Мечта

Ширина ходьбы Ивана Петровича позволяла покрывать ему диагональ комнаты в четыре с четвертью шага. В шаге этом нельзя было усмотреть ни излишней мягкости, присущей людям слабохребетным и мелким, ни особой стройности и твердоступия , выкованных муштрой. Это всецело относилось и к темпу : он не был ни заискивающим ,ни чрезмерно томным.
Прогулку свою Иван Петрович начинал на рассвете, после доброй тарелки овсяной каши с маслом и компота из шиповника, прописанных уездным лекарем. Солнце в то время нехотя приступало к тяжкому дневному шествию, а редкие зеваки выкатывались на просёлочные дороги.
Во время этих коротких комнатных путешествий Иван Петрович , по обыкновению, либо собирался с мыслями, либо смотрел в широко растворенную форточку, освещающую кучку кипарисов обступивших илистый берег тихого пруда. Периодически, он останавливался посреди комнаты ,тяжело всматриваясь в изогнутые пузырьки с мутными жидкостями , затворённые на полках настенного шкафчика из красного дуба. Помимо шкафчика кабинет имел тисовый письменный стол в паре с шатким стулом, шахматную доску , застывшую в патовой обороне белых и лампочку еле подсвечивающую цветочные обои.
Внимание из тех вещей заслуживал лишь стол ,где Иван Петрович занимался работой губернского секретаря ,работой которой он был по своему предан, хотя она ровным счётом ничего от него не требовала. Прошения, анонимные доносы, бездарные фельетоны штатных писателей, служебные записки , а так же письма , письма и снова письма. Погружаясь в эти бесконечные сочетания букв , слогов , тяжеловесных абзацев, да прочей нелепицы, пишущийся по большей части от сердечной тоски или скудоумия , Иван Петрович отходил от собственных дум, всецело отдаваясь пустякам человеческим.
В те моменты лишь глухой шлепок вжатой головки воробья о стеклянную панельку , да склоки мещан , просачивающиеся в срубовые щели возвращали его к действительности.
Спустя пару часов дряхлый лакированный стул ,как правило, содрогаясь отстранялся  от стола, а обтянутая кожей фигура медленно возвышалась над кипами бумаг. Механическая кукушка из гостиной отбивала четырнадцатый удар , разнося по ветхой усадьбе свое послание. Солнце же находясь в зените опаляло тонкие, подобное кораллам , лапки кипарисов, а рыбы в пруду жались в тень к изломанным корягам.
Затем следовала череда домашних дел, тех дел , что старались быть выполненными в силу причин известных только им. Таковыми числились рубка дров , вытягивание бересты для лаптей, да полив некоторых посевов. Правда почва тут не славилась плодородием, зимы таяли не успев появиться, а более двух-трёх пар лаптей на одного в год не надобно.
Продолжались эти дела всегда до первых сумерек. Солнце тогда постепенно проваливалось в линию горизонта , оставляя за собой вытянутую полоску , похожую на пепелище, облака же слипались в густую темную массу , пожирающую небо.
Стрелка ,по заведенному порядку, останавливалась на восьми, когда в проёме распахнутой двери появлялся Иван Петрович стремившийся вернуться на своё рабочее место ,вернуться к своей мечте. Помимо несметного множества копеечных по смыслу бумаг, на том столе находилась толстая зеленая тетрадь в линейку , имевшая бессменно отдельное место. Тетрадь была вместилищем сокровенного сюжета и героев, воплощением представлений о идеальной книге Ивана Петровича.
"Храбрые отряды солдат на вороных конях , летящие штурмовать крепость , попутно отрубая головы полчищам врагов , отбивающихся шпагами с блестящими эфесами. И в авангарде герой, возросший из черни, в стальных доспехах с калёным мечом, ведущий войско. Да так что бы из крепости смотрели на них десятки прекрасных дам, усеивших полы площадей шатровыми платьями. А поодаль , в массивном золотом кресле , король в окружении свиты потешающейся над неприятелем. Так что бы в конце закончилась столетняя война и установилась самая справедливая единоличная власть во всем королевстве." - все это представлялось Ивану Петровичу в его грезах.
Поэтому, день за днем , после мирских занятий , он снова садился за перо и чернила, боясь не успеть. И небо тогда ,напоминавшее скорее плохо разбавленную гуашь , чем вечное пристанище звезд, рисовалось лишь тусклым диском луны. И шел тогда Ивану Петровичу восемьдесят четвертый год от рождения. И не было видно конца бесчисленным страницам. И конец был близок