А. Пушкин Маленькие трагедии. Искажение любви

А. Пушкин «Маленькие трагедии»
Искажение любви. Поиск правды или богоборчество

«Маленькие трагедии» - так назвал Пушкин свои «драматические сцены» в письме к Плетневу. «Маленькие» - по объему. Трагедии: потому что их тема – искажение любви, главной темы пушкинского творчества.

Герои пьес в высшей степени жизнелюбивы. Страсть, владеющая каждым из них, - это и есть их неистовая любовь к жизни в разных ее проявлениях. Но активность в достижении цели встречает сопротивление, усиливающее жажду успеха. Герои «Маленьких трагедий» бросают вызов судьбе. В таком виде в этих небольших пьесах предстал вопрос самостоятельности человеческого духа – одна из важнейших проблем, поднятых Пушкиным, развитая Достоевским. Самоутверждение маскируется под поиск правды и достижение справедливости.

В самом простом виде эта проблема является в сказочном образе кораблика:
Ветер по мою гуляет
И кораблик подгоняет.
Весь смысл – в приставке: под а не по. Если погоняет - значит: применяет насилие, гонит. А если подгоняет – значит: помогает в движении, в таком случае происходит сложение сил, вышних и нижних, при иллюзии самостоятельного движения: «Он бежит себе в волнах На раздутых парусах».   «Бежит себе» тоже означает самостоятельность действия. «Раздутые паруса» и ловят ветер, и создают иллюзию автономного действия.

В основе сюжетов «Повестей Белкина» - традиционное благородное поведение героев в условиях естественной жизни. Герои пьес показаны в исключительные моменты, во время получения высшего удовольствия – наслаждения. В первой трагедии Барон в подвале любуется своими сокровищами. «Скупой рыцарь».

Хочу себе сегодня пир устроить:
Зажгу свечу пред каждым сундуком,
И все их отопру, и стану сам
Средь них глядеть на блещущие груды
(Зажигает свечи и отпирает сундуки один за другим.)
Я царствую!.. Какой волшебный блеск!
Послушна мне, сильна моя держава;
В ней счастие, в ней честь моя и слава!

Как не вспомнить тут Бориса Годунова: «Достиг я высшей власти».
В следующей пьесе: Сальери(после того, как Моцарт играет)

                Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь…

Сальери получил высшее удовольствие, о котором только что мечтал – после Глюка и 
Гайдена: «Меня восторгом дивным упоил».

В «Каменном госте»: дон Гуан, любовник-обольститель, изображен в момент высшего достижения в области обольщения женщины: склонил к уединенному свиданию ту, которую сделал вдовой, которой признался в убийстве ее мужа и его же призвал свидетелем свидания. Он расстался с жизнью, которую покорял своим способом, подобно Онегину в молодости, в миг этого высшего торжества соблазнителя (не в «сладкий миг любви», о котором он заявлял и который не состоялся и не мог быть подлинной целью его интриг). Смысл его действий – не любовь, а обольщение.
В «Пире во время чумы» герой переживает обостренное восприятие чувственного
удовольствия: «И новостью сих бешеных веселий, И благодатным ядом этой чаши…»
 
Темы внутри пьес перекликаются. Яд Сальери – и «благодатный яд» на пиру. Мысль
Дон Гуана о смерти – и картины смерти в «Пире…»

Жизнелюбие ведет героев по пути утверждения в жизни. Жизнеутверждающий путь приводит к конфликту с окружением и, в итоге, – с представлением героя о самом себе. В момент достижения высшего удовольствия герою открывается правда о самом себе. Она невыносима. Приговор – в осуществлении желания. «Иль уж не рыцарь я?» - потрясен Барон-богач в момент, когда перед Герцогом открылось его истинное положение. «Но ужель он прав, И я не гений? Гений и злодейство Две вещи несовместные» - потрясен влюбленный в музыку Сальери-отравитель. Женолюбивый Дон Гуан  лишен своего приза, донны Анны, в решающий момент торжества его самолюбия он мог бы воскликнуть: и я уж не любовник?! Искажение любви оборачивается вызовом смерти. Погибли старый Барон, дон Гуан, среди трупов – пирующие. Сальери лишен даже своего яда.

Герои осознают безнравственность своих поступков. Это их не останавливает. Барон помнит о страданиях тех, кто приносил ему залоги. Сальери признается: «А ныне — сам скажу — я ныне Завистник. Я завидую; глубоко, Мучительно завидую». 

Безнравственность искажает натуру человека, и потому Барон лишен естественного чувства родительской заботы о сыне. Сальери сам себя обкрадывает убийством Моцарта, так как лишает себя удовольствия слушать его новую музыку. Добивающийся донны Анны дон Гуан, якобы сострадающий женщинам, не думает о ее самочувствии. Молодечество пирующих ведет на край пропасти, Председатель пира восклицает: ««Есть упоение в бою И бездны мрачной на краю». (Где же спасение? Об этом хорошо сказал в ХХ веке в самое атеистическое время И. Эренбург: человек спасается «от пуль и молодечества молитвами в глуби Отечества». Но для такого признания надо было пройти трудный путь свободомыслия).

Герои оправдывают свою безнравственность отсутствием правды на земле. Сальери: «Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет - и выше». Как многозначительно это: «все». «Все говорят». Но Сальери идет дальше этой общеизвестной истины: «правды нет – и выше». Не рожден ли он, подобно Гамлету, восстановить вывихнутый сустав у века (или: восстановить связь времен – в другом переводе) – восстановить истину. Шекспир прославляет борца Гамлета, его погребают с высшими воинскими почестями. Герою Пушкина Сальери уготована незавидная участь разочарования в содеянном, принесшем новые нравственные страдания.

Барон прямо заявляет о своей позиции: («Скупой рыцарь»): «Что не подвластно мне? как некий демон Отселе править миром я могу…» Так скрытое богоборчество становится явным.

Подлинная правда, познанная человеком о себе, не меняет его, а угнетает. Ведь представление героя о его общественной репутации слилось с его природой – и вдруг оно рушится. Как? - Барон не может не быть рыцарем, как Сальери – гением, дон Гуан – любовником, а Вальсингам – молодым и потому «бессмертным»?

Вопрос в том, что для человека является правдой – нравственность или самомнение, которое соответствует мнению общества. Человек легко объясняет нарушение нравственности и тем оправдывает себя.

Свержение с пьедестала равносильно смерти. Она и наступает – или сразу, как у Рыцаря и дон Гуана, или как потеря удовольствия от жизни.

У героев идеальные характеры. Старый барон идеально служит, хоть и не чести, а новому кумиру. Его сын благороден, не эгоист, он делится с бедняком последним, что имеет, посылая больному кузнецу подаренную ему самому бутылку вина. Требуя от отца необходимого содержания, Иван лишь добивается общепринятого.
Сальери всю жизнь отдал служению музыке. Но – может быть - он прав, и Моцарт просто гуляка, напрасно получивший свыше дар творца музыки? Однако Пушкин, как подчеркивает С.М. Бонди, создает образ Моцарта как человека, внешне рассеянного и кажущегося легкомысленным, но вдохновленного интуитивным прозрением не только в музыке, а и в жизни, словно понимающим происходящее. Он постоянно будто ловит за руку Сальери, пытаясь его остановить в задуманном злодеянии.

Сцена первая. Моцарт (за фортепиано): «Представь себе кого бы? Ну, хоть меня…хоть с тобой, я весел… Вдруг: виденье гробовое, Незапный мрак иль что-нибудь такое…Играет».
Потом Моцарт рассказывает о реквиеме, который он пишет по заказу неизвестного человека в черном, который будто бы преследует его: «Вот и теперь Мне кажется, он с нами сам-третей Сидит». Затем еще конкретнее: «Ах, правда ли, Сальери, Что Бомарше кого-то отравил?» Моцарт продолжает: «Он же гений, как ты да я. А гений и злодейство – Две вещи несовместные. Не правда ль?» В ответ Сальери бросает яд в стакан Моцарта.

Сальери осознает себя завистником, и это не меняет его поведения – крах просветительских теорий об исправлении человека через его вразумление.
И дон Гуан – не бесчувственный развратитель, он сострадает женщинам, только он не может перестать быть любовником и стать мужем, а Вальсингам не может понять, как это он – в расцвете сил - вдруг перестанет существовать.

Идеальность героя подчеркивает ложность кумира (рыцарства, гениальности, любой исключительности), рассматривает наличие такого кумира как трагическое заблуждение.

Если в «Повестях Белкина» жизнь стоит во главе угла, то в «Маленьких трагедиях» - смерть.

В «Повестях…» претензии героя поверяются жизнью, реальными потребностями, а в «Маленьких трагедиях» смертью поверяются неосознанные противоречия в натурах героев. Подлинно трагические герои – не традиционно романтические, вставшие в позу и заявившие о себе, а те, которые вдруг осознали противоречивость между своими действиями и представлением о себе самом.

Немецкий писатель Томас Манн назвал русскую литературу святой. Он прав, если
рассматривать ее как иллюстрации к Заповедям. Так, многие произведения Пушкина
могли бы иметь подзаголовок: не пожелай! Или: Берегись желаний! Они могут
исполниться.