Вечера у бабушки Кулины

                По мотивам рассказов Анны Корнеевой.
                Фото из архива Анны Корнеевой.
  Родилась и выросла я в лесном поселке с привлекающем внимание названием Свеженькая. Поселок возник при строительстве железной дороги Кустаревка – Вернадовка в конце 19-го века. Большой вклад в строительство внесли земле- и лесовладельцы братья князья Гагарины и Нарышкин.
Земли князей Гагариных находились территориально в Спасском уезде Тамбовской губернии, а Нарышкина в Шацком уезде той же губернии. В районе нашего поселка их земли граничили. При строительстве возникали станционные поселки Свеженькая, Известь, Выша… Названия давались по имени речек или каким-то достопримечательностям. Старожилы нашего поселка еще помнили родник с названием Свеженький со сгнившим срубом… Другие варианты названия поселка выглядят не естественно и неправдоподобно.
В поселке находилось до революции два лесхоза, принадлежащие вышеназванным собственникам. Одно из них, Гагаринское, называлось Бутским, по имени расположенного в 15 километрах села Салтыковы Буты. Название Нарышкинской части не сохранилось. Но изначально поселок территориально принадлежал двум разным уездам. Населяли его выходцы из окружающих деревень и мордва-мокша из мордовских сел.
Бабушка рассказывала, что она была в числе первых жителей поселка. После революции поселок также остался закреплен за двумя районами разных областей. Только уже одна часть была на Рязанщине, а вторая во вновь образованной Мордовии.
   Дом моей бабушки Акулины находился на рязанской территории поселка у соснового бора, за ее домом начинался своего рода микрорайон под названием Корчевка. Видимо, строились новопоселенцы на раскорчеванном от деревьев месте.
    Домик был невысокий, с большим завалинком. Завалинком называли насыпь вокруг стен дома из утепляющих материалов на зимнее время. Обычно это была сухая земля. А у нас иголки хвойных деревьев. Помню, как по весне мы его освобождали от сосновых иголок. Бабушка с осени носила из бора эти иголки мешками, а весной их закапывала в борозды на огороде. Домик ее стоял на пригорке. Видимо, поэтому в избе всегда было очень уютно и светло. А огородик был в низине, в водоотводящих канавах чуть ли не до конца лета вода стояла. Так вот бабушка эти канавы с весны засыпала сосновыми иголками и опилками, а вдоль и поперек огорода выкапывала новые канавы. Вот такая была у нее на участке мелиорация. Наверное, поэтому земля была на огороде легкая, черная и плодородная. Помидоры были как на картинке: розовые, красные, желтые... Крупные и сахаристые...
В те времена родились они не у каждого и вызревали не каждый год. Потому что о пленке и понятия не было. А климат наш был не для теплолюбивых культур. Но у особо одаренных огородников успех был почти всегда.
Рядом жила многодетная мордовская семья, ребятишек полон дом. Рассказывают, как в детстве воровала соседская ребятня у бабушки помидоры, просовывая через городьбу свои тоненькие ручки. Однажды бабушка увидела это «безобразие», всплеснула руками, набрала полон фартук помидоров, и принесла соседям с возмущением о том, что они же могут свои ручки ободрать. Мол, разве ей жалко помидоров, приходите через калитку, я всегда вас угощу. Бабушка была мудрой женщиной…
И надо сказать, что соседняя детвора обожала мою бабушку за ее веселый нрав, за шутки и прибаутки, за душевную щедрость. До сих мои подружки пишут о ней с теплотой и благодарностью. И даже ухаживают за ее могилкой, как за родной в редкие свои приезды на малую родину.
 Как благодарна моим землякам за светлую память о близком мне человеке!!!
Очень впечатляло меня внутреннее убранство жилища бабушки. Снаружи домик был неказистым, хотя и пятистенным. Крылечко было низеньким и маленьким. Но как только входила в сени, сразу попадала в атмосферу необычного уюта. В темных сенях пахло, в зависимости от времени года, то травами, то моченой клюквой, солеными грибами, квасом... А в самом доме всегда пахло печеным, хлебом и пышками. Убранство первой половины дома было нехитрое: от входа вдоль стены до самой русской печи стояла узенькая кровать, типа топчана, убранная всегда очень аккуратно лоскутным покрывалом. На стене, у кровати небольшой лоскутный коврик с примитивным сюжетом из лоскутов же. Но тогда он мне казался шедевром: засыпая на этой кроватке, рассматривала фигурки девочки и кошки.... Матрас на кровати был набит свежим и чудесно пахнущим сеном.
В левом углу располагалась Божница с образами и висела лампада. Под образами стоял большой стол, за которым мы трапезничали. Эта часть дома была разделена перегородкой, на которой висели ходики с гирей. За ситцевой занавеской находилась печь, у которой стояли ухваты, кочерга. На лавке стояли ведра с водой и всегда накрытыми деревянными кружками. Бабушка говорила, что не сеянная мука и не накрытая вода у нечисти первая еда. Требовала от нас порядка, который был принят у нее. В каждом из отсеков избы, так она называла первую половину дома, было по маленькому окошку. Поэтому здесь было не очень светло.
   Зато в другой половине дома, бабушка называла ее передней, была настоящая светелка. Три больших окна с белыми вышитыми занавесками выходили на юг и запад, поэтому комната почти всегда была залита светом. Здесь находились три кровати, всегда очень аккуратно забранные тканевыми одеялами, обрамленные кружевными подзорами, со взбитыми подушками. Две кровати были деревянными, одна металлическая. Матрац на   одной кровати, которая стояла за голландкой, также был набит ароматным сеном. Видимо, поэтому воздух был в комнате всегда чистым и наполнен особым уютом. Напротив двери висело зеркало, обрамленное вышитым полотенцем. В левом углу опять же образа и под ними стол накрытый кружевной скатертью. Стены в доме были бревенчатыми и только около самой широкой кровати стена была обклеена газетами и журналами. Бабушка постоянно обновляла газеты. Помню, прихожу к ней однажды, а она ведет показать мне якобы мой портрет на стене. Я вижу портрет из журнала Полы Раксы. В то время все девочки хотели быть на нее похожи, шел как раз фильм «четыре танкиста и собака». Естественно, для меня это было лучшим комплиментом...
Бабушка же ни телевизора не смотрела, ни радио не слушала, электричество тоже принципиально не проводила. Еще даже в старости не разрешала красить пол. Все было натуральным. Из мебели два стола, лавки, табуреты, кровати и три сундука. На сундуках были лоскутные покрывала. Это моя мама шила такие коврики, она называла их рыбьей чешуей. Это когда маленькие кусочки ткани нашивались на холст, один ряд этих тряпочек накладывался на другой и получалось махровое покрывало. На полу были постелены половики. Под потолком на крючках висели керосиновые лампы. Одна лампа с ручкой всегда стояла на подоконнике в избе, а с наступлением темноты перемещалась на стол.
Помню, как бабушка выстраивала нас, внуков, в очередь, после того как мы  убирались в доме или помогали на огороде. Ставила низенький табурет и по очереди выдавала нам премии в виде гостинцев, у нее на такой случай всегда было что-то приготовлено. Но премию надо было еще заслужить...Мы по очереди вставали на табурет и рассказывали стихи, или отгадывали загадки. Самый смышленый "награждался" дополнительно. Стихов, загадок, нескладух бабушка знала большое количество. Помню, как совсем маленькими бабушка нас учила стиху "Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой» ...
Еще бабушка любила устраивать "состязания" между внуками. Всегда поощряла смекалку и сноровку. Помню, мы были совсем еще зелеными, но в наши обязанности входило помогать в посильной нам домашней работе. Мыли полы, подметали у дома, там всегда был порядок, трудились на огороде.... С козой лучше всего справлялась моя сестра. Однажды бабушка поручила отмыть черенки у ухватов и кочерги, вручила каждому по "орудию" и стала наблюдать за нами. Помню, что все мокрой тряпкой двигали вниз-вверх по черенку, разбрызгивая воду в разные стороны, а я отжала тряпку, прижала ее вокруг черенка и ловко оттирала  вдоль. Бабушка сразу это заметила, похвалила и сказала, чтобы все учились у меня. Гордости моей не было предела. Тем более, что и здесь дополнительные "премиальные " тоже стимулировали нас.
 А длинными зимними вечерами у бабушки вечерами собирались соседки и рассказывали разные страшные истории, которые помню до сих пор. Пахло керосиновой лампой, лица становились таинственными, а на стенах появлялись тени... Я обычно с печи наблюдала за всеми и слушала, а потом долго не могла заснуть, не в пример моей младшей сестренке.Сейчас вспоминаю их с улыбкой, а тогда кровь в жилах стыла, уснуть не могла, страшно было в туалет выходить, который был на улице... Бабушка в это время или на самопряхе пряла, или носки вязала. Она вязала их на продажу и выносила к Вернадовскому поезду, проходившем через станцию раз в сутки. Носки эти пар по десять висели на перекладине под потолком. Сама же бабушка никогда и никого не боялась. Говорила, что с крестом и с молитвой нас никакой враг не возьмет. До сих пор помню молитвы, которым она нас учила. А еще бабушка всегда говорила, что никогда нельзя людям делать того, чего себе не желаешь.
Вот такая была моя бабушка. Звали мы её бабушкой Кулиной. Строгая и добрая, мудрая, веселая и даже озорная. Даже в преклонном возрасте на святках нарядившись в костюм маскарадный, ходила по соседям, людей потешить и себя порадовать.
Еще помню, что маленький сундук у бабушки был полностью забит костюмами для святок. И соседки приходили к ней рядиться. Там были костюмы: цыганки, и почему-то вся юбка была расшита пробками от бутылок; костюм черта с рожками и хвостом; маска медведя с вывернутым тулупом. А в одном сундуке бабушка бережно хранила народный русский костюм.
Из приходивших к бабушке подруг вспоминается мне тетя Нюра Юдина, маленькая худенькая женщина. Она была мастерица рассказывать разные истории и местные новости. У нее был ярко выраженный крутовский говор. Еще помню Рябинкину, кажется тоже Нюра, она приходила часто в черной плюшевой жакетке.
У бабушки почти всегда жили квартирантки, как она их называла -школьницы. Наблюдая за ними, хозяйка удивлялась их памяти. Сокрушалась о том, как же можно столько учить? Ведь стихи такие хорошие и легко запоминаются. Потом декламировала нам, будучи совсем неграмотной, стихи Пушкина, Лермонтова, отрывки из Евгения Онегина и даже Маяковского.
Могла баба Акулина и сама сложить стишок. Могла и высмеять таким стишком кого-либо. Помню, поссорившись серьезно с моей мамой, сильно обиделась и вернула её подарки. А соседке надиктовала письмо, поскольку сама грамоты так и не освоила. И были в том письме такие строки:
-Не нужны мне твои юбки строчены…
Буду носить те, за которые самой плочено…
Вот такие штрихи остались у меня в памяти о моей бабушке Акулине.
Вечная ей память…
А те страшные истории из рассказов бабушки с её зимних посиделок я попытаюсь передать…