Жизнь с нуля

                ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ!               
                Исполнен вечным идеалом,
                Я не служить рождён, а петь!
                Не дай мне, Феб, быть генералом,
                Не дай безвинно поглупеть.
                (А.К. Толстой)
             Все мои жизненные перипетии «задолбали» меня вконец. «Gutta cavat lapidem» - капля камень долбит - говорил римский поэт Овидий. Перенесённые болезни и психологические травмы из детства, черепно-мозговая травма, случившаяся во Фрунзе, довольно продолжительная служба в непривычном для моего организма знойном климате Средней Азии после резко-континентального климата Западной Сибири и, наконец, последние события, терзающие сознание, разрешились жестоким кризисом: прямо в курсантской казарме у меня случился сердечный приступ. По распоряжению прибывшего врача меня на носилках отнесли в наш гарнизонный лазарет, который находился недалеко, примерно в ста метрах от казармы. После двух суток, проведя курс поддерживающих процедур, меня в сопровождении военного фельдшера отправили на лечение в Оренбургский госпиталь. Состояние моего организма грозило серьёзными неприятными последствиями – физические страдания усиливались ещё и жесточайшей депрессией.
               В госпитале я пролечился где-то около месяца. Благодаря высокому профессионализму лечащих военных врачей, здоровой моральной атмосфере в палате среди моих товарищей по несчастью началось моё постепенное, медленное, но вполне успешное выздоровление. Положительные эмоции оказались для меня одним из самых эффективных лекарственных средств. Здесь меня по истечении некоторого времени стали регулярно навещать мои бывшие курсанты, прибывшие теперь сюда на обучение в Оренбургское военное авиационное училище лётчиков. Однажды, когда я уже достаточно окреп, они даже принесли мне сюда баян, и я, в укромном уголке госпитального парка, смог слегка потешить свою истосковавшуюся по баяну душу.
            После излечения в госпитале я при лазарете в Уральске прошёл военно -  врачебную комиссию, которая меня с диагнозом «посттравматическая церебрастения с диэнцефальными кризами» признала «негодным к военной службе в мирное время и ограниченно годным – в военное». И так с 16-го августа 1960-го года я стал гражданским человеком. Внезапно образовавшийся вокруг меня вакуум, непривычная тишина, после двенадцати лет бурной солдатской жизни, «оглушили» меня. Возникло множество проблем, требующих немедленного решения - жизнь предстояло начинать практически с нуля. Ни у меня, ни у моей жены не было ни подходящего образования, ни специальности, и ко всему тому теперь ещё по состоянию здоровья мне трудно было что-либо подобрать; положение, как говорится, было хуже губернаторского.
                Лишь легкомыслие молодости не позволило нам окончательно потеряться, и мы смело ринулись в борьбу за выживание. Софье, как жене офицера, предоставили посильную работу в воинской части связистов, что ещё оставалась здесь в Уральске.  Мне в городской администрации предложили должность председателя городского комитета по физкультуре и спорту. У меня же были несколько иные планы: в Уральске было музыкальное училище и я, наконец, мог осуществить своё заветное желание получить музыкальное образование. В один из прекрасных августовских дней, собравшись с силами, я отправился в училище и подал документы для поступления на народное отделение в класс баяна. Легенда гласит будто бы И.С. Бах бегал за шестнадцать километров, чтобы послушать игру знаменитого органиста Букстехуде. Я очень любил баян и готов был бежать также за много километров, чтобы послушать хорошую игру на этом инструменте. Для поступления в училище мне было необходимо лишь доказать приёмной комиссии, что у меня есть все необходимые данные для этого. По существующему тогда положению от экзаменов по общеобразовательным предметам я освобождался, как имеющий полное среднее образование офицер, уволенный из Вооружённых сил в связи с «Постановлением» об их сокращении. Конечно нужно было ещё показать и уровень владения выбранным инструментом. У меня было в запасе несколько готовых музыкальных пьес и этюдов - здесь проблем не было, и вскоре я стал студентом Уральского музыкального училища. Вот уж воистину,- не было бы счастья да несчастье помогло.
                Решение было чрезмерно смелое, если не сказать, безрассудное, возможное только при совершенном незнании жизни, полнейшего отсутствия жизненного опыта. Но мы, не избалованные лёгкой жизнью, бесстрашно бросились в жизненный круговорот -  стали присматриваться, вникать, изучать особенности жизни в «мирных условиях». Мы стали постепенно выправлять своё, просто никакое материальное положение. Из «мебели» мы имели: задрипанный диван, пара солдатских табуреток, солдатская кровать и тумбочка, как подарок на память от славных Вооружённых сил за десятилетнюю безупречную офицерскую службу родной Отчизне (то ли матери, то ли мачехе).
             Основой изрядно затянувшегося потом «материального возрождения» нашей семьи, где уже подрастали со своими запросами двое продолжателей нашего незадачливого рода: сынок восьми лет и доченька пяти, явилось моё выходное пособие в размере 800 рублей. Мой доход в первый студенческий год, как главы семьи, составил 60, затем в следующие годы 30 рублей - пособие по инвалидности и плюс 15 рублей - студенческая стипендия. И помощи ждать нам не приходилось ниоткуда – мои родители в родном посёлке сами еле-еле сводили концы с концами, а отец Софьи уже умер.
             И, благодарение Богу, как всегда, снова на нашем жизненном пути появились люди, умудрённые жизненным опытом, которые вроде бы незаметно начали проявлять о нас заботу и различными способами помогать нам в преодолении житейских трудностей. Через одного моего товарища по училищу, Шалайкина Ивана, мы познакомились с семьёй замечательных, благородных людей.  (Снова хвала Ангелу Хранителю! Теперь «уже я стар, мне незнакома ложь: так верьте мне – мы спасены лишь верой»).
                Василий Ильич и его супруга, Антонина Александровна, Бубликовы (царство им небесное и вечная память) приютили совершенно бескорыстно Ивана на проживание у себя. До поступления на учёбу в музыкальное училище Иван работал с Василием Ильичём на механическом заводе. Василий Ильич, узнав о бытовом неустройстве парня, взял его жить к себе.  У Бубликовых был домик с небольшим садиком во дворе. Ваня зажил у Бубликовых, как в родной семье, и для нас эти замечательные люди тоже стали как родные. На все праздники они обязательно приглашали нас с Софьей, и мы, благодаря им, почувствовали себя своими людьми в этом городе; постепенно стали обзаводиться, «обрастать» необходимыми, «полезными» знакомствами.  Жизнь наша заметно налаживалась, а наши «родственные» отношения с Бубликовыми не прерывались до самой их кончины. Очень хорошо Антонина Александровна помогала Соне с появлением у нас на свет второго сыночка, Алексея.
          Но вот уходит из жизни Василий Ильич. На территории частных домиков, где жили Бубликовы, строятся многоэтажные здания, и Антонина Александровна с семьёй одного из сыновей получает квартиру в многоэтажном доме. И, как всегда, в духе наших отечественных традиций снос частных вполне добротных домиков, а вместе с ними и уничтожение прекрасных надворных земельных участков, где в каждом дворе произрастали в немалом количестве фруктовые деревья, да и живность какая-никакая водилась, подаётся населению, как решение жилищной проблемы и, вообще, как забота о повышении благосостояния граждан (!). Потеряв своё небольшое надворное хозяйство, Антонина Александровна вместе с подругами из рабочего посёлка, у которых ещё оставались в частной собственности жильё и земельные участки, занялась выращиванием цветов на продажу. Дело пошло неплохо и старушка уже скопила от продажи цветов немалую сумму по тем временам, которую и была намерена раздарить своим внукам. Но грянула денежная реформа и весь многолетний труд любящей бабушки «вылетел в трубу». Удар оказался непосильным для её сердца, и она скончалась от сердечного приступа.         
             Для получения пособия по инвалидности мне надо было каждый год проходить в обязательном порядке унизительные процедуры для подтверждения моей заниженной трудоспособности, причём на трёх уровнях. Вначале «страждущий» должен был обследоваться у своего лечащего врача и, если тот сочтёт необходимым, получить направление на ВКК. Это городская врачебно – контрольная комиссия, которая после нескольких, и не всегда корректных, вопросов даёт (или не даёт) направление на Областную ВТЭК (Врачебно – Трудовая Экспертная Комиссия), которая уже окончательно решает: а не притворяешься ли ты? 
           Некоторые случаи иначе, как абсурдными не назовёшь. Так, Анатолий Николаевич Шаронов, преподаватель музыкальной литературы в музыкальной школе, потерявший на фронте половину ноги (голень), ежегодно проходил все эти «круги ада», как будто бы только для того, чтобы показать, что его культя за прошедший год ничуть не подросла.            
           И не удержусь от соблазна по этому случаю вспомнить Ярослава Гашека. «Основная функция медицинской комиссии – производить осмотр. Но правильно говорил один штабной врач:
         - осматривая больного я исхожу из убеждения, что речь должна идти не об осмотре а о досмотре, что больной безусловно здоров, как бык.» И вердикт: «Поэтому говорю вам: не осмотр, а досмотр! Подозревай каждого до последнего вздоха!» (Я. Гашек Й Бравый солдат Швейк перед войной».
 
               
                ЗДРАВСТВУЙ, МУЗЫКА!               
                Не стыдись учиться в зрелом
                возрасте; лучше научиться поздно,
                чем никогда. (Эзоп)               
            Заниматься я начал с большим увлечением. Учёба захватила меня целиком; некоторые трудности доставляло мне лишь состояние моего здоровья. Первое время появление в помещении училища вызывало у меня столь сильное волнение, что я вынужден был оставлять баян в коридоре училища и возвращаться домой, чтобы принять необходимые меры по возвращении организма в нормальное, психологически устойчивое состояние, а за инструментом ехала Софья. Предстояли всевозможные длительные профилактические мероприятия по преодолению возникшей тревожной ситуации. За инструментом я занимался, в зависимости от наличия времени и самочувствия, от четырёх до восьми часов в сутки; на упражнения на различные виды техники я тратил не менее двух часов; занятия по общеобразовательным предметам, естественно, не посещал. В училище меня встретил педагогический состав с хорошим профессиональным образованием, хорошо знающим своё дело. Здесь была здоровая, творческая атмосфера; отношение педагогов к студентам уважительное, доброжелательное, а ко мне, как самому великовозрастному, в особенности. До конца дней своих я сохраню глубокую и благодарную память о педагогах училища, окруживших меня в один из труднейших периодов моей жизни сочувствием, вниманием и заботой.
           Как я уже говорил, первый свой баян я купил ещё в Беловодском. Этот инструмент был изготовлен на Житомирской фабрике. Привлекло меня в нём его приятное внешнее оформление. Особенно хорошо было то, что у него было два наплечных ремня, что обеспечивало более удобную и устойчивую постановку баяна при игре. У тульского баяна всё ещё, по – старинке, такой ремень был один. Зато, по неопытности, я значительно просчитался в другом -  у житомирского инструмента оказался слабенький, «жиденький», невыразительный звук, в то время как «туляк», выпуска начала пятидесятых годов, обладал особым, настоящим русским, с лёгкой грустинкой, тембром.
            От житомирского баяна я избавился при переезде из п. Кокайды во Фрунзе. Мне помогло то обстоятельство, что в магазине купить эти инструменты было почти невозможно - их не хватало катастрофически. У серийных тульских баянов того времени изготовления планки были ещё медные. У житомирских -   уже дюралевые. С такой «начинкой» в конце пятидесятых стали изготавливаться и тульские, а с медными планками в Туле стали изготавливать баяны только «на заказ». Следующий инструмент с названием «Искра» я приобрёл в Куйбышеве, а после наметившегося в перспективе поступления в музыкальное училище, обменял его у своего курсанта на слегка подержанный тульский выпуска конца 50-х годов (уже с дюралевыми планками). Свою выгоду я увидел в том, что этот инструмент был для меня более удобным и привычным.      
                Моим другом на некоторое время оказался мальчик, более чем вдвое моложе меня   - мне тридцать, ему четырнадцать лет, чрезвычайно талантливый, с абсолютным слухом. На теоретических предметах мы сидели за одним столом и, по мере сил, помогали друг другу. Особенно успешной была у нас «взаимовыручка» на уроках сольфеджио. Толя не знал на какую линейку надо поставить слышимую им ноту и как обозначить её длительность, поэтому записывал ноту словами. Я же, наоборот, хорошо знал теоретическую половину этой задачи, зато плохо определял высоту на слух, даже относительно того настроя, который давал нам педагог в начале диктанта.  И вот так, подсказывая друг другу, мы без проблем справлялись с любым заданием.
        Толя, в силу своего неокрепшего детского разума, не мог по достоинству оценить и найти соответствующее применение своему бесценному Божьему дару. В какое-то время в душе моего юного друга начались разброд и шатание. Он бросил училище, уехал в деревню и стал работать в родном колхозе прицепщиком(!) Периодически Толя приезжал к сестре в Уральск. Домик его сестры находился недалеко от нашего, и он всякий раз обязательно нас навещал. Нам с женой, хотя и с некоторым трудом, удалось убедить Толю и его сестру в том, что он обязательно должен использовать данные ему способности, что ни в коем случае нельзя вот так, походя, зарыть свой талант. Анатолий вернулся в училище, успешно его окончил и так же теперь успешно работает в России, в городе Орле. По интернету я нашёл несколько его фотографий, из которых видно, как неплохо Толя там обосновался. Но я, тем не менее, убеждён, что у него были все данные для того, чтобы с его талантом он мог бы занять более достойное место в музыкальном мире.   


Рецензии