Воронья Башня

Солнце над мусорным заводом Бергена вдруг закрыли черные тени. Вороны хоронили своего, не такое уж и редкое зрелище для наших дней. Перекликаясь на своем неведомом языке, похоронная стая несла сетку из стащенных где-то веревок. На сетке возлежал покойник.

Шли неровно, мешал порывистый ветер. Да и птицы были, как будто плохо знакомы со своими обязанностями. Ошибались, один раз чуть не столкнулись в воздухе. Но донесли, не уронили. Бережно опустили покойного на ленту органических отходов, а рядом разложили обычные для такого случая трофеи: двенадцать таблеток Амброзии. Но не только их, добавили пять вороньих камней необычной формы. Человеку трудно было бы догадаться, зачем птицам такие камни. Закончив с трофеями, вороны выстроились в две мрачные колонны и внимательно смотрели, как тело их собрата скрывается в жерле завода.

Жизнь в такие минуты замирает. Сейчас даже детям известно: мешать птичьим похоронам нельзя. Вполне мирные в жизни вороны очень трепетно относятся к смерти. И горе тому незваному гостю, что рискнет помешать их ритуалу, будь то чайка, пес, или сезонный работник.

А вот где находится предел птичьей верности знали уже только специалисты. Место ему - точно в автомате мусороприемника. Именно там красные лучи ощупывают тело птицы, оценивая по делам ее, и загорается электрический свет, решая судьбу покойного. Куда ему, к ужасам «Вороньей Башни» или вверх, в «Бескрайние Небеса»? Ну а дальше труп птицы становится просто трупом. Даже сородичам не возбраняется отведать его, если они голодны.

Странный человек с заплетенной в косичку бородой наблюдал за этой процессией, и специалистом он, безусловно, был. До поры до времени он неподвижной тенью следил за птичьим ритуалом. Но как только тело было принято лентой завода, человек, не обращая внимания на ворон, выхватил его оттуда и убрал в странного вида сумку. Потом постоял минуту, глядя в никуда, передернулся всем телом и ушел по каким-то своим неведомым делам.

***
После сказано было «Рожден там, где Башня пала, от безумной старухи, в услужении Короля-Колдуна». И, вроде, все верно сказано, каждое слово по отдельности, но вместе впечатление создается не то.

«Сага об Альвисе», которую бережно хранят его ученики, говорит уже по-другому.
«В ту пору в Бергене сидел ярл Гримнир, прозванный Королем-Колдуном. Был он стар, но все еще уважаем. Слово его исполнялось всеми. Жила при его дворе женщина Гудрун. Она была глупа и некрасива собой. Никто из мужчин не признавался в связи с ней, но так получалось, что каждый год в ее доме были птенцы. Дети Гудрун рождались слабыми, и мало кто из них жил дольше месяца.

Одного из птенцов Гудрун звали Альвис. Глядя на него, все говорили, что, верно, он скоро умрет. Но прошло три месяца, как он вылупился, а он все еще жил, и вдобавок стало понятно, что он может говорить. По традиции Бергена он тут же был представлен ярлу Гримниру»

В этих словах правды уже значительно больше. Но по нашему мнению, все было даже и не так.

Несмотря на бурное прошлое, Берген был в ту пору очень провинциальным местом. Небольшой двор почти не торговал с соседями и вообще не вел с чужаками дел. Из собственных развлечений - разве что лечь брюхом на шпиль ратуши, разогнаться как следует, а после, расправив крылья, долететь до самой чертовой скалы без единого взмаха. Дернул крылом? Считай, проиграл, начинай заново.

Местные люди стремились к чистоте, мусорные автоматы исправно выдавали воронам двойную порцию Амброзии за каждую находку. И недостатка в находках не было, приезжие туристы постоянно оставляли что-то, что можно было собрать. Так что, казалось бы, быть Бергену богатым. Да не сложилось.

Дело в том, что ярл Гримнир пристрастился к Амброзии. И вместо того, чтобы торговать, поглощал ее в немереных количествах и отнюдь не только по общепринятым праздникам. Обычная история для Бергена: выходит ярл из сокровищницы, оглядывает домочадцев, и говорит

- Совсем стены у нас прохудились. Мыши вошли, как к себе домой, и сгрызли половину богатств. Что же вы, дети, мои не уследили?

И взгляд у него при этом становился хитрым таким, прямо «Взглядом Гримнира».
Когда-то давно воины ярла, лишь только завидев этот взгляд, знали, бой будет успешен. Хитрец уже придумал очередную свою ловушку, и глупые враги непременно в нее попадут. За этот взгляд и прозвали его Королем-Колдуном. Потом прошло время, и враги стали умнее. Посмотрев в глаза Гримнира, они понимали: не стоит связываться с этим ярлом. Пусть даже и кажется, что дружина его невелика, все равно лучше обойти Берген стороной и поискать себе добычу попроще. И вот теперь, на старости лет, легендарный колдовской взгляд стал посмешищем.

Заделывать дыры домочадцы особенно не старались. Да и заделывать было нечего, по большому счету, стены были идеальны. Слой вороньих камней, слой найденных где-то вещиц, еще слой камней. Все идеально пригнано друг к другу. Заповедь «не ставить камень на камень» соблюдали строго, но в остальном камнетесы сделали все, что только может сделать ворона, строящая дом.

И все же сыновья ярла входили, придирчиво осматривали стены, находили где-то несуществующую щель и латали. Таков был ритуал. Гирмнир делал вид, что Амброзию украли мыши, сыновья – что чинят стены.

Вот в таком-то месте и родился Альвис. Был он действительно слаб, как и все дети Гудрун, и все вороны двора делали ставки, сколько он проживет.
Но все-таки он выжил и в положенный день предстал перед престолом и продемонстрировал, что владеет искусством речи. Маленький хлипкий комочек, вдвое меньше своих ровесников, он, тем не менее, уверенно складывал звуки в слова. И речь его ничем не уступала речам достойных мужей. А это, по традиции Бергена, означало, что юная ворона должна быть принята в стаю.

Но этот, очевидный, казалось бы, ход вещей устраивал далеко не всех.

Самого крупного юношу двора звали Рагнар. Он был племянником Гримнира, был силен, свиреп и слыл берсерком. Многие предрекали, что после смерти старика титул ярла перейдет к нему в обход родных сыновей. Рагнар поставил большую часть своих богатств на смерть Альвиса и не желал мириться с поражением. Взлетев на крышу и сев прямо напротив Гримнира, этот молодой воин произнес:

- Все мы знаем, что ни один мужчина не сойдется с Гудрун. А значит, Альвис не наш сын. И правда: разве может ворона быть такой маленькой и слабой? Верно, Гудрун сошлась с галкой, желая произвести потомство. Я полагаю, мы должны поскорее убить это отродье, чтобы не навлечь позор на нашу стаю. Или вы хотите жить бок о бок с сыном галки и здороваться с ним каждый день, как с равным себе?
Слова Рагнара нашли бурную поддержку среди тех, для кого жизнь Альвиса также означала убыток. Не привыкший встречать сопротивление берсерк уже расправил крылья, готовясь спикировать на вчерашнего птенца. Но в этот раз сопротивление все же случилось. Некоторые говорили потом, что это было первым из тех чудес, что сопровождали Альвиса всю его жизнь. Как бы там ни было, но Гримнир вдруг очнулся от своих навеянных Амброзией дум и оглядел собравшихся неожиданно осмысленным взглядом.

- Мне показалось, или Рагнар только что перепутал этого птенца с галкой? Возможно, сходясь с разными видами птиц, он позабыл, что галки не говорят.  На это способны только мы – вороны. И Альвис только что продемонстрировал, что он – ворона. Рагнар, если ты начнешь забывать такие простые вещи, глядишь, и правда начнешь путать ворон с галками и сороками, что уж там говорить про Гудрун.
Реплика Гримнира была встречена гвалтом. Чуть ли не все сидевшие вокруг птицы начали обсуждать ее разом. В бешенстве Рагнар спрыгнул с крыши и покинул собрание. Две дюжины его близких друзей, все крупные и сильные вороны, улетели вместе с ним.

А потом вдруг словно по тайному сигналу наступила тишина, и все посмотрели на Гримнира, прямо как в старые времена, когда он был молод. И в наступившей тишине ярл произнес:

- Я принимаю птенца по имени Альвис в свою стаю. Тот, кто осмелится причинить Альвису зло, причинит зло всем нам и понесет кару, согласно закону и моей воле.
Так Гримнир защитил молодого Альвиса.

Но, не смотря на спасенную жизнь, маленький сын Гудрун не стал для ворон Бергена своим.  Слова «ненастоящая ворона» и «сын галки» преследовали птенца. За его спиной все время шушукались о том, что старик скоро умрет, и уж тогда-то Рагнар точно поквитается с причиной своего позора. С ним не хотели дружить, и Альвис, не вписавшийся в общество сверстников, все больше времени проводил один.
Вдалеке от вороньих жилищ, он часто бродил по подоконникам людских домов и всматривался в окна. Для его сверстников люди были лишь фоном, на котором текла настоящая жизнь: сбор еды и трофеев, обмен их на Амброзию, охотничьи забавы и пирушки. Для Альвиса обе жизни, воронья и людская были как кинопленки. Он не мог в них участвовать и лишь смотрел со стороны. И иногда он начинал сравнивать эти две чужих для него жизни.

Они были не так уж и различны. Люди тоже занимались какими-то делами, в большинстве своем спали в одном месте, а на день уходили в другое. Они строили свои дома из камней. Но заповеди «не ставить камень на камень» для них как будто бы не было, и никакие Герольды за гордыню их не карали. Но это было не главным. Как будто отсутствие заповедей и Герольдов было отражением чего-то другого, еще более важного.

Он часто сидел на подоконнике одной девочки и следил за ней, когда она делала уроки. Очень аккуратно девочка выводила палочкой в тетради какие-то рисунки. Рисунки были разными, но ложились один за другим, как будто прилаженные друг к другу камни. Следующий точно подходил к предыдущему. Говорят, именно так идеально подходили друг к другу этажи Вороньей Башни. Вместе знаки составляли нечто цельное, и девочку, казалось, заботило именно это – цельное.

Все это значило что-то. Но Альвис тогда еще не мог понять, что.


***
Случайным ли было то, что Воронья Башня возникла точно напротив Орнитологического института Бергена? Торвальд, тот самый человек, что подобрал недавно труп вороны у мусорного завода, подозревал, что нет. Но доказать не мог, никто из его коллег не признавался. Оно и понятно: если уж стал причиной такого события как «Воронья Башня», пусть даже косвенной причиной и не специально – молчи и радуйся, что это остается тайной.

История ворон, то есть тех ворон, какими мы их сейчас знаем, началась лет семьдесят тому назад. В то время все человеческие города захлебывались от накатившей на них волны мусора. Автоматические заводы как раз научились производить все что угодно из всего что угодно в любых количествах. Люди богатели, и в моду вошло искать себе в жизни занятие для души, а не для кошелька. Все становились художниками или путешественниками, и как-то так оказалось, что работа дворника мало кому пришлась по вкусу. На проблему «чистых улиц» готовы были бросить любые средства, но их не хватало. Люди заниматься уборкой не хотели, а у автоматики не получалось.

Проблему решил Стивен Вайтсмит, никому не известный, до поры до времени, орнитолог из небольшого университета в штате Аризона. Именно он первым обратил внимание на птиц, точнее, на ворон. Эти серые спутники человечества отлично приживались в крупных мегаполисах и быстро находили новое применение всему, что изобретал человек. Жили они везде, от Мумбаи до Рейкъявика. Как показывали исследования, с каждым годом они умнели и все лучше разбирались в тех искусственных джунглях, которые понастроили на земле люди. «Единственное, чего не хватает воронам, чтобы занять свое место в нашем обществе», - сказал когда-то доктор Вайтсмит, - «это хорошей причины».

И причину им нашли. Троюродный брат Стивена, Вильям Вайтсмит, владевший пище-химическим предприятием, создал «Амброзию». Особый птичий корм, а точнее, наркотик. Его потребление слабо влияло на жизнь вороны, но раз попробовавшая его птица хотела еще. А получить могла только в одном месте: у человека. Не у любого человека: Вайтсмитам хватило ума запатентовать свое изобретение. До славы и богатства им оставалось чуть меньше двух лет.

Так ворон научили убирать наши улицы. Простое правило: найди то, что плохо лежит, отнеси туда, где автомат примет это, и получи то, что больше всего хочешь. Появившись, они превратило серых птиц во что-то новое.

Еще до изобретения Амброзии некоторые ученые полагали, что вороны в общении пользуются своим языком из специальных звуков. Но тогда это была всего лишь забавная гипотеза, которую никто не мог толком доказать. Зато уже через десять лет после Амброзии в школьном курсе появилось задание «установи программу на свой телефон и посчитай, сколько слов используют вороны в твоей округе». В сельской местности обычно получалось около двух тысяч, а в городской – около пяти. Еще через десять лет эти цифры удвоились.

Были и другие изменения. Например, замечено было, что хоть вороны и собирают с улиц весь пластиковый мусор, далеко не весь он попадает в приемные автоматы. И в пору было бы, казалось, задаться вопросом «что может цениться у ворон выше Амброзии», но ответ уже рос повсюду, особенно в больших городах: на крышах, парапетах, балконах и фонарных столбах. Оказалось, что современный пластик, сделанный с учетом простоты переработки, можно просто положить на трубу центрального отопления и через час, когда он станет мягким, с помощью клюва придать ему любую подходящую форму. Вороны делали из пластика тысячу разных штук, но самой известной стали «вороньи камни» - причудливые формы, которые складывались как пазл и служили для ворон строительным материалом. Старые гнезда из веток ушли в прошлое. Теперь у ворон были сложные многоэтажные сооружения с лабиринтами и анфиладами комнат. Чаще всего они цеплялись к человеческим зданиям там, где люди появлялись реже всего: на шпилях,  стенах без окон и трубах.
Многие вороньи строения привлекали людей, и человеческие города гордились и мерялись своим «вороньими чудесами». Но самым известным чудом была, безусловно,
Воронья Башня Бергена.

Она появилась в самом центре города. В течение одной ночи на главной площади возникло воронье строение шириной пять метров и высотой два. И каждую последующую ночь оно продолжало расти ввысь. Самым интересным было то, что никто так и не смог найти у нее никакого практического смысла. Башню строили, казалось, просто чтобы строить. Но работали при этом очень упорно и всем миром. И это не аллегория: среди строителей надежно были идентифицированы вороны из всей Европы, Азии и Африки. И было подозрение, что жители Австралии и Америк среди строителей тоже есть. Уже через год «Воронья Башня» величественно возвышалась над всеми людскими домами этого небольшого норвежского городка и значилась в любом туристическом справочнике.

Для Бергена это был настоящий расцвет туризма: со всего мира стекались люди посмотреть на «Главное Нерукотворное Чудо Планеты», так рекламировали тогда Башню в буклетах и туристических сайтах. И надо сказать, это был тот редкий случай, когда сайты привирали несильно. Представьте себе громадный шпиль, возвышающийся на две сотни метров, вокруг которого день и ночь вьются десятки тысяч ворон. Они прилетают со всего мира и улетают обратно, так что птичьи караваны прекрасно видны на спутниковых снимках. Даже сейчас фотографии этого места вдохновляют художников, а тогда Воронью Башню можно было увидеть своими глазами.

Трагедия случилась восьмого ноября 2116 года в 21:46 по местному времени. Именно тогда восьмилетняя девочка Юна пробралась за полицейское ограждения и решила потрогать Башню рукой. До конца не понятно, чем это не понравилось воронам, и уже никогда не будет понятно. Но точно известно следующее: вороны набросились на девочку, и через две минуты от нее остался лишь обглоданный скелет. Не просто известно: это зафиксировано сотней камер, и видео разлетевшись по всему миру, набрало миллиард просмотров только за первый час.

Для того, что произошло потом, в науке введен теперь даже специальный термин «социопокалипсис». Массовое безумие, происходящее, когда огромная масса людей одновременно сталкивается с чем-то, к чему абсолютно не готова. А надо сказать, что к 2116-му человечество уже успело отвыкнуть от жестокости. Последний случай насильственного преступления был зафиксирован 4 года назад, когда стодесятилетний старик с деменцией избил своего приятеля клюкой. Люди привыкшие жить, считая, что не умрут до ста, столкнулись с убийством ребенка. С жестоким убийством,  произошедшим среди бела дня и на глазах у всех.

Каждый делал что-то свое. Одни устраивали миллионные демонстрации у зданий правительств, требуя срочно принять меры. Вторые находили на дальних полках древние дедовские ружья, из которых не очень-то умели стрелять, и шли изводить «серую заразу» в рамках отдельно взятой деревни. Обычно просто промахивались, хотя иногда ранили друг друга. Третьи разрабатывали математические модели войны двух видов и считали, сколько людей выживет в такой войне. Четвертые яростно критиковали и первых, и вторых и третьих.

Не удивительно, что на «проблему ворон» готовы были потратить любые силы. Необходимо было какое-то решение, причем срочно. И оно было найдено, какое-то решение. Многим из тех, кто его создавал, оно не нравилось. Но что было делать?
Люди не хотели жить рядом с организованным обществом ворон. Историки подсказывали лишь один действенный способ разрушить общество – разобщение и страх. Биологи поддакивали – мол, да, вороны чувствуют страх также как и люди.
Так и появился проект «Герольд».

Герольды были искусственными воронами, роботами в обличии птиц. Не обладая полноценным разумом, они были способны требовать от птиц выполнения нескольких простых заповедей и, главное, убивать одним своим взглядом любого, кто осмелился не подчиниться. Целью заповедей было сделать так, чтобы «Воронья Башня» никогда не смогла бы возникнуть вновь.

Первая и самая простая заповедь гласила «не ставь камень на камень». Она не давала воронам возводить хоть сколько-то сложные здания. Но здания были лишь символом. Второй заповедью был разрушен язык ворон. Из десятков тысяч вороньих слов люди знали лишь несколько сотен, но и этого было достаточно. В каждой местности у ворон потребовали произносить эти слова на свой лад. И вскоре оказалось, что и остальные слова вороньих языков разошлись. Не прошло и десяти лет, как птицы соседних стран уже не понимали друг друга.

Начало проекта Герольд стоило воронам много крови. Города были заполнены трупами птиц, которые пытались не подчиниться. Но начавшаяся волна насилия все же спала. Вороны смирились со своей судьбой. И вскоре уже из каждых десяти Герольдов можно было оставить активным лишь одного. И даже эти немногие почти не находили нарушений. Проект сработал. Политики заявили, что человечество своевременно вырвало когти у нарождающейся цивилизации ворон. И лишь немногие чудаки сетовали на то, что люди вновь вмешалось в то, чего не понимают. Да, вмешались намеренно. Да, успешно расколи воронье общество на тысячу частей. Но что будет дальше? Какой она была, эта цивилизация ворон? Какой станет теперь? Каждая из получившихся цивилизаций.

Но в том-то и дело, что чудаки среди людей жили всегда. Одним из них был тот самый Торвальд Эриксон, странноватый орнитолог с заплетенной в косичку бородой. Был он сотрудником института Бергена. Жил один. Жена ушла от него бессчетное множество лет назад, и новую семью он завести не пытался. Торвальд лелеял свою родственную связь с викингами, как младенца. Что, впрочем, не удивительно в современной Норвегии. Здесь каждый пятый пытается выковать вручную собственный меч-каролинг, а каждый пятнадцатый ходит по морям на воссозданном драккаре. Нет, любовью к истории и реконструкцией в Норвегии никого не удивишь. Но в том-то и дело, что ни в чем подобном Торвальд замечен не был. Тощий и слабый от природы, он ни разу не пытался как-то это поменять. Вся его любовь к предкам заканчивалась на заплетенной бороде да на дикой злобе, которой он обдавал любого, кто усомнится в его происхождении лично от Эрика Рыжего. Хотя нет. Было еще одно. Ровно раз в год, он прихватывал свой каяк и шел на нем в одиночку в поход по Альвсфьорду. Туда, откуда древние скандинавские суда уходили в дальние походы. Но лишь немногие знали об этом.

Именно Торвальд стал тем самым чудаком, для которого стремление понять ворон стало целью жизни. Так случилось, что он участвовал в проекте «Герольд». Делал второстепенные расчеты для проекта, когда готовил диплом. Тогда он не много в этом понимал. Теперь он знал о проекте все. Но только это не помогало.
Герольды были, по большому счету, очень примитивными существами. Они лишь внешне походили на ворон и копировали их самые базовые повадки. Все на что они годились – как заведенные повторять свои заповеди и убивать непослушных. Торвальду нужен был новый инструмент. Тот, кто способен был бы по-настоящему влиться в воронье общество и незамеченным жить среди птиц. Тот, кого птицы приняли бы как своего.

Увы, это оказалось непросто.

Первых созданий Торвальда вороны убивали всего через несколько дней после встречи. Последующих, гораздо более сложных, - через неделю. На большее искусственно созданный робот, похоже,  рассчитывать не мог. И тогда Эриксон решил все сделать по-другому, начать с начала, с самого яйца.

Взяв настоящего вороньего эмбриона, он вживил в него дополнительную, вторую нервную систему. Вначале – очень примитивную, единственной целью которой было раз в год приводить носителя в лабораторию к Торвальду. Но каждый год ее можно было усложнить, добавлять новые элементы. Постепенно система стала сонмом из тысяч микроскопических процессоров, соединенных искусственными связями – нейронами. И все для того, чтобы вжиться в мозг вороны, понять его и перевести ее мысли во что-то, доступное человеку. Своему новому творению доктор Эриксон дал имя Альвис. 

Торвальд надеялся, что Альвис станет его глазами, что его второй мозг запишет не только каждое действие птицы, но и каждую мысль, и ученый сможет все это понять. Но все снова пошло не так. Уже через год обе нервные системы птицы, искусственная и родная, сплелись в какую-то невообразимую смесь. И нельзя было прочитать ни единого бита, не убив все.

И все же Эриксон не решался признать эксперимент неудачным. Год за годом птица возвращалась к нему. И удавалось добавлять новые компоненты в ее искусственный мозг. Увы, лишь для того, чтобы через год они тоже срослись с остальными. Оставалась, правда, возможность однажды убить ворону и все же попытаться прочесть ее память. Но почему-то с каждым разом Торвальд понимал, что ему все труднее даже думать об этом.  Альвис прилетал вновь и вновь. Он уже не был птенцом. Он был пусть небольшой, но матерой вороной. На его теле появились шрамы, и немало. В каком-то бою он потерял глаз. И глядя на эту птицу, Торвальд чувствовал что-то. Что-то, для чего не находил слов.

Альвис возвращался двенадцать раз. А последний, тринадцатый, Торвальд почти пропустил. В положенный день и час птицы не было. Не было ее и на следующий день, и через день. Эриксон почти потерял интерес к работе и жизни. Большую часть времени он бесцельно бродил по улицам Бергена, погруженный в свои невеселые мысли. В один из таких моментов он и заметил странную стаю, которая пробиралась по улицам города как будто крадучись. Похоже, эти птицы изо всех сил старались, чтобы другие вороны их не заметили. Стая несла что-то. И это что-то было для ученого странно знакомым.

Торвальд снял Альвиса с ленты мусорного завода в последний момент. Еще немного – и он был бы потерян навсегда. И все же Торвальд успел. Его творение было теперь распято на специальном стенде и подключено к тысяче датчиков. Нет, биологически Альвис, безусловно, был мертв. Но вместе с тем, в его электронной половине продолжалась странная, безумная жизнь. Жизнь, которая не знала о собственной смерти.

Но тем сложнее было Эриксону. Он понимал: одно ошибочное действие, один неверный сигнал, и электронный мозг осознает смерть птицы и выключиться, стерев свою память. Знания, к которым Торвальд всю жизнь стремился, были рядом, он мог буквально прикоснуться к ним, но не мог взять.

Ему нужен был «Ключ».  Эта мысль была странной, нелогичной. Если бы его спросили, что он имеет в виду, он не смог бы ответить. Но ему нужен был «Ключ».


***
После смерти Гримнира вороны Бергена устроили тинг, чтобы решить, кто станет следующим ярлом. И очень многие считали, что главным претендентом на эту роль станет Рагнар.

На самом деле, Альвис знал, что этот день настанет. Ярл был стариком, и смерть его была лишь вопросом времени.  Для прошлого Альвиса она означала бы и его смерть. Но он изменился.

Никто не знал точно, что произошло, но в тот день, когда молодой вороне исполнился год, Альвис исчез. Никто не мог его найти, а через три дня он вернулся сам, никому не рассказывая, где был. Впрочем, тех, кто спрашивал, было немного.

На самом деле, и сам Альвис не знал точно, что это было. Три дня как будто стерлись из его памяти. Но он четко понимал одно: он стал другим. Он уже не тот молодой птенец, который безумно боялся своих собратьев и сторонился их. Нет, он не стал обычной вороной и не вписался вдруг в птичье сообщество. Но он начал понимать ворон как нечто чужое, как стихию. Также как он понимал потоки ветра над фьордом, смену приливов и отливов, и череду зеленых и красных огней, что управляет потоками людей и их машин.

Общество птиц подчинялось своим законам, в сущности, очень даже простым. Каждая ворона, какой бы разумной она ни казалось, обладала определенными свойствами характера. И эти свойства толкали ее к тем или иным поступкам. И ворона следовала этим толчкам, как траектория полета следует взмаху крыльев.

Взять, хотя бы Рагнара. Суть его была очень проста. Он считал, что все вокруг должно соответствовать его желаниям. Если что-то идет не так, нужно лишь найти виноватого и долбить его клювом до тех пор, пока ситуация не исправится. Из этой «сути» можно было сделать несколько выводов. Рагнар хотел, чтобы Альвиса убили, а Альвис остался в живых. Это, разумеется, требовало исправления. Главным виновником несправедливости был Гримнир. Но Рагнар не решался напасть на него, когда он был жив, а теперь это стало бессмысленно. Следующим в списке виновных стоял сам Альвис. Бить клювом следовало его.

Это заключение не было обидным или страшным. Оно было обычным следствием простых как мир законов. Рагнар убьет Альвиса, как только покончит с самыми неотложными делами – возьмет полагающийся ему по праву титул ярла. И именно ясность, с которой Альвис все это вдруг понял, развязала ему крылья.

Траекторию полета Рагнара предсказать было несложно, он редко выбирал окольные пути. Альвис подкараулил его на полдороги.

- Эй, Рагнар, - окликнул он своего врага, - куда ты так спешишь? Уж не на тинг ли? Может быть, ты считаешь, что там тебя изберут ярлом? Слышал я, что ты затаил зло на одного хилого вороненка, на смерть которого делал ставку. Все вокруг только и судачат о том, что ты побоялся его убить, когда Гримнир подарил ему защиту. Да ладно бы только тогда. Гримнир уже три дня как мертв, а ты все не поднимаешь свой клюв на эту малявку. Толи птенца боишься, толи собственной тени. Но ты лети на свой тинг. Верно, там все встретят тебя криками «Вот он наш ярл, Рагнар, Боящийся Птенцов».

Для Рагнара происходило что-то невозможное. Маленький хилый заморыш насмехался над ним. Это не лезло ни в какие ворота. Это требовало исправления здесь и сейчас. Мигом забыв и про тинг и про титул ярла, берсерк бросился на наглеца.
Альвис встретил своего противника на шпиле высокого здания, которое люди называли церковью святого Иакова. Он был выше в момент перепалки, так что, спрыгнув с крыши, он сложил крылья и быстро набрал неплохую скорость. И хотя Рагнар был сильнее, ему все никак не удавалось догнать обидчика.

Погоня уходила на юг, в район Старого порта. Людские корабли давно уже не заходили сюда, но между бывшими техническими зданиями  все еще тянулись тысячи проводов. Альвис умело проскальзывал между ними.
- Видимо знает эти места, - подумал Рагнар, - прятался здесь, гаденыш, от достойных ворон.
Провода бесили. Нет, «бесили» - неправильное слово, слишком мягкое. У Рагнара не получалось лететь в полную силу. Все время приходилось что-то облетать, и хвост Альвиса мелькал в нескольких метрах впереди, но оставался недоступен.
- На что он надеется? Даже если сейчас он и спрячется, завтра я приду с ребятами и переверну тут каждую пылинку!
Короткий прямой участок, Рагнар резко набирает скорость и уже представляет, как его клюв разрывает податливую плоть. Но появившийся, будто из ниоткуда, трансформатор заставляет его резко отпрянуть вправо.
- Нет уж, он не уйдет! Да он же никто в сравнении со мной. Старый порт спасет его?  Смешно! Нужно лишь еще чуть-чуть поднажать, и он в моих когтях.
Где-то там, среди сотен проводов, был один заветный. Еще месяц назад Альвис привязал к нему кусок веревки. Если подхватить эту веревку на полном ходу, провод начнет вытягиваться. Потом у тебя за спиной два провода сойдутся очень близко, так близко, как люди никогда не планировали. А дальше…

Ярл Гримнир слыл в юности мастером хитрых ловушек. Если он и правда попал в Бескрайние Небеса, то сейчас улыбнулся, наверное, глядя на спасенного им когда-то птенца. 

Про события тинга так рассказывают в саге о Альвисе.

На тинг собрались все знатные вороны Бергена. Все спорили о том, кому быть ярлом теперь, когда Гримнир мертв. У Рагнара было очень много сторонников.  Они подготовили для него самое высокое и видное место, чтобы он оттуда заявил о своих притязаниях. Но Рагнар все не появлялся. И вот в разгар тинга вместо Рагнара туда взлетел Альвис. Он сказал такие слова: «Отправляйтесь в Старый порт. Там лежит ваш Рагнар. Он выглядит так, будто его сжег своим взглядом Герольд».

Трудно себе представить, какой тут поднялся гвалт. А Альвис, как ни в чем не бывало, спрыгнул с крыши и повел всех желающих к Старому порту.
Вороны смотрели на Рагнара, сожженного заживо, а потом на Альвиса. А потом вновь на тело Рагнара. И страх в их глазах сказал вчерашнему заморышу главное. Он будет жить.


***
Хэлен почти не изменилась за десять лет, прошедших с их развода. Светлые волосы уложены во всю ту же безупречную прическу. Голубые глаза смотрят на собеседника с все тем же холодом. Удивительно, но и в ее отношениях с Торвальдом, казалось, ничего не изменилось. Они все также строились на одной незыблемой аксиоме. Хэлен лучше знала, как Торвальду следует поступить. О, разумеется, не только ему: и его коллегам тоже, и его студентам и даже кошке, что свернулась клубком на задней парте и иногда выныривает из своей полудремы, чтобы ухватить пару слов из лекции. Хэлен была такой еще в студенческие годы. Ничего не поменялось и теперь, когда она стала советником министра.

И нет, это не было высокомерием в обычном смысле этого слова. Она не считала себя лучше других. Хэлен отлично понимала, что каждый человек уникален и незаменим. Но наибольших успехов он добьется именно на том месте, на которая она, Хэлен, ему укажет. Она вполне была готова снисходить до тех, кто с этим не соглашался. В конце концов, не все же должны с первого слова понимать, что для них лучше всего. Если человек не верил ей сразу, она могла часами беседовать с ним,  убеждая, работая, чтобы изложить очевидное ей так, чтобы это стало понятно даже ребенку.

Она прекрасно понимала, что Торвальду будет некомфортно в тех дорогих ресторанах, в которых она общалась с обычными своими знакомыми. Она назначила встречу в университетском кафе, в котором не появлялась, наверное, с самого своего выпуска. Она не спешила с разговором. Первая чашка чая была выпита в тишине. Хэлен знала: мозгу ученого требуется время, чтобы закончить какую-то свою неведомую программу и обратить внимание на человека, который сидит напротив. Она начала разговор именно в этот момент, угадав его с точностью до секунды.  Но начала все равно издалека.

- Здравствуй, Тор. Рада тебя видеть. И рада, что ты опять работаешь над чем-то интересным и важным. По глазам вижу, это так. Не то, чтобы я в тебе сомневалась, но всегда приятней убедиться самой. Не расскажешь? Хотя бы то, что можно объяснить простому необразованному человеку.

В былые годы Торвальд незамедлительно бросился бы в объяснения. И Хэлен бы слушала. Она умела слушать. Чуть ли не единственная на всей земле она могла дослушать до конца бессвязный рассказ ученого о его недоделанной работе. Это-то и привлекало в ней Торвальда много-много лет назад. Хэлен была внимательной, задавала вопросы, запоминала каждую деталь. Это был ее стиль жизни. Она позволяла себе забыть то, о чем говорит собеседник только после того, как собеседник становился ей не нужен.
Но все же годы меняют даже таких людей как Торвальд Эриксон.

- Не над таким уж и важным, Хель. Работаю над тем, что прочитают три старика в двух институтах. Ты же пришла с какой-то целью. Давай не будет попусту тратить время советника нашего драгоценного министра.
- Что-то,  что прочитает сотня стариков с титулами академиков всех возможных академий мира. Но ты прав, я здесь по делу. К сожалению, я пришла просить тебя отложить твою работу. Ненадолго, месяца на четыре. Возникла ситуация, которой просто нельзя не воспользоваться. Тебе нужно прочитать цикл лекций в Гарварде. Не просто так, готовится большая программа обмена опытом по всему миру.
- Там соберут для тебя лучших студентов, Тор. Самых лучших. Ты увлечешь их своими идеями. Я знаю, ты это умеешь, по себе знаю. Ты соберешь такую команду, какой не только в Бергене, во всей Норвегии никогда не было.
- Поверь, я понимаю, что ты занимаешься чем-то важным. Я не прошу тебя бросить твою работу. Отложи ее на четыре месяца, законсервируй. Подумай сам, Тор, сколько здесь людей твоего уровня. Чандра твой? Ну, предположим. Но на этом все. Представь себе, что таких людей в Бергене двадцать, и подумай, какие у тебя у самого в этом случае будут возможности. Наука ведь коллективное явление, ты об этом знаешь не хуже меня.

Отложить Альвиса на четыре месяца, «законсервировать». Нет, теоретически это было возможно. Никто, разумеется, ничего подобного не делал. Но идеи у Торвальда были. Он оценивал свои шансы как пятьдесят на пятьдесят.  Пятьдесят на то, что вернувшись из Гарварда, он продолжит свою работу, как ни в чем не бывало, и столько же на то, что Альвис будет к этому времени безвозвратно потерян, умрет, забрав с собой всю свою память и знания.

- Ты сомневаешься, Тор, - продолжила Хелен, - я это вижу. Хорошо, ты не любишь принимать решения в спешке. Я созвонюсь с тобой завтра вечером, и мы еще раз все обсудим. Но тебе нужно принять решение за пять дней. Иначе нам придется найти кого-то еще. У бюрократии все же свои законы, что у научной, что у любой другой.
Хэлен слегка тронула Торвальда за руку.
- А теперь до встречи. Сейчас сумасшедшие время и мне нужна каждая свободная минута.

Возвращаясь к себе в лабораторию, Торвальд думал, что нужно принять это предложение. Хель права. Наука – коллективное явление. Он сам не уставал это повторять.

Эриксон решил, что ближайшие два дня потратит на консервацию Альвиса. Если все пойдет хотя бы условно хорошо, он возьмется за эти лекции. Вечером он уже предпринимал свои первые шаги. Те, которые выиграют скорее недели, чем месяцы, зато пока что почти безопасные.

А утром он вдруг понял, что едет в поезде в направлении Альвсфьорда, и его верный каяк лежит в походной сумке.  Он хотел позвонить Хэлен и объяснить ситуацию, но в поезде было слишком шумно, и как-то неловко было звонить советнику министра в таких условиях. Потом на причале была жуткая суета. А потом его телефон вдруг упал в воду, и Торвальд не стал об этом жалеть.
Он вернулся спустя шесть дней. Ровно через день после того, как срок, отведенный ему на раздумья, вышел. И когда он вернулся, в голове его был «Ключ».


***
Паром «Святая Мария» подходил к Осло, и тёмные слухи летели впереди него. Этот паром был известен и любим норвежскими воронами. Раз в три месяца он пресекал Атлантический океан и уходил к берегам далекой Америки. Раз в три месяца стаи храбрых ворон отправлялись на нем в «вик», в поход за добычей и славой. Там, на дальних берегах, жили птицы, чей язык был ни капли не похож на Норвежский Вороний. И нужно было проявить немалую храбрость и смекалку, чтобы небольшим числом напасть на чужаков именно в том месте, где они меньше всего ждут и где их богатства лежат почти без охраны, да так, чтобы обленившиеся от сытой жизни аборигены не успели ударить в ответ. Да, рискованно, но ведь вернуться с добычей – это больше чем богатство, это почет и слава по всей Норвегии.

И вот впервые за всю историю Осло на пароме «святая Мария» в город входила чужая стая. Издалека можно было слышать как чужие, неизвестные никому вороны перекликаются на своем непонятном языке. Значить это могло только одно: храбрые викинги, дети, братья и сестры жителей Осло убиты, а их корабль заняли враги, которые теперь уже сами шли убивать и грабить. И было их на «Марии» немало.
Альвис следил за паромом с ветки раскидистого дуба. Вновь, в очередной раз, смерть точила на него свой ледяной клюв, а ответить ей можно было лишь хитростью и удачей. Сможет ли колдун отвести беду? Но мысли его, возможно из-за старости, струились совсем в другую сторону. Перед глазами сами собой проплывали картины того, как все начиналось. Того самого памятного тинга в Бергене.

Одной за другой, Альвис заглядывал в глаза ворон и во всех видел страх. Да, Альвис выжил тогда, но он все равно не был рад этому страху. Вот перед ним стоит Браги. Огромный молодой самец. Вчера – правая рука Рагнара и заводила во всех играх и охотах. Альвис расправил крылья и полетел прямо на него. И Браги, этот свирепый и сильный воин, вдруг подался назад, стал каким-то маленьким жалким комочком серых перьев. Альвис резко обернулся на остальных, и соседние вороны как по команде отпрянули.

Альвис вспомнил, что тогда он говорил так:
- Еще вчера вы почитали меня мертвецом, а сейчас испугались одной моей тени. Мне не сложно прочитать ваши мысли. Вы шепчетесь про себя: «этот колдун убил нашего Рагнара, он как Герольд может сжигать своим взглядом», «Чего он хочет? Лучше покоримся ему, но сохраним свои жизни». Но некоторые из вас, кто мнит себя хитрецами, уже строят планы: «Но все же он не настоящий Герольд. Мы видели его спящим. Подчинимся ему теперь, но нападем и убьем во сне. Так мы избавимся от проклятого отродья». Бросьте. Я не желаю вам такой жизни. Я уйду из Бергена. Но перед этим я скажу вам: те, кто не боится меня, те, кто не желает жить рядом с этими трусами, уходите со мной!

Их была лишь горстка. Две жалких дюжины чудаков и бандитов, не умевших ужиться с сородичами. И каждый второй мечтал лишь об одном: выкрасть тайну Альвиса и убить колдуна его же оружием. Что же, он не прочь был поделиться своим секретом. Только был он другим, не тем, что ждали его спутники, хоть был в чем-то и более страшным.

Начинать приходилось с малого. С разбойничьих налетов и мелких стычек, где побеждали обычными методами да хитростью Альвиса. Нападали на всех и каждого, казалось, без всякого разбора. И хотя зачастую силы защищавшихся были больше, каждый раз Альвис изобретал новый способ выйти победителем. Потом выжившие после налета клялись отомстить колдуну. Его ненавидели, казалось, все от древних стариков до только что вылупившихся младенцев. И все же его стая росла, медленно, но неотвратимо. И никто не смел раскрыть клюв и задать колдуну вопрос, как он строит свои военные планы и в чем смысл всех этих драк. А смысл, на самом деле, был. Кровь должна была сплотить его соратников и наглухо отгородить их от остального мира. Во всей Норвегии не должно было остаться двора или общины, где приняли бы того, кто был однажды с Альвисом. Только после этого имело смысл продолжать.

А потом это время настало. И была ночь первого снега. Усевшись на дереве, посреди забытого всеми леса, Альвис говорил так:
- Слушайте, потому что сегодня особенная ночь. Нынче я буду говорить вам о Вороньей Башне.  Наши предки строили ее своими клювами и когтями и были убиты Герольдами за это. Те же, кто сейчас живет в городах, в довольстве и сытости, прокляли саму ее идею. Эти вороны трусливы, я доказал вам это в сотнях боев. Теперь же я скажу вам главное: мы – те, кто создаст новую Воронью Башню, истинную Башню, и не допустит ошибок наших предшественников.
Перепуганный клекот был ему ответом. Мысли так и метались в головах ворон. «Наш колдун свихнулся!», «Нужно тихонечко улететь, чтобы он не заметил», «Набросимся сейчас скопом и убьем безумца, пока он не навлек беду на всех нас». Альвис легко угадывал эти мысли. Но он не обращал на них внимания, просто ждал. Рано или поздно его вороны должны были понять все сами, в конце концов, все они были умны. Те, кого Альвис умными не считал, уже давно погибли в череде случайностей, которые на самом деле были не совсем случайны.  А оставшиеся уже могли принять правду. Им некуда лететь. На сотню миль вокруг нет двора, где их не ждала бы казнь. Без Альвиса удача отвернется, и они погибнут если не в первом, то во втором сражении. И когда последний из его спутников дошел до этой несложной мысли, Альвис продолжил.
- Я не глупец и не собираюсь сгорать в огне Герольдов. И все же прямо под вами сейчас находится то, что станет нашим фундаментом. Слетайте вниз и смотрите.

Внизу на земле лежали вороньи камни. Альвис придал им какую-то очень замысловатую и причудливую форму. Нет, они не стояли один на другом, они лежали рядом, но каждой вороне было видно: они составляют нечто целое, какой-то неведомый узор.
- Вам кажется, что камни просто лежат на земле? - усмехнулся Альвис, - Герольдам кажется также, я проверил это. И вы, и они ошиблись. Это не просто камни, каждый из них  наделен своим смыслом, что делает его руной – «камнем, несущим знания». И когда я складываю руны, я ставлю смысл одной из них на смысл другой. Точно так же, как делали с самими камнями наши предки.
- Смотрите, этот камень означает «ворона». А этот – «полет». Когда я складываю их, получается «летящая ворона».
Альвис оглядел свою стаю. Добрая сотня глаз смотрела на него непонимающе.
- Зачем это вам? Вы правда не поняли сами? Хорошо-хорошо, подскажу. Здесь, на этой поляне, в этой Башне лежат все знания обо всех ловушках, которые я когда-либо поставили. Если вы поймете ее, вы узнаете, как я убил Рагнара, узнаете, почему мы выигрывали в каждой из наших битв.

Неожиданно луна вышла из-за облаков и Альвис, задрав голову, взглянул на нее и зашелся безумным смехом.
- Если захотите тогда, вы сможете убить меня и стать мной!
Альвис очнулся от своих грез также внезапно, как и провалился в них. Паром был уже совсем близко. Черные тени разведчиков сновали вокруг него как стая мух. Скоро придется принять бой. Маленькая, как будто беззащитная община Альвиса выглядела для захватчиков лакомым куском.

Но, кажется, грезы принесли с собой новые идеи. И когда стая Альвиса нашла его, они увидели не жалкого старика, а коварного и безжалостного колдуна, у которого всегда есть план.

- Вы задумывались о том, что не обязательно знать наш язык, чтобы понимать руны? - спросил их Альвис, - как и реальные вещи, руны несут в себе смысл, который может понять любая ворона. Амброзия – есть Амброзия, дар – есть дар, а смерть – есть смерть, на каком бы языке вы ни говорили. Что я хочу этим сказать? Пока не важно. Вы же пришли узнать, что нам делать, и сейчас я объясню это вам.

Голос Альвиса вдруг окреп и стал похож на голоса легендарных конунгов прошлого. Ему трудно было не подчиниться.
- Соберите всю Амброзию, что есть у вас в одну кучу. Потом оставьте меня ненадолго с ней одного. А после мы принесем ее чужакам в дар. И не бойтесь отдавать нажитое. К вечеру каждый из вас будет вдвое богаче, чем был утром!

В саге о Альвисе говориться, что вороны неохотно расставались с сокровищами, полученными в кровавых стычках и грабежах. Но птицы все же послушались своего колдуна, потому что он никогда еще не обманывал их.  Когда чужаки приблизились к оставленной Амброзии, стая Альвиса попятилась и склонила головы в знак того, что уступает свое богатство захватчикам. Чужаки тут же начали делить добычу и многие из них проглотили по несколько кусков Амброзии. Но вдруг, в самый разгар пира они начали падать на землю и биться в ужасных судорогах. Жители Осло в это время слетелись на окрестные деревья посмотреть, что происходит, и все видели. Чужаки кричали, и крик их был похож на голос синицы, попавшей в пасть кошки, но только длился он долгие часы. Лишь когда солнце начало клониться к западу, захватчики умерли, и стало, наконец, тихо.

Говорят, смерть отведавших Амброзию Альвиса была настолько страшной, что, видя ее, никто не мог остаться равнодушным. Тех, кто стал ее свидетелем, охватил такой ужас, что они бежали, забыв даже свое имя. Остатки чужаков и жители Осло прятались вместе в самых глубоких щелях, бок о бок, забыв о различных языках. Спутники же Альвиса входили в опустевшие дома и временные жилища на «святой Марии» и вольны были брать безнаказанно любую вещь, которая им приглянется.

Поздно вечером, в алом свете заката, вороны Альвиса сидели на неприметной крыше в дальнем районе Осло и похвалялись награбленным. Альвис тогда так заговорил с ними:
- Надеюсь, многие из вас задали себе вопрос, «почему чужаки умерли, отведав наших богатств». Что же, сейчас время ответить вам: так произошло, потому что я облил Амброзию жидкостью из вот этого сосуда, - Альвис вдруг вытащил на свет странную канистру, облепленную яркими знаками, - я взял ее в людском жилище, определенном людском жилище. Но правильный вопрос другой: откуда я знал, где ее взять и как она подействует. Так вот, я увидел это в Вороньей Башне. Нет, не в той ее части, что сложил я сам. Я не знал этой хитрости раньше.

- Некоторые еще помнят Ульдис Мышеловку. Она стала одной из нас два года назад и через тринадцать месяцев погибла. Она умерла потому, что испила из такой же канистры. Смерть ее была столь же страшна как сегодняшняя смерть наших врагов. Но вместо того, чтобы орать, как последняя синица, умирая, она складывала руны. Она вложила в Башню все: где нашла эту жидкость, как ее хранят, и что чувствовала она перед смертью. И сейчас именно она принесла нам победу.

- Я хочу, чтобы это было для вас уроком. Чтобы вы добавили его к тем сокровищам, что взяли сегодня. Во многих дворах принят обычай: ворону признают своей лишь после того, как она покажет, что способна говорить. Так слушайте: разговор ворон, когда они обсуждают вкус украденной колбасы ничем не лучше чаячьих криков. Только та птица, чьи слова были услышаны и принесли пользу другим, может считаться вороной. А настоящей вороной будет лишь та, кто сложила свои знания из рун и добавила их в Воронью Башню.

- Если вы запомните этот урок, Башня будет расти. И однажды она станет так велика, что мы откроем секреты Герольдов, и убьем их. Мы будем править миром и делать все, что захотим. А любой, кто посмеет противиться нам, будь то чужак, зверь или человек, будет убит так же безжалостно, как строители Первой Башни!

***
- Нет, Альвис, ты был не только вороной…, - произнес Торвальд, когда последний зеленый огонек, означавший «живой» процессор в теле птицы сменился красным.

Сирена лаборатории взвыла, возвещая об окончательной и бесповоротной гибели Альвиса. Торвальд лишь лениво хлопнул рукой по большой красной кнопке, выключая сигнал. Теперь это было уже не важно. Память и знания Альвиса были изъяты из его нервной системы и хранились, неуязвимые, на трех различных серверах.
- Ты был не только вороной, ты был еще и человеком. Потому что я, человек, услышал твои слова и извлеку из них пользу. Я запишу их и сделаю так, что о них не смогут забыть.

Торвальд похоронил Альвиса вновь. В этот раз к Амброзии и Вороньим Рунам он добавил черновик своих исследований. Возможно, если в прошлый раз красные лучи мусороприемника не были благосклонны к птице, сейчас они изменят свое решение, узнав о том, что Альвис принес человечеству. И, казалось бы, это был конец. Больше, чем десять лет труда и мечтаний завершались в этот момент.

Но нет, это был еще не конец. Оставалось самое главное. Когда-то давно, в начале своей работы, Торвальд отталкивался от известных законов и понятий, созданных еще во времена проекта Герольд. После понятия оказались неточны, а законы обрастали исключениями. Торвальд придумывал новые, а потом еще более новые. Спустя десять лет записи Торвальда не смог бы понять ни один другой ученый. Теперь пришло время вернуться к истокам, перевести новые термины на старый язык. Нужно было сделать так, чтобы результаты Торвальда стали понятны тем, кто захочет их прочитать. Нужно было положить камень на камень.