Он навсегда остался молодым

                Бессмертный полк! О вас этот рассказ,
                Погибшие солдаты не дают  покоя,
                Они как будто смотрят на меня сейчас
                И шепчут, расскажи, как не вернулся я из боя.

   Богат наш Алтай, и степной, и горный. Богат и полями, лесами,
озёрами, реками. А сколько здесь зверья, рыбы, разных полезных
ископаемых. И всё это хотел забрать и испоганить проклятый
фашист. И встал на защиту родимой земли русский солдат из
сибирской Ново- Покровки Иван Лудцев…
    Река Ануй, что на Алтае, конечно, не  Волга, не Енисей, но
поилица и кормилица. Она не такая уж и маленькая: и в горах
несёт свои воды, и в горных районах, да и степь захватила.
И по её берегам издавна селились люди, строили деревни и сёла.
     Ново – Покровка – одна из таких деревень. Перед войной –
крепкий колхоз « Большевик». Доходы не ахти, но жить можно.
Работа у всех, рыбалка опять же, грибы, ягоды, скотина в
хозяйстве домашнем кой-какая. Налоги , чего греха таить. Не
малые. Но народ терпеливый, трудился и…пел, да как ещё пел,
и песни не простые, а казачьи. Почему казачьи? А казаков жило
не мало в Ново- Покровке. И жила в этой деревне семья Лудцевых.
 Семья, как семья. Хозяин с хозяйкой и трое детей – две девчонки
и сыночек Ванюшка. Хорошие были помощники у мамки они.
И дома управлялись, а когда нужда- и в поле, и на ферме помогали.
Жизнь тогда была такая. Так я больше о Ванюшке буду. Почему?
А поймёте из дальнейшего. Парнишка весёлый был, кой-когда
озорничал, дак как без этого, парнишка он и есть парнишка.
Да и что в этом плохого. Я и сам тихоней не очень люблю. Да.
Однажды сорванец так сестру Веру напугал, что она до сих пор
помнит, а ведь ей 94-ый годок тикает. Шла она с танцулек, а он
возьми. А он возьми да гаркни из-за кустов. Сердчишко от
испуга чуть из груди не выскочило. Так заорала, что мать из избы
выскочила спасать дитятю  от бандитов. Шутник какой выискался.
      Но работяга был- не отнимешь. Послал как-то бригадир возить
семечки, а отроку –то всего двенадцать годков стукнуло.
Ну приказали, и поехал. Попробуй откажись. Почему семечки?
А в колхозе масло подсолнечное давили. Да. Так вот везёт  он
эти самые семечки, колесо возьми да подломись, спицы вылетели.
Надо колесо снимать, Ну где силёнок-то взять? Годков-то кот
наплакал, всего двенадцать. А что делать, Вокруг ни души, одна
степь. Давай пацан натужиться. Кое-как тяжеленную телегу
поднял да заменил спицы. Один! Спину-то и сорвал. Долго потом
маялся. Это я к чему? Да к тому, что в жизни всё взаимосвязано:
весёлое и грустное – всегда рядом идут.
     А сестер- и Веру, и Евдокию  -Иван крепко любил, всегда за
них заступался. Попадётся в руки конфетка, никогда сам не
съест, отдаст им. Вот поэтому братик и помнится до сих пор.
       Жить бы да жить людям Покровки, да не тут-то было.
Времена тревожные суровые, одним словом – Сталинские. Везде
чудились и искались « враги народа». Нашлись они и в их местах.
В марте 37-го нагрянули в Покровку нкавэдешники. Забрали_
сразу пятнадцать  человек и пешком угнали прямиком в Бийск.
Мужика Федюнина, который что-то сказал  конвойным, на месте
расстреляли. Притихла, затаилась деревня...
   …Бабий плач и не по-детски серьёзные и отрешённые глаза
ребятишек. Люди перешёптывались: - За что их? Каки таки
враги? Егор всю жизнь здесь жил, трое ребятёшек, всегда власть
поддёррживал и враг? Загибы тут какито, не иначе.
Их тут же осаживали: - Чего орёте, хотите ишё беды?  Власть
разберётся. Ага , разберётся, Лудциху из колхоза исключили,
как жену «врага народа». Хоть бери верёвку, да в петлю.
Это тогда называлось «волчьим билетом». Кроме колхоза работы
в деревне нет. Чем кормить детей?
   Да не может быть того, чтобы сразу пятнадцать «врагов народа»
в Ново-Покровке!?
Народ в России сердобольный. Смотрят на Ольгу Денисовну, как
она мается, потребовали от председателя колхоза собрать срочно
собрание, на котором порешили восстановить Денисовну в колхозе.
     Не стало былого веселья у людей. Все ждали вестей из Бийска.
Чем там закончится дело с арестованными. Мать Ивана наведалась
в город, прихватив мужу сапоги, подтаивать на дворе стало.
Можете представить- больше ста двадцати километров пешком?
Нам, сегодняшним, это трудно понять…
    Повидала Ольга Денисовна своего супруга Егора Петровича
в арестантской. Кожа да кости и шёл, держась за стенку, толи,
а может так правды добивались,нкавэдешники умели это делать.
     Ушла плача Денисовна в свою Покровку.
Скоро стало известно, что отправили Егора на Дальний Восток.
Ах, ты судьба, судьба… Пришло письмецо из мест заключения:
«Жив, здоров. Некоторые мужики выписывают сюда семьи для
поселения. Ваш всегда Егор».
А потом весточка о том, что их отправляют на Колыму. И всё.
С тех пор о Егоре ни слуху, ни духу. Однажды наведывался мужик
в Покровку, который отбывал срок на Колыме, понарассказывал,
волосы дыбом. Не выполнишь дневную норму, могут запросто
пристрелить.
Частенько подойдёт Денисовна к окошку и смотрит окаменело,
смотрит на дорогу… Ванюшка; «Мам, ты чё, ты чё?». А она:
«А вдруг, сынок, отец идёт», - и молча закроет лицо платком.
      И потянулись тяжёлые трудовые деревенские дни. Какая уж
тут у Ивана учёба, мамке надо помогать семью кормить. А тут
вон и 41-ый год. Немец напал на страну. И страшно, и голодно.
Самим есть нечего , и фронт кормить надо. Кисеты шили опять же,
варежки вязали, картошку резали, сушили и тоже на фронт.
В общем всем тяжело и плохо. А тут и похоронки пошли, не до
веселья. В семье Лудцевых тоже тревога: скоро, ох, скоро и Ване
воевать идти.
   Всё равно как-то неожиданно принесли повестку из военкомата.
Собирайся солдат на фронт. Собрался, долго ли. Ан нет – отсрочка:
отец сидел в тюрьме. Денисовна, конечно, рада, что не берут Ваню.
Да рано радовалась, пришла вторая повестка. Но снова не взяли.
Это выматывало ещё хуже, взяли бы уже наконец.
    А вот она и третья повестка. Тут уже всё окончательно решилось:
всё , на войну. И был это 43-ий год. Зима. Провожали Ивана все,
кто мог до самой Сопатой. Гора такая есть за Покровкой.
Провожались и прощались всегда здесь. Ясное дело, слёз было
немало, от того и Сопатая.
   А тут ещё Иван такое выдал, взял да как споёт:
                Думал, думал,  не  забреют,
                Думал,  мать  не   заревёт,
                За  ворота  вышел  я-
                Заревела  вся   семья.
Кто же после этих слов не заревёт…
И ведь как чувствовал, что не вернётся. Наклонился к матери
и как-то потерянно сказал; « Мамка, пришлют на меня похоронку».
Обнял сестрёнок, поклонился всем. И повезли их болезных прямо
в город Бийск, на «железку».
    Конечно, не сразу повезли их на фронт. Подержали в Бийске,
ещё раз медосмотр, потом опять же формировали кого куда
направить. И опять Денисовна успела два раза сполкать в город,
как когда-то к мужу , теперь к сыночку. Саночки,  на них еду
кой-какую и пешком в город. Многострадальные русские
женщины, сколько же выпало на вашу долю…
   Они, кажется, двужильные: их жизнь бьёт, мотает, а они ни за что
не сдаются. Как не вспомнить Некрасова –«коня на скаку остановит,, в горящую избу войдёт».
   Этот путь в Бийск она проделала дважды. Первый раз повезло;
увидела она свою кровиночку. Вытянулся как-то сразу и
худющий, худющий. Во второй раз увидеться не удалось.
С военным начальством не поспоришь , да и не было в городе
мобилизованных. На сердце у Денисовны было тяжко-тяжко.
Солдаты, которых она встречала, протягивали украдкой, кто
кружку с ложкой, кто миску, мол, мать возьми, да дай хоть
что-нибудь червячка заморить.
    А скоро пришло и первое письмецо с фронта: «Воюю на
Украинском фронте. Служу пулемётчиком. Пулемёт мой чётко
стреляет и точно в цель.» И следом открытка, много слов
замарано чернилами. Военная цензура зорко следила, чтобы
с фронта не писали что-нибудь не положенное. В открытке-то
и оказалось всего несколько слов; «Идём во вторичный бой. Буду
жив, напишу». Больше писем от Ивана не было.
    Дядька Иванов давай запросы писать, обращаться в военкомат.
Пришёл, наконец, ответ» Иван Егорович Лудцев ранен, находится
в госпитале» .Про госпиталь так и не смогли ничего узнать.
Вспоминаются слова из стихотворения, которое я написал
своему отцу – тоже солдату Бессмертного полка:
        А дальше за Уралом медсанбат,
        И опостылевший  больничный запах,
         Горька твоя судьба, солдат,
         Но и в бреду ты продолжал идти на Запад.
  …И ни слуху больше, ни духу о солдате Ванюшке из Покровки.
Толи помер в госпитале, толи пал в бою, кто знает? Куда только
не обращались, бесполезно…Где же ты упокоился, солдат?
      Мы приехали в Ново-Покровку летним солнечным днём.
Раньше-то она была велика, тянулась на пять километров.
Сейчас как-то под усохла и не видно, что жизнь здесь весёлая
и замечательная. Но очень обрадовало – люди помнят своих
земляков, что отдали жизнь за мир над головой.
    Возле Дома культуры- мемориал боевой Славы. На гранитной
плите золотом фамилии фронтовиков. О, Боже мой! Считаю,
больше 150 имён! Это только из Ново-Покровки. С нами вместе
сестра Ивана – Вера Егоровна. Смотрит внимательно, шевеля
губами вчитывается в имена. Это её земляки, многих из них
она знала, жили-то бок о бок. Доходит до фамилии брата и слёзы
текут по щекам. А губы беззвучно шепчут: -«Братик, Ванечка,
ты прости нас за всё. Никого уже почти Лудцевых и не осталось.
Я вот с бадиками  потихоньку мотыляюсь по белому свету.
Живу с твоей племянницей Наташей , дай ей Бог здоровья.
Ванечка! Ты не бойся, помним мы тебя, помним. Я по тебе часто
молитву читаю. Жалко вот, что ни одной твоей фотографии у меня
нет. Дак я тебя и так помню. Это мне десятый десяток шагает,
а тебе и сегодня восемнадцать. Ты прости нас, кто живой.»
   Возвращаемся в Барнаул, путь не близкий. Говорить ни  о чём
не хочется, на душе грустно. Сколько я видел таких мемориалов
в своей жизни, много. И всегда испытываешь не только боль,
но и чувство гордости и сыновьей признательности к солддатам
Бессмертного полка.
        Я памятник бы каждому поставил,
         Или о каждом книгу написал,
          Всем, кто родимый дом оставил
           И Русь святую от врага спасал.
Вечная вам слава и память благодарных потомков!