Чемоданы Хоттабыча

"Старика Хоттабыча" все читали, но не все, наверно, помнят, что он с
другом Волькой успел побывать в Италии. Вставил там пистон местным
капиталистам и между делом облагодетельствовал одного прогрессивного
рыбака. Подарил ему два волшебных чемодана, в которых никогда не
заканчивалась рыба. Почему рыбу нужно было хранить именно в чемоданах,
бог весть, но рыбак ее продавал по дешевке и мог прокормить семью, не
выходя в море. Правда, рыбу он продавал все равно капиталистам и тем
способствовал их еще большему обогащению, тут у Лагина что-то
недодумано.

Рассказала знакомая. Точнее, рассказывал ее муж, а Оля только кивала.
Когда ей было лет 11-12, ее родители, преподаватель вуза и учительница,
задолбались строить коммунизм и решили перебраться в Америку. Тогда
ехать в Америку было не то, что сейчас. Надо было получить вызов в
Израиль от несуществующих родственников. Предъявить его почему-то в
голландское посольство. Огрести положенное количество люлей от советской
власти, включая увольнение всех членов семьи с работы и исключение из
вузов. Просидеть пару-тройку лет в отказе, перебиваясь случайными
заработками. Сдать государству квартиру. Заплатить за лишение
гражданства. Выехать в Вену. В Вене подать прошение на американскую
визу. И дожидаться ее почему-то в Италии.

Из школы детей отказников не исключали, но учиться тоже было мало
веселого. Наш пионерский отряд идет в кино, а ты, Рубинчик, не пионерка,
тебе пусть кино в Израиле показывают. Хотя Оля была пионерка не в пример
иным прочим. Праведный советский ребенок, выросший на "Незнайке на
Луне", стихах Михалкова и том же "Хоттабыче". Ехать в оплот
империализма, где линчуют негров и безработные спят под мостами, для нее
была трагедия. Она на коленях умоляла остававшихся в Союзе дядю и тетю
взять ее к себе, но ничего не вышло. Пришлось ехать с родителями.

Итальянский городок Ладисполь, где жили в ожидании виз 90% беглецов из
СССР, напоминал Содом и Гоморру во время Вавилонского столпотворения.
Снять квартиру за деньги, сообразные с полученным пособием, не было
никакой возможности. Нашим героям несказанно повезло: к ним, сидевшим
посреди площади на чемоданах, подошел дяденька с золотым зубом,
представился дядей Борей и сказал, что он тут уже полгода, снимает
чудный домик в рыбацкой деревне дальше по побережью и ищет, с кем
разделить жилье и квартплату.

Из деревушки было далековато добираться до Ладисполя и Рима, зато там
жилье стоило разумные деньги, было тихо, красиво и можно было покупать у
рыбаков вкуснейшую свежепойманную рыбу вдвое дешевле, чем в Ладисполе.
Чуть освоившись, Оля с родителями по дяди-Бориному совету отправились в
Рим – посмотреть город и посетить гигантский рынок Американа, где тысячи
бывших совков пытались продать итальянцам привезенные с собой товары.
Спросом пользовались фотоаппараты, бинокли, мельхиор и почему-то
презервативы. Мне трудно представить себе, чтобы итальянцы использовали
советские "изделия номер 2" по прямому назначению, наверно, нашли им
другое применение, учитывая их прочность и невероятную дешевизну. Хотя
кто их знает, католическая страна, может, у них и таких не было. У
Олиного папы тоже имелось в чемоданах кое-что на продажу, это был
единственный способ привезти в Америку чуть больше, чем разрешенные к
обмену 90 долларов.

Вернувшись поздно вечером в деревню, они не обнаружили никаких следов
дяди Бори, а также своих вещей и только что полученного пособия. Сосед
наконец получил визу и улетел в Америку, а перед отлетом спер и загнал
перекупщикам все плохо лежавшее и хорошо лежавшее тоже, вплоть до
сохшего во дворе белья. Оставил книги, зубные щетки и два пустых
чемодана. Вообще у тамошней публики считалось чуть ли доблестью накануне
отъезда кинуть лохов-новичков на сотню-другую долларов, но до прямых
краж у своих никто не опускался. Да и сложно было бы это осуществить в
перенаселенном Ладисполе, пустая деревня – другое дело.

Ситуация была не совсем из разряда "в войну украли хлебные карточки", до
следующего пособия они бы перекантовались, а на пособие можно было
кое-как существовать и в Италии, и в Америке. Но все равно, удар
доволько сильный. Насквозь атеистическая советская интеллигенция
почему-то очень падка на самую дешевую мистику. Джуна, телепатия,
биоритмы и все такое прочее. Особенно в тяжелые жизненные моменты.
Не была исключением и Олина мама.

Есть, если знаете, такой способ гадания по книге. Берешь первую
попавшуюся книгу, открываешь на случайной странице, читаешь случайную
строчку и пытаешься ее истолковать как знамение судьбы. Вот мама и
попросила Олю погадать. Попался "Хоттабыч", та самая глава, которую я
изложил в начале рассказа. "Он раскрыл чемоданы, и все увидели, что они
доверху заполнены великолепной, отливающей серебряной и золотистой
чешуей живой рыбой" - прочитала Оля звонким голосом.

- Да, - растерянно отозвалась мама. - Чемоданы он действительно раскрыл,
не поспоришь. А вот рыба к чему?
Но тут вмешался молчавший до сих пор папа.
- Стало быть, чемоданы, - сказал он. - И рыба. Интересное сочетание.

Назавтра он занял денег, купил у рыбаков два чемодана свежего улова и
повез на импровизированный рынок в Ладисполь. Товар ушел влет, в
магазинах было дороже, да и совковая психология требовала покупать
из-под полы у своих, а не у чужих и официально. На другой день папа
приобрел весы и подобие складного прилавка. За прилавок встала Олина
мама, а папа с Олей подвозили ей свежую рыбу. Конечно, налогов они не
платили, разрешений не получали, бизнес был насквозь незаконный, как и
вся русская торговля в Ладисполе, и только потому выгодный. Но
итальянская полиция давно махнула рукой на русский караван-сарай и
только ждала, когда он наконец уберется с их территории.

Через полгода, получив визу, они летели в Чикаго уже с полными
чемоданами. Причем доллары составляли настолько значительную часть
груза, что хватило купить за наличные дом и открыть магазин русских
деликатесов на Диване (чикагский аналог Брайтон-бич). Магазин работает и
сейчас. А Олиного дядю, который остался в Союзе, убили в девяностые.
Он-то никаким бизнесом не занимался, просто шел по улице, догнали и
выстрелили в затылок. Наверно, спутали с кем-то. Так что Оля теперь не
очень жалеет, что уехала.