцать она закурила, лет с четырнадцати всё пытается бросить. 
               
Вообще, в моём классе, да и в параллельном тоже, очень многие курят и пьют, а кто-то даже наркотики какие-то нюхает. В эту школу мы перешли больше двух лет назад. Она находится в центре Москвы, так что большая часть учащихся имеет довольно богатых родителей. Думаю, что существует множество причин, почему человек начинает курить, и мне всегда было интересно провести анонимный опрос. Одна из причин — это, конечно, почувствовать себя взрослым, крутым, получить удовольствие, перепробовать всё, ну и просто не отстать от друзей. Другая — это недостаток внимания, поддержки, понимания, любви, стресс. Больше причин я пока не нашла. Думаю, многие родители слишком много времени посвящают работе, мало времени проводят с детьми, откупаются от них дорогими подарками, и из-за этого последние чувствуют себя недолюбленными. Возможно, это и толкает их на такой образ жизни. Кто-то из них, может, пытается делать назло или хочет что-то кому-то или себе доказать. И кстати, из-за этой же недолюбленности многие начинают пытаться самоутвердиться за чужой счёт, либо кто-то когда-то с ними так поступал, и они теперь считают и себя в праве так же поступать с другими. Но я опять немного отвлеклась.

***

Платье нормально на мне сидело. Вообще, у меня в голове уже успело созреть множество планов, как объяснить появление того пятна на моём платье, под что можно замаскировать след от рвоты, тем более что он несильно бросался в глаза. Врать я, кстати, тоже только недавно научилась. Раньше я врала гораздо реже и не особо умела врать, смотря в глаза.

— Спасибо. Ты меня реально очень выручил.

— Да пожалуйста. Тебя подвезти?
 
— Да не, я сама. Ты только скажи, где ближайшее метро, — я и так была у него в долгу.

— Я подвезу тебя до метро.

— Хорошо, спасибо.

— А ты с утра не такая злая, как вечером, — он улыбнулся. Надо было бы ему ответить что-нибудь едкое, но в голову мне ничего так и не пришло: когда я кому-то благодарна, мне очень трудно быть грубой.

До метро мы доехали сравнительно быстро и под весёлую музыку. Голова уже почти не болела, потому что за завтраком Кирилл дал мне выпить аспирина. К ноге я вчера прикладывала лёд, но она всё равно немного распухла и продолжала болеть. Кирилл посоветовал обратиться к врачу, если будет хуже, будто я сама этого не знаю и в первый раз подворачиваю ногу.
 
— Тебе на какую станцию? Просто если далеко, я могу всё-таки подбросить тебя до дома, тем более у тебя нога до сих пор болит, — но я прекрасно понимала, что ему есть чем заняться по утрам, кроме как подбрасывать малознакомых девушек до дома, тем более что я жила на другом конце Москвы.

— Спасибо, но мне недалеко. Пока.

— До встречи.

В метро я, наконец, вспомнила посмотреть сообщения в телефоне. Мама спросила, скоро ли я приду домой, на что я ответила, что приеду через полтора часа и что я уже позавтракала. А Яна, видно, ещё не проснулась или просто ещё не вспомнила обо мне, но я ей на всякий случай написала, что переночевала у Кирилла.
Домой я доехала без приключений. С удивлением я поймала себя пару раз на мыслях о Кирилле, о том, как это было мило с его стороны, но я быстро избавилась от них.

                Глава 2
                Если я без маски - мне никто не рад.
                Люди любят сказки, фальш и маскарад,
                Что им правда жизни, страхи и мечты?
                Всем понятней маски грубые черты.
               
                Из кинофильма «Принцесса цирка»

Если бы кто-то два года назад сказал мне, что я буду стоять вместе с Яной в курилке, выкуривая очередную сигарету, я бы не поверила. Когда я только пришла в эту школу, мне, вообще, казалось нереальным, что я буду когда-нибудь общаться с Яной. А сейчас я стояла, выдыхая дым, запах которого у меня раньше всегда почему-то ассоциировался с дыханием смерти. Сразу представлялся тёмный туннель в метро и затаившаяся там смерть. И я медленно, но верно иду к ней. Правда, не знаю, сколько это займёт лет и надеюсь, что алкоголь поможет мне её приблизить.
 
Курилка находится в одном из дворов, рядом с моей школой. Здесь часто ошиваются старшеклассники, и я тоже несколько раз была в этом дворе, ещё до аварии, с Яной и Алисой: мы ждали, когда Яна покурит, и мы все вместе пойдём в метро. Курила же я здесь в первый раз, и быстро пожалела об этом.

Я сделала очередную затяжку, глубоко вдохнула в себя дым и закашлялась: я увидела приближающихся одноклассников. Вообще, я не особо хочу, чтобы кто-то знал, что я начала курить, не хочу всех этих идиотских вопросов типо: «Рита, ты что куришь?!» — нет, блин, просто сигарету решила подержать; не хочу слухов, но, по факту, меня это не сильно колышет. Меня взволновало только то, что среди них был Артём. Он тоже курил, что, в принципе, можно было ожидать. Я не хотела встречаться с ним: я его до сих пор не простила. В школе я старательно пыталась не замечать Артёма.

Я не разговаривала с ним с самого двадцать восьмого декабря. Я тогда впервые пришла в школу после смерти Алисы, просидев дома шестнадцать дней. Единственный раз, когда я вышла из дома были похороны. Были приглашены не только друзья Алисы — могли прийти и учителя, и одноклассники. Все желающие. Все, кроме Артёма. Там я в первый раз увидела эти сочувствующие взгляды. Каждый считал своим долгом подойти ко мне и сказать, что он соболезнует. Я понимаю, что они не знали, что ещё можно сказать в такой ситуации и переживали за меня, но как же меня это бесило! Так и хотелось сказать им, чтоб они засунули своё соболезнование куда подальше! Нафига оно мне?! От их «соболезную» Алиса не оживёт!
 
Вообще, я бы не приходила в школу и сидела бы дома всю свою оставшуюся жизнь, бесцельно глядя в потолок, но мне нужно было написать работу по биологии, чтобы меня смогли аттестовать. Хотя, если честно, до биологии мне уже не было никакого дела, но родители буквально выпихнули меня из дома.   
 
На первой же перемене Артём подошёл ко мне.
 
— Рита! — я обернулась. — Я... мне очень жаль, что так получилось. Я не мог подумать, что... что всё так произойдёт, — он положил мне руку на плечо. Наверно, Артём сделал тогда самое милое выражение лица, какое только мог, и по-щенячьи посмотрел на меня своими синими глазами. Только зря он так старался: мне было противно на него смотреть.

— Уйди от меня!

— Мне правда жаль.

— Уйди! От! Меня!

— Прости. Я же не хотел! — он взъерошил свои каштановые вечно растрёпанные волосы.

— Отвали от меня! — я сбросила с плеча его руку.

— Рита, послушай..., — я не хотела его слушать, я не хотела его видеть, я не хотела с ним говорить.

— Она из-за тебя попала под грузовик! Ты хоть это понимаешь?! Ты убил её!

— Рита..., — он снова положил свою руку мне на плечо. Это стало последней каплей, и я взбесилась. Со всей силы я толкнула его, что он едва не упал.

— Отвали от меня, придурок! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох! — прокричала я срывающимся голосом. На меня пялился весь класс, но мне было плевать. Я прошла мимо очумевшего Артёма в кабинет. Конечно, кто мог такое ожидать от меня, всегда спокойной доброй отличницы Риты. Только даже хорошие девочки могут когда-нибудь стать плохими.

Мне, наверно, нужно объяснить, почему я обвинила Артёма в смерти Алисы. В восьмом классе он был, как и мы, новеньким. Высокий, мускулистый, с этими бездонными синими глазами, ослепительной улыбкой и вечно растрёпанными каштановыми волосами, он будто сошёл с афиши какого-то голливудского фильма, и неудивительно, что Артём сразу же стал кумиром многих девчонок.

У меня и Алисы тоже была довольно запоминающаяся внешность: угольно-чёрные волнистые волосы и ярко-зелёные глаза с длинными ресницами. На этом, пожалуй, наше сходство и заканчивалось. Надо сказать, что мы были двойняшками (пожалуйста, не путайте с близнецами, Алису всегда это бесило: близнецы почти точная копия друг друга, а двойняшки нет). Моя сестра была гораздо красивее меня. У неё была миндалевидная форма глаз, красивая форма бровей, маленький носик и спортивная фигура, потому что она занималась танцами.

Алиса привлекла внимание многих наших одноклассников, и даже Артём не остался равнодушным. Они начали встречаться. Под этим я подразумеваю гулять вместе в парке, держась за руки, ходить в кино. Многие их встречи были тайными от родителей. Во-первых, потому что, как я уже сказала, они были весьма строгими, и мама не была за тесное общение с мальчиками, поэтому если бы она узнала, что Алиса несколько раз целовалась с Артёмом, не думаю, чтобы она была рада. Во-вторых, он не очень понравился родителям, да и мне, если честно, тоже: Артём всегда казался мне каким-то ненастоящим и поверхностным, но переубедить Алису мне не удалось. Для неё он был ожившим идеалом, и мне не хотелось мешать её счастью. Ему за меня помешала Яна.

Она застукала Артёма, целующимся с Кристиной в парке, сфоткала их и прислала Алисе. Артём всегда хорошо общался с Кристиной, последнюю пару месяцев он много времени проводил с ней, Алиса ревновала, но парень уверял, что они просто друзья, и мы с Яной так же считали. Я была благодарна подруге за то, что она раскрыла моей сестре глаза, но только расхлёбывать всё это нужно было мне. Мне пришлось видеть истерику Алисы, пытаться уговорить её открыть дверь в ванной, в которой она заперлась, потому что моя сестра немного сдвинутая, и если бы у неё совсем поехала крыша, она вполне могла с собой что-то сделать, и мысль о том, что в ванной находится бритва, не вылетала у меня из головы. В конечном итоге мне удалось успокоить Алису, и надо отдать ей должное: она сказала Артёму всё в лицо, а не написала смс. Сначала Артём говорил, что Яна всё выдумала, и даже после того, как Алиса показала ему фотографию, он утверждал, что это фотошоп, но поняв, что она ему не верит, признался, что он встречался с Кристиной всего три месяца (всего три месяца из шестнадцати!). Он, бедненький, никак не мог выбрать какую-то одну из них, и, конечно, это был его последний поцелуй с Кристиной, потому что он в тот же день в том парке порвал с ней.
 
Мне с трудом удалось удержать Алису с Яной, чтобы они не убили Артёма, о чём я сейчас, кстати, очень жалею. Я его ненавижу гораздо сильнее, чем того водителя грузовика. Последнего суд полностью оправдал, а я в первые дни после аварии мечтала, чтобы он сгнил в тюрьме. Правда, спустя какое-то время я поняла, что он не был виноват: Алиса сама пошла на красный, а водитель всеми силами пытался затормозить. У меня даже получилось простить его, а вот себя, я думаю, никогда не смогу. Я не имела права бросать Алису тогда! И я не могу избавиться от мыслей о том, что бы было, если бы я осталась с ней.

Когда Алиса порвала с Артёмом, он спокойно продолжил встречаться с Кристиной, высокой, стройной блондинкой с голубыми глазами и пухлыми губами, которая была самой красивой девочкой в классе, пока не появилась Алиса. Они недолюбливали друг друга с самого начала. Кристина просто завидовала Алисе, распускала про неё разные сплетни, в которые мало кто верил, и всячески пыталась ей напакостить. Поэтому предательство Артёма было вдвойне тяжёлым: он изменил ей с её врагом.
Моя сестра очень тяжело переживала из-за всего этого. Она ненавидела  Артёма, но в то же время продолжала его любить и дико ревновала. Он стал запретной темой. Как только Алиса видела его, слышала его имя или его голос, она замыкалась в себе, и в такие моменты лучше было её не трогать.

Они расстались в середине мая, почти в самом конце учебного года. Потом наступили экзамены, и Алисе пришлось думать о них. Но с началом нового учебного года всё вспыхнуло с новой силой. Артём делал несколько вялых попыток попросить прощение и помириться; но, хотя я думаю, что Алиса продолжала его любить, она не могла простить ему то предательство и не обратить внимания на то, что по его словам она была любовью всей его жизни, но он продолжал встречаться с Кристиной.
 
Одна из таких попыток была одиннадцатого декабря, и она была так же отвергнута Алисой, как и все предыдущие. На следующий день, когда закончились уроки, и мы с Алисой выходили из школы, Артём сидел на первом этаже на диване с Кристиной на коленях. Как только парень увидел Алису, он впился в губы Кристины, которая в это время что-то щебетала ему на ухо. Они так жадно целовались, будто хотели проглотить друг друга. Но смотрел Артём только на Алису. Она вся побледнела и несколько секунд стояла в оцепенении, молча смотря на то, как они целуются. Затем она покраснела и опрометью выбежала из школы. Я побежала за ней, и мне с трудом удалось догнать её на перекрёстке. Я пыталась её успокоить, забыв, что в таком состоянии мою сестру нельзя трогать. Алиса орала на меня, чтобы я оставила её в покое, что я дура тупая и ни черта не понимаю, и никогда не пойму, потому что ни разу не влюблялась. Она наговорила мне столько гадостей, желая уколоть как можно сильнее, чтобы я от неё отстала, что я не выдержала и наорала на неё. Мы почти никогда так сильно не ссорились и не поливали друг друга такой грязью. В конечном итоге я просто развернулась и ушла, оставив её в таком состоянии совершенно одну и зная, что этого делать категорически нельзя...

До сих пор ненавижу ходить вдоль дорог. От звука тормозов у меня бегут мурашки по коже, и я слышу её крик.

***

Я чувствовала взгляд Артёма, даже повернувшись к нему спиной. Докурив сигарету, я кивнула Яне, и мы ушли.
 
Сегодня мы договорились  встретиться в квартире Кирилла и «культурно посидеть с пивом». Мне было очень интересно как это, потому что в прошлом году, услышав эту фразу от Яны, я не совсем смогла себе это представить. Не то, чтобы я думала, что она устраивает вакханалии у себя дома. Напротив, прошлая вписка стала шоком для меня, хотя, как говорила сама Яна, это был один из немногих случаев, когда все так сильно напились. Просто слова  «культурно» и «пиво» звучат немного противоположно, что делает словосочетание «культурно посидеть с пивом» слегка комичным.

Мы договорились, что Кирилл подъедет за мной и Яной к метро после того, как у нас закончатся уроки.

Наверно, странно звучит, что мои родители, которых я назвала строгими, позволяют мне так много времени гулять с друзьями и оставаться у них на ночёвки. Просто, во-первых, они были рады, что я не сижу дома, а общаюсь с друзьями, ведь «жизнь продолжается» (у меня она лично закончилась вместе со смертью Алисы, и началось моё существование, которое будет продолжаться, пока я не прокурю себе все лёгкие и не пропью все свои мозги). Во-вторых, мама стала очень набожной: чуть ли не каждый день она ходила в церковь и не уставала повторять, что «все мы ходим под Богом», «что Бог дал, то он и взял» и так далее.

Вы не подумайте, что я имею что-то против религии. Кроме Алисы, у меня в семье все всегда были верующими, особенно мама с бабушкой. А я была ни рыба, ни мясо, маргинал1, так сказать. Я всегда верила в науку, в человека, в теорию взрыва, в эволюцию, и научная часть меня всегда боролась с религиозной. В церковь я ходила редко, знала какие-то истории из Библии, но никогда её не читала так же, как и Евангелие.
 
Вообще, я думаю, что религия — очень хрупкая материя. Существование Бога — относительная истина: это нельзя доказать, так же как и обратное. Я верила в то, что, возможно, есть какие-то высшие силы, но после аварии разуверилась во всём. Если Он был, то почему же не спас Алису? Почему каждый год гибнут люди? Почему Он не вразумит людей и не заставит их остановить войны и разрушения? У меня было слишком много вопросов, на которые я не знала ответа. Я слышала, что в исламе считается, что Бога надо любить сильнее всех, и если человек любит кого-то сильнее его, то он забирает любимого человека. Если это правда так, то это многое объясняет, например, фразу, что забирают лучших.
 
Я не могла продолжать молиться, не имея веры — это было бы лицемерием. Если Он есть, то, возможно, простит меня, а если Его нет, то переживать мне тем более не стоит. Вообще, я думаю, что главный смысл любой религии заключается в каких-то моральных нормах, ценностях. И я никогда не видела ничего плохого в том, что человек следует им, но является атеистом. Никогда не понимала людей, нападающих на них. Религия не влияет на то хороший человек или плохой. Можно творить ужасные вещи и вымаливать у Бога прощение, а можно быть порядочным человеком и атеистом. Одно другого не исключает.
 
Мы  с Алисой никогда не ссорились и даже не думали ссориться из-за этого. Я уважала её выбор, а она — мой. Но вернусь к родителям.

Отцу стало немного всё равно на всё, и он запил (это, кстати, его пример подал мне идею медленно убивать себя), что послужило поводом (не причиной) для развода.
 
Таким образом, сейчас, по факту, мне было предоставлено гораздо больше свободы, чем раньше.

***

Яна уже села на заднее сиденье автомобиля Кирилла, и я открыла дверь, чтобы тоже сесть, когда меня позвал Артём.

— Рита! — он запыхался, наверно, бежал всю дорогу до метро, чтобы догнать нас. Я сделала вид, будто не слышу. — Нам надо поговорить! — Артём больно схватил меня за запястье и развернул.

— Отвянь от неё! — краем глаза я увидела, что Яна собирается вылезти из машины. Я покачала головой, давая ей понять, что справлюсь сама.

— Мне не о чем с тобой говорить, — я пыталась быть спокойной, потому что дверь машины оставалась открытой, и я знала, что Кирилл наверняка греет уши.

— Я хочу ещё раз извиниться! Ты не представляешь, как мне было плохо всё это время от мысли о том..., — он опять начал играть, и я его перебила.

— Думаешь, одних извинений достаточно?

— Я... я раскаиваюсь. Все эти дни у меня не выходили из головы твои слова о том, что Алиса погибла из-за меня. Если бы я только мог всё исправить... Поверь, я бы многое отдал, чтобы её вернуть, — многое, но не всё. А я бы отдала всё, лишь бы ещё раз увидеть её улыбку. — Я не уйду, пока ты меня не простишь, — в его глазах я видела раскаяние, и я бы даже простила его, если бы не картина, всплывающая у меня в памяти. Мы выходим с Алисой из раздевалки, идём по коридору первого этажа к выходу, когда замечаем Артёма с Кристиной. Он ловит на себе взгляд Алисы и впивается Кристине в губы, та обвивает руками его шею и прижимается к нему всем своим телом, одна рука Артёма лежит на талии Кристины, а другую он запускает в её светлые волосы, и при этом не сводит взгляда с Алисы... Я бы давно ему всё простила, если бы не знала, что он тогда сделал это специально. Артём хотел вызвать ревность Алисы и вызвал. Конечно, он не мог знать, что всё так произойдёт, но после себя я больше всего винила его. Я не могла его простить.

— Ты сделал это тогда специально, — отчеканила я, мне всё ещё удавалось сохранять спокойствие. Я попыталась освободить своё запястье от его хватки, но он сжал его только сильнее и схватил меня ещё за вторую руку.

— Это неправда! Я всегда любил только Алису. Просто Кристина казалась более взрослой и целовалась лучше, но я реально собирался с ней порвать. Алиса...

— Хватит! — как же он мне противен и как же он меня бесит! Я снова попыталась освободиться из его цепкой хватки, но Артём впился в мои руки и больно сжал их. — Отпусти, мне больно!

— Я буду держать тебя до тех пор, пока ты меня не простишь, — возможно, у него всё-таки не все дома, иначе как объяснить то, что он до сих пор не может понять, почему Алиса с ним порвала, и до него никак не дойдёт, что мне с ним не о чем говорить.

— Отпусти её, — из-за спины Артёма вырос Кирилл. Он был, как минимум, на полголовы выше последнего и, думаю, несмотря на мускулы Артёма, сильнее его. Артём, видно, тоже это понял и отпустил мои руки. На них остались красные следы от его хватки.

Я уже села в машину и захолонула дверь, когда Артём решился снова подойти, но Кирилл нажал на газ, и Артём вскоре скрылся вдали.

— Кто это был?

— Да так, придурок один, — я постаралась придать своему голосу как можно больше равнодушия.

***

Под «культурно посидеть с пивом» оказалось сидеть с кружками пива, есть бутерброды с колбасой и купленные куриные крылышки и о чём-то говорить. К пиву я, правда, почти не притронулась: меня до сих пор воротило от алкоголя после той вписки у Яны. Идти к смерти — одно, а доводить себя до такого состояния — другое.
 
Потом кто-то предложил посмотреть какой-то фильм, и все согласились. Кирилл включил компьютер, и мы стали смотреть подборку хороших фильмов по мнению какого-то сайта. Начали мы выбирать с комедий, но оказалось, что все их смотрели; несколько девочек не захотели смотреть боевик и триллер, и большинство мальчиков были против фантастики, поэтому мы остановились на драмах. «Титаник» мы отбросили сразу: его смотрели все. Другие фильмы были либо наигранно трагичные с неправдоподобным, закрученным сюжетом и неестественными диалогами, либо с избитым сюжетом, либо их уже смотрела большая часть компании. В конечном итоге мы остановились на «В метре друг от друга»2.

— Хороший фильм. Я смотрел его несколько месяцев назад, — сказал Кирилл.

— Я тоже, — мы с Алисой смотрели его где-то в августе.

— А ты читала книгу?

— Да.

— У тебя есть любимая цитата?

— Да, есть, но я не помню точный перевод, потому что читала на английском. По-моему, это звучит как-то так: «Думаю о самом последнем вдохе. О самом последнем глотке воздуха. Когда тянешь, тянешь и не получаешь ничего. Думаю, как рвутся и горят грудные мышцы. Всё понапрасну, всё бесполезно. Воздуха нет. Ничего нет. Только тьма».

— Ты читала в оригинале? Круто! А моя любимая цитата: «Болезнь столько у меня отобрала, пора хоть что-то отвоевать обратно».

—  Ты настолько хорошо знаешь английский? — спросил какой-то мальчик, по-моему, его звали Глебом.

— Ну такое, —  неопределённо ответила я. Чёрт, не надо было выпендриваться, не надо было выделяться, не надо было приснимать маску.

— Ну так что? Какой фильм будем смотреть? — спросила Яна. Никто, кроме меня с Кириллом, не смотрел «В метре друг от друга», но ни я, ни он не были против пересмотреть этот фильм.

Всё было хорошо, пока в фильме Эбби не запела: «Я тебя люблю, до чёртиков люблю, до чёртиков люблю и песенку пою. Песенку пою, как чёртик я пою, как чёртик я пою, и всегда когда я сплю, ты со мной». Я почувствовала ком в горле, и поняла, что маска вот-вот слетит. Эта песня у меня всегда ассоциировалась с Алисой: я часто пела её сестре.

Я встала.

— Ты куда? — спросила Яна.

— Смотрите без меня. Я сейчас вернусь.

Я вышла в коридор и закрыла за собой дверь. Несколько глубоких вдохов и выдохов помогли мне натянуть маску обратно. Я посмотрела на своё отражение в зеркале напротив: короткие прямые чёрные волосы, стриженные под каре, накрашенные брови и ресницы, красная помада, слегка короткое и немного облегающее чёрное платье и чёрные туфли на небольшом каблуке. Мне нравилось моё отражение. Именно отражение, а не я сама. Оно напоминало мне Алису, поэтому я и любила проводить время напротив зеркала: создавалась иллюзия того, что Алиса всё ещё со мной. Я коснулась рукой холодного стекла и улыбнулась — Алиса тоже улыбнулась мне.

Вообще, мне всегда нравились мои длинные волнистые волосы до спины, но у Алисы они были до лопаток, поэтому я подстригла волосы под каре, чтобы дольше походить на неё, пока они будут расти. Короткие волосы страшно вились и пушились, и я, как Алиса, стала их выпрямлять. Я подстригла волосы накануне Нового Года, моего первого Нового года без Алисы. Сначала я воспользовалась её косметикой и увидела, что очень похожа на неё, а если подрезать волосы, то можно и не отличить. Фигуры у нас были похожи; нос, глаза, брови и лицо у меня были немного другой формы, и лоб со скулами были чуть больше, чем у неё; но если накраситься, это было не так заметно. Даже стиль одежды я потом переняла у неё.

Я прислонилась лбом к зеркалу. Оно было таким же холодным, как и лоб Алисы сейчас там, в могиле. Я никому не говорила про сестру-отражение, потому что боюсь, что подумают, будто я сошла с ума и пошлют к психологу, если не к психиатру. Вообще, мне самой иногда кажется, что у меня немного поехала крыша: я часто представляю, что бы сказала Алиса в той или иной ситуации, и веду с ней диалоги у себя в голове, а когда мне от этого становится страшно, пишу ей сообщения в Вконтакте. Мне просто очень не хватает Алисы: мы были с ней как инь и янь, такие разные, но такие похожие, взаимодополняющие друг друга, и я никогда не представляла себя без неё. Без неё я не та, жизнь не та — всё не то.
 
К психологу мне не хочется идти: мне хватило разговора со школьным психологом двадцать восьмого декабря. Она мне что-то говорила про то, как дальше жить, а я молча сидела, кивала ей. В конце разговора (вернее её монолога из заученных фраз) я, старательно натянув улыбку, поблагодарила её, сказала, что всё уже хорошо, и что её слова мне очень помогли.

— Рит, ты куда пропала? Сейчас самое интересное пропустишь! — голос Яны из соседней комнаты прервал мои размышления. Я ещё раз улыбнулась Алисе-отражению и вернулась смотреть фильм.

После фильма Кирилл пошёл провожать меня с Яной до метро. Мы обсуждали фильм, отличия фильма от книги и в конце концов договорились каждые выходные собираться вместе и смотреть кино.

Мы уже почти дошли до метро, когда меня кто-то окликнул.

— Алиса? — я обернулась и увидела двух своих бывших одноклассниц из старой школы — Ой, Рита. Привет. Ты просто волосы подстригла, мы со спины тебя спутали.

— Привет.

— А где Алиса?

— Она... она дома осталась, — я не всегда люблю встречать людей из прошлого, особенно если они начинают задавать дурацкие вопросы и пытаются снять с меня маску.

— Понятно.

— Была рада с вами встретиться, но мне пора, — с этими словами я схватила Яну за руку и потащила к метро. Кирилл пошёл за нами. И я, наверно, впервые почувствовала желание закурить.

Перед метро мы попрощались с Кириллом. Я, должно быть, выглядела очень злой, иначе, как объяснить то, что Мистер Мне-Всё-Надо-Знать ничего не спросил у меня.
 
С Яной я тоже скоро попрощалась. И выйдя из метро, я закурила. Я зашла на свою страницу в Вконтакте и нашла свою фотку с Алисой, сделанную во время нашей поездки в Питер этим летом. Алиса обнимала меня на крыше лофта рядом с надписью «Обнимайся или сдохнешь». К этой записи я прикрепила слова песни, которую пела Эбби, и музыку из этого фильма. Я надела наушники и включила её. На словах: «I will fight, I will fight for you. I always do until my heart is black and blue. And I will stay, I will stay with you»3  — я снова почувствовала ком в горле. Я снова злилась на себя за своё бессилие перед смертью. Никто не смог спасти Алису: ни я, ни родители, ни даже врачи. А на словах: «I’ll wait for you, I’ll wait for you»4  — маска слетела с меня, и я почувствовала, как слеза скатилась по моей щеке. Певец продолжал петь про то, что он не сдастся, а я понимала, что я уже сдалась. Я устала бороться с собой, устала натягивать на себя эту маску, устала существовать. Я курила, переслушивала эту песню по сто раз и шла дворами, пока не оказалась в незнакомом мне месте. Рядом была пустующая детская площадка, и я позволила своим чувствам вырваться наружу. Я кричала, била руками и ногами по качелям, пока не отбила себе всё на свете. Затем я села на эти качели и курила сигарету за сигаретой.

В моей голове всё ещё звучали последние строчки песни: «I will fight, I will fight for you. I always do until my heart is black and blue»5 , когда меня кто-то окликнул.

— Девушка, вам есть восемнадцать лет? — спросил молодой полицейский, наверно, совсем недавно выпустившийся.

— Мне? — мои мысли всё ещё были заняты Алисой.

— Да.

— Мне шестнадцать, — я только хотела было узнать у него, зачем он это спрашивает, когда поняла, что влипла. Я же несовершеннолетняя — мне нельзя курить. Надо было соврать, что мне есть восемнадцать, с меня тогда могли даже штрафа не взять: на детской площадки всё равно никого не было.

— Пройдёмте со мной в отделение полиции.

— Но..., — у меня не нашлось, что возразить.

В отделении полиции он представился: его звали Юрием Владиславовичем Зимирским — и начал заполнять протокол. Для начала мне пришлось назвать свои ФИО, потом написать объяснительную, затем он сказал, что, так как это первый раз, меня на учёт не поставят, но забрать меня должны либо мои родители, либо другие законные представители, предъявив паспорт или другой документ, подтверждающий их право на это.

Я не собиралась допускать, чтобы моим родителям это становилось известно. Я не боялась, что они будут меня ругать. Я не хотела их расстраивать. Хотя папа, возможно, никак бы не среагировал: сколько бы я его не просила, он продолжал также много пить, думая, что всё контролирует. Мама же с бабушкой расстроились бы, а им и без меня забот хватало.
 
Я могла попросить забрать меня родителей моей подруги Ани, но втягивать их в это мне тоже не очень хотелось, и они никаким образом не смогли бы подтвердить, что они мои родители. Я знаю ещё, что забрать может учитель, но вмешивать в это свою классную и ставить в известность всю школу, я не собиралась. Я лихорадочно соображала. Единственным моим совершеннолетним знакомым был Кирилл. За брата сойдёт.

— Мои родители уехали. Я одна осталась в Москве со старшим братом. Ему есть восемнадцать. Можно он меня заберёт?

— А ваши родители оформили на него доверенность?

— Нет.

— Позвоните или напишите вашим родителям, пусть оформят доверенность и пришлют её экспресс-почтой, — я судорожно соображала.

— Они заграницей. Во Франции. Они бизнесом занимаются. У них там филиал, и возникли некоторые трудности. Я не могу им позвонить или написать, пока они там, а они вернутся только через пять дней. Пожалуйста, можно меня заберёт брат, — я сделала самое милое лицо и говорила своим самым милым голосом.

— Хорошо, звоните.

К нему пришёл другой полицейский, и Юрий Владиславович (или как его там звали) повернулся ко мне спиной и стал с ним разговаривать. Я воспользовалась этим моментом и написала Яне смс: «Скинь срочно номер Кирилла. Он мне нужен. Я в полиции». Она через минуту скинула номер и спросила: «Что случилось?» — но я не стала отвечать, потому что у меня не было на это времени, а позвонила на номер Кирилла.

— Ну что дозвонились? — спросил полицейский.

— Нет, ещё, — я мысленно умоляла и заклинала Кирилла взять трубку.

— Алло. Кто это? — в трубке раздался его голос.

— Привет, у меня к тебе просьба.

— Рита?
 
— Да! — я была вне себя от радости. Если бы он меня не узнал, и мне пришлось представляться, не знаю, как бы я объяснила полицейским тот факт, что у моего брата нет моего номера телефона.
 
— Что случилось?

— Я в отделении полиции: меня поймали, когда я курила. Ты не мог бы меня забрать? Пожалуйста. И прости, что у тебя так много проблем со мной, что я такая непутёвая сестра, — я специально сделала ударение на последнем слове, но Кирилл не понял.

— Сестра?

— Спасибо, что всегда меня выручаешь! Ты самый лучший брат на свете!

— Какой ещё брат? — Кирилл по-прежнему не понимал, и я сделала последнюю попытку объяснить ему, что происходит.

— Как жаль, что родители уехали из-за проблем в бизнесе во Францию, и меня можешь забрать только ты, — я услышала его смех в трубке. Наконец, до него дошло.

— А, понял. Диктуй адрес, сестрёнка, — он опять рассмеялся. В другой раз я бы ему сострила, но сейчас я от него зависела: он был единственным, кто мог мне помочь, поэтому я продиктовала адрес и сказала, чтобы он не забыл взять с собой паспорт.
Надо отдать ему должное: Кирилл приехал быстро. Он показал свой паспорт полицейскому, и тот около минуты его старательно изучал, сравнивая фотографию на паспорте с Кириллом (кто на них, вообще, получается похожим на себя?) и читая его данные.

— А у вас тут разные фамилии и отчества, — чёрт, как же я не вспомнила об этом!

— Мы просто сводные брат и сестра. Я от второго брака, — зачем-то я ещё ляпнула эту последнюю фразу.

— Ладно, идите. Но только больше не курите в общественных местах. Кирилл, проследите за своей сестрой, — полицейский отдал ему паспорт и копию протокола.

— Конечно, прослежу. Просто моя младшая сестрёнка такая непутёвая, — он с улыбкой посмотрел на то, как я молча злюсь, и улыбнулся ещё шире.

— Всего вам хорошего.

— И вам.

— До свидания, — сказала я, хотя надеялась, что больше его не встречу.
Мы подошли к припаркованному автомобилю Кирилла.

— Ну что: куда тебя везти, сестрёнка? — он опять ухмыльнулся.

— Не называй меня так! — взвилась я. Меня бесило то, что он откровенно надо мной смеётся.

— Знаешь, ты очень милая, когда злишься, — я думала сказать ему ещё что-то резкое, но вспомнила, что он меня сильно выручил, и я должна быть ему благодарна.

— Спасибо, что приехал.

— Да пожалуйста. Я же не брошу свою сестрёнку в беде, — всё же он надо мной издевается.

— Только я как-нибудь сама дойду, братик, — вообще, я понятия не имела, как отсюда дойти до моего дома.

— Я тебя не отпущу одну: ещё опять куда-то ввяжешься. И что я скажу нашим родителям, когда они приедут из Франции? На сколько они, кстати, уехали?

— Ладно, поехали, — я села на переднее пассажирское сиденье.

— Пристегнись, сестрёнка, — ведь пользуется гад тем, что я из-за благодарности не могу ему сказать что-то грубое. — Диктуй адрес, — я продиктовала, и он как-то странно на меня посмотрел.

— Что? Далеко?

— Нет, просто я не расслышал. Повтори ещё раз, пожалуйста, — я повторила, и он построил маршрут.

— Какую музыку включить: грустную или весёлую?
 
— Весёлую, — из-за грустной меня и так чуть ли на учёт не поставили.
Мы приехали через десять минут.

— Спасибо, что снова выручил. Даже не знаю, как мне тебя отблагодарить, — всё-таки если бы не он, ну и немного Яна, я реально не знаю, что бы я делала.

— Просто не попадай больше в такие истории и дай мне свой номер телефона и аккаунт в ВК, чтобы если что ты могла обратиться за помощью, — так хитро ко мне ещё никто не подкатывал, но я продиктовала свой номер и обменялась с ним аккаунтами: мне ж не жалко, тем более его телефон мне может реально когда-нибудь понадобится.
 
— Пока, — сказала я.

— До встречи, сестрёнка, — он насмешливо улыбнулся.

                Глава 3
                Люди думают, что они знают меня,в то 
                время как единственное, что они знают      
                обо мне – это маска, скрывающая меня.
               
               
                Оскар Уайльд

Мы с Алисой шли ускоренным шагом к остановке трамвая, на котором ездили в школу. Нам оставалось ещё несколько метров, когда трамвай обогнал нас.
 
— Побежали! — крикнула Алиса, схватила меня за руку и потянула за собой.
Мы бежали наискосок по проезжей части, лавируя между затормозившими, но готовыми сорваться в любую минуту машинами. Запыхавшиеся, мы вбежали в трамвай.
— Больная! — сказала я шутя.

— На всю голову. Как и ты, — она улыбнулась в ответ.

Честно говоря, я получаю сомнительное удовольствие от этих пробежек с рюкзаком по утрам. А Алисе они, кажется, нравятся. Кстати, это из-за неё мы чуть ли не каждое утро опаздываем в школу: она слишком долго собирается.

Мы оплатили проезд и сели. Алиса, как всегда, заняла место у окна. Она воткнула наушники в телефон и протянула мне один из них. Мы только начали слушать музыку, как у меня зазвонил телефон. Я включила его, но не увидела ничего, кроме заката-заставки и «7:32». Тем не менее телефон продолжал звонить.

Всё вокруг начало расплываться, и я поняла, что сплю. Я попыталась ухватиться за сон, но безжалостный гудок телефона продолжал будить меня, пока я окончательно не проснулась. Я встала, а телефон всё продолжал звонить. Кто-то очень настойчиво пытался до меня дозвониться. Но кто бы это ни был, я была на него очень зла.

Алиса редко снилась мне, а если снилась, то обычно это были кошмары, и только пару раз мне приснились воспоминания, как только что. Одним из них был сон, как мы возвращались на метро после восьмого урока и смеялись над всякими глупостями до слёз, до боли в животе. Люди косо на нас смотрели, от чего мы начинали смеяться только громче.

Иногда очень классно отпустить себя, перестать думать о чужом мнении и просто побыть сумасшедшим, особенно если рядом есть кто-то такой же сумасшедший, как и ты. Сходить вместе с ума весело. И вообще, очень здорово, когда есть человек, с которым можно думать вслух, быть собой и переживать лучшие моменты. Жаль только, что эти моменты стали лишь воспоминаниями…

Телефон продолжал звонить, и я решила посмотреть, кто меня разбудил. Это был Кирилл. Я несколько секунд думала отвечать на звонок или из вредности сбросить, но гудок начинал действовать мне на нервы, и я не была уверена, что Кирилл успокоится, если я не отвечу на звонок, поэтому взяла трубку.

— Привет.

— Привет, — я попыталась вложить в это маленькое слово всю свою злость, и, кажется, Кирилл это почувствовал.

— Я тебе не помешал? Тебе удобно сейчас говорить?

— Ты всего лишь меня разбудил!

— Может, тогда я попозже позвоню?

— Нет, раз уж ты позвонил, то говори, что хотел.

— Я хотел предложить сходить на каток. В Парк Горького, например, или на ВДНХ — куда хочешь, — я давно не была на катке. Последний раз, наверно, была осенью с Алисой. Сестра хотела научиться хорошо кататься, поэтому мы ещё планировали посвятить этому все зимние каникулы. —  Ну как? — делать мне всё равно было нечего, а сходить на каток хотелось, поэтому я решила согласиться.

— Хорошо. Только пойдём на каток, который находиться в торговом центре в получасе ходьбы от моего дома.

— Окей, во сколько мне за тобой зайти?

— Через час.

— Ок. Я тебе позвоню, когда приду.

Я предупредила маму, что пойду на каток. Правда, я сказала, что пойду с Яной. Хотя мама теперь и считала, что то, что должно произойти, обязательно произойдёт, и не возражала против того, чтобы я проводила время в компании с Яной и её друзьями, но я всё равно не была уверена, что она разрешит мне пойти куда-то вдвоём с незнакомым ей парнем.
 
Кирилл оказался пунктуальным и ровно через час встретил меня у подъезда.

— Привет, сестрёнка, — он опять ехидно улыбался. Прошло уже почти два дня, а ему, видно, по-прежнему нравилось меня так подкалывать.

— Я же сказала: не называй меня так!

— Зачем же так грубо? Я же «самый лучший брат на свете», — он опять надо мной смеялся, меня это бесило, и я пробормотала сквозь зубы что-то грубое.

— Пожалуйста, не злись так сильно, а то я умру от милоты, — я чуть не зарычала от злости в ответ, а он рассмеялся, увидев моё перекошенное лицо.

— Как же ты меня бесишь! — единственное, что я смогла сказать. Мне хотелось ещё позлиться и высказать ему в лицо всё, что я о нём думаю (а думала я многое), но посмотрев на Кирилла, я вдруг поняла, что не злюсь, а мне наоборот нравится перебрасываться с ним колкими фразами. — Ладно, пошли.

Дошли мы быстро, каток нашли почти сразу и оплатили часовой сеанс. Кататься я, правда, не особо умела: у меня получались только кривоватые «фонарики» и кривая, хромающая на обе ноги «ёлочка». Зато Кирилл катался просто отлично, с лёгкостью рассекая лёд. Я пыталась не отстать от него и едва не полетела на этих коньках, но он во время подхватил меня за руку.

— Осторожно! Ты умеешь кататься?

— Умею, но… не очень, — я решила честно признаться, он ведь всё равно бы это заметил: мою хромающую «ёлочку» было трудно не заметить.

— Тогда держись за мою руку: я так буду уверен, что ты не упадёшь, — я взяла его за руку и почувствовала, как по моему телу пробежал импульс или ток, и сердце как-то странно подпрыгнуло и сжалось. Со мной это было впервые, но я решила не обращать на это особого внимания, и мы прокатались оставшееся время, держась за руки.

За этот час я научилась лучше кататься: Кирилл оказался терпеливым учителем. Также выяснилось, что есть множество книг и фильмов, которые мы оба читали и смотрели, и некоторые из них мы обсудили. Короче говоря, он был интересным собеседником, и я удивилась, что у нас оказалось так много общего. Даже любимая картина у него была та же: «Крик» Эдварда Мунка.
 
— Может, перекусим где-нибудь? — предложил Кирилл, как только мы сняли коньки. Сначала я думала отказаться, но услышав урчание у себя в животе, вспомнила, что, кроме бутерброда с чаем, я ничего не ела на завтрак. Рестораны быстрого питания находились на два этажа выше, куда мы спустя пять минут и поднялись.

— Что будем заказывать? — спросил Кирилл.

— Каждый платит сам за себя, — напомнила я. Он и так пытался заплатить за мои коньки, и мне ещё пришлось долго его убеждать, что за сеанс мы платим пополам.

— Как скажешь, сестрёнка, — он улыбнулся, и в его карих глазах снова заплясали задорные искорки. Я почему-то больше не злилась на его подколы.
 
Кирилл заказал себе кока-колу, наггетсы и картошку, а я — апельсиновый сок и чизбургер. Правда, картошку мы всё равно съели вместе, обсуждая очередную книгу.
Потом Кирилл проводил меня до подъезда и пообещал, что в следующий раз не будет звонить раньше десяти. Ещё бы: следующий раз я просто не возьму трубку.

***

Когда я встала двадцатого февраля, было одиннадцать часов. Сегодня мне и Алисе исполнилось семнадцать лет. Вернее мне исполнилось, а ей только должно было бы исполниться.

Мне захотелось закричать от бессилия, завыть от тоски, и меня как-то внутренне тошнило от всего этого. На меня опять изнутри что-то давило, и мне хотелось просто лечь и умереть. Алиса на моём месте, наверно, так бы и сделала: швырнула бы телефон об стену, закричала, завыла и пролежала бы целый день на кровати, глотая слёзы. Но я не стала: в соседней комнате были мама с бабушкой, и я не хотела, чтобы они меня услышали.

Вокруг меня много людей, но на самом деле я одна. Мне не с кем поделиться своими переживаниями. Маме с бабушкой не лучше, чем мне; друзья и так слишком сильно переживают за меня, чтобы я ещё доставала их своим нытьём; ну, а папа ушёл в запой, и ему, наверно, уже всё равно. Если честно, я ему даже немного завидую: мне очень хочется, чтобы мне стало тоже всё равно на самом деле, а не только так, как я хочу это показать. Я всё ещё продолжаю надеяться, что если я буду долго носить маску равнодушия, она прирастёт ко мне и станет моим лицом, но этого пока, к сожалению, не происходит.
 
Возможно, агрессия и равнодушие являются способами защиты нашего организма: они предохраняют нас от излишних переживаний. Агрессия помогает направить злость наружу, а не съедать себя изнутри, и хотя она портит нас, иногда злость бывает необходимой. Равнодушие убивает в нас чувства, но зато позволяет не сойти с ума, что тоже весьма полезно.

И хотя бы с агрессией мне удалось подружиться. И мне нравилось быть злой: это гораздо легче, чем быть доброй, можно не сдерживать себя, огрызаться, говорить едкие фразы, раздавать сарказм направо и налево, плевать на мнение других. Раньше меня всегда пугали мои редкие срывы, когда меня начинало всё раздражать, и хотелось на кого-то наорать. Родители устраивали скандалы чуть ли не каждый день, и знаете очень сложно не начать орать самой, когда все вокруг тебя всё время орут.

Человек ко всему привыкает, и это очень жуткая вещь: постепенно всё начинает казаться нормальным, и ты сам не замечаешь, как становишься таким же. Но я не хотела. Моей самой главной мотивацией было то, что я не хотела становиться такой же, как мои родители. Наверно, это мне и помогло не начать материться и продолжать оставаться доброй. Но сейчас мне уже было всё равно, и никаких стимулов у меня больше не было.

Я тихо скулила, сидя в обнимку с Алисиным свитером, от которого всё ещё пахло её духами. Думаю, я была готова просидеть так вечность, если бы не вспомнила, что сегодня мы собирались пойти всей компанией в клуб (благодаря подруге Яны, у которой были какие-то связи в этом клубе, нас должны были туда пустить, сделав нам небольшую скидку, и несмотря на то, что мало кто из нас был совершеннолетним), и я не должна была выглядеть заплаканной.

Я прошлась плойкой по волосам, чтобы они были идеально прямыми; сильно накрасилась, посмотрела на своё отражение в зеркале, и, увидев там Алису, удовлетворённо кивнула; надела чёрное короткое платье и чёрные туфли на каблуках, в которых я уже была на «культурных посиделках с пивом» в квартире у Кирилла. В последнее время чёрный цвет, вообще, стал моим любимым, так же, как и ярко-красная помада Алисы.

Я взяла с собой чёрный клатч и вышла на улицу, где меня все уже ждали в красном автомобиле Кирилла.

— Привет, сестрёнка, классно выглядишь!

— Спасибо, — сказала я без улыбки.

— С днём рождения тебя, кстати! Я не знал: мне только несколько минут назад пришло уведомление по ВК, поэтому подарок я не купил, — как будто мы были хорошими друзьями, и я ждала от него подарка. Мне было вполне достаточно подарков от мамы, Ани, Яны и других моих друзей.

В клубе было тесно, шумно, играла громкая музыка, разноцветные прожекторы периодически светили в глаза, и я сама удивлял
ась, как у меня ещё не лопнули барабанные перепонки или как я ещё не ослепла.
Вообще, я не люблю большое количество людей, особенно незнакомых и шумных, но я выпивала коктейль за коктейлем и уже не обращала ни на что внимания. Я даже вышла танцевать на танцпол рядом с Яной и Кириллом, хотя я не умею танцевать и стесняюсь это делать при всех, но, видно, не зря я выпила те коктейли, так как сейчас я не стеснялась ровным счётом ничего.

Внезапно заиграла спокойная музыка, и танцпол заполнили пары.

— Могу ли я пригласить вас на танец? — Кирилл насмешливо улыбнулся, играя бровями, и подал мне руку, которую я тут же взяла. Он положил мне руки на талию и притянул к себе, а я обвила свои вокруг его шеи и прижалась к нему, чувствуя, как бешено колотится моё сердце. От него веяло спокойствием, и я потеряла счёт времени. Музыка уже почти закончилась, когда Кирилл нагнулся ко мне так близко, что я почувствовала его дыхание. Ток снова пробежал по моему телу, неровные удары сердца были такими громкими, что мне казалось: он их слышит. Неожиданно Кирилл немного отстранился и прошептал мне на ухо: «Ты же пьяная».

— Ну да, немного, — пробормотала я, тяжело ворочая языком. Возможно, я и впрямь немного перебрала, но иначе я бы не смогла спокойно пережить этот день.
Музыка закончилась, и я побежала блевать в туалет. И, наверно, около получаса просидела, не расставаясь с унитазом. Тем не менее, выйдя из туалета, я выпила ещё пару бокалов и почувствовала, как подо мной качается пол. Мне было нехорошо, и я решила, что на сегодня достаточно, и пошла освежиться на террасу, находившуюся на крыше.

И если честно, это последнее, что я помню. Всё остальное было, как в тумане, и не запомнилось мне. Следующее моё более-менее осознанное воспоминание: я лежу на кровати Кирилла у него дома и прошу его не уходить. Сначала я подумала, что это был сон, но когда я окончательно проснулась, я обнаружила, что реально нахожусь у него дома, в его комнате без малейшего понятия, что я здесь делаю. Голова раскалывалась, тысяча мыслей и догадок витали у меня в голове, одна хуже другой. Я не знала, что я делала вчера после того, как пошла на крышу, но что бы я там ни делала, я уже была готова сгореть от стыда, потому что вчера я напилась в хлам и могла делать, что угодно. Я боялась встретить Кирилла. Хотя он был единственным, кто мог бы мне объяснить, как я здесь оказалась, но я не была уверена, что хочу это знать, а главное, что я готова это услышать.

Я зашла в ванну, смыла косметику и посмотрела на себя в зеркало: я была в той же пижаме, что и в прошлый раз, немного лохматая, но в принципе не такая уж страшная, как я думала. В дверях я столкнулась с Кириллом и почувствовала, как начинаю краснеть. Я была готова провалиться сквозь землю от стыда.

— Доброе утро, сестрёнка, — сказал он, как ни в чём не бывало, — проходи на кухню, я уже заварил кофе и положил тосты. — Я хотела было что-то ответить, но не смогла произнести ни звука.

Я приняла аспирин, и несколько секунд мы ели в неловком молчании.

— Как себя чувствуешь?

— Бывало и хуже, — соврала я. Меня подташнивало, аппетита абсолютно не было, и голова продолжала болеть.

Я подождала ещё несколько секунд, набралась смелости и решилась всё-таки задать вопрос.

— Кирилл,… ммм… ты не мог бы сказать, что я… что я вчера делала на дискотеке и как я… ммм… как я здесь оказалась? Я просто ничего не помню после того, как я решила пойти на крышу, — я почувствовала, как снова краснею до корней волос. Я нервно сглотнула, отхлебнула горячий кофе и обожглась.
 
— Ты совсем ничего не помнишь?

— Совсем ничего, — тихо ответила я, и меня начинало напрягать его молчание. Неужели я реально что-то натворила, и как я всё-таки здесь оказалась? Я почувствовала, как меня сковывает страх: почему Кирилл не может сразу всё сказать?

— Не волнуйся: ничего плохого не произошло, — он, видно, заметил моё испуганное выражение лица и попытался меня успокоить. Но только как быть спокойной, когда ты по неизвестным причинам переночевала пьяной в хлам дома у парня, с которым познакомилась сравнительно недавно, и вообще без понятия что ты могла сделать в таком состоянии? И что для него плохо?

Кирилл начал в общих чертах рассказывать о вчерашних событиях, избегая описания неловких моментов, и размытые воспоминания, словно отрывки из сна, всплыли у меня в памяти.

***

Мне казалось, будто крыша шатается подо мной. На террасе не было никаких ограждений, и я была там совершенно одна. Мне почему-то захотелось посмотреть поближе на открывающийся вид, и я пошла к краю крыши. Перед глазами всё расплывалось, я сделала несколько шагов и почувствовала пустоту под ногой, но кто-то схватил меня сзади за талию и оттащил от края. Этот кто-то  встряхнул меня за плечи, и я увидела размытое лицо Кирилла.

— Рита, ты едва не упала! — я послушно кивнула и пошатнулась. Кирилл поддержал меня и осуждающе покачал головой. — Зачем ты так напилась?

— Сегодня день рождение у моей сестры, — сказала я заплетающимся языком. Кирилл с сомнением посмотрел на меня, не видя логики в моих словах.

— Ладно, пошли, — он взял меня за руку и потащил вниз по лестнице. Я почувствовала лёгкое покалывание в сердце и пробежавшийся по мне ток.

Кирилл притащил меня к Яне, которая была не намного трезвее меня.

— Рита напилась — что делать? Она может переночевать у тебя?

— Нет, сегодня мать с отчимом дома. Спроси её саму, может, у неё есть какие-то друзья-знакомые, у которых она может переночевать. Или в прошлый раз она же у тебя ночевала?

— Да, в прошлый раз ей было некуда идти, но я спрошу её.
 
Я почувствовала, что меня сейчас вырвет, и, наверно, это было заметно, потому что Яна с Кириллом испуганно переглянулись.

— Быстрее! Тащим её к туалету! — подруга схватила меня за вторую руку, и они вместе потащили меня в женский туалет.

Меня вырвало в раковину. Я только смыла рвоту, как меня вырвало во второй раз.

— Мужчина, — услышала я рядом противный, визгливый женский голос — вы в курсе, что это женский туалет?!

— Да, я знаю. Я сейчас уйду, — ответил ей Кирилл.

Что было дальше, я не слышала, потому что меня продолжало рвать, и я уже мысленно проклинала себя и клятвенно себе обещала, что больше ни под каким предлогом не притронусь к алкоголю.
 
— Рита, зачем ты так сильно напилась? — в голосе Яны было скорее удивление, чем осуждение, и если честно, я сама была удивлена не меньше её.
Кирилл ждал нас перед туалетом (видно, та противная тётка всё-таки выгнала его). Он с Яной помог мне добраться до его машины.

— Напиши мне потом, где Рита переночует, и напомни ей, чтобы она написала родителям, что ночует у меня, — сказала Яна. Я начала писать смс, то и дело попадая мимо нужных клавиш, поэтому Кирилл отобрал у меня телефон и сам написал смс моей маме под диктовку Яны. — Присмотри за ней, чтобы она там ничего не натворила, — сказала подруга на прощание.

— Хорошо, не волнуйся.

— Ну что: куда тебя везти? — обратился он уже ко мне. Заплетающимся языком я пробормотала незнакомый ему адрес.

— Это адрес твоей подруги?

— Нет, сестры, — он в ответ молча кивнул.

Из приоткрытого окна машины дул прохладный ветерок, Кирилл то и дело подглядывал в навигатор; музыку он не включил, и мы уже несколько минут ехали в тишине, нарушаемой гудением мотора. Мне стало скучно, в памяти всплыл какой-то стих, и я решила его продекламировать.

— Я видел пьяниц с мудрыми глазами
     И падших женщин с ликом чистоты.
     Я знаю сильных, что взахлёб рыдали,
     И слабых, что несут кресты, — Кирилл посмотрел на меня, и я стала читать стих ещё громче и как можно выразительнее.

— Не осуждай за то, в чём не уверен;
     Не обещай, если решил солгать.
     Не проверяй, когда уже доверил,
     И не дари, планируя отнять, — тут я запнулась, забыв слова, но Кирилл продолжил за меня.

— Молись тогда, когда реально веришь;
     Живи лишь с тем, кого ты любишь сам.
     Гони прочь тех, кого ты ненавидишь;
     И доверяй глазам, а не пустым словам.

— Георгий Шелд6 , — добавил он.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, пока я не наткнулась взглядом на вывеску цветочного магазина неподалёку.

— О, я забыла купить сестре цветы, — пробормотала я.

Кирилл кивнул мне и припарковался рядом с магазином.

— Оставайся в машине, а я куплю цветы. Ты только скажи какие.

— Алую розу. Нет. Тридцать три алые розы, — мысли путались в моей голове, и мне почему-то вспомнилось, что Алиса всегда мечтала, чтобы ей  подарили тридцать три розы или около того. Я стала лихорадочно рыться в клатче в поисках денег, но нашла лишь замусоленные сто рублей. — Вот, — я протянула деньги Кириллу — этого может не хватить, но…, — я высыпала содержимое клатча себе на колени, но, кроме помады и пары бумажных платков, ничего не обнаружила.

— Я сам оплачу эти цветы, — перебил меня Кирилл.

— Нет, нет, — я стала пытаться объяснить ему заплетающимся языком, почему я должна отдать ему эти сто рублей, и так настойчиво пытаться всунуть их ему в руку, что он сдался.

— Хорошо. Только не уходи никуда, слышишь? Оставайся в машине, — я послушно кивнула: уходить мне никуда и не хотелось.

Спустя минуты три Кирилл вышел с пышным букетом алых роз.

— У твоей сестры тоже сегодня день рождение или вы просто давно не виделись? — спросил он, садясь в машину и протягивая мне цветы.

— И то, и то.

— Это точно тот адрес? Твоя сестра живёт напротив кладбища? — спросил Кирилл, когда мы приехали.

— Да, это точно здесь, — я вылезла из машины, вдохнула в себя морозный воздух и поковыляла, шатаясь, к кладбищу. — Пошли! — крикнула я Кириллу, но он и так шёл за мной.

Мы прошли мимо нескольких могильных плит, оставляя следы на рыхлом снеге, пока не дошли до могилы Алисы.

«20.02.2001—12.12.2017», — прочитала я про себя. Меня всегда удивляло, как целую жизнь можно вместить в две даты и чёрточку между ними.

С фотографии на надгробии на меня смотрела Алиса, всё с той же улыбкой и теми же ямочками на щеках. Я положила рядом алые, как кровь, розы и задумчиво посмотрела, как снег, кружась в воздухе, падает на землю.

— Знаешь: мы же сейчас с ней должны были быть в Большом Театре, смотреть «Лебединое озеро». Родители сдали билеты спустя дня два после её смерти, — я посмотрела на Кирилла. — Она любила балет. Танцы были её страстью. Каждый вечер она приходила домой, включала музыку и начинала танцевать. Надо было видеть, как она танцевала, как у неё горели глаза! Каждый танец был маленькой историей, которую она рассказывала. Она жила, она дышала ими, выплёскивая в танце все свои эмоции и чувства…

— Я оставила её одну. Совсем одну. Я её бросила, понимаешь? — продолжила я после паузы. — Я не смогла ей никак помочь. Она умирала у меня на глазах, умирала на операционном столе, а я сидела, ждала её за дверью. Я не смогла её защитить, я не смогла её спасти — я ничего не смогла сделать, — голос мой немного дрогнул, и я почувствовала ком в горле. Я хотела побыть слабой, вернее перестать пытаться быть сильной и сбросить надоевшую мне маску.

Кирилл подошёл ко мне и молча обнял меня, и я почувствовала себя защищённой.
 
— Почему ты не поцеловал меня тогда в клубе?— прошептала я спустя какое-то время.

— Ты уже тогда была пьяной. Я не хотел воспользоваться этим: я не был уверен, что ты так же отреагируешь, когда будешь трезвой.

— Ты любишь меня? — также тихо прошептала я.
 
— Пошли, а то простудишься, — сказал он вместо ответа, взял меня за руку, и мы ушли.

Когда мы приехали к дому Кирилла, началась гроза, что очень редко происходит зимой, но мы, видно, были счастливчиками. Град барабанил по крыше машины, и мы насквозь промокли, пока бежали до подъезда. Когда мы оказались в квартире, Кирилл дал мне пижаму и сказал переодеться в ванной, что я и сделала. И когда я вышла, он сам тоже уже успел переодеться.

Я прошла мимо зеркала, помахала рукой Алисе-отражению и улыбнулась.

— Красива-красива, иди уже, ложись спать, — Кирилл неправильно понял меня.

— Это не я, — я показала рукой на зеркало, — это Алиса.

— Кто такая Алиса? — он немного напрягся, наверно, подумал, что у меня раздвоение личности, хотя я была недалека от этого.

— Это моя сестра. Та, к которой мы сегодня ездили в гости, — и я громко рассмеялась. С одной стороны мне было страшно, потому что я вела себя неадекватно и не могла это контролировать, а с другой стороны мне нравилось вести себя так, будто я сошла с ума. Возможно, мне даже хотелось казаться более безумной, чем я была на самом деле. Думаю, это тоже какое-то подобие маски.

Я смеялась этим диким отрывистым смехом уже больше двух месяцев. По-моему, такой смех психологи называют ещё «смехом висельника». Это когда человеку больно и хочется плакать, а он смеётся. Ведь смех, как и улыбка, является защитной реакцией7.

— Ты будешь спать на диване, как в прошлый раз? — спросил Кирилл, когда я успокоилась и перестала смеяться.

— Нет, у меня ещё потом долго болела шея от него, — капризным голосом ответила я.

— Хорошо, тогда ты спи на кровати, а я себе постелю на диване.

Послышался грохот грома, и сверкнула молния. Я всегда боялась грозы, но из-за того, что я была пьяной, этот страх увеличился до громадных размеров.

— Я не хочу спать одна: мне страшно, — я вцепилась в руку Кирилла. Он попытался меня успокоить, но я только сильнее впивалась в его руку, не собираясь его отпускать. В конечном итоге Кирилл сдался и лёг на кровати ко мне спиной, что не помешало мне повернуться к нему лицом и ещё около получаса нести какой-то бред заплетающимся языком.

Утром Кирилл встал раньше меня, и хотя он пытался не шуметь, я проснулась и в полудрёме просила его не уходить. Но окончательно я пробудилась лишь некоторое время спустя.

***

Кирилл рассказал только о том, как я едва не упала с крыши, и как я испугалась грома, думаю, намеренно упустив то, как мы съездили на кладбище к Алисе, решив лишний раз не напоминать мне об этом. Но я всё равно всё вспомнила, и мне было жутко стыдно.

— Мне так стыдно, — пробормотала я. — Прости за…

— Ничего.

Кирилл предложил подвезти меня до дома, и через несколько минут мы уже были на месте. Я ещё раз его поблагодарила и открыла дверцу машину, когда он мягко коснулся моей руки.

— Рита…

— Да?

— Может, сходим ещё раз куда-нибудь вместе: в парк, в кино, на каток — куда хочешь?

— В театр, — я давно не была в театре, и я не видела смысла продолжать старательно скрываться за маской перед Кириллом: он видел меня лежащей в собственной блевоте, видел пьяной в хлам, видел меня без маски на кладбище. Хотя, может, он и удивится, если я начну цитировать «Евгения Онегина».

Спустя пару часов после того, как я попрощалась с Кириллом, курьер принёс цветы, коробку конфет и записку с написанным корявым почерком «С Днём Рождения!» от неизвестного отправителя. И хотя «неизвестный отправитель» отрицал свою причастность к этому, я знала наверняка, что это был он. И каким-то чудом оказавшиеся у меня в клатче те замусоленные сто рублей тоже были его рук делом.

                Глава 4
                Любовь обладает мощным способом снимать    
                маску, которую мы все настойчиво носим.

                Неизвестный автор


Мы с Кириллом гуляли по Новому Арбату. Последнюю пару недель мы часто проводили свободное время вместе, и мне нравилось с ним общаться. Правда, он больше не пробовал меня поцеловать, и я начала думать, что, возможно, я ему не нравлюсь (не знаю, почему меня это волнует), но на самом деле я даже немного рада, потому что не готова к этому. Отношения с Кириллом остаются неопределёнными. Как любят писать в статусах в социальных сетях: «всё сложно». Хотя наверняка всё очень даже и легко, просто мне, как и большинству людей, нравится всё усложнять. Все, кого я спрашивала, в один голос говорят, что я однозначно нравлюсь Кириллу. Но мне ещё нужно разобраться в себе, понять, что я чувствую, почему у меня дрожат колени. Я боюсь выдумать свои чувства. Мне не хватает Алисы, которая дала бы дельный совет, а не повторяла, как некоторые: «Он ТАК на тебя смотрит, ТАК на тебя смотрит!». На самом деле я просто трусиха. Я боюсь влюбляться, потому что я ещё ни разу не влюблялась, я боюсь всего неизвестного, боюсь изменений, боюсь делать выбор, потому что боюсь ошибиться. А ещё я боюсь терять. Боюсь привязываться. Но невозможно жить, боясь жизни, невозможно избежать всего. Мои родители пробовали оградить меня от всех опасностей, и у них это всё равно не получилось. Ошибок не избежать, поэтому нужно взять себя в руки и...

Мимо нас прошла парочка. Он — высокий мускулистый шатен, она — стройная блондинка с ровно подстриженными кончиками. Они о чём-то оживлённо говорили и казались счастливыми. Внезапно девушка обернулась, почувствовав мой взгляд… Кристина?! Это точно была она! В зелёном кожаном платье и длинных зелёных сапогах, Кристина и впрямь была похожа на змею, с которой её всегда сравнивала Алиса. Кристина одарила меня презрительным взглядом и прошипела что-то на ухо Артёму, и он тоже обернулся. Я быстро отвела взгляд, сделав вид, будто не заметила его. Если ещё раз услышу его «Рита, нам надо поговорить», убью на месте.

— Рита? — он меня узнал. Я схватила Кирилла за руку и, шепнув «бежим!», рванула вперёд.

Когда мы остановились, ни Артёма, ни Кристины не было видно. Рядом со мной тяжело дышал запыхавшийся Кирилл. Посмотрев на него, я поняла, что выгляжу не лучше: такая же красная и вспотевшая. И если подумать, вряд ли за нами кто-то собирался гнаться. И от этой мысли мне стало смешно, по-настоящему смешно впервые за долгое время, и я рассмеялась. Мы, как два идиота, бежали, сломя голову и сбивая прохожих, а нас никто даже не думал преследовать.

— Ну и от кого мы бежали? — спросил Кирилл, отдышавшись.

— Ни от кого. Мне просто захотелось побегать.
 
— Я узнал того приставучего парня. Ты от него сбегала? Он даже не думал за нами гнаться, — я промолчала: не думаю, что Мистеру Всезнайке был нужен мой ответ. — Пошли на карусель? — спросил он, показав на разноцветную карусель с лошадками, оказавшуюся рядом.

Если честно, я с детства мечтала прокатиться на такой карусели. Года в четыре я на ней каталась, и у меня осталось хорошее, но смутное воспоминание. Долгое время мне не попадались такие карусели, а потом я выросла, и как-то уже стало не солидно. Возможно, это странная мечта для семнадцатилетней девушки, но в душе мы, наверно, все дети. По крайней мере, я думаю, что классно в душе оставаться немного ребёнком: искренним, непосредственным и чуточку безумным.

— А сколько стоит? — спросила я.

— Она бесплатная.

— Серьёзно?

— Да. Я здесь осенью катался
 
Я забралась на чёрную лошадку, Кирилл — на белую. Карусель закружилась, и я вместе с Принцем-На-Белом-Коне тоже. Разноцветные краски, радость и люди, показывающие на нас пальцем…

Когда карусель остановилась, мне показалось, что я отморозила себе руки (перчатки я, конечно, не взяла). Вроде, начало марта, а холодно, как в январе.

— Ты, кстати, знаешь, что исполнил мечту моего детства?

— Теперь знаю и очень рад, сестрёнка, — ему по-прежнему нравилось меня так называть.
 
Мы прошли ещё несколько шагов в тишине, каждый, думая о чём-то своём.

— Рита, расскажи, как ты такой стала? — Кирилл прервал молчание неожиданным вопросом.

— Какой такой?

— Такой, какая ты сейчас, — и опять ему всё надо знать.

— Мистер Мне-Всё-Надо-Знать, а вам не кажется, что вы задаёте слишком много вопросов, при этом ничего не рассказывая о себе?

— Хорошо. Про что ты хочешь, чтобы я рассказал?

— Ну, не знаю… Например, про то, как ты стал таким, какой ты сейчас.

— Родители почти никогда не бывали дома. Работа, карьера, деньги... Хотя надо сказать, я был трудным ребёнком: чуть ли не хуже всех учился в классе, вечно с кем-то где-то шлялся, часто дрался — в общем, одно сплошное разочарование. Родителей это злило, но они не пробовали ничего изменить, а только откупались от меня дорогими подарками... Знаешь, надо было видеть их лица, когда вместо того, чтобы пойти по стопам отца в сферу бизнеса, я поступил в мед на бюджет, — Кирилл усмехнулся. — Правда, мне пришлось кучу времени просидеть над учебниками, но это того стоило. Хотя сейчас я на грани отчисления. Думаю, если бы я немного напрягся, я бы мог быть лучшим учеником, ведь я способный, хотя очень ленивый, но мне нужна сильная мотивация.

— Такая же сильная, как утереть нос родителям?

— Скорее я хотел доказать себе, что я что-то могу, чем пытался доказать что-то родителям. Пытаться переубедить тех, кому нравится жить в своих иллюзиях, бессмысленная трата времени, сил и нервов. Такие люди всё равно будут цепляться за иллюзии несмотря ни на какие доказательства. Мои родители до сих пор считают, что мне просто повезло или что я откуда-то списал.

— Теперь твоя очередь, — сказал он после паузы.

— Скажи, что самое страшное или плохое происходило с тобой?
 
— Полтора года назад, когда мне было шестнадцать, моему лучшему другу поставили диагноз: рак лёгких. Вероятность семьдесят процентов, что это рак. Стадия ранняя, требовалась срочно операция, которая имела хоть и низкую, но вполне реальную вероятность летального исхода. После того, как друг узнал диагноз, он бросил курить, и я вместе с ним. Через месяц ему сделали операцию, которая прошла удачно, и он ещё две недели пролежал в больнице. Эти две недели были самыми ужасными в моей жизни. До того, как друга положили в больницу, мне как-то не верилось во всё это. Он один из самых дорогих и близких мне людей, и мне становилось страшно при мысли о том, что он может умереть. После операции друг сдал кучу анализов, и оказалось, что диагноз поставили неверно, и опухоль была доброкачественной. Но ему категорически запретили курить, и он не курит до сих пор. Я же спустя примерно два месяца сорвался: постоянное раздражение, бессонница. Другу же бросить курить не стоило особых усилий. Я решил бросать постепенно, хотя ещё несколько раз пытался резко бросить, но всё равно снова начинал курить. Мой рекорд — два с половиной месяца. Сейчас снова решил резко бросить, и две недели, как не курю. Думаю, в этот раз не сорвусь, — Кирилл ненадолго замолчал. — После того, как друга выписали, я посмотрел на всё другими глазами. Я перестал общаться с некоторыми из друзей, поняв, что они гнилые внутри. А ещё я понял, что я поломанный и не только я. Я понял, что есть поцарапанные, поломанные и сломанные. Есть ещё нетронутые, но их очень мало, и обычно они остаются такими недолго. У поцарапанных может быть пара синяков, царапин или шрамов в душе, но ничего серьёзного. Поломанные же медленно умирают, но в отличие от сломанных их ещё можно починить. И я починил себя сам. Вернее как починил: подлатал немного и время от времени подштопываю более или менее удачно, — он замолчал. — Теперь-то точно твоя очередь.

— Два месяца и двадцать пять дней назад умерла моя сестра. Самый дорогой для меня человек. Она перешла дорогу на красный, и её сбил грузовик. Я ничем не смогла ей помочь. Я считаю виноватыми в этом Артёма, того приставучего парня, из-за которого Алиса пошла на красный, и себя, потому что оставила её одну. Когда я увидела сестру всю в крови, у меня произошёл нервный срыв, началась истерика. Руки дрожали, паника, страх, я не знала, что делать, меня всю трясло. Мне помог один парень: нащупал пульс сестры, вызвал скорую, успокоил меня. Алиса умерла во время операции, так и не придя в сознания. Врачи уверяют, что она не почувствовала боли, но откуда им знать? Думаю, они так всем родственникам говорят. После того, как я узнала о том, что Алиса умерла, я выбежала из больницы. Я бежала, как можно дальше, будто пытаясь сбежать от смерти, у меня было ощущение, что если я убегу, всё окажется неправдой. Потом… Не хочу про это говорить.

— Я знаю, что было потом. Я был там. Тот парень, что нащупал пульс, вызвал скорую, подвёз тебя после больницы — это я, — от удивления у меня расширились глаза. Кирилл мог знать, что меня кто-то подвозил после того, как я сбежала из больницы, только если он говорил правду. Я не разглядела того парня: не до того было. Но я внезапно вспомнила, что когда Яна знакомила нас, лицо Кирилла, его голос показались мне знакомыми, но я не помнила, где я его встречала, и сразу же выбросила эти мысли из головы, как выбрасывала всё, в чём не была уверена. Я привыкла сомневаться во всём, даже в собственных ощущениях и чувствах. Вернее особенно в них.

— Получается: ты меня обманывал всё это время?

— Сначала я не был уверен, что это ты, пока ты не назвала свой адрес. Я видел тебя только два раза, и оба ты была заплаканной с размазанной по всему лицу тушью, и волосы у тебя были другой длины.

— Ты же сказал тогда, что тушь «только немного размазалась»?!

— Я немного преуменьшил, — Кирилл улыбнулся. — Но вот ты мне соврала.

— Когда?

— Ты сказала, что та куртка была твоей, но это была моя куртка.

— Ты отдал её мне и забыл забрать, поэтому можно считать, что ты её мне подарил. Но если хочешь, могу её тебе вернуть.

— Нет, оставь себе.

— Но, вообще, один раз я тебе соврала: я сказала, что не буду загадывать желание под падающей звездой, но я его загадала, правда, оно всё равно никогда не сбудется.

— А что ты загадала?

— Чтобы это всё был просто сон, и Алиса была жива... А ты что загадал?

— Моё желание уже сбылось: я загадал встретить ту незнакомку, в которую влюбился, — это что признание? Как-то я всё по-другому себе представляла. И что я должна ответить? Я, вообще, должна что-то отвечать?

Подувший ветер растрепал мои волосы, и Кирилл почти машинально заправил прядь моих волос за ухо. Меня снова ударило током. Кирилл приблизился ко мне почти вплотную, и у меня задрожали колени.

— Можно я тебя поцелую?

— Можно, — прошептал кто-то моими губами. Кирилл нежно коснулся рукой моей щеки и поцеловал меня, и этот кто-то ему ответил. Кирилл продолжал целоваться со мной, и этот кто-то был счастлив. И похоже, что этим кем-то была я.

«Как ты можешь быть счастливой: у тебя умерла сестра! Из-за тебя умерла!» — я услышала голос Алисы у себя в голове и отстранилось от Кирилла.

— Прости, я, наверно, зря это сделал, — он неправильно понял меня.

— Нет, дело не в тебе, а во мне. Просто я не могу. Алиса умерла, а я… Я не имею права быть счастливой.

— Напротив, думаю, Алиса была бы рада за тебя.

— Да, только она умерла... Я знаю, что если верить в бессмертие души, то смерть не помешает ей радоваться за меня. Но я не верю. Я ни во что больше не верю. Вернее не так. Я больше не знаю, во что можно верить. Помнишь что я ответила, когда ты спросил, какая у меня любимая цитата из «В метре друг от друга»? Я не могу перестать думать о последнем вздохе Алисы, о её последнем крике, о нашем последнем разговоре. Я не могу не винить себя. И я боюсь любить, потому что знаю, что потом мучительно больно.

— А помнишь я сказал, что моя любимая цитата: «Болезнь столько у меня отобрала, пора хоть что-то отвоевать обратно»? Смерть отняла у тебя сестру, но не дай ей отобрать у тебя любовь, не дай ей сломать тебя!
 
— Но я устала. Устала бороться, устала натягивать маску, устала существовать. Моя жизнь закончилась вместе со смертью Алисы. Это не я, понимаешь?! Это всего лишь моя тень. И эта не жизнь! Я дышу, ем, сплю — существую, но не живу! И я не хочу жить без Алисы!
 
— Я соболезную тебе. Мне, правда, жаль, что Алиса умерла, но...

— Пожалуйста, не надо меня жалеть: я ненавижу это!

— Ненавидишь жалость или себя? — я задумалась на несколько секунд.

— Наверно, и то, и то.

— Ты говоришь, что винишь в смерти сестры себя, так?

— Так.

— Допустим, ты права, и ты реально в этом виновата. Но как это влияет на смерть Алисы?
 
— Никак, — ведь правда если задуматься, то виновата ли я или Артём  не имеет значения: Алисе это всё равно не поможет. И то, что я медленно убиваю себя, тоже ничего не поменяет. Я мщу себе, уничтожая себя изнутри, но если я уничтожу себя, получу ли я удовлетворение? Вряд ли, ведь Алису это не вернёт. Так зачем всё это? Всё это время я была одержима местью и смертью. Месть оказалась бессмысленной, а смерть... Действительно ли мне так хочется умереть, как я думаю? — я посмотрела на Кирилла.

                Эпилог
                Без любви жить легче.
                Но без неё нет смысла.
               
                Лев Толстой

Июнь. Мы вдвоём гуляем по парку. Тополиный пух падает с деревьев и вязнет в моих распущенных волосах, а я всё тщетно пытаюсь поймать хотя бы одну из пушинок. Кирилл ловит одну из них и протягивает мне.

— На, держи, сестрёнка.

— Спасибо, — я ему улыбаюсь. — Побежим наперегонки?

— Давай.

Ветер развевает мои волосы, и мы всё бежим, каждый, не желая сдаваться, пока одновременно не останавливаемся, запыхавшиеся от быстрого бега…
Но вам, наверно, интересно узнать другое: стала ли я прежней? Сразу отвечу, что не стала. Это попросту невозможно: человек не может стать прежним, он может только снова поменяться. И я поменялась: я бросила курить, из всей компании, вместе с которой я раньше тусовалась и выпивала, я продолжаю общаться только с Яной и Кириллом. Кирилл... Странно подумать, что если бы не смерть сестры, я бы вряд ли с ним когда-нибудь познакомилась. Кирилл не заменил мне Алису (её не заменит никто и никогда), но он починил меня, а я починила его.

Мы идём по парку, держась за руки, и я чувствую себя счастливой, и Кирилл, думаю, тоже.



1. Маргинал - социальная группа людей, занимающая промежуточное положение между двумя общностями.

2. Фильм Джастина Бальдони по одноимённому роману Рейчел Липикотт, Микки Дотри и Тобиаса Иакониса.

3. Я буду бороться, я буду бороться за тебя. Я всегда так делаю, пока моё сердце не станет чёрно-синим. И я останусь, я останусь с тобой,

4. Я буду ждать тебя, я буду ждать тебя.

5. Слова из песни Энди Граммера "Don't give up on me".

6. Отрывок из стихотворения Георгия Шелда "Заповедь поэта"

7. "Смех висельника" - самоирония и юмор психологически мёртвого или умирающего человека.Этот термин ввёл Эрик Берн и описал в книге "Люди, которые играют в игры". Маскировать внутренне разрушение и боль - один из трёх доступных вариантов "висельника". Два другие варианта: убийство себя или виновника "торжества" и сумасшествие.Есть ещё четвёртый путь - выздоровление.