Человек и закон

               
     - Вот тебе : весь закон, все люди, - по существу и эмоционально насыщенно высказался купецкий сын Джебраил и разнес к такой - то матери из наградного золотого автомата  " Калашникова " весь расписной - в бойкий цветочек - потолок студии на Шаболовке, где семьсот лет и три года мастырилась человеколюбивая передача буржуазного продюсера Пиманова, очень внятно соображающего о табачке врозь и жупеле, недурно пускаемом в нещастные глазцы недоумерших совковых представителей некогда могучей в кучах страны, когда такую же передачу делали другие люди, самым смешным из которых был мудак Колисниченко, раскрывший мокруху Ивана Бортника на станции метрополитена имени Ленина. А начиналось все, разумеется, с пророчества некоего старца.
     Пришел раз к Луначарскому неведомый человек две ноги - два уха, прорвался сквозь охрану и Чеку, влез в кабинет и доложил рапортом с прищелком каблуками о тайности. Открыл книжицу малую,  " Ефем Сирин " прозываемую ( ее еще потом жиденок Шифрин перелицевал вместе с тальмой со стеклярусом ), где чорным по белому было прописано : " Человековеколюбче Перды перда берды Берда и с ним оглы да господа Сенат ". Заинтересовался Луначарский. Подошел к зеркалу, умыкнутому из дворца Феликса Юсупова, всмотрелся в личину свою и выявил, что весьма похож на Бухарина, а того как раз лишили всех полномочий на Пленуме, чуть не расстреляли, но разрешили порезать колбасы на кухонном столе перед уже окончательным расстрелом. Задумался Луначарский. " И вот по кой х...й я об этом думаю ? " - думал Луначарский, обоснованно подозревая вредительски - издевательскую над русскоязычными СМИ и бложиками суть этой моей априори непереводимой на британские наречия сказочки.
     - Я тебе больше того скажу, - продолжая затянувшуюся дискуссию вошли в кабинет два неразлучных сотоварища, один да еще один, оставшиеся неназываемыми во избежание, а рожи их в учебниках закрашивали фиолетовыми чернилами ( блябуду, было такое, с конца двадцатых по пятьдесят пятый, когда эшелоны и гордыня квадратных ватников, как их куртуазно именует лурковская жидовня, даже не подозревая об отвращении автора к эдаким изыскам потустороннего юморка, впрочем, поганый тоже, как ни странно, евреюжка Зеленский, еще гаже, хотя, казалось бы, дальше некуда, ан нет, шалишь, нет предела погружения в гарну дивчину Хоткинкиджо, мне с Востока виднее и смешнее, славно обосрались хохлы, так что теперь, ежели кто из этих скотов начинает вякать про фюрера, я кажу молча и с прибором на их демократицкий выбор, но ублюдочным салоедам хоть сри в глаза, по хер ветер, они - Еваропа ).
    - Ты скажи, почему такая затянувшаяся фраза в скобочки принята, как зубы тинки, пока ее трахают в зад на заднем сиденье  " Бьюика ", - прервал Луначарский споривших и зареготал, наблюдая умалившуюся разумность общественников. Ладно, скажу, так и быть, тем паче, что реабилитировали всех подчистую.
    - Обожди, Копытин, - баритонцем прожурчал Глеб Жеглов, не давая выдать тайну, что я намеревался сделать, вложив в нечистые уста мусорского водилы имена неоправдавших, - пусть сначала он выскажется.
    И ткнул пальцем в полудурочную физиономию генпрокуроровского следака, прототипа того Колисниченки, что и будет предварять капиталистического гада Пиманова, укравшего у лошадиного графа идею терминаторовского кожана, также позаимствовавшего мысль у Жонатана Мостоу, а тот ... Короче, все уже украдено до нас и даже мысли - вторичны, не говоря об алфавитах мира.
    - Маруся ! - готовно закричал седастый Бортник, как обычно перепутав съемочные площадки. - Маруся, я твой рот е...л !
    Тут нужно уточнить, что Марусей именовали супругу Бухарина, кратко прозывая Мурой, хоть и была она Рувимой Самуиловной, как и все они, суки рваные.
    Я к чему ? А к тому, что явно излишнее количество жидовни скопилось в информационном пространстве. Квот не надо, газовых камер тоже, холокост и прочие излишества - на х...й, я интернационалист, товарищ Катерина. Но я имею право на выбор, верно ? И мой выбор - срать на головы Храма Сиона всегда, как жизненное кредо. Этого, между прочим, так и не понимала Потупчик, а когда поняла - поздно уже было.
   Теперь, по обету, буду рекомендовать книжки. Был такой тренд в Совдепах как книжки - раскраски, а мы, пионеры и несогласные, заходили дальше и пуще, раскрашивая учебники по истории и литературе. Пририсуешь фингал под выпученным от избытка таланта глазом какого Шолохова и становится тебе на сердце легко и весело, как дегенерату Бабченке, хотя бы таким незатейливым способом проявляющим свою русофобскую сущность. Радовались мы, а не знали, что все это уже было. Изучая Мариэтту Чудакову, изучавшую Пушкина, обокравшего Лафонтена, ободравшего, как липку, Эзопа с присными, наткнулся я на неприличные рисунки Пушкина и понял тогда, что Пушкин - вещь.
    Теперь про Пелевина. Настоящая фамилия - МиГадамов и этим все сказано.