Малиновый околыш. Глава 8

Новый 1912 год начался для Вениамина Алаторцева с непродолжительной командировки в Оренбург. Старшего урядника с тремя казаками послали сопровождать экспедицию английских инженеров, ехавших на лошадях в Семипалатинск. Главной задачей экспедиции было ознакомление с характером местности будущей южно – сибирской линии железной дороги, финансировать которую намерены английские банки. В пути Вениамин внимательно наблюдал за поступками англичан, вслушивался в их разговоры, но ничего подозрительного не заметил. Не доезжая до Оренбурга, в Татищеве, английская экспедиция была передана на сопровождение оренбургскому уряднику, однокурснику Вениамина, прибывшему с двумя казаками, а уральцы повернули коней восвояси.

Погода в январе стояла нехолодная, больших морозов не было. Только 13 января подула метель, которая продолжалась целую ночь. Утром 14 числа пошёл небольшой дождичек, продолжавший идти и днём. Бывшим 16 и 17 января дождём, более половины снега съедено; образовалась гололедица, по которой буквально не возможно было ходить, чтобы не упасть. От дождя и растаявшего снега образовались огромные лужи, по канавам вода текла, как весною.

– Такого тепла в Уральске, отродясь, не припоминаю, – заявил Ипатий, который по праву считался уральским старожилом.

По образовавшейся гололедице на некованых лошадях невозможно было ездить, лошади ежеминутно падали, а всех больше мучений приняли те казаки, которые приехали в город на верблюдах. Последние на городских базарах лежали и не могли встать, для этого приходилось даже рубить лёд, чтобы он не был скользким.

Вернувшиеся с багренья казаки рассказывали, что красная рыба во втором участке багренного района была только на Мергеневской и Сахарновской ятовях, черной же рыбы больших заловов не было. В первом участке рыбы, говорят, было меньше, чем во втором. Рыба продавалась из годов дорого. Введенный в последние годы порядок на багренье казакам не нравился, так как войско на льду не удерживалось, почему очень и очень многие не заставали начала рыболовства.

– Ништо это хороший порядок, – возмущался Порфирий Андреевич. – Разбивали рубежа вообще рано, а на одном покупатели рыбы зажигали спички, чтобы осмотреть доброкачественность икры и рассчитаться деньгами. Опять же, воровство не прекращалось…

Зима стояла мягкая, снегу мало. С низовой линии тянулись небольшие обозы, вместо рыбы везущие мясо на продажу в Уральск. Ночью с 25 на 26 января пошёл дождь, превратившийся вскоре в снежную бурю. Выехавшие с вечера обозники плутали в степи и останавливались. Говорили, что был слышен гром и даже видны отблески молнии.   

Старший урядник Вениамин Алаторцев сидел в своём крошечном кабинете в войсковом штабе и просматривал последние приказы по Уральскому казачьему войску. Ему нужна была информация для выполнения важного поручения, которое доверил ему Наказной Атаман Уральского казачьего войска, Генерального штаба генерал – лейтенант Н. В. Дубасов.

В приказе от 12 января 1912 года за № 32, говорилось о следующем:
 
«Высочайшим приказом, последующим 27 декабря 1911 года, умерший исключается из списков состоящий в комплекте Уральских казачьих полков есаул Карпов (Ахилл)».

– Царствие небесное, рабу Божьему Ахиллу, – прошептал Вениамин.

Приказ от 25 января 1912 года за № 93 сообщал:

«Объявляю при сем копию с приказа по Военному Ведомству, от 30 ноября 1911 года за № 573.
                Копия.
Военный Совет, журналом 13 октября 1911 г. положил:
С 1 января 1912 г. по 1 января 1917 г. во всех поселениях Уральского казачьего войска с лиц не войскового сословия за право владения недвижимою собственностью взимать 5 к. за каждую квадратную сажень земли. Подписал: Военный Министр, Генерал – от – Кавалерии Сухомлинов».

– Ништо эта мера отпугнёт переселенцев от войсковых земель? – задал самому себе вопрос Вениамин. – Вряд ли! Купит иногородний пазьмо в сто сажень, да откроет шинок, а с него 5 рублей в год и заплатить не жалко.

Наконец, приказ от 30 января за № 121, привлёк его особое внимание:

«Флигель – адъютант полковник граф Граббе донёс, что он 21 сего января вступил в командование лейб – гвардии Сводно – казачьим полком.
Справка: рапорт командующего полком, от 21 января сего года № 246».

Михаил Николаевич Граббе, происходил из дворян войска Донского, казак станицы Пятиизбянной; служил личным адъютантом Великого князя, а 22 сентября 1911 года был назначен командиром лейб – гвардии Сводно – казачьего полка, сменив на этом посту Уральца, генерал – майора Леонида  Ивановича Жигалина. Вениамин вспомнил, как о донских дворянах, в частности, о графах и их гербах, отзывался Евтихий Дураков во время его лбищенской встречи с донским есаулом Красновым.

Полковник Ерёмин рассказывал уральским урядникам, как после убийства в Киеве П. А. Столыпина, генерал – майор Жигалин помогал ему добиться аудиенции Его Величества Государя Императора, во время которой, он получил молчаливое согласие Царя на тайную ликвидацию неисправимых и самых кровожадных боевиков – террористов.

– Неужели, Его Величество Государь Император мог сказать мне: Ерёмин даю тебе разрешение на тайную казнь боевиков – террористов, – произнёс полковник. – Он внимательно выслушал меня и кивнул головой, что для любого русского человека, означает знак согласия. Мы же не болгары какие, у которых такой кивок означает, – нет! Однако, непосредственное руководство расценило мою инициативу, как нарушение субординации, а генерал – майора Жигалина, вскоре, назначили командиром бригады в 1 – ю гвардейскую кавалерийскую дивизию…

Однако, все просмотренные приказы были не те, которые нужны были Вениамину. Он искал приказы с упоминанием лекаря Ружейникова. Ещё до открытия Съезда Выборных, его вызвали к Наказному Атаману, генерал – лейтенанту Н. В. Дубасову. Его превосходительство не стал ходить вокруг да около, а открыто заявил, что в войске завёлся революционный смутьян, который будет пострашнее любого иностранного шпиона.

– Лекарь Ружейников беспокоит меня больше, чем простуда! – сказал Николай Васильевич. – Мало того, что социалист, так он ещё и на еврейке женился. Не хочу это дело поручать полиции; она воров и хулиганов не успевает ловить. Займись, братец, этим делом по долгу своей службы, присмотрись к этому Ружейникову внимательно, а потом доложишь мне обстоятельно. Будем решать: стоит нам его терпеть и дальше, или выслать за пределы Уральской области, куда подальше.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – ответил старший урядник.

В пятницу, 20 января в зале Войскового Хозяйственного Правления собрался съезд выборных от станиц. Вместо наказного атамана, который снова сильно заболел, с приветственным словом к Съезду обратился старший член ВХП полковник Мартынов.

В начале февраля, Вениамин прочитал в газете заметку «Англичанин о евреях», в которой издатель английского еженедельника В. Стэд, горячий друг евреев, обращается к ним со следующим увещеванием:

«Никто никогда не обвинит меня в антисемитизме. Я слишком обязан творцам Ветхого и Нового Завета, чтобы относиться к евреям иначе, как с чувством вечной признательности. Но тем более обязан я предупредить моих еврейских друзей, что они сами дают опасный толчок антисемитскому движению, жертвуя интересами общего мира своей упорной мести России. Легко понять лютую, неумолимую решимость евреев, во чтобы то ни стало свести счеты с Россией – всё равно как, вовлекая в распрю с ней другие нации, всё равно какие. Можно даже сочувствовать этой неукротимой решимости. Однако, это опасная игра. Она заставляет придти к заключению, что еврей, хотя бы ему предоставили полное равенство с коренным населением и все права гражданства, всё таки остаётся евреем, готовым при первом же случае пожертвовать интересами усыновившей его страны, сделать зло врагам Израиля».

– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – подумал Вениамин. – А, ведь, на основании Закона евреи, принявшие христианство, пользуются всеми правами, предоставленными русским подданным.

Ещё в Петербурге, при подготовке к операции, уральские урядники знакомились с делом Боевой организации эсеров, первым руководителем которой был Григорий Андреевич Гершуни или Герш Исаак Цукович. После ареста последнего, во главе встал Евно Фишелевич Азеф, которого, потом, свои же боевики обвинили в предательстве. Были также фамилии: Гоц, Швейцер, Бриллиант и другие. По рассказам Еремина, почти треть боевиков – эсеров были еврейского происхождения. 

В самом первом номере войсковой газеты за 1912 год, Вениамин нашёл интересное сообщение из войскового собрания, где говорилось, что в конце 1911 года Комитет войскового собрания обсудил «вопрос по заявлению дежурного по собранию подъесаула Сетчикова от 6 сентября того же года. Комитет доложил, что в книге для господ дежурных по собранию записано, что городской врач Ружейников в столовой собрания в присутствии господ офицеров позволил себе далеко неуместные выражения по поводу убийства Министра П. А. Столыпина. Копия с этого письменного заявления представлена председателем Комитета Наказному Атаману. Собрание постановило воспретить господину Ружейникову вход в собрание, хотя бы и на правах гостя».

Примечательно, что на том же собрании были избраны почетными членами собрания: отставные: генерал – лейтенанты Ф. И. Толстухин и Г. П. Любавин и генерал – от – кавалерии С. Е. Толстов.

По слухам, наказной атаман генерал Дубасов опасался повторения судьбы своего старшего брата Фёдора Васильевича Дубасова, на которого дважды совершались покушения; лишь, по случайному стечению обстоятельств он остался жив. Государь Император назначил адмирала Дубасова, в ноябре 1905 года, московским генерал – губернатором. Вскоре, на улицах Москвы появились баррикады, началось восстание, которое Ф. В. Дубасов подавил решительно и беспощадно, с помощью Семеновского полка, присланного по личному приказу Государя Императора. Вероятно, в отместку, на Ф. В. Дубасова было совершено первое покушение.

Газета «Русское слово», 24 апреля 1906 года, писала:

«Вчера на жизнь московского генерал – губернатора Ф. В. Дубасова совершено покушение. Неизвестный человек в форме морского офицера бросил бомбу под коляску генерал – губернатора, когда он вместе со своим адъютантом графом С. Н. Коновницыным возвращался с торжественного богослужения по поводу Тезоименитства Государыни Императрицы Александры Фёдоровны из Успенского собора.
Бомба была брошена в тот момент, когда коляска, выехавшая из Чернышевского переулка, огибала стоящие у генерал – губернаторского дома загородки направляясь к подъезду, в нескольких шагах от последнего.
Это было в 12 ч. 18 м.
Силою взрыва убит адъютант граф Коновницын и сам покушавшийся.
Генерал – губернатор Дубасов получил ожоги ног.
Кучер получил неопасные для здоровья повреждения и отправлен в Екатерининскую больницу.
В публике серьёзно пострадавших нет; в карауле и наряде городовых тоже».

После того, как Ф. В. Дубасов оставил пост московского генерал – губернатора, на его жизнь было произведено второе покушение в Таврическом саду в Санкт – Петербурге, причем он был слегка ранен. Видимо, полученные раны сказались на здоровье адмирала; он был давно и безнадёжно болен, но оставался членом Государственного Совета.   

Вениамин отыскал приказ по Уральскому казачьему войску от 10 января 1911 года за № 18, из которого узнал, что:

«Казак полевого разряда Иван Семенов Ружейников (постановки 1898 года, 1 Уральская станица), имеющий звание лекаря, согласно п. 1 ст. 467 кн. 1 т. IV, изд. 1907 г., продолж. 1906 г., зачисляется в запасной разряд до 38 – летнего возраста, о чем объявляю войску в дополнение приказа по  войску 1910 г. за № 259».

– Ну вот, если на адмирала Дубасова покушался террорист в форме морского офицера, то на нашего наказного атамана может и запасной казак наброситься, – подумал Вениамин. –Ништо наказной атаман боится этого лекаря, потому не ходит на торжества и собрания? Нужно приглядеться к Ружейникову, в том числе, к его жене – еврейке. Неслучайно же  в народе говорят: «Муж и жена – одна сатана».

Вениамин вспомнил, как 11 января он пригласил Веру в городской театр. Молодые родители тогда, оставив Клеопатру на попечение Катерины, отправились смотреть «Каширскую старину». Устроителями спектакля были несколько служащих областной типографии, которые заплатили артистам за игру, служащим и на прочие расходы 60 с лишним рублей, а остальные деньги, вырученные от спектакля, поступили в их собственность. Цены местам были поставлены уменьшенные, почему и публики было много. Там, в театре, Вениамин мельком видел врача Ивана Ружейникова с молодой супругой, когда он, о чем – то оживленно спорил со служащим типографии.

– Ба, да это же врач Ружейников со своей Ципой Рабинович! – хихикнул, чей – то голос за спиной Вениамина. – Пардон, господа, Цецилией! Отец Георгий в храме Христа Спасителя при таинстве крещения её так нарёк…

В храме Христа Спасителя служил псаломщиком Владимир Спирин, брат, тоже псаломщика Горячкинской церкви, Георгия Спирина. Вениамин познакомился с обоими братьями на презентном багренье, когда помог им вытащить на лёд огромного осетра, которого Спирины зацепили своими баграми, и чуть было не упустили. Братья закричали: «Скоро! Скоро!». Вениамин быстро прорубил прорубь между лунками и поддел осетра за жабры багорчиком. Осётр оказался икряным, но братьям не достался; вся красная рыба ловилась в презент царю – батюшке.

– Доброго здоровья, брат Владимир! – поздоровался Вениамин со Спириным, когда тот поднимался по ступеням лестницы, ведущей к храму. – Прошу помочь в одном важном неотложном деле, не откажите, пожалуйста!

– Слушаю тебя, брат Вениамин, – ответил псаломщик. – Какое неотложное дело, говори!

– Мне нужны выписки из Метрической книги вашего храма за прошлый год, – сказал Вениамин. – Иудейка Ципа Рабинович крестилась в вашем храме, а потом, здесь же, обвенчалась с врачом Ружейниковым.

– Помню эту пару! – оживился Спирин. – По моему, там была, чистейшей воды, корысть. Хорошо, я сделаю выписки. Зайди завтра, вечером.

Вечером следующего дня, Вениамин забрал у Спирина, написанные  каллиграфическим почерком, выписки из Метрической книги храма Христа Спасителя за 1911 год, из которых почерпнул много ценной информации о Ципе Рабинович.    

«Раздел 1. О родившихся.

№ 39   Дата рождения: 1886 года 25 декабря; дата крещения: 11 октябрь 1911 года. Имя: Кикилия (Цецилия); Дочь мещанина местечка Шклова Могилевской губернии и уеда Хонона – Янкеля Боруховича Рабиновича и матери Муся Гиршевна Рабинович «Ципа» состоящая в иудейском вероисповедании до 24 лет от роду, вследствие изъявленного ей решительного желания, чрез Святое Крещение присоединена к Православной Греко – Российской церкви, с наречением ей имени «Кикилия» [Цецилия] в память Святой мученицы Кикилии… и 22 –го Ноября месяца.
Священник Георгий Крашенинников
Диакон Георгий Черепанов
Псаломщик Владимир Спирин
Восприемники: Мировой судья 2 – го участка, Уральского уезда Петр Львов Стрит и жена казака города Уральска Анна Евстафьева Маркова».

– Не зря же говорят, что священники готовы всех подряд в православие обращать, лишь бы больше желающих было, – подумал Вениамин. – Надо же, и обещания своеобразные придумали, больше на клятву похожие.

«Я, нижеподписавшаяся, мещанка местечка Шклова Могилевской губ. и уезда Ципа Хононова Рабинович сим объявляю решительное намерение присоединиться к православной кефалической восточной церкви и обещаю пребывать в послушании её всегда неизменно.
                Ципа Рабинович
1911 года октября 11 – го дня.
Самоличность Ципы Хононовы Рабинович удостоверяю своей подписью
Мировой судья 2 – го участка Уральского уезда Стрит».

– А это похоже, вроде, на автобиографию, – рассуждал про себя Вениамин, сидя дома у «голландки». – Ты смотри – ка, родилась в Белой Руси, а жила у моря, в Одессе – большом портовым городе. Надо будет в полиции справиться, возможно, отыщется какая информация, об этой семье.

«1) Я, нижеподписавшаяся родилась в 1886 году 25 декабря в местечке Шклов, Могилевской губ. и уезда.
2) Мои родители – отец Хонон – Янкель Борухавич Рабинович и мать – Муся Гиршевна Рабинович. Отец до своей смерти в 1907 году 15 – го февраля проживал, а мать и до сих пор проживает в г. Одесса.
3) Девица.
4) Вероисповедания иудейского.
5) Искренне желаю присоединиться к Православно – Кефалической – Восточной Церкви.
6) Никаких корыстных целей, кроме желания принять святую православную веру не имею.
                Ципа Хононова Рабинович.
Личность г – жи Рабинович и все указанные сведения и её семейном  положении удостоверяю своей подписью с приложением служебной печати
                г. Уральск  1911 г. октября 10 дня
                Вр. и. об. Врачебного Инспектора
                Семейный врач 1 – го Уральского участка
                Н. Ширявсков».

– Поручителями, сплошь и рядом, всё уважаемые люди представлены, – размышлял Вениамин. – Эту Ципу, запросто так, в корысти не уличишь. Видимо, всё было продумано у них: врачи, судьи.

«Раздел 3. О бракосочетавшихся.

№ 15  Дата: 16 октября 1911 года
Уральский городовой врач, Уральской области Иван Семенов Ружейников, вероисповедания православного, первым браком, 33 лет.
Девица, дочь мещанина, местечка Шклова Могилевской губернии Цецилия Хононова она же Яковлева Рабинович, православного вероисповедания, первым браком, 24 лет.
Священник Георгий Крашенинников
Диакон Георгий Черепанов
Псаломщик Владимир Спирин.
По жениху: Врач Борис Андреев Турыбрин и казак гор. Уральска Виссарион Лукин Тужилкин.
По невесте: Врач Вонифантий Васильевич Парфенов и Мировой Судья 2 – го участка Уральского уезда Петр Львов Стрит».

– Ну вот, была Ципа Рабинович, а стала Цецилия Яковлева Ружейникова, – заключил Вениамин. – С этим именем можно так затеряться на просторах Российской империи, что семи собаками никто не найдёт Ципу Рабинович. Вот, и псаломщик Спирин заметил, что никакой любви между молодыми не наблюдалось, а церемония венчания нужна была им совсем для другой цели, нежели, создание семьи.

Вениамин вспомнил, как полковник Еремин рассказывал, что социалисты пускались на разные хитрости, ради конспирации. И фиктивные браки не были редкостью в среде революционеров, а так как законным признавался только брак, заключенный в церкви, то проводились и обряды венчания.

– Завтра же, нанесу визит полицмейстеру Даеничеву, – подумал Вениамин. – Полиция должна была осуществлять негласный надзор за врачом Ружейниковым. Он же арестовывался и не раз…

Однако Даеничева на месте не оказалось; он уехал в отпуск, оставив за себя начальника сыскного отделения, который оказался осведомленным человеком. Узнав, что старший урядник выполняет приказание самого наказного атамана, сыщик достал из ящика стола пухлую папку и стал читать выдержки из Дела врача Ружейникова:

«Родился в 1878 году в Уральске; из казаков. После окончания Уральского духовного училища, с 1894 года учился в Оренбургской духовной семинарии, но был отчислен за участие в революционном кружке. В 1900 году поступил на медицинский факультет Томского университета. В 1904 году исключен за революционную агитацию. В январе 1905 года принял участие в вооруженной демонстрации, организованной Томскими социал – демократами. Арестован и помещен под стражу. Отпущен; уехал в Омск, потом в Петропавловск. В декабре 1905 года вновь арестован и в 1906 году выслан в Минусинск, сроком на 3 года. Совершил побег из ссылки, уехал в Одессу, где окончил медицинский институт. Участвовал в революционных кружках в различных городах империи. В 1907 году был снова арестован и приговорен к двум годам заключения, которое отбывал в Красноярской крепости. Известен в среде революционеров под кличкой «Сибиряк». А с 1910 года и до сего времени, в Уральском казачьем войске. Городской врач».

– Как видишь, личность достаточно известная, – проговорил начальник сыскного отделения. – Имеется информация и по его невесте, а теперь жене – Ципе Рабинович. В 1905 году её старшего брата обвиняли в гектографировании прокламаций Одесского комитета РСДРП, в хранении нелегальной литературы и других грехах. Думаю, что там же в Одессе, с этой семьёй и познакомился близко Ружейников. Видно вместе революцию готовили, смутьяны!

– А скажи, ваше благородие, Ружейников способен на террористический акт? – спросил Вениамин.

– Нет, не думаю, – ответил сыщик. – Прокламации там, листовки, ещё, куда ни шло, а на убийства Ружейников вряд ли будет способен. Он сейчас дружбу водит со служащими типографии. Видимо замышляет, чего – то…

В начале марта Вениамин поехал в Сахарновскую станицу по служебным делам, и надеялся завернуть на денёк в Соколинский посёлок, навестить старика Евтихия, который по слухам был ещё очень слаб после болезни. Наступившие на днях морозцы несколько задержали таяние снега. Дорога в степи стояла ещё хорошая.

Вообще, погода этой зимой преподносила казакам сплошные сюрпризы. С 1 по 17 февраля включительно – морозы и метели; с 18 по 29 дни стояли пасмурные, тёплые, были дожди и небольшие снегопады. 1 и 2 марта было очень тепло, морозов по ночам не было. Третий день марта пасмурный, тёплый, в начале дня шёл снег, а к вечеру – дождь, который продолжался всю последующую ночь. Грачи прилетели 1 марта, а скворцы 2 марта.

Войсковая газета в разделе «Местная хроника» сообщала:

«В настоящем году по случаю тяжелого года, масленица прошла из годов тихо и смирно; не было слышно разгульных песен, какие раздавались в прежние годы; почти совершенно не было «харюшек» и вершников; мало виднелось построенных детворою и снежных городков; всё это ушло в область преданий. Местные старожилы – казаки сожалеют об этом и говорят, что прежние забавы развивали дух и удаль казака».

Старика Евтихия Вениамин нашёл в постели. По словам Акулины, дядя никак не оправится от тифа. Вроде бы наметилось улучшение в здоровье, Евтихия привезли из Калмыкова домой, но тиф вернулся вновь; почти весь февраль у старика был жар; он бредил и звал к себе Вениамина.

– Неделю, как спал жар, – сказала Акулина. – Начал нормально есть и силы возвращаются к нему, но медленно. Долго у него не сиди, как бы хуже не стало…

– Проходи, проходи Веня, – старик попытался приподняться на локтях в кровати, но не смог. – Мотри, как меня тиф к койке приковал. Всю зиму валяюсь. Ты по делам, али как?

– Доброго здоровья, Евтихий Харитоныч! – поздоровался Вениамин. – Был в Сахарновской, в станичном правлении, по служебным делам, да к вам, по пути в Уральск, завернул проведать.

– Раз айналыпом пошёл, значит, дело ко мне неотложное, – проговорил старик. – Давай, сказывай!

– Наказной атаман обеспокоен поступками лекаря Ружейникова, – сказал Вениамин. – Революционные речи в войсковом собрании произносил; сеет смуту среди казаков, а недавно женился на крещеной еврейке, тоже, похоже, такой же революционерке, как и он. Наказному атаману такой врач и даром не нужен в области. Подскажи Евтихий Харитоныч, как поступить, ведь, Дубасов мне поручил заняться делом Ружейникова? Чем  это поручение может завершиться, одному Богу известно. Чего греха таить, в Питере мне довелось тайно убить революционера. Как бы и здесь до убийства не дошло. А он, ведь, наш уральский казак!

– Про врача Ивана Ружейникова давно наслышан, – ответил старик. – Жалко, родители его рано умерли, а то оттаскали бы сына за вихры. Я его по Лбищенску помню, там тоже не чаяли быстрее от него отделаться. Ты скажи ему, что старые люди им недовольны; пущай уезжает из войска и области по добру, по здорову. Он, вроде, чтит наши старые казачьи обычаи и порядки. Так, по крайней мере, мне Кучкин сказывал.

После этих слов, Евтихий перевёл разговор на другую тему и больше не упоминал про Ружейникова. Старик спросил о громких спорах депутатов, разгоревшихся на Съезде выборных от станиц, касаемо найма работников из киргиз, особенно на время покоса.

– Ништо наш депутат недоходчиво объяснял? – вопрошал Евтихий. – Ништо в остальных станицах тишь, да гладь? Ништо не видят депутаты, как киргизы нашу землю занимают? По зимовьям, уже семьями живут…

Сахарновцы внесли на съезде вопрос о запрещении найма рабочих киргиз в продолжении 15 дней со дня начала покоса, причем последний производить в этот срок лично косами. Через 15 дней пустить косилки, но также без киргиз – рабочих с одними казаками. Установить выдачу 20% вознаграждения открывшим злоупотребления. Правила эти, они просили распространить только на станицы Кармановскую, Глиненскую, Сламихинскую и Чижинскую, в которых был большой процент казаков – татар и казаков – калмыков, мало чем отличавшихся по внешнему виду от своих наёмных работников – киргиз.

Депутат Сахарновской станицы Свечников мотивировал постановление своего приговора тем, что киргизы крайне обижают казаков, пуская множество своих косилок под видом казачьих. Все они давно обзавелись собственными косилками, и уследить их нет возможности. Все имеют удостоверения, а как последние выдаются – известно всем. Достаточно сказать, что выдают на лиц, 15 лет как умерших. Здесь самый корень злоупотреблений. Беднота остаётся без сена и без работы. Пусть косят лично.

Спор разгорелся жаркий; единодушия среди депутатов не было. Изрядно поспорив, закрытою баллотировкою – 38 голосов против 18 постановили срок допуска косилок оставить старый через 7 дней, до них же положить по одному рабочему на казака.

Вернувшись в Уральск, Вениамин стал искать встречи с Ружейниковым, чтобы поговорить с врачом до того, как его вызовут на доклад к наказному атаману Дубасову. Однако попасть на приём к городскому врачу оказалось непросто, но помог классный фельдшер Веселов, рассказавший лекарю Ружейникову о необычном пациенте, выжившем после удара молнии.

– Рассказывайте больной, на что жалуетесь? – задал традиционный вопрос доктор. – Прохор Павлович сказал мне, что вы просто чудом выжили.

– Да, было дело, – проговорил Вениамин. – Только разговор не обо мне, а о вас пойдёт, Ружейников. Точнее, о вашей революционной деятельности, Сибиряк!

– Кто вы, жандарм? – занервничал Ружейников. – Зачем же этот маскарад? Арестовали бы дома, да увезли тихо, в кутузку!

– Я, не жандарм и, даже, не из полиции, – сказал спокойно Вениамин. – Такой же казак, как и вы! Только служу верой и правдой царю – батюшке, а революцию на дух не переношу. Старые люди просили передать, что недовольны вашей деятельностью и велят вам покинуть пределы войска и области. Скоро! В противном случае, вам очень даже не поздоровится.

– Что же, упрячете в замок или на каторгу пошлёте? – с пафосом спросил Ружейников и встал со стула; сделав несколько шагов по кабинету, он остановился у торца стола.

– Зачем же, так – то, – сказал Вениамин. – Поступим проще: в куль, да в воду!

С этими словами, Вениамин подскочил к Ружейникову и отработанным приёмом завернул его руки вокруг туловища так, что тому стало тяжело дышать. В глазах доктора всё потемнело, и он послушно опустился на пол.

– Как видите, доктор, мне не нужны помощники, чтобы посадить вас в куль! – проговорил Вениамин. – На раздумья у вас совершенно нет времени. Прощайте, Ружейников!

Из Казачьего отдела в войсковой штаб поступила шифротелеграмма: подготовить двух кандидатов на «питерские» курсы, и Вениамин занялся поисками претендентов. Жестким требованиям отбора соответствовали пять урядников, из которых офицер секретного отделения должен будет отобрать только двоих. Последним, после курсов, предстояло служить в городах Илеке и Лбищенске. Занятый важным делом, Вениамин, на какое – то время, даже, перестал думать о докторе Ружейникове, как его, вдруг, вызвали на доклад к наказному атаману.

– Ваше превосходительство, лекарь Ружейников, хотя, и революционер, но к террору не имел никакого отношения, – начал докладывать Алаторцев. – Большой опасности от него не исходит…

– Довольно! – сказал Дубасов. – Мне доложили, что Ружейников покинул нашу область. И, скатертью дорога! Благодарю за службу, урядник! Идите!

У фельдшера Веселова Вениамин узнал, что Ружейников нашёл вакансию сельского врача в Балашовском уезде Саратовской губернии и так спешно уехал, что не стал дожидаться, даже полного расчета за службу. К тому же, накануне отъезда супруги Ружейниковы сильно поссорились, потому то Веселов не был уверен: поехала жена за мужем на село или отправилась одна в черноморский город Одессу.