Огурец -подражание СГ-

Гонимый собственными молодецкими силами, юный поэт и редактор поехал осваивать Дальний Восток. Его начальник предложил ему сменить на посту увядающего редактора местной городской газеты, который сошёл с ума ещё во времена СССР, и поныне продолжал паразитировать редакцию собой и терроризировать местную библиотеку составлением свежей библиографии о 16 томах.
И сейчас же наш юный за свой счёт летел в дальний восточный город… А там – ещё 3 дня на поезде, 2 часа на автобусе и целые сутки ожидания вылета вертолёта, который, как оказалось, не летал там уже 15 лет. А это означало ещё двое суток трястись на УАЗике в компании нудного вояки-алеута, который не давал своими страшными историями вставить веское слово нашему герою.
И вот, наш молодец, несколько раз интеллектуально изнасилованный, вступил по колено в грязь на родную, как представлялось в ту пору, почву.
Почва его встретила не особо хорошо, зато его тёпленько встретил глава городской администрации Иван Иванович Толстопузов.
- Эдуард! – представился ему юный гений.
Главарь администрации чуть нахмурился, пожал крепкими плечами и повёл будущего главреда в его будущее логово – редакцию.
Как только Илья Григорьевич, старый лысеющий хитрюга, увидел Эдуарда под ручку с Иван Ивановичем, то сразу всё понял. Руку он не пожал, а на вопрос «Как Вы себя чувствуете?» выдал «Не дождёшься, окунь московский!».
Илья Григорьевич так шустро забегал по редакции, что Эдуард понял: помирать этот мерзавец в ближайшие лет 30 не намерен. Неожиданной активности шефа удивилась вся редколлегия: два алкоголика и кошка Фрося.
- Что же мне с тобой делать? Что же мне с тобой делать? Вот скажи мне на милость, что мне с тобой делать, а? – Илья Григорьевич удручённо посмотрел на своего преемника. Эдуард выгнул спину ещё сильнее и громким басом сказал:
- А я всё могу!
Илья Григорьевич, немного позеленев, продолжил бегать и приговаривать:
- Что же мне с тобой делать? Что же мне с тобой делать? Куда ж я тебя засуну, а? Юдуард…
Неожиданно, в этом гуле и папиросном дыме, Эдуард заметил, что исчез глава администрации. Ему стало как-то грустно оставаться наедине с будущим местом работы.
- Что же мне с тобой делать? Что же мне с тобой делать? Где же тебя в работе зарыть? Успенский ты, Юдуард… Рассказы бы детские хоть писал…
- А я стихи пишу! – снова пробасил Эдуард, отчего в радиусе 30 метров от редакции с деревьев попадали все уже озимые вороны.
- Сти-хи! – передразнил Илья Григорьевич, - нету тут поетов, тут дети есть!
От досады Эдуард сел на первый попавшийся стул. Илья Григорьевич остановился, посмотрел на него и расплылся в своей маразматической (как показалось Эдуарду) улыбке.
- Вот что, Грегуар…
- Эдуард!
- Юдурад… Юдуард… Покамест будь, где сидишь – наборщиком! А потом, когда Василь Степаныч помрёт (сидевший недалеко мужчина лет пятидесяти подавился сушкой), станешь главным корректором газеты!
Перспектива быть корректором в этой газетёнке не слишком обрадовала юного Эдуарда, да и крепкий волосатый кулак Василь Степаныча, показанный из-за спины Ильи Григорьевича, оптимизма не внушал.
Эдуард чуть осунулся, смирился. И пошла его наборщеская жизнь в этом Интернетом забытом городишке.
Так шли недели, месяцы, и Эдуард день ото дня набирал номера газеты, которая, к счастью, выходила всего 3 раза в неделю… Правда, иногда приходилось набирать один и тот же номер по несколько раз. Все предложения Эдуарда по оказанию им услуг художника расшибались об ильегригорьевичево «Да убери ж ты свои каляки-маляки! Противно видеть». Эдуард не спал ночами, так как было слишком светло. Он не спал на работе, так как кошка Фрося часто и противно мяукала. Он стал писать заметки о сельской жизни, но, так как сёл поблизости не было, перестал. Все попытки связаться с внешним миром были заранее обречены на провал: почта была слишком дорогой. И всё это ради набора газеты тиражом в 500 экземпляров.
По осени, когда кулак Василь Степаныча поослаб после прошедшей уборочной, Эдуард подключился и к корректорской работе, за что ранее получал лишь нагоняй. Он теперь окреп, ибо каждый день занимался спортом и старательно отлынивал от траты сил на уборочной. За что тоже получил нагоняй, уже от начальника местного зернохранилища. Но Эдуарду было не до этого. Он впитывал в себя атмосферу Дальнего Востока, дабы потом выливать её в своих гениальных строках. Печатать, правда, их было негде, ибо ведущим поэтом их газеты была шестнадцатилетняя Маша Гугман, писавшая милые и складные детские стишки и рассказики. Эдуард пробовал знакомиться с местными барышнями, но те по преимуществу оказывались замужними, за это Эдуард получил 3 фингала в первый же месяц, а потом взялся за охмурение Маши Гугман. Та сначала была в шоке от его манер и напора, но потом она стала в шоке от его стихов и перестала с ним здороваться на улице.
А Эдуард всё креп и чах.
Когда день становился всё короче, а ночь всё длиннее, он надевал полушубок и выходил гулять по неосвещённым улицам города. Падал снег, выли собаки, изредка проезжали автомобили (всего их в городе было 6, включая и те, что не на ходу). В окнах горели керосиновые лампы, у ворот курили сторожа и военные, городские алкоголики ушли в подвалы.
В январе включили отопление.
В феврале отключили газ.
В марте включили газ.
В мае отключили отопление.
Вечно живой Илья Григорьевич не собирался никак на заслуженный отдых, и Эдуард начал чахнуть окончательно. Скучная и неловкая (в плане беременности дочери главаря администрации) зима подействовала на него угнетающе. Эдуард всё думал, как бы ему выбраться из этого чёртового городишки и вернуться на работу в Москву. Сейчас ему казалось полуночным бредом то, что ещё 10 месяцев назад он просил своего начальника отпустить его сюда. А ведь это было. Но Эдуард вычеркнул это из своей памяти и ходил, гордо думая, что он тут в ссылке за своё инакомыслие.
Илья Григорьевич тоже подустал от неловкого наборщика с замашками главного редактора и подумывал над тем, чтобы при ближайшем визите во Владивосток позвонить в Москву и перевести гения на работу в посёлок-герой Оссору. Морской воздух и загибающаяся местная типография определённо пошли бы на пользу его допытливому умищу.
Но пока же это самое умище каждый день напрягалось при наборе очередного номера о скучных похождениях городских и сельских жителей. Борьба за трезвость с самогоноварением, поросята-герои и куры-ударники капиталистического труда действовали всё более и более угнетающе.
Эдуард даже перестал бояться Василь Степаныча, перестал бояться его кулака, а Маша Гугман перестала бояться Эдуарда.
По городу он передвигался как тень, чуть ссутулившись, завёрнутый в свой длинный пижонский плащ.
И вот, снова накатила осень, и надоело всем такое культурное явление как наборщик Эдуард. Тем более, Илья Григорьевич женился в очередной раз, и в очередной раз будто бы помолодел, и сил в нём прибавилось. И юный гений понял сам, что до его ухода он просто не доживёт.
Засобиравшись, было, в Москву, Эдуард справился, что думает о нём начальство. Начальство прислало телегой письмо, что его направляют в Оссору поднимать тамошнюю типографическую промышленность.
Подсознательно ощущая весь мазохизм ситуации, Эдуард очень загорелся этой идеей, чем немало удивил коллег по редакции. Эдуард видел себя, такого умного и образованного, справедливого и честного, у руля мелкой типографии посёлка, о котором он впервые слышал. Местные будут взахлёб читать его материалы, бегать за ним, следить за каждым его шагом. А он, с зонтиком-тростью в руке, в немного потрёпанном костюме, будет каждое утро прогуливаться по посёлку, навещая коровники, телеграф, погранзаставу, узнавая всё самое интересное и свежее, что можно было бы пустить в тираж.
Редколлегия собралась на своё прощальное с Эдуардом заседание. Каждый что-то сказал увольняемому, и даже кошка Фрося, официально числившаяся как заместитель редактора (зарплату её честно делили на всех), сказала своё веское «Мяу!» Никто не расплакался, но Василь Степаныч выглядел малость встревоженным.
Распрощавшись со всеми, Эдуард церемонно поцеловал в щёку дочку главаря администрации, пожал руку самому главарю и его внуку, сел в УАЗик к уже знакомому вояке-алеуту и поехал.
По дороге назад Эдуард услышал всё то же самое, что и в прошлый раз, только рассказанное в обратном порядке.
Наконец, из последних сил убежав от маньяка-вояки-алеута, Эдуард залез в дряхлый Ан-2 и в ужасе забился на своё место. Весь розовый от тряски, он боялся встать все 3 часа полёта, и, когда самолёт сел, пилоту пришлось придать розовому гению ускорение.
Выбравшись из воздушного лайнера, Эдуард огляделся. Слева – сопки, справа – синее море. Красота! Определённо, здесь люди более склонны к поэзии!
Эдуард вдохнул полной грудью воздух, наполненный ароматами моря и керосина. Это будоражило.
В этот момент к нему подлетела «Тойота», из которой вылез высокий лысый товарищ явно советской наружности. Он приветственно расставил руки:
- Ах, дорогой ты мой, с приездом, с приездом! Пока ты ехал к нам, типография закрылась, газету я разогнал, а станок продали китайцам. Но это ничего, нам в посёлочке дворник о как нужен!
И лысый показал, как.
Эдуард ухмыльнулся.
Судьба снова подготовила ему удар, и он встречает его с гордо поднятой головой.
И он, сладостно осознавая, что движется дальше по мучительному пути настоящего русского интеллигента, схватил свои чемоданы и понёсся к метле.