Пятница 13-е

В начале года, когда, согласно Мирча Элиаде, наступают волшебные дни открытых пространств и человек может не только прозреть своё будущее, но и повлиять на него, я была в гостях у своего друга Макса: тёк день марта, мы накурились. Я хорошо помню и тот визит, и своё состояние, которое скрупулёзно наблюдала, стараясь ничего в нём не упустить. Это был мой второй опыт перехода в измененное состояние сознания с помощью наркотических веществ или механическая изменёнка.
Первая случилась прошлым летом, когда я вот также была в гостях у Макса после долгих лет молчания и тишины. И она принесла мне нежданные хлопоты и ответственность за человека, которого я нечаянно вырвала из мира его сознания, привязав к себе весьма серьёзным образом. Осознание этого меня не порадовало, но как обнулить всё сотворенное я не знала, и поэтому через полгода случилась вторая механическая изменёнка, послесловие от которой меня обрадовало ещё меньше, но я уже дала слово приехать в марте и всё повторить.
Подходил настоящий март и время исполнять обещание: Макс ждал и каждый день напоминал, что скоро 8 Марта и у него у-всё есть, что маму он усылает в деревню по делам, рассчитывая на моё обещание, что нам никто не будет мешать и что я должна поухаживать за инвалидом, ибо один он не справится. Макс ждал: меня же корежило и мутило только от одной мысли провести с ним в закрытом пространстве сутки или даже двое. Одна только мысль об этом вгоняла меня то в психоз, то в злую решительность: поехать и всё одним разом прекратить.
В некотором роде эти смешные весы моих настроений были жутки: на них качалась судьба человека, что четырнадцать лет назад, сам того не подозревая, вытащил меня из сумасшествия, когда я сотворила в пространстве настоящую и весьма сильную изменёнку, начавшую вбирать в себя судьбы других людей. Полагаю, именно наркомания Макса – эта жуткая бездна мертвой множественности распада, словно чёрная дыра, проглотила тогда весь переизбыток моей творческой энергии… и не поперхнулась: Макс вскоре затеял какой-то там бизнес, бизнес не пошёл, он всё распродал и уехал в Москву – на всё про всё ушло года полтора, а затем мы как-то тихо и мирно потерялись в пространстве.
Прошло тринадцать лет, и судьба нас свела вновь, наверное, потому что у меня после «путешествия в болезнь» был очередной переизбыток энергии, требующий выхода. И вот я нашла своего прекрасного Светлого Рыцаря в какой-то деревне под Иваново: одинокого затворника и всеми забытого инвалида, который с трудом передвигался по своей комнате и уже два года как не выходил на улицу от слова «совсем». И вот его мама, почуяв возможность свободы и передышки, как-то очень шустро и припеваючи-весело уехала в Москву к родственникам, оставив сына моим заботам. Мы остались одни… и накурились. Вот тогда со мной и случалась первая механическая изменёнка.
Прошло полгода: Макс перебрался в Москву, начал обрастать новыми знакомствами и старыми связями, затевать разные бизнесы и прочую ерунду. Всё это время мы страшно ругались, практически каждый день: мне необходимо было, чтобы он поднялся и пошёл, восстановив свою телесность до какого-то приемлемо-жизнеспособного уровня, а не просто, сменив дислокацию в пространстве, оставался затворником-пауком, манипулирующим людьми коммуникативным образом. Зачем мне это было нужно?
Как вскоре выяснилось, я нечаянно связала нас на одном из самых нижних уровней – по телесности, сотворив нечто похожее на сообщающиеся сосуды, и полгода наблюдала эти пространственные «вилки», стремясь исполнить их силовым образом. И надо сказать, что мы с Максом достигли даже определённых успехов, но он постоянно уходил куда-то: в работу, социальные тёрки-разборки и какие-то иные страшно эмоциональные перипетии, суету и тщету будней, а также свои миры. Всё первое я называла – 2Д, предполагая за его мирами – 3Д: мне казалось, мы согласовали наши языки и понимаем друг друга. Поэтому, когда он заигрывался в своём 2Д, забывая про ножки, ручки, пальчики и прочую телесность, требующую восстановления, я напоминала ему о 3Д и необходимости учиться работать оттуда. Иногда Макс слушался, но чаще, конечно, я его раздражала свои нравоучениями. 
И вот, когда мы накурились во второй раз, Макс пообещал мне слушаться, не обижаться и стараться работать в требуемом направлении и играть в одни вората. Однако, когда я пришла в себя, меня ожидало неприятное открытие-откровение о том, что Рыцарь мой обычный наркоман, который не способен совершить подобное усилие воли, даже во имя собственных ручек и ножек. Осознание этого меня неприятно поразило, а признание факта, что ты в пустоту стравил кучу энергии, было крайне досадно, как и потеря друга по разуму, с которым можно было говорить о разных мирах, предполагая понимание. Миры у нас были разные…
И вот подходило 8 Марта и время гостей, которых я не желала, но и избежать не могла. Почему не желала? Тратить при таком видении ситуации время и силы на Макса было чревато последствиями, ибо я не просто отдавала время, а питала тёмный наркотический мир друга своей светлой энергией признательности и уважения. Осознание, что другой всего лишь наркоман, сильно исказило отношение, отчего теперь любая добровольная отдача энергии автоматически бы приводила меня к разрушению или, если говорить языком какого-нибудь фэнтези, переводила на сторону тёмных сил.
Однако не ехать было нельзя, потому что событийный ряд жизни Макса был весьма сильно завязан на этой моей энергии, резкое перекрытие которой было бы равносильно лишению человека воды, как источника телесной жизни. Короче, всё бы откатилось назад: Максу вновь светила деревня, забвение и заработок через интернет, при этом моральные и психологические потери в расчёте не участвуют. Я вмешалась в жизнь человека и была за это ответственна, но оставаться заложницей своей глупости у меня желания не было. В общем, к марту я хотела лишь одного: «развязаться» с другим по пространству, а поскольку не представляла, как это сделать, то мне необходимо было – свидание.
Однако и ехать было нельзя, ибо опасно… Для кого опасно? Это вопрос. Вряд ли бы я сумела выбрать путь незаметного саморазрушения и тихой смерти, случись мне упасть в максовский мир множественного распада и аннигиляции материи. Короче, мне надо было ехать к другу, но как пройти по краю пропасти, чтобы не упасть самой и не навредить другому, я не знала, поэтому и качалась в серьёзных перепадах настроения, загоняя себя в «печальку».
«Печалька» обернулась обычной изменёнкой, придя кошмарами осознанных сновидений, которых я не ждала, не звала и намеренно не провоцировала. Я уже как-то пообвыклась к подобного рода снам и перестала обращать на них внимание, забывая ещё до пробуждения, и сейчас бы не вспомнила, если бы не записала один фрагмент:
«8 марта 2019 года
Пятница. Утро. Дом. Одна. Тишина.
Сны…
Кто приходил в днях прошлых? Black… у него болели ножки, так он что-то про них говорил. Других не помню. Вчера в вечерней дрёме (17:00 – 17:50) были кошмары: кошмар в кошмаре, осознанные сновидения без возможности выхода… и вторжение чуждого духа в твою телесность. Во сне вспомнила фильм про демонов Эмили Роуз, поняла, что всё это правда и начала молиться, когда же поняла, что вторжение очередное настолько сильное, что мне с ним не справиться, то стала молить об одном: «Господи, прими мою душу грешную…»
– Господи, прими мою душу грешную, – ещё какое-то время повторяла я, как заведенная, боясь остановиться и уйти в «миг» без молитвы, хотя уже соображала, что вышла из сна, что это комната, что это я… кто я? это я… Эмили Роуз – это правда… и так далее поток приходящего в себя сознания, заключенного в телесности человека.
Пришла в себя… и позвонил Макс: он сидел с Доцентом, они болтали, Доцент привёз дурь… я снова сорвалась на Максе».
В общем, ехать было противопоказано, иначе мне светило кино про Эмили Роуз не в кошмарах, а в жизни, но у Макса был один железный аргумент: «Мама в деревне, она всё приготовила, тебе нужно будет только разогревать». – «А сам?» – «Я не могу…» Ну, в конце концов, не с голоду же ему умирать. И я поехала. Правда, чтобы не сидеть без дела взяла с собой вязание, решив путать накидку во всё время нашей болтовни. И по мысли сей стало, вот только накидочку ту я «запутала» в своей третьей механической изменёнке… и «вшаманила» в неё всех демонов Эмили Роуз, конечно же не очень понимая последнего.
Наверное, Доцент привёз добрую дурь, потому что Макса она вырубила на удивление быстро, отчего я практически в одиночестве целые сутки «считала» петельки. Это были ещё те петельки. Однако, Доцент привёз какую-то странную дурь, потому что Макс по пробуждении пришёл в себя, а мне на это потребовалось ещё двое суток, в которые приходилось следить за каждой своей мыслью, чтобы не намыслить ереси. Это были ещё те дни, в которых текут не часы и минуты, а секунды, словно дни. Переживать всё это было весьма трудно, поэтому я неожиданно для себя вновь восхитилась своим другом, умеющим выдерживать такие нагрузки на мозг как физический орган. Неудивительно, что он почти лишился физического тела как плоти, диктующей свои желания: она ему просто-напросто не была нужна.
– А ты знаешь, как я тебя искал? Мы с Доцентом поспорили, что я вот сейчас найду себе девушку-другу на всю оставшуюся жизнь. Тогда ещё была Аська, помнишь? – Я помнила. – Ну, я задал поиск: город, пол и возраст. Чувствуешь? – Я чувствовала. – Ты была первой и единственной, кому я тогда написал.
– И конечно же вы с Доцентом были под обкуркой? – Они были. – А что ты хотел, когда искал меня в пространстве?
– Девушку-друга, с которым можно накуриваться. 
А что хотела я от него? Мужчину-друга, с которым бы я могла позволить себе быть собой... и при этом не чувствовать угрозы своей безопасности. Четырнадцать лет назад у Макса был целибат, у меня – Black&White.  Его целибат кончился раньше, чем моя Санта-Барбара, и мы потерялись на долгие годы. Время превратило его в Трансформера, и мы снова сошлись…
– Ты как? – набрала я его, чувствуя, что теряюсь в мире, ожившей теории струн.
Макс был в норме, в мире, где из деревни раньше положенного срока вернулась мама, чем и избавила меня от необходимости провести с ним ещё одни сутки. Из мира струн, где чувствуется дыхание Брахмы, мне пришлось выбираться самой.
Вечером 13 марта я пришла в себя… и поняла, Доцент достал классную дурь, потому что меня тянет в гости к другу. Доцент, действительно, привёз волшебную дурь, ибо целый месяц я боролась с искушением, стараясь не поехать к Максу прежде, чем наступят майские праздники, на которые меня вновь ждали в гости. 
Прошёл месяц и три дня: «Я знаю, почему ты злая». – «?» – «Тебе нужен секс!» – «?» – «Я всё сказал, что тут непонятного?» – «Ты хочешь, чтобы я устроила себе секс?» Это была дружеская шутка, которая привела меня в ярость, ибо Макс зашёл на запретную для него территорию. Ситуация была похожа на бред, но позволила мне рассориться с ним на мелочи и прекратить общение. И может быть всё ничего, время бы всё затёрло в памяти, однако у меня валялась недоделанная накидка, которую требовалось закончить, да вот только настроение у меня к тому пропало. Более того, рукоделье это мне как-то резко разонравилось и стало неприятным.
Однако это была необычная накидка, в ней были тысячи петелек-мыслей, тысячи чёрных петелек-судеб одной жизни, именно на неё как вещественный артефакт я перенесла все пространственные развертки, которыми связала себя с Максом в свою первую механическую изменёнку полтора года назад, если считать от сего дня. Как это понимать? Ну, как в сказках или всяких фильмах про разный бред с магическими артефактами – прямо. Как это работает в жизни? Вот как валяется моя накидочка недоделанной где-то в рукоделии, так и жизнь Макса течёт. Висит она в шкафу и не используется по назначению, так и жизнь у друга идёт. Ежели носится и радость приносит, так и жизнь человека журчит.
Накидочка моя валялась, доделывать я её не собиралась, и совести это доставляло беспокойство, поэтому она позвонила спустя месяца три с половиной и спросила о делах. Дела у Макса были в норме: он перебрался в другую квартиру, поближе к младшей дочери-первокласснице, которую на удивление часто стали отдавать отцу… и даже забывать; также продал дом и вложил деньги в бизнес. Совесть моя ёкнула: деревня отменялась – возвращаться было некуда, накидку надо было доделывать, но творческого энтузиазма не было.
И вот в прошлый четверг, когда мы как-то странно поговорили с детьми и я их напугала мерой ответственности за судьбы Блудливой Калифорнии и Гиго, ко мне вдруг неожиданно, что называется, на пустом месте пришло вдохновение. По дороге домой я нашла магазин рукоделия и зашла в него, чтобы просто «продать глазки», но увидев на полках нитки, вспомнила о накидке и на всякий случай купила чёрный моток. И в ночь пятницы мне вдруг придумалось как можно довязать брошенное на полпути, а заодно… и судьбы детские.
Прошло пять недель от момента, когда Блудливая Калифорния подарил мне «печальку», рассказывая о своих подвигах блуда и пития, и я зачем-то ввязалась в очередной диалог с пространством, страшно недовольная этим, поскольку последняя история с Максом была не просто свежа в моей памяти, а требовала точки. Поскольку в таких диалогах мысль нельзя оборвать на полуслове, в них Слово должно быть явлено, а каким оно явится – Бог его знает. Ох, уж мне эти сказки бабушки Риты…
И вот спустя пять недель после очередного проявления Слова в пространстве урока, на котором присутствовали лишь свидетели, в ночь пятницы, я металась по квартире, словно ужаленная, уговаривая себя просто дожить до утра и хоть сколько-нибудь поспать. Это так отзывался и протекал через меня мимолетный страх детей-свидетелей, который они ощутили, поймав в себе чувство ответственности за судьбу другого, за своё слово, за мысль, поступок и дело. Как отзывался? Бурной кипучей деятельностью, требуя куда-то бежать, стремиться, лететь, что свершать, достигать, творить. Что можно сделать в закрытом пространстве квартиры? Правильно, пол помыть… генерально и добросовестно вычистив все ковры; еду приготовить… на неделю вперед – первое, второе, компот; плиту почистить, шкафчики перебрать, бельё перегладить и постирать. К полуночи я уже всё «перезолушила», ночь нужно было просто продержаться…
Если Калифорния перестанет пить да ещё и блудить, то его милая мордашка вполне может свети с ума не одно девичье сердце в качестве звезды российского кинематографа «а-ля Данила Козловский» своего поколения, а для этого ему нужно… и в этом «нужно» я не знала что мне «здесь и сейчас» в ночи делать, то ли за голову хвататься, то ли за тряпку и мыть уже отмытый пол, то ли за коньяк, чтобы хоть как-то отшибить себе мозг и уснуть. Поэтому я просто укладывалась на другой бок, приказывала спать, чтобы через несколько секунд опять искать удобного положения и спокойствия.
Если Гиго сумеет изменить отношение к другому, научиться не презирать и не смотреть на людей, как на инструмент, то есть сможет качественно перестроить себя, то… то… его судьба… ему светит… бедняжка… прикольно… хм, действительно… прикольно знать президента Грузии в юности… О, Господи, бедный мальчик! И речь про тряпку уже не шла, коньяк тоже не помогал.
А Бумер? Какая ему здесь роль? Бумер…  В какой-то момент я всё-таки уснула, и мягкость сна, беспамятства и безмыслия сокрыла картинки, что с какой-то невероятной скоростью мелькали в сознании.
Утром наступила пятница тринадцатого – мой день… и мне, действительно, стало легче. Ночное бдение представилось очередным кошмаром, в котором моё больное воображение выдумало фантасмагорические судьбы детям, что называется, по потолку. Не выспавшаяся, но спокойная, я отравилась на работу, и первым делом в учебной части встретила Гиго:
– Как ваше настроение?
– Спасибо. Хорошо… – сухо улыбаясь, ответила я, оценивая степень ночного бреда.
– Как ваше настроение? – послышался веселый голос за спиной. – Всё хорошо?
– Да, спасибо, особенно хорошо, когда вас вижу…
–  Я же Радующий-Вас-Мальчик…
–  Слышь ты, я первым спросил… – вмешался в наш веселый щебет Гиго.
В ночи мне пригрезился кошмар: Гиго президент – это фантастика, а вот «а-ля «Один плюс один»» – вполне себе судьба. Однако в отличие от Макса у Гиго было мало шансов на долгое погружение в убогую телесность, когда человеку дается возможность осознать себя, свою жизнь и поведение, отношение к миру и другому с тем, чтобы попытаться исправить ситуацию. Скорее всего, мальчишке светит какая-нибудь механическая травма, степень тяжести которой напрямую зависит от него: можно порезать пальчик, а можно и свернуть шейку. Впрочем, этот Тёмный Рыцарь меня уже мало интересовал, я намеренно избегала держать в своём сознании его образ или судьбу. Он, как и Макс, был сильным и властным человеком, способным самостоятельно держать ответ за себя – свои мотивы, намерения, поступки, действия. Он был прекрасно проявлен в пространстве и мало в ком нуждался. Они с Максом – игроки одного поля, и разница между ними заключается лишь в степени оттенков серого. 
И уже привычно рабочая неделя завершилась Блудливой Калифорнией, когда по дороге домой этот ребёнок попался мне на глаза. Он выглядел лучше и вполне себе трезвым, отчего моё сердце отозвалось к радости, хотя и понимало, «а-ля Данила Козловский» – это фантастика, а вот спившийся Дон Жуан-импотент – судьба, хотя и не вполне, не вполне, уже не вполне... ибо Бумер с ним поработал. Впрочем, и это чадо мне надоело. Я устала и от себя, и ото всех этих бессмысленных думок о детях, которые кроме хлопот ничего не приносят, ибо падают в терние. Я хотела лишь безмыслия… и тишины, отчего, приехав домой, провалилась в сон, и через четыре с половиной часа проснулась уже в другом мире: завершая своё рукоделие, я вспоминала о делах дней насущных – должных, нужных, желанных, безотлагательных, – и это был другой мир.
Так, неделю назад на меня снизошло творческое вдохновение, отчего я достала максовскую накидку… и понеслось – петелька к петельке, весело и легко, без мысли и примысла, ловко и споро.
– Что ты делаешь? Что это за шаманская тряпка? Ты к ней ещё шляпу с перьями сделай, чтобы был полный боекомплект, – пошутил, зашедший ко мне в комнату, сын.
Я вздрогнула и рассмеялась.
– Нет, я серьёзно, к ней только перьев не хватает.
И в понедельник я уже купила изумрудные нитки и пошла вывязывать кружева под веселые издевательства сына о перьях и шляпке: петелька к петельке, ниточка к ниточке, узорчик к узорчику. И каждый вечер я бежала домой, чтобы вновь зазвучала в моей голове веселая песенка петелек, складывающихся в красивый узор. Я спешила, но не успела закончить своё рукоделие к четвергу и предстать перед детьми в своём новом убранстве, но и ни один из моих мушкетеров не объявился на уроке: ни Бумер, ни Калифорния, ни Гиго – никто. Я закончила узор в пятницу тринадцатого. Я заставила себя остановиться, ибо полёт фантазии бежал впереди меня: рукава, пуговички, карманы, шляпка, бусы, перья, штаны – короче, броня. Я намеренно остановила себя, хотя, что называется, продолжение следует: карманчики, конечно, мне бы не помешали, но это, если только ручки дойдут… У меня вышла чудесная вещица, в которой никто, кроме сына, не заподозрит шаманский подтекст.
Была пятница тринадцатое – моё число: шесть недель своей жизни я отдала думам о судьбе Блудливой Калифорнии, что переплелась в итоге с судьбами других – Гиго, Макса и Бумера. Все эти свои печальные думки я заплела в веселый изумрудный узор, сдобрив радостью, детской непосредственностью, жаждой жизни и приключений, а также просмотром фильмов разного содержания и слушанием умных лекций, что называется, по настроению. И хоть судьба Бумера для меня осталось непроявленной, ничего дурного этой четверке своим рукоделием я не «вшаманила» – все мои петельки были бодрые, добрые и добросовестные, ибо несколько раз узор переплетался, пока не удовлетворил до степени «хорошо». Я не знаю зачем и как так получилось, что черные петельки-судьбы Макса и Гиго стали покрыты веселым изумрудным узором блаженной Калифорнии и… Бумера – мальчишки-свидетеля, друга этих двоих и просто удивительного «охломона», взявшего на свои плечи ответственность за других. Хотя за Гиго – не могу утверждать, а вот насчёт Калифорнии – однозначно.
Наступила пятница тринадцатое – моё число: я закрыла тему Блудливой Калифорнии, а заодно и Макса. У меня не осталось неоконченных пьес как пространственных диалогов. 
Пятница тринадцатое – это моё число. Декабрь и Новый год – значит сессия как отпуск от детей и отдых каникул как отпуск от жизни, а также волшебные дни, в которые нельзя тащить старый хлам незавершенных дел и разговоров.
Пятница тринадцатое: я закончила рукоделие и открыла почту, ибо мир требовал подтверждения присутствия и суеты. 
Пятница тринадцатое подкинула мне письмо от одного из учеников, который до сего момента сливался с пространством, даже несмотря на то, что ещё где-то в начале учебного года мальчишка подошёл ко мне и спросил: «Если я напишу роман в сто страниц вы мне поставите автоматом пять?» – «Вы уже его пишите?» – «Нет». – «Сами напишите? От первой и до последней строчки? Честно?» – «Да». – «Тогда поставлю…» – «Хорошо, только я принесу его в декабре, можно?» – «Конечно, но только до сессии… недели за две, чтобы я успела прочитать, хорошо?» – «Хорошо».
Я забыла совершенно об этом разговоре, что называется, от слова «совсем», ибо написать роман за три месяца в сто страниц для шестнадцатилетнего подростка – это фантастика, ибо страница в день – это системность, самодисциплина и долгая медитация на одну тему. Я даже не обратила внимания, что в начале недели ко мне подошёл какой-то ребёнок и спросил: «Наша договорённость в силе?» – «Какая договорённость?» – «Насчёт романа?» – «Какого романа?» – Ребёнок опешил. – «А?! Романа! Конечно, в силе». – Ребёнок выдохнул. – «Можно только я вам его в пятницу принесу?» – «Лучше пришлите на почту… вот вам адрес». Адрес-то я дала, но в сознании этот момент не удержала.
И вот у меня на руках роман ребёнка, требующий прочтения.
– Что ты читаешь? – спросил мой ребёнок, проходя мимо.
Я писала этот текст, чтобы бы он не канул в бездну от послесловия чужого романа с жизнью, но в голове держала иное:
– «Мафия – город потерянного рая», а в первоначальной редакции «Мафия – город грехов».
– Что это?
– Роман моего ученика…
И сын вдруг вспылил:
– Ну, да! а на мой ты год не можешь найти времени, чтобы прочитать! Просто прочитать!
– Это совсем другое… отстань!
Однако любопытство взяло верх, и сын пришёл его успокоить. Я отдала ему свой ноутбук, а сама села за новое рукоделие. Первые минут десять мы шутили, затем замолчали, но теперь любопытство мне не давало покоя, требуя удовлетворения: «Что ты там всё правишь? Поверь, ребёнок это писал сам. Я уже посмотрела. Поэтому в данном случае по тексту можно идти лишь сюжетно, без всякой правки». – «Если бы я не знал, что это твой ученик, то отнесся бы к нему очень серьёзно, пытаясь понять мысль автора». – «Там нет мысли, только сюжет». – «Там есть сюжет, значит, есть и мысль». – «Ребёнок не знает грамматических форм… точнее они не живут в его сознании, поэтому ему не во что облечь свою мысль!» – «Я бы подумал, что автор шутит…» – «Нет, там сплошной оксюморон, нечто вроде Васи Обломова, который лежит на диване, и к нему туда девки всё ходють и ходють…» – «Что за бред?» – «Это совершенно серьёзный пересказ «Обломова» одним из моих учеников, после того как он посмотрел фильм Михалкова».
Прошёл, должно быть, ещё час, сын отчитал роман и пришёл в возбужденное состояние, чем весьма серьезно озадачил меня, заставив допытываться о прочитанном:
– Ты же понимаешь, что у меня запросят комментарий? Чтобы ты сказал этому детёнышу? Ну!? Ты же моложе! Вы почти ровесники! Тебе его мир должен понятнее и ближе! Ну? Чтобы ты сказал этому ребёнку?! Хорошо… Что мне сказать ребёнку?!!
– Ничего. Поверь, ничего! Ставь ему свою пятерку и уходи из этого колледжа пока ещё не поздно!
– Что значит пока ещё не поздно?!

15 января 2019 года

Предшествующее: http://proza.ru/2019/12/01/236
   Продолжение: