Дизельная Леди

Это было летом. Где-то на окраине безымянного города.

Воздух сочился зноем, как насмотревшаяся клипов Робби Уильямса малолетка. Рычали машины. Плавился асфальт.

В то время я уже был свободным художником – писал обо всем, что сочту нужным, и впаривал это разным газетенкам по приемлемой цене, включавшей дорожные расходы. Работа в высшей степени творческая - даже выбор темы для будущего материала в ней был спонтанным. Всем этим редакторам а-ля «back in USSR» я казался эдаким Хэммингуэем на выезде, пока не приходилось отчислять мне «пиастры». Ни переводам, ни интернет-деньгам я не доверял – только наличка. Причем оплата сразу по факту написания статьи, а не после «выхода в эфир».

Итак, в жаркий июльский день энного года передо мной стоял нелегкий выбор: посетить собрание филателистов-любителей либо написать про местный чемпионат по гонкам. Как ни странно, я выбрал последнее.

Гонки проходили на территории заброшенного аэропорта (на окраинах энного города, ясен пень). Случайный дальнобойщик любезно доставил меня поближе к нему, но предупредил, что до места придется идти еще несколько километров. Судя по ржавым пивным банкам, вросшим в землю уже наполовину, это самое место не жаловали даже малолетние наркоманы. А ведь в здешних полях наверняка было полно галлюциногенных грибов!..

Какое-то время я просто брел по обочине. Дорогу все равно не у кого было спросить, да и вела она только в один конец. Я лишь улыбнулся такой иронии: вся моя жизнь сводилась к неровной полосе пути под ногами, и декорациям, что менялись вокруг.

Солнце сидело себе наверху, как приклеенное. Час ты шел или 10 минут – не имело значения. Может я вообще стоял на месте, ведь ничего так и не происходило. Некстати захотелось пить. А потом я вспомнил еще, что с утра ничего не ел.

Короче, класс! Неделя состоит из семи дней, и шесть из них опасно похожи друг на друга, как ублюдки у шелудивой суки. Я раз за разом влипаю в дерьмовые ситуации. И никак не пытаюсь себе помочь…

Когда вдалеке послышался рев моторов, мои ноги вели себя как две разваренные макаронины. Хотелось рухнуть куда-нибудь в тень, но кругом была только дорога и сплошная открытая местность.

Через гребаную вечность впереди замаячил кордон. Странные люди в касках и с автоматами. Диалог получился настолько дебильным, что напомнил мне сцены из фильмов Дэвида Линча:

– Который час? – поинтересовался у меня дистрофик в очках на пол-лица. Он жевал травинку и смотрел вдаль.

– До закрытия рановато, – пошутил я. – Солнце еще высоко!

– Смотря для чьего закрытия, – тихо сказал другой. Он был невысокого роста, и не выпускал из рук оружия. – Что ты здесь забыл?

– Ну не грибы же пришел собирать! – ляпнул я со злости. А зря: сначала надо было подумать… После этой моей реплики они навострили уши, и уже видели во мне только врага коммунистической (или какой там у них курс?) молодежи.

– Выложи все из карманов, – отчеканил низкий. – Вещи сложи на стол.

Я не собирался ничего показывать, но вдруг за моей спиной лязгнул затвор, и выбора больше не оставалось. На казенный стол школьного типа посыпались потенциальные «вещдоки» из дырявых карманов одежды и моей походной сумки. Легавые напряженно таращились на каждый новый предмет, будь то «зеркалка» Canon, диктофон или блокнот. Особое их внимание привлекла авторучка Parker, подаренная мне матерью.

– Что это? – снова спросил низкий.

– Ручка, – ответил я. Творивший вокруг абсурд больше не вызывал во мне удивления.

Пустынная дорога. Кругом ни души. Посредине стоит терминал, как в аэропорту. И два упыря в погонах шмонают усталого журналиста… Это же дичь! Так не бывает! Если бы сейчас неизвестно откуда вдруг появилась съемочная группа в полном составе, я и бровью бы не повел.

Легавые долгое время рассматривали «автоматическое перо», чего-то хихикали себе под нос и тихо переговаривались.

– Что тебе здесь надо? – спросил вдруг очкастый.

– Отправляюсь на чемпионат по гонкам, чтобы сделать оперативный репортаж, – с улыбкой проговорил я, сделав упор на слове «оперативный». Может хоть это их проймет.

– А пропуск есть? Это закрытая территория.

– Я журналист. Вон мое удостоверение. Я сказал, что приеду. Все меня знают.

Теперь улыбался уже низкий:

– А мы не знаем. И вообще, туда нельзя без пропуска. Там еще три кордона, и на каждом обязательно предъявлять документ. Так что, молодой человек, в проходе отказано!

Вот так поворот! Ненавижу легавых!

Посмотрев в их непроницаемые рожи, я понял, что ничего больше здесь не добьюсь, и стал медленно рассовывать свой скарб по карманам. Солнце с наслаждением поджаривало меня, отчего мысли ворочались слабо. Но позорно отступать я не собирался. Потому и свернул с дороги в «чисто поле». Думал, пройдусь для вида, по «ничейной земле», и снова вырулю на трассу. Может, их единственная фурашечная мозговая извилина ничего и не заметит.

Меня догнали минут через десять. На зеленом мотоцикле марки Kawasaki. Я уже приготовился драпать к перелеску. Оказалось, напрасно. Это были не мусора.

– Ты на драги посмотреть собрался? – спросила фигура в шлеме-черепе.

– Да, только меня легавые завернули…

– Они всех заворачивают, суки. Который год одна и та же история… Никто этой дорогой уже и не ходит.

Я почуял неладное. Даже нос зачесался. Ситуация из забавного квеста стремительно оборачивалась тухлой подставой. Но выбор у меня, один хрен, был невелик.

– Как же вы туда добираетесь? – спросил я.

– Есть окольные тропы… Залезай.

Ненавижу сраные «спортачи». Они всегда смущали меня своими крошечными размерами.

Своим тоненьким звуком мотора, напоминающим писк комара, которому прищемили его хозяйство. Своим цветастым окрасом, якобы компенсирующим отсутствие яиц у данного агрегата. Поэтому и люди, что выбрали ТАКОЕ средство передвижения, и щеголявшие ЭТИМ, доверия мне не внушали. А за время этой поездки я понял, почему.

Изо всех сил пытаясь усидеть на крохотном пятаке пассажирского сидения, я чувствовал, как эта тварь подскакивает на каждой кочке. Чем дольше мотоцикл гудел, как шмель, заторчавший от бензина, тем сильнее крепло во мне желание придушить его владельца. Но я никак не мог закрепиться на своем месте: то жопа соскальзывала, то ноги. А между тем злосчастный «спортач» неся к неведомой цели.

Когда эта тварь измотала меня настолько, что я был готов разжать руки и рухнуть на скорости в некошеную траву, мой проводник вдруг остановился.

– Ты что, мысли читаешь? – прохрипел я.

– Мысли? Ты о чем? Приехали просто…

Парень указал на дыру в заборе, аккуратно прорезанную слесарными ножницами. Я попытался самостоятельно сползти с зеленой пластиковой ящерицы, но вместо этого тяжело шлепнулся в грязь. Что называется, утвердился на земле, мать ее.

Проводник обернулся на меня. Похоже, ситуация его удивляла. Он не доверял мне – это было очевидно. Я, со своей стороны тоже не испытывал к этому представителю гарцующей молодежи теплых чувств.

Мой взгляд уперся в защитное стекло его шлема. Хоть и матовое, оно хорошо отражало. Боги, ну и видок был у меня! Работник пера! Служитель Полигимнии и Каллиопы! Я бы с таким типом даже шкалик водяры раздавить побрезговал бы…

Я пролез в дыру, пытаясь не зацепиться за острые края проволоки. Парнишка в шлеме-черепе за мной не последовал. Тоненько взвизгнул моторчик пластмассовой «стрекозы», и он яркой кляксой расплылся на пыльном холсте луговой панорамы. Дальше я пошел один.

Тропка была узенькой. Кругом торчали елки, заслоняя свет широкими ветками. Под ними было темно, но о долгожданной прохладе не было и речи. Всю дорогу кругом вялились пустые сигаретные пачки, использованные презервативы, лежали, припорошенные газетной бумагой кучки говна – застарелые и совсем свежие. От них-то и валил такой смрад, что в знойный июльский полдень заставил меня пожалеть о своем выборе. Зато когда ненавистные деревья, наконец, расступились, я увидел зрелище настолько невероятное, насколько и нелепое…

На залитой солнцем арене из потрескавшегося бетона вырос настоящий палаточный городок, с шатрами и флагами, как во времена рыцарских турниров. Вместо герольдов, правда, было электронное табло, а взамен рыцарей горделивые гонщики рассекали на своих драгах. Толпы людей заполонили трибуны: деревянные лавки, составленные одна на другую, могли рухнуть в любой момент. Но публика этого словно и не замечала. Люди кричали, что было сил, в ответ на каждую реплику, доносившуюся со сцены. Там на арене, разделенной на две равные полосы, носились болиды, пробуя силы в квалификационных заездах. И конечно, сверху нещадно палило солнце, как по заказу нагнетая общее безумие. Я без сомнений ринулся в него.

Первейшей моей мыслью, едва я ступил на «землю обетованную», было утоление жажды. Причем люди старательно избегали палатки с водой – там даже продавец отсутствовал. Зато очередь у рядом стоявшего лотка растянулась метров на триста.

Оказалось, там продавали пиво, причем полный бокал предлагался по цене, в три раза меньшей, чем за пол-литра газировки. Я всей душой понимал страждущих пива, но ждать ТАК долго физически не мог, а потому воспользовался служебным положением, и влез без очереди. Мое хамство удалось настолько блистательно, что заказать всего один бокал на глазах у всех значило признаться публике в неуважении. Я купил себе четыре.

На променад по технопарку я отважился, когда моя жажда показательно издохла, уничтожив, в свою очередь, весь мой внезапный запас пива. Вертухай на входе слишком долго изучал мое имя, а потом искал его в списке аккредитованных. Я хотел посоветовать ему снять темные очки, чтобы ускорить процесс, но потом понял, что мужик в стельку пьян, и вообще раздумал с ним говорить. Как показывает практика – себе дороже.

Внутри я увидел много интересного. Разодетые в защитные комбинезоны гонщики демонстративно вышагивали возле своих болидов. Их тачки поражали крикливой расцветкой и футуристичными формами. Некоторые были без стеклопластиковых кожухов – механики сновали кругом с разводными ключами, доводя моторы до состояния исключительного. На путях к трассам проносилось множество причудливых машин, какие только может породить автоиндустрия.

Особенно мне понравились две: «горбатая» Tatra времен Чехословацкого кризиса, и любимый гоночный болид Америки, Shelby Cobra 50-го года выпуска. Их пилоты были под стать своим тачкам. Один, тот что на трехглазом «членовозе», был высок и чрезвычайно тощ, с усиками на бледном лице а-ля Адольф. Он приехал на фестиваль скорости со всей семьей, которая, я не удивлюсь, в полном составе разместилась в просторном салоне Tatra (жена и пятеро детей). На них на всех была одинаковая полосатая униформа, а на руки были надеты огромные поролоновые перчатки болельщиков.

– Разве ваша машина весит не больше 1,5 тонн? – спросил я, удивляясь такому участнику в заездах на четверть мили.

– О да, – чех озарился тусклой улыбкой, – тысяча семьсот пятьдесят килограммов!

– Но ведь при такой массе ваша машина просто не успеет как следует разогнаться…

– Это ничего. Моя цель – не победа в заездах. Я выиграю в гонке на выживание. В кузове моей красотки более 3 миллиметров крепчайшей стали, что очень болезненно скажется на ее соперниках…

Мда, господин явно страдает маниакальной зависимостью. Но гонки на выживание! Разве они не запрещены?! Хотя, вспомнив, как именно сюда добирался, я понял, что на ЭТОМ фестивале возможно и не такое.

Владелец Shelby (его-то каким штормом сюда занесло?) выглядел типичным анахронизмом: в тельняшке и буденовке, опоясанный патронташами, он пил водку, закусывая соленым огурцом и играл на аккордеоне «Поезд по России». Никакого разговора с ним быть у нас не могло. Но выпить этот странный господин мне предложил. А я не стал отказываться.

Когда чертово солнце убавило, наконец, свой пыл, диктор объявил о начале заездов. Отметить это событие должна была целая толпа участников, включая духовой оркестр и девчонок-чирлидерш. А потом наружу вышла Она, и весь мир сделался бесцветным фоном Ее чарующего силуэта…

Она выглядела настолько ослепительно, что я почти слышал тот лязг, с которым челюсть «русского» придавила его колени. Стройная, с ногами длиной в две морские мили, она водила кругом изумленными голубыми глазами (каждый величиной с блюдце), словно видела этот мир впервые. Ее легкие локоны золотистой короной светились на солнце, а походка напоминала раскачиваемый ветром лес.

Диктор пытался что-то говорить после Ее появления, но никому не было дела до его слов. Два гонщика, прикованные взглядом к большому экрану, видно, совсем потеряли счет времени. Выжав педаль акселератора, они не думали его отпускать. Краем уха я услышал лязг и грохот двух разбиваемых машин в дальнем конце летного поля, но не придал этому большого значения. Как и пожарные, все это время дремавшие в своей красной водовозке, а теперь пожиравшие чудо-мамзель глазами. До этой минуты я знал, что есть люди, в жилах которых течет разбавленная водица, есть те, у кого вместо крови небо с облаками, но бывают и такие, у кого там, внутри, все работает на дизтопливе. Они-то и есть самые настоящие. Одну ТАКУЮ я вдруг повстречал.

Когда окружающий мир сумел справиться с собой, и перестал реагировать на
Красотку, как на Жар-птицу из кунсткамеры, было уже не до гонок. Кто-то залил высокооктановым бензином огромный участок техплощадки; кто-то заработал травмы различной степени тяжести; кто-то умудрился разбиться. А я, по-прежнему жадно таращась на эту Богиню, жалел о многом.

Например, о том, что не родился сыном президента Доминиканской республики, и не мог подкатить к Ней с понтом на белом лимузине Rolls-Royce. О том, что не мог сделать так, чтобы ветер все время обдувал Ее лицо, делая этот образ воплощением сказки. Черт, да я жалел обо всем на свете, и особенно о том, что сумел-таки наступить в дерьмо обеими ногами, после чего не вымыл ботинки! И все же Она была слишком хороша, чтобы не отреагировать.

Какой-то ломаной походкой я направился к ней, бормоча что-то сквозь зубы. Она увидела внушительный объектив в моих руках и все поняла. Царственно кивнула. Медленной, тягучей походкой проплыла вдоль машин, владельцы которых все так же пускали слюни. Остановилась у той, где никого не было. Присела на длинный белый нос с горбатой турбиной. Это был Dodge Viper 1989 года выпуска. Счастливчик!

Ладони мои потели, как у подростка, заныкавшегося в сестринском шкафу. Зато пальцы не дрожали – все-таки опыт. Сквозь линзу объектива смотреть на Нее было безопаснее, что ли. Она ответила мне взглядом профессионала. В этих глазах с поволокой было все: и холод, и удар хлыста, и смех, и похоть, и любовь. Она словно душу свою мне на секунду вручила. Затвор методично щелкал, а я насмотреться не мог на эти карминовые пухлые губки, на сексуальную родинку в углу Ее рта.

Потом нас окружили другие папарацци, и магия испарилась. Я больше не мог рядом с Ней находиться – желающих было так много, что аж воздух сперло. Если бы гонщики принялись бодаться друг с другом на своих драгах, точно рыцари древности, я бы их понял. Но, к сожалению, или к счастью, в этом пари я участвовать не мог, разве что поставил бы на кон свои засранные ботинки.

Мне срочно нужно было чего-нибудь выпить. Хорошо, хоть у палатки с пивом никого теперь не было. Я героически макал свои неудачи в пивные стаканы, пока тучи на небе не превратились во что-то осязаемое. Толпа на техплощадке рассосалась довольно быстро – все вдруг вспомнили, зачем собрались. Зашумели моторы, загрохотал в динамиках голос диктора. Моя Дама осталась совсем одна. Этот шанс я упускать не собирался.

Она неторопливо поплыла под тент вблизи сцены. Я мог бы бесконечно наблюдать, как подпрыгивают под тугим красным платьем Ее сочные округлости. Но время было дорого.

– Привет, – как можно небрежнее сказал я, стараясь сдержать сердце, выпрыгивающее из груди. – Не желаешь чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо, – ответила Она густым и мягким, как мед с молоком, голосом. – Я стараюсь ничего не есть и не пить на подобных мероприятиях.

– Почему?

Она киношным жестом вздернула бровь, изображая недоумение:

– Ты же их видел. Еще бы чуть-чуть, и толпа разложила бы меня прямо на капоте того Viper. Предпочитаю не рисковать, посещая местные туалеты. Мало ли что…
Последнюю фразу Она пропела так эротично, что на секунду мне показалось это намеком. Нет, какой, в жопу, намек? Где я, и где она? Картина Рембранта: «Небожительница и кентавр». Это в лучшем случае.

– Опасная у тебя работа, – сказал я, чтобы «тлел огонек беседы» (Окуджава).

– Да, бывает.

– Надеюсь, платят хорошо?

– Всегда беру 100% предоплаты.

– Полагаю, по той же причине, по которой брезгуешь местными туалетами?

Она довольно прикрыла свои пушистые веки. Царственно кивнула. Дайте нам комнату одну на двоих, и я готов вечность наблюдать за Ней, просто смотреть, как Она двигается, говорит.

– Эти парни, – я обвел рукой пространство вокруг, указывая на гонщиков, – ты знаешь кого-нибудь из них? Мне нужно сделать интервью. Может, посоветуешь с кем?

Она пожала белыми плечами:

– Я стараюсь ни с кем не говорить. Мужчины, они же такие: слово проронишь, а те напридумывают себе всякое…

– А как же я? Со мной ведь ты разговариваешь уже четверть часа!

Она снова взглянула этим своим фирменным взглядом, как во время съемки. Глаза широко распахнуты, рот чуть приоткрыт. Родинка чувственно выделяется на матовой коже. Если до этого я и смотрел на Нее, как на антикварную редкость, то теперь в моих штанах вырастал вполне плотский интерес. Какова Богиня в постели?

– Ты для меня первое исключение за о-очень долгое время, – она чертовски эротично растягивала слова. Ее губы вдруг стали влажными и рубиново заблестели.

– Когда ты уезжаешь? – сказал я, хоть и дыхание сперло.

– Не позже шести. За мной прилетит вертолет.

Ах, вот оно что! Я старался ничем не выдать вздох облегчения. Оказывается, Дамочка стукнута своей прелестной головкой, и верит в чудеса! Ну, тогда наши шансы почти равны. Хотя, мое бы отношение к Ней не поменялось, даже если Богиня вдруг оказалась воинствующей фашисткой, или чудовищем-инопланетянкой. Я где-то слышал, что когда высокородную кобылу приводят к жеребцу для случки, он перед ней робеет и ничего у бедняги не выходит. Опытные конюхи мажут тогда ее навозом, чтобы конь не робел, а воспринял даму как ровню. Фраза с вертолетом как раз была из числа подобных, и вернула мне уверенность.

Я приблизился на шаг. Потом еще. Она была теперь так близко, что я чувствовал этот запах… Нет, не духов, а самой Ее кожи. Еще немного, и я возьму ее за руку. Эти губы. Влажные. Алые. Томно шепчут и манят. Хочу сказать вслух Ее имя. Черт! Я ведь не знаю, как Ее зовут. Наверное, Мария, или Анна – что-то непременно мифическое или библейское. За таких женщин сражались и погибали целые армии. Наконец-то я стал понимать этих придурков!

Гром расколол небо примерно в то же время, что и фанфары землю. «Русский» на своем Shelby стал абсолютным чемпионом сразу в двух классах, и теперь радостно салютовал миру. В тот самый миг, когда диктор начал произносить речь в адрес триумфатора, сверху на всех опрокинулись тонны воды. Я уверен, дождь лил только в месте проведения гонок, и большая его часть обрушилась на нашу палатку.

Она испугалась. Вскрикнула. Взяла меня за руку. Ее ладошка была приятно мягкой и чуть прохладной. Я мог бы держать ее сколько угодно долго, даже когда мир кругом стал рушиться на части. Кругом метались люди, опрокидывались лотки, врезались друг в друга машины. Прямо на нас несся белый Dodge, тот самый, на котором Она мне позировала. Долбанная тачка разорвала наши объятия. Оттуда выпрыгнул обезумевший гонщик, схватил Ее грубо, боясь промокнуть. Она что-то лепетал про вертолет.

– Какой вертолет в ураган, – взревел он, – затопчут тебя здесь, дура!

Я хотел вмешаться, но водила был прав. Лучше, пусть едет с ним, хотя продраться сквозь толпу и было непросто. Я все смотрел, как исчезает белое пятно в хаосе потоков воды, людей и машин, пока не заметил, что меня тоже тащат куда-то. Оказалось, мой случайный чешский знакомый, любитель разрушений.

– Мест больше нет, могу предложить багажник, – серьезно сказал он, хотя на бледном лице не отразилось эмоций. – Только решайте быстрее, если вам жизнь дорога!

Последний аргумент был самый резонный. К тому же, я искренне надеялся, что багажник в Tatra не уступает по размерам салону. И я почти не ошибся.

Потом были чьи-то крики, скрежет металла. Один раз я почувствовал сильный удар в бок нашей машины, но на ее скорость это почти не повлияло. Затем все стихло. Резко, вдруг. Дальше были лишь треск подвески, да плеск воды из-под луж.

«Гостиница» – гласила надпись на здании, у которого высадился экипаж Tatra, включая меня. Я пытался узнать у Августа (так звали чешского гонщика) что-нибудь о Dodge и других участниках заездов, но тот лишь разводил руками. Меня трясло от холода и злости. Нужно было выпить.

Я вошел в здание из серых бетонных блоков понуро, как в гробницу. В это трудно поверить, но в дальнем конце коридора горел свет. Всю дорогу к нему я брел под аккомпанемент собственных шагов. Картина была жутковата, но я не обращал внимания.

Внутри «ресторана» все словно застыло во времени, годах эдак в 60-ых: клеенчатые скатерти, салфетницы из бумажных розочек, тусклый свет, нетрезвые официанты. Я заказал стакан водки и бутерброд. Все принесли очень быстро – выпил залпом, даже не почувствовав. Вместо желанного тепла внутри разливалось какое-то паскудное чувство вины. Захотелось курить. Когда шел стрелять сигарету, увидел, что под одним из столов грязный пес обгладывал куриные кости.

На дворе оказалось не лучше, зато воздух был свеж и люди практически отсутствовали. Я затянулся. Выпустил дым. Курил машинально, без удовольствия, хоть и сжег сигарету до самого фильтра. На душе лежал не камень – огромный валун, растопить который не хватило бы всех городских запасов спиртного. Мне некуда было идти, и я чувствовал, что готов глубоко и творчески запить.

Для начала решил отлить. Возвращаться внутрь еще не хотелось – рядом функционально утвердился забор. Кстати, из такого же серого бетона, как и все вокруг. Но не успел я сделать и десятка шагов, как услышал что-то.

Крики переходили в утробное рычание – то ли драка, то ли возня. Как мог, я поспешил им навстречу. Идти пришлось недолго: прямо за забором начинался сектор частных коробчатых гаражей. Попетляв немного, я выскочил в нужном направлении. Там был тупик. И они.

Их было трое. Мокрых. Раздетых. Голодных. Их грязные комбинезоны впитались в землю чернильными кляксами. А корявые силуэты заросших щетиной тел заботливо обернула собой мгла подворотни. Они изрыгали из себя чудовищные звуки и потоки семени. На белый Dodge Viper 1989 года выпуска. Где корчилось. Ее. Голое. Тело.

Я не узнал Ее сразу. Не увидел. Не хотел видеть. Все в Ней было не то. Даже голос изменился. Некогда томный, тягучий, он превратился в хриплый стон боли. И похоти. Ублюдки растягивали ее сразу все трое, одновременно. Каждый нашел себе свой кусок рая, который нужно было изгадить. В темноте их огромные болты были размером с полноценные конечности. Она вбирала в себя их как бы нехотя, через силу. С болью. И даже страданием. Но было невооруженным взглядом видно, что все это Ей безумно нравится.

Один грубо раскрывал ей рот, словно пытался порвать эти чудные губы. Она упиралась, как могла, а потом заглотила всей, что ей предлагали. В это миг Ее глаза встретились с моими. Воздух сотряс вопль наслаждения. Меня замутило. Захотелось блевать.

Обратно я шел быстрым, нетвердым шагом. Мой воспаленный мозг пытался сопоставить картину, в которой Богиня рассекает пространство гоночных треков с неритмичной и жесткой поркой, которой не всегда и в порнухе-то увидишь. Бля, такая удивительная встреча, и такой облом. «Несоответствие архетипам», как сказал бы Жан Бодрийяр.

Странные все-таки люди. Любую красивую вещь, любое непонятное им явление своим долгом считают найти, опаскудить или сломать. Без объяснения причины, без сожаления. А только лишь затем, чтобы удовлетворить свой ****ский тупой инстинкт.

Я сидел и пил почти в одиночестве. В скрипучем динамике радиолы играла тоскливая песня группы «Нэнси». «Дым сигарет с ментолом», конечно. Другой я даже и не знаю. А встретив такого человека, непременно бы удивился. У меня оставались еще какие-то деньги – вечность назад я хотел потратить их на комнату с душем. Теперь это желание отпало.

Я пил. Курил ментоловые сигареты. И ждал. Ее, конечно. Почему-то мне казалось, что Она должна прийти. Так и случилось. Не знаю, ирония судьбы это была, или совпадение.

Она материализовалась внезапно. Упала на стул напротив меня. Теперь рядом с ней и Кентавр казался богом. От былой ее легкости не осталось и следа. Полуденные легкие локоны свалялись и были серы от грязи. На лице я заметил ссадины. На руках – свежие кровоподтеки. Сексуальное красное платье были разорвано в лоскуты, и уже почти ничего не скрывало и не подчеркивало. Только в этих синих глазах еще читалась надежда. Надежда на то, что за ней все же прилетит вертолет. И унесет ее в небо. Прочь. Навсегда.

Я не был пилотом. И даже в кабине вертолета ни разу не находился. Я просто купил ей выпить. Потому что знал, как ЭТО бывает. На то, что будет дальше, мне было плевать…