Говорящая голова

    Значение - перен., шутл. или пренебр. то же, что телеведущий. Энциклопедия «Викисловарь».

    Получив внеочередной разнос от куратора за «недостаток оптимизма во внешнем виде» диктор местного телеканала Киселев совершенно пал духом. Внутриутробный процесс перетекания позитива в негатив закончился. И теперь душа Киселева требовала революции… или пьянки.
    Этот нехитрый метод снятия стресса был опробован звездой провинциального экрана  давно, еще с университетских времен.  Учился он в закатную  пору развитого социализма, когда белое бесповоротно стало черным, и данное  обстоятельство доставляло молодому правдолюбу Киселеву немало огорчений. Писал ли он заметку об окончательной победе демократии в любимой стране, вернувшись с выборов единственного кандидата, или сочинял текст о подъеме благосостояния народа, разглядывая пустые полки продуктового магазина, назойливая мысль сверлила голову: «я бессовестный лжец и Бог меня накажет».
    Шли годы, наказание не наступало. Отечественный развитой капитализм пришел на смену отечественному развитому социализму. Ложь Киселева становилась грациознее, а запои масштабнее. Из газеты он перебрался на телевидение, а в жизни поменялись только декорации - врать здесь нужно было, как и прежде, но платили за это очень хорошо, просто шикарно. Беда была в том, что к изощренной лжи, в которой наш герой стал большим специалистом, надо было добавлять еще и вдохновенное выражение лица, с которым она преподносилась населению. И в этом иногда случались промашки.
    «Уйду в оппозицию. В «Горожанин», например, - размышлял Киселев, подходя к барной стойке. – В рожу плюну куратору из комитета по СМИ и уйду в оппозицию. Там денег не платят, так хоть совесть чиста!»
    Сосредоточенный Киселев поместил  зад на высокий стул и рассеянно кивнул знакомому бармену. В тот же миг перед ним вырос стакан с привычным коктейлем «Зеленый змей». Этот дорогой огненный напиток, состоящий из водки, светлого рома, текилы, абсента и еще кучи ингредиентов, наш герой очень любил.
    «Своя позиция, независимая и твердая, железные факты, разбивающие в щепки аргументы оппонентов, сказанная миллионам горькая правда. Вот чем я должен заниматься! К тому же слава, почет, уважение, наконец!!! Ведь, как не изгаляйся я на экране, как не пудри мозги населению, а всё идет к тому, что через год-другой, мне рожу надо будет на улице прятать, чтобы её не набили.
    В оппозиции же совсем не так… Активист сидит себе в европейском изгнании или честный журналист пьянствует беззаботно где-нибудь с друзьями, а в это время убелённые сединами старики постят их тревожные мысли в инстаграммах и фейсбуках, юные девы выходят в одиночные пикеты с плакатиками, на которых начертаны их имена, а суровые металлурги обсуждают их статьи в курилках… Не знать имён активистов и правильных журналистов уже сейчас считается неотёсанностью, отсталостью... некомпетентностью... А дальше больше, с работы за это будут выгонять…»
    Киселев отхлебнул из бокала, закусил маслиной и продолжил рассуждения…
    «Да! Замечательная правильная жизнь… О президентском пресс-секретаре забудут через неделю после отставки. А про Немцова и Навального в учебниках истории будут писать... Уж как смешон Сережа Зверев, а и про него уже говорят с уважением после акции «Спасите Байкал»! Вот только в КПЗ я сидеть не хочу…»
    Киселев оглядел пустой бар.
    «Блин... автозак и КПЗ – это грустновато… А где бы я был сейчас, стань оппозиционером? Чем бы занимался?»
    В то время, как бармен мешал второй коктейль, воображение Киселева нарисовало яркую картинку... Вот он, оппозиционер и активист, вечером идет по лужам в сетевой магазин. Идет пешком, потому, что старый Жигуль у него есть, а вот денег, чтобы привести его в порядок, нет. Куртка на Киселеве тоненькая и совсем не защищает от порывов холодного ветра, да и кроссовки промокли насквозь. В магазине он выбирает самые недорогие продукты, чтобы уложиться в ту небольшую сумму, что заплатили за последнюю статью в малотиражной неформальной газете. Кассирша смотрит на него угрюмо и недоверчиво, уж не спёр ли что-нибудь. Это на митингах Киселев известная фигура, а здесь – обыкновенный нищий покупатель, считающий каждую копейку. И вообще от этой известности ему ни тепло, ни холодно: друзья уже давно не наливают, девки не дают, а полицейские не становятся вежливее. Дура-жена, и та, сбежала к знакомому гитаристу из ресторана…
    Вот, голодный и замерзший, Киселев заходит в свою убогую однушку на девятом этаже... Ему хочется хорошо выпить и закусить, но в его сегодняшнем меню только рисовая каша на молоке и чай с печеньем. Поужинав, он ложится на продавленный диван, который подарили родители десять лет назад на новоселье. Он медленно засыпает. В голове кружатся обрывки мыслей. О том, что ему уже сорок и он опять одинок… О том, что деньги надо как-то растянуть до следующего гонорара… О том, что до холодов надо купить себе новые ботинки…Бррр…
    Киселев хмелел, расплывался и остывал. Бар наполнялся людьми. Они подходили к нашему герою, здоровались, хлопали по плечу, жали руку. Такие же, как он: местные журналисты, эффективные менеджеры, крепкие хозяйственники среднего звена. Киселев поманил появившуюся в сумраке знакомую путанку, улыбнулся, заказал еще один коктейль себе и бутылку шампанского  спутнице на ночь… 
    «Да и хер с ней, с этой жизненной позицией! — подумал он, обнимая сладкую подружку.— Того… этого… повременю малёха… Успею в оппозицию...»
    Утром Киселев вернулся в телестудию. Его внешний вид излучал оптимизм.