Хозяин слова. Глава 6. Просто Мария

Предыдущая глава 5. http://www.proza.ru/2019/12/16/1703

 Так и не встретившись с Юлькой, я дал свое полное согласие стать хранителем постельного белья, чистоты в вагоне и Машиного тела на все три летних месяца и был зачислен в штат поездной бригады, где Маша, оказывается, была не только проводником, но и бригадиром.
 В середине июля наш поезд, а точнее, наш вагон отправился в первый рейс. Вагоны обычно тасовали, переставляя из поезда в поезд, меняя маршруты. Это было интересно – можно было побывать в разных местах, что намного приятнее, чем сидеть  под дождем или под палящим солнцем в траншее все три месяца, долбая перфоратором твердый грунт,  выбивать «козла»  из емкости с раствором или бегать, как заведенный, с полными носилками раствора по сходням на третий или второй этаж, поднося раствор каменщикам. Маша делала деньги из воздуха. Для начала она отправила меня на закупку трех ящиков водки, каковые я постепенно затащил в купе проводников, где она обитала, и запихнул под  стол и нижнюю полку.
–Слушай,  тещенька.  –  Я в тон ей решил тоже не отставать. Тем более что она называла меня «зятьком» на полном серьезе, именно так, представляя другим проводникам из других вагонов и начальнику поезда.
Правда, две тетки, которые, видимо, лучше других знали Машу, подозрительно смотрели на нее.
–Машка, ой, что-то ты брешешь! Какой у тебя может быть «зятек», когда твоя Юлька еще шмакодявка  – писюха. Темнишь ты что-то, подруга.
 Машка отбрехивалась как могла.
–А зачем нам водка нужна. Что с ней делать? Я столько не выпью.
–Погоди, обратно с севера поедем, увидишь зачем. Еще мало будет. Придется докупать. Дело в том что наш первый рейс был в Мурманск. Сначала ехали по Карелии. Вдоль полотна железной дороги на откосах насыпи,  к моему величайшему изумлению, десятками или даже сотнями, как серые столбики, стояли русаки. Места были глухие, и они выходили к железке, видимо, в поисках пищи, которую действительно народ бросал из окон. Однажды из ельника выскочила рыжая лиса, схватила зазевавшегося зайчика и рванула обратно в лес, который здесь почти вплотную подступал к дороге. Остальные ушастые бросились наутек, словно кто-то шарики серые в разные стороны метнул – ушки прижаты, лапы только мелькают. Заяц бежит интересно. Он отталкивается  длинными и сильными задними лапами,  выносит  их далеко вперед, помогая себе мощными мышцами спины, а приземляется попеременно то на одну, то на другую переднюю лапу, смягчая падение.
 Когда проехали Кандалакшу , зайцы куда-то исчезли, а ближе к Мурманску в лесу кое-где еще проглядывал снег. Я честно мел пол, протирал пыль в купе, разжигал уголь под «титаном», кипятил воду и разносил чай по пассажирам. Народу было немного, вагон был заполнен наполовину, так что на мое место в первом купе, где меня разместила Маша на верхней полке, претендентов не было. Другое дело на обратном пути. Вагон набился под завязку. Действительно «северные люди», как их называла Маша, массово рванули к теплым южным берегам. Они поднакопили деньжат на коэффициентах  и «полярках » и теперь желали как можно быстрее с ними расстаться.  Поэтому три ящика водки по трешке за бутылку, купленных еще в Ленинграде и еще столько же, приобретенных в Оленегорске , «улетали как горячие пирожки» по пятерке, что было чуть дешевле, чем в вагоне-ресторане. И идти никуда не надо. Маша не забыла и про пиво, и про закусь. Какие-то ее знакомые в Мурманске доставили прямо к вагону и даже затащили внутрь десять ящиков пива и мешок копченого беломорского леща, похожего на камбалу. Вкуснее вяленой рыбы я никогда не пробовал.  Она была не просто вкусная, а волшебная. С небольшим количеством костей, истекающая соками, с тонкой, легко снимающейся кожей. Каюсь, но я не мог оторваться. Так что однажды Маша даже шутливо прошлась по этому поводу:
– Зятек, ты пивко с рыбкой поехал  лопать или башли  зарабатывать? Ты уже, кажется, пол мешка умял. Оставь мужикам на закуску.
 Поскольку, как известно, водка с пивом – смесь атомная,  а «северные люди» не имели привычки останавливаться, пока не упадут, то в вагоне начались проблемы.  Сначала мелкие типа загаженных туалетов и тамбуров, потом случилась драка, когда два мурманчанина не поделили одинокую дамочку с ребенком, которая, похоже, была не против каждого, но не соглашалась на обоих одновременно. А мужики требовали «здесь и сейчас». Пришлось жестко успокоить обоих, чтобы не допустить развития конфликта, поскольку один, помоложе, уже попер на второго с «розочкой» из отбитой бутылки. Потом, откуда ни возьмись, очевидно, из соседнего вагона, заявилась компания морских офицериков, в основном, старших лейтенантов и пары летех, которым явно понравилась Маша, и они твердо  решили , что им обломится ее тело. Машка закрылась в купе, успев только шепнуть мне:
–Не лезь в драку, их слишком много, забьют. – И  добавила: – Пусть побузят. Либо успокоятся, либо дождись – скоро Полярные Зори , там на платформе всегда военный патруль дежурит из Африканды .
Так и случилось. Поскольку недалеко от поселка Африканда еще с военных времен располагался аэродром истребителей, то в Полярных Зорях, большой  станции, расположенной рядом с Кольской атомной,  постоянно отлавливали «самоходов » , желающих приобрести бутылку-другую водки, попить пивка,  купить сигарет или папирос, познакомиться с местной девочкой, и , если повезет, провести у нее несколько часов. Служба в богом забытой Африканде, а реально даже около поселка, так как аэродром к поселку отношения не имел, не способствовала хорошему настроению и соблюдению дисциплины.
Так что, убедившись, что дверь Машиного купе морячкам с наскока не взять, я вышел на платформу, подошел к майору с летными петлицами и объяснил ситуацию. Майор оказался дельным и неглупым:
–Сколько их там? – первым делом спросил он.– У меня здесь всего два солдата. Поезд стоит десять минут, я сейчас пошлю одного бойца в дежурку, успеет комендантский взвод  поднять. Они вон там в пакгаузе отдыхают. И действительно, не прошло и пяти минут, как по платформе цокая металлическими подковками кирзачей ,  вышибая искры из бетонных плит, протопали не менее двадцати солдатиков с карабинами в руках.
Майор тут же поставил задачу, ребятки толпой ввалились в вагон и через минуту начали выдавать оттуда морячков с разбитыми носами, подбитыми глазами, а одного просто аккуратно вынесли, вероятно, приложив хорошенько прикладом. Поезд уже дал гудок, готовясь к отправлению, когда  прямо на платформу въехали «»таблетка » военной  скорой помощи и УАЗ с надписью « «Патруль».
 Я успел только заскочить в вагон, схватить из мешка пару рыбин и уже на ходу отдать их майору:
–Держи, спасибо за помощь.
 Больше до Медвежьей Горы  серьезных эксцессов не возникало. Но  там в вагон сели трое «расписных », вероятно еще из тех, которые восстанавливали после войны  канал , взорванный по очереди и нашими и финскими войсками. Похоже, были они не русскими и не карелами, а, скорее, то ли румынами, то ли болгарами, а может и греками. Они весь первый день провели в ресторане, который находился через вагон от нас, а вечером, взяв у Маши три бутылки водки и столько же пива, надрались так, что, похоже, уже ничего не соображали и стали рваться в купе, где ехала семья с двумя детьми. Мать – довольно интересная молодая, лет тридцати женщина еле успела заскочить в купе, буквально оставив в руках у работяг кусок своего платья. Но ее муж оказался не робкого десятка и с ходу, уложив на пол одного из мужиков ударом ноги в пах, выхватил здоровый кухонный разделочный нож и с криком:
.–Сяду, но зарежу! Бросился на двоих оставшихся.
Я понял, что точно зарежет, ибо эти двое уже не стояли на ногах, и его жене, по-моему, в любом случае, никакого ущерба нанести не могли. Поэтому я быстренько двумя короткими прямыми правой отправил «расписных» в компанию к лежащему товарищу и прокричал на ухо размахивающему тесаком мужику:
–Все, угомонись, больше резать некого. Иди к детям и успокой жену.
Он, как робот, послушно отдал мне ножичек, не махонький(!), а мы с Машей волоком перетащили лежащих бузотеров в их купе и уложили на койки. Разумеется, мы не стали взгромождать одного из них на верхнюю полку (была нужда!), тем более что вероятность падения оттуда была для этого тела весьма велика. Мы просто кинули его на пол, между полками, подстелив предварительно снятый с верхней полки матрас. На утро, к нашему изумлению, купе уже пустовало. Мы даже не заметили,  как и где  эта троица  сошла.
Чем ближе к Ленинграду, тем спокойнее становилось в вагоне. Уже была выпита вся водка и все пиво, и Маша удовлетворенно подсчитывала доход. Она еще умудрилась в Илемсельге  взять двух теток – богомолок, направлявшихся в церковь Успения Пресвятой Богородицы (Успенская церковь) — без билета до Кондопоги .
–Святое дело,– не знаю серьезно или полушутя,– объясняла мне «тещенька», пересчитывая деньги, уплаченные за это святое дело. Следующее «святое дело» Маша совершила, подсадив в Кондопоге пятерых до Петрозаводска. Они весь путь простояли в тамбуре. Среди них была одна симпатичная девушка лет двадцати пяти. Мне стало ее жалко, и я принес ей стакан чая. Маша заметила и погрозила мне пальцем.
– Ишь, Казанова, верно Юлька говорила. Тебе только волю дай, ты бы эту девку не только чаем напоил, но и водочки налил бы и в постельку уложил. Из жалости, конечно.
–«Святое дело», – в тон ей ответил  я.
– Смотри, парень. Все Юльке доложу.
– Попробуй, выдеру, как сидорову козу!
Машка прижала меня к двери, навалившись всем телом:
– Это кто кого еще выдерет? – Вопрос, однако.
– Не сумлевайся,  тещенька, голову между ног зажму, штанишки спущу и по голой попке отхожу в лучшем виде. Я представил себе описанный процесс, и это подняло мне настроение. Похоже, и Маша тоже   вообразила, как это бы выглядело, поскольку рассмеялась и насмешливо подколола:
– Спорим, что до конца ты бы не смог такое довести. Ну, голову между ног зажмешь, думаешь я буду сопротивляться?!
– А дальше, как ты сказал? – штанишки спустишь?  Вот на этом, радость моя, все и закончится и начнется совсем другая история, про которую уже ни ты, ни я Юльке рассказывать не будем;, как мыслишь, зятек?
А я мыслил,  что не пора ли мне перебираться в купе проводников, которое  Маша занимала одна при свободной верхней полке. При этом, к слову, освобождалось одно место в вагоне, что должно было принести пользу нашему бюджету.
 Тем временем от Петрозаводска Маша уже везла до Ленинграда целую толпу мужиков и баб, которых в наглую рассадила по купе, каждый раз извиняясь перед законными пассажирами:
–Мол, не взыщите, отстали люди от поезда, как не помочь!
Народ ворчал, но терпел, а Маша все складывала купюры в сумочку, убирая ее каждый раз в ящик под своей полкой для сохранности. В Ленинграде мы пробыли два дня, за которые я успел появиться дома и съездить к Юльке. Я чувствовал себя обязанным ей за то, что она рекомендовала меня матери.  Поскольку Маша, как бригадир, не могла покинуть вагон, в котором было полно материальных ценностей, за которые она отвечала, то Юльку я застал одну и поразился произошедшими изменениями. Я, помнится, предполагал, что при имевшихся генетических предпосылках, через несколько лет Юлька сравняется с мамой в размере бюста, но действительность была намного круче. Я не видел малолетку больше полугода. За это время она немного выросла, слегка округлилась в бедрах, но, главное – из припухлостей на груди чудесным образом сформировались две невообразимо аппетитные, замечательной формы грудки, которые еще уступали маминым в размере, но зато гордо торчали вперед, радуя своим присутствием. Юлька заметила мои взгляды и, в своей обычной манере, распахнула халатик:
–Нравятся?  –  небрежно спросила она, вероятно, заранее уверенная, что «нет» сказать невозможно.
 –Еще как! – честно признался я, –но хотелось бы попробовать на вкус и на ощупь, чтобы познакомиться с новыми деталями поближе.
Я понимал, что Юлька на меня обижена за то, что я не появлялся у нее очень долго. И поэтому с опаской ждал ее реакции на мои наглые намеки.
–Но Юлька не была бы Юлькой, если бы не сказала:
 –А что тебе, собственно говоря, мешает это сделать? Ты уже давно мог бы с ними познакомиться, если бы не пропал.
 А потом она снова, как и раньше нежно заглядывала мне в глаза и требовала научить ее еще чему-нибудь. Раскована она была полностью, не стеснялась абсолютно. Мне кажется. что вообще все происходившее было для нее этакой интересной игрой, при которой она в качестве приза за активность ловила бешеный кайф. Поэтому она старалась, как могла, чтобы и мне было интересно с ней и дальше. Потом, когда от этихигрищ мы устали, она тихонько лежала у меня на груди, водила пальчиком по моим волосам на ней и расспрашивала о поездке. По наводящим фразам у меня сложилось впечатление, что на языке у нее вертелся вопрос, который она то ли стеснялась все-таки задать, то ли боялась получить на него откровенный  положительный ответ.
–Я решил пока еще мог ответить честно, на невысказанный вопрос.
–Юленька, не волнуйся и не думай:  нет и еще раз нет.
–Что, нет?
–То, что тебе не терпится узнать. Не мучайся, не стоит. Ничего нет и не  было!
Котенок довольно замурлыкал и на радостях решил продолжить развлечения.
 Назавтра наш вагон опять покатился по тому же маршруту. Мы съездили в Мурманск еще четыре раза. Поездки были похожи одна на другую: спокойное и безмятежное движение на север с зайцами на насыпях, с водкой под всеми полками и веселая пьяная бузотерная обратная дорога с шумом, криками и драками
Машка совсем оборзела и набивала в вагон по двадцать безбилетников, специально иногда выбегая к кассам на вокзалах, чтобы увести от них несколько человек.
–Тещенька, смотри, попадемся на проверку – будут проблемы.
–Не переживай, у меня все схвачено. Начальник поезда прикормлен, тетки из соседних вагонов предупредят , если по вагонам пойдет проверка. Я разберусь. А пока смотри: она достала из-под своей полки уже не сумочку, а  брезентовый баул, наподобие почтовых сумок, раскрыла и показала мне, что он наполовину забит купюрами.
– Это все нам на двоих. Ты молодец, меня совсем от забот о вагоне освободил.  Погоди, вот маршрут нам поменяют, еще больше заработаем.
 И точно, в следующий рейс мы уже катили на Урал. Эта дорога еще не была до конца переведена на электрическую тягу и большую часть маршрута нас, окутывая вагоны черным дымом, тащил паровоз.  Из этой поездки, пожалуй, мне больше всего запомнились вокзал на станции Буй Костромской области с  роскошной привокзальной церковью Николая Чудотворца – белой, кажется, с  двумя серыми, витиеватыми куполами, увенчанными сиящими золотом крестами, и как полная противоположность,– деревянные  полусгнившие низкие строения вокзала в Галиче да еще несколько знаков, обозначающих границу между Европой и Азией. Говорят, что таких знаков разного вида вдоль Урала от Усть–Кары, что у пролива Югорский шар до города Нефтекумска на Ставрополье установлено не менее пятидесяти. Не знаю, посчитать не довелось. Я видел обелиск на горе Березовой, установленный еще до революции, в 19 веке, но золоченого орла, который  был на вершине столба изначально, уже не существовало. Советская власть орлов, тем более двухголовых, будто из Чернобыльской зоны, не жаловала.
 Еще удалось мне сфотографироваться у обелиска на станции Вершина, где поезд наш почти совсем остановился, и я фактически на ходу, попросив кого – то из пассажиров нажать кнопку фотоаппарата,  на секунду успел застыть у этого столба. Этот знак, вроде бы установили в пятьдесят седьмом к международному фестивалю молодежи и студентов. Никаких особенных происшествий в дороге  не случилось, но Маша продолжала активно перевозить левых пассажиров. Она, похоже, брала с них около семидесяти процентов от стоимости билетов, а потому отбоя от «зайцев» не было. Мне даже показалось однажды, что кассирши в вокзальных кассах, умышленно не продавали билеты, направляя народ напрямую к нашему вагону. Мои подозрения укрепились, когда я случайно заглянул в толстую Машину тетрадку, забытую на столике в ее купе. Там были аккуратно вписаны все перевезенные «зайчики» с указанием станции посадки и суммой полученных денег. На обратном пути я неоднократно замечал, как Машка стрелой, невзирая на комплекцию, бегала во время кратких остановок в кассы и, похоже, рассчитывалась с кассиршами за содействие бизнесу.
В Свердловск мы сделали два рейса, затем еще один до Оренбурга. За эти три поездки мне пришлось один раз дать по физии какому-то идиоту, который решил прямо в коридоре поискать что-то у Машки в лифчике. Хотя, как мужчина мужчину, я вполне понимал его непреодолимое желание, но обязанности бодигарда, да и обычная ревность, извините, мое! требовали энергичных действий. Я вытолкал чела в тамбур, попытался мягко объяснить, что он не прав, что нельзя лезть к бабам за пазуху без их согласия – это, во-первых, резко снижает удовольствие от действия, а во вторых, может быть сурово наказуемо, как самой дамой, так и кем-нибудь из ее ближайшего окружения.
Но мужик, похоже, вежливым объяснением не был удовлетворен и попытался взмахнуть правой.
Но когда поднимаешь правую руку, нужно всегда помнить о том, что правый бок остается совсем неприкрытым, а там, под ребрами расположен один из важнейших наших внутренних органов – печень, удар по которой, даже не очень сильный, но точный, не менее эффективен, чем тяжелые удары в челюсть и очень часто ведет к нокауту. Я очень уважал этот удар, часто и подолгу отрабатывал его на мешке и в спаррингах, пока   не довел действие до автоматизма. Вот и на этот раз, мне пришлось звать Машу  на помощь, чтобы доволочь любителя исследовать  содержимое лифчиков до его спального места –мужик оказался неожиданно тяжелым и одному мне было не под силу переместить его на полвагона. Кажется, эпизод не остался незамеченным , поскольку больше исследователей за всю дорогу не появилось,  Маша пользовалась  всеобщей любовью и уважением, а на меня бросали косые взгляды исключительно, по-моему, из зависти.
 После возвращения из Оренбурга мы опять провели два дня в Ленинграде, пока нам загрузили уголек  и чистое белье. Я не тратил время впустую и снова, воспользовавшись Машиным отсутствием, провел две чудные ночи у Юли. Она по-прежнему была непосредственна, наивна и любопытна, но теперь рискнула напрямую спросить:
–Юр, а ты там в поезде с мамой не спишь случайно?
На что я с чистой совестью ответствовал, что, разумеется, нет.
Юлька, похоже, хоть и поверила, но все равно переспросила:
–А почему? Ведь я знаю, что вы, парни, не можете долго без женщины, а мама, как мне кажется, женщина очень даже интересная и, насколько я понимаю, у нее уже очень давно мужчин не было.
–Ты что, меня агитируешь?– я был удивлен таким поворотом разговора.
–Нет, просто мне было бы приятно, и я бы не обиделась, если бы мы с мамой могли вдвоем доставлять тебе удовольствие. Насчет других женщин – это не сметь! А мама – это мама!
–Солнышко, я подумаю над твоими словами,– и я действительно снова поймал себя на мысли, что в купе проводников пустует полка.
 Наконец нам повезло. Нас переформировали и прицепили к поезду на Севастополь.  Поскольку уже начался август, это можно было считать огромной удачей со всех точек зрения: и с материальной – отпускников было немеряно, причем как обычно, двигаясь в отпуск раз в год, люди денег особо не считали и раздавали их направо и налево. Мы опять возили от станции к станции безбилетных пассажиров, покупали на перронах вареную картошечку, пирожки, фрукты, а потом все это у нас сметала толпа пассажиров из нашего и соседних вагонов по двойным ценам. В общем, бизнес процветал. Однажды я вспомнил про Машины разговоры об овцах, овечках и волках и потихоньку вернулся к этой теме.
–Тещенька, помнишь, что ты грозилась научить волка обходиться без маленьких невинных овечек, заявив, что и при этом волк может быть сытым?
–Эй, волчок, ты это к чему? – Маша смотрела на меня подозрительно, но с любопытством и я сразу узнал этот взгляд. Именно так порой смотрела на меня и ее дочь.
–Волку кушать хочется!– умышленно с надрывом и со слезой в голосе произнес я.
Реакция была мгновенной. Поскольку во время разговора мы сидели у нее в купе и баловались пивком, Маша поставила стакан на столик, встала,  выглянула в коридор, убедившись, что в вагоне все тихо и спокойно, закрыла дверь на защелку, опять посмотрела на меня и переспросила:
–И что, очень хочется? – Она скинула с себя юбку и кофточку,  закинув руки назад, расстегнула и сняла чехол, , освободив из неволи  два роскошных белых полушария с розовыми кружочками ареол и напрягшимися уже сосочками.
 – Кушать подано, прошу к столу! – Остальное я снял уже сам, набросился на добычу  и сожрал все, что мне было предложено и что не предлагали.  Надо сказать, что мама с дочкой и здесь были очень похожи. Машка так же закатывала глаза, так же прикусывала губу, когда хотела сдержать крик и так же любила поболтать во время процесса. Не было 16.только бесконечных вопросов, которые постоянно задавала Юлька. Ну, да сейчас передо мной или, правильнее сказать, подо мной лежала не девочка-малолетка, пусть и испорченная дебилом Вадиком, который даже удовольствия ей не смог доставить, а зрелая, опытная, все умеющая и все знающая женщина. Но Юлька, похоже, была права. Все указывало на то, что уже очень давно Маша никого к себе не подпускала. Не думаю, что не было претендентов, но все поведение – от дрожи во всем теле при малейшем прикосновении, даже  просто при дуновении в ушко, ненасытность – «еще, еще, не смей останавливаться, укушу!»  И бесконечные слова нежности и благодарности, сопровождаемые иногда нецензурщиной.  И кайф она ловила точно как Юлька. Так же тихонько  беззвучно стонала и дрожала, так же прижимала меня к своим мягким холмикам, пытаясь, похоже, задушить в своих объятиях.  Разница, пожалуй, была где-то в мозгу. Если дочка воспринимала все это как игру, где в конце ей, возможно, удастся получить приз в виде особых ощущений, то для мамы – это был бой, битва, в которой нужна только победа, а победителю, разумеется, достается и приз.
С этого дня и до конца поездки я перебрался в ее купе.
 А поездка, к моему удивлению, неожиданно затянулась. Оказывается, я еще не все понимал в нелегком труде проводников. Машка преподала мне очередной урок

Продолжение. Глава.7. http://www.proza.ru/2019/12/16/1721