Точка зрения. Глава 4

Точка зрения

Глава 4


Рисование, и правда, давалось Сашке с легкостью. На бумагу по ее желанию легко выныривали из небытия любые лица и предметы. Кай с интересом рассматривал собственный потрет:

– Похоже получилось, только очень уж ухищрено-вежливый портрет. Клыки острые, хотя у меня они от старости сточились и один надколот, а бородавки на щеке нет, волосы густые… Прям парадный потрет «Великий и грозный хозяин Заброшенной башни».

– Ты же сам говорил, немного подправить действительность.

– Да, Ветер, ты меня поняла правильно. Молодец! Не перешла грань «немного», но создала нечто новое, не меня, а радужную иллюзию. Пора переходить к более сложным и плодотворным вещам. Теперь попробуй нарисовать саму себя. И не на бумаге.

– А на чем?!

– Прямо на поверхности мира. Дай сюда руку. Вот так. Только мизинец в сторону!

– Ай! Больно же!

– Терпи. Представь, перед тобой зеркало, –  повинуясь движениям Сашиных пальцев перед ней вырисовался серебристый овал.

– Пока оставим его, как рамку картины, чтобы тебе легче было выводить линии, словно на бумаге. А потом уберем, оставим одно изображение. Теперь точно так же, как ты рисуешь тушью – рисуй здесь себя. Такой, как представляешь.

– Но я ж себя не вижу! Я могу нарисовать только то, что вижу.

– В том то и беда. Ты о себе самой ничего не знаешь. И все же попробуй!

Кай наблюдал за Сашиными стараниями и мрачно молчал. А когда она закончила, спросил:
– Что это, Саша?

– Ну… я, наверно…

– Это облезлая помойная кошка! А надо чтоб ты видела себя… Ай-тарма! Не люблю я женщин! У вас такая каша в голове. Скажи своему рыцарю, пусть он тебя хоть пострижет как-то и платье что ли купит. Женская самооценка напрямую зависит от внешности. Да прекрати же ты сутулится! – Кай по обыкновению припечатал кулаком Сашке между лопатками и велел: – спать иди! Все равно ничего путного мы уже сегодня не сделаем.

***

Сашка сидела на корточках, опершись спиной о стену. И думала о высоком и недосягаемом. О пирожках, чей запах запах будоражил вечно голодный растущий организм. Когда размышления стали совсем уж неутешительными, Сашка уцепилась за подоконник, подтянулась и заглянула в кухню.

– Теть Тась, а может тебе чем помочь надо? – вкрадчиво спросила девочка.

– Ох, подлиза, знаю я, чего тебе надо. Жди обеда!

Саша тоскливо вздохнула – обед был так же далек, как Черехские горы. Сашка уселась на подоконник и свесив ноги наружу, поболтала им. Разбитые вщент сапоги чуть не свалились.
 
– Пссс! Никто не видит? – спросила осторожно повариха.

Сашка замотала головой.

– Лезь уж потихоньку.

Обрадованная Сашка кувыркнулась в кухню.

– На, егоза, – Тася протянула ей два пирожка, – пока никто не видит. А то нагорит мне. Скажут я рыцаря-мага порчу, балую. А надо… – повариха задумалась, припоминая, – …надо «воспитывать терпение и самодисциплину». Слова-то какие!
Сашка замычала с набитым ртом утвердительно. Воспитывать, конечно, надо. Но голод почему-то воспитываться не хотел.

Тетя Тася отряхнула передник, пристроила свой необъятный бюст на подоконнике, подставив румяное круглое лицо солнышку.

– Гляди-ка, припожаловала!

– Мхто? – промычала Сашка, заглатывая как гусь последний кусочек пирожка.

Тася кивнула во двор, где Таред разговаривал с молодой женщиной. Сашка тоже высунула голову в окно, с интересом глядя на собеседницу наставника:
– Красивая.

– Хороша, зараза, – вздохнула Тася, – конечно, ей, рыбке золотой, и положено быть такой.

– Кому?

– Ну, кому-кому? Рыбки – девицы продажные. А золотые они на то и золотые, что ими не каждый попользоваться может. За хорошие деньги, а не за ломаный грош да тарелку похлебки.

– Так это что ж бордель был, где Маргод Тареда искал? Там над воротами зелеными рыбка золотая висела.

– А то! Бордель госпожи Антеры. Самое дорогое заведение. Сама Антера рыбкой была, а потом в люди выбилась. Эх, нам так не жить! – гулко вздохнула Тася. Сашка прищурила глаз, наблюдая за разговором.

Таред, позабыв про увечную ногу, увивался за визитершей, как молодой: то под локоток возьмет, то на ушко что-то шепнет.

– Алишка, ты б… ну это… может поможешь чем. Девочка ж… а я даже не знаю, о чем с ней говорить. И вообще…

– Ты вообще  никогда не знаешь, о чем говорить, – отрезала Алишка. – Ну, покажи мне ее.

– Сашка! Иди сюда! Познакомься – это госпожа Алисия.

– Это девочка?! – спросила Алишка, высокомерно вздергивая бровь, когда Сашка, спрыгнув с подоконника, подошла к ним. Но в ее глазах Сашка, несмотря на неопытность в таких вопросах, прочла скорей жгучую ревность. И чисто женское болезненное любопытство поглядеть на ту, что покусилась на ее место в мужском сердце. Алишка окинула Сашу одним долгим взглядом, каким полководец оценивает армию противника. Подкрутила выбившуюся прядь и заправила ее в узел. Опустила руку, словно давая отмашку своим войскам начинать атаку. – Ты смеешься, Таред? Что с этим можно поделать? Тут никакое платье не поможет.

Саша ощетинилась иголками, как еж:
– Буду я еще какую-то лярву слушать!

Профессиональный дипломат бы с горечью заключил, что трехсторонние переговоры потерпели полный крах. Стороны удалились крайне недовольными. И новых шагов к достижению соглашения предпринимать не желали.

***

Мир вокруг не ограничивался замком и Каевой башней. Он был прекрасен и ужасен, он вонял рыбой, свежей и тухлой, смолой, подгоревшими пирожками, сеном, нечистотами, вылитыми прямо на мостовую, драками, сплетнями, воровством, он пах неизведанным и манящим. В нем было место изумительным закатам, разливавшимся над бесконечной дельтой реки Раан, и торговке в замызганной юбке, продававшей пирожки с потрохами, самые вкусные, которые ела Сашка, если не считать тех, что пекла бабушка Ксюня, пока еще была жива. В нем тесно переплелись тончайшие гравюры из книг Кая и непотребные малюнки на заборах Портового Края. В нем странным образом перемешались непристойные частушки Веселого Угла и героические рассказы Маргода о том, как воины трех княжеств, двух гномьих и одного людского, остановили, после многочисленных поражений, оркскую орду, не дали ей ввалится в плодородные долины Раан. На старинных гравюрах они стояли плечом к плечу – низкорослые крепыши в кольчугах и люди в кожаных доспехах – в узком ущелье Ирмангисса, когда на них накатывала приливная волна бесконечных оркских тхем. Братские народы, связанные общей кровью, перемешанной в венах и пролитой на поле боя. Не так уж и отличавшиеся друг от друга, только пядью роста.

Нет, Сашка уже осознала, что не только рисование и магия, но и история суть иллюзия. Но Кай говорил «немного», «не теряя берегов». В понятие «немного» никак не вписывались, тщательно выведенные среди похабной мазни на заборах, лозунги: «Гномы – вон из нашего города!» И старушка в расшитой замысловатым узором бисера зеленой двурогой кичке. В этот-то головной убор, так любимый гномьими матронами, и целили мальчишки грязью:

– Жабья королевишна! Кривоногая мухоловка! Убирайся в свои тухлые туннели, – это самое приличное, чем приправляла свое развлечение человеческая шпана. Старушка прикрывалась, чем-то похожим на ридикюль. Эта заляпанная грязью сумка, вдруг кольнула Сашку в самое сердце. Похожая был у бабушки Ксюни и назывался «бабина сумочка-выручалка». Там было все: немного подтаявшие конфетки, потрепанная книжка сказок, пирожки, йод, вязальный крючок… там можно было найти всю вселенную. Пока бабушка не умерла, а мамка не продала ее нехитрые пожитки на барахолке.

Сашка замерла. Не вмешивайся, не баламуть мир зря, затаись! Извини, Кай, – не сегодня. Сейчас почему-то важно чтобы эти пакостники прекратили измываться. Слишком часто она сама стояла под градом грязи, чтобы пройти мимо. Лучше напомни мне, Кай, не стратегию, а тактику. Оценить свои и чужие силы?

Чужие ¬ хоть и не взрослые, но матерые бойцы портовых «братств», под знамена которых становились лет с шести-семи, выполняя саму грязную работу Больших Братьев. Закаленные в кровавых разборках. Прав был Таред, когда после очередного погрома гномьих лавок сказал: «Неспроста Большие Братья вдруг невзлюбили гномов, такая нелюбовь проплачена сверху. Неладное твориться в столице». Опасливый Тенгвел кивнул на Сашку и шепнул: «Ну, не при девочке ж» При девочке Саше, действительно, надо осторожней – она многое видит, а еще иногда и думает, выводы делает. Не девчуковое занятие.
 
 Свои – в этой заварухе Саша собиралась стоять на стороне маленькой старушки и ее ридикюля. И союзник оказался не промах – из бездонной сумки бабулька достала, какой-то горшочек, выдрала из него крышку и запустила в ближайшего нападающего.
Какие-то желтоватые специи ослепили и заставили непрерывно чихать:
– Сука!

 «Минус один. Оценить пространство?»

 Кай учил недаром – в закоулках города полно сквозняков и пустот. И представив себя порывом ветра Саша начала движение: подножка, пыльный смерчик в глаза.
 
«Ну-ка подвинься, дружок, я протиснусь в эту щель дуновением, а тебя отбросит! Двери? Тут много – пусть откроются все! Да, Кай, я еще не могу представить себе конечной цели, но я уже гораздо искусней закручивая свою ярость в вихрь»

Недаром говорят, что гнома лучше в угол не загонять, как и их одомашненных крыс. Старушка дралась ридикюлем, умело и споро, раскручивая его и светя нападающим направо и налево.

«Мне бы так с Рахведом!» – восхитилась Сашка. И внезапно поняла, что они с бабулькой остались одни в переулке ¬– нападающие отступили. Портовые крысы смелы со слабым, а с тем, кто дает отпор, предпочитают не связываться, растворяются в норах.

– Зачем вступилась, девонька? – поинтересовалась старушка, горестно вздохнув над оторвавшейся ручкой сумки.

– Честно? Не знаю, просто не люблю, когда гнобят того, кто слабей, – немного подумав, ответила Саша.

– А ты была уверена, что сильней их?

– Нет, но вместе мы оказались ничего себе. Правда?

– А то! – усмехнулась старушка. – Может проводишь, а? Меня зовут Лисма Орвенлисса, я живу тут, в Курбатой слободе.

Сашка колебалась.

– Я приготовила паракасу с ягнятиной, а есть ее не кому… – змеем-искусителем улыбнулась старушка.

Что из себя представляла паракаса, Саша понятия не имела, но слово «ягнятина», подвело спазмом вечно голодный Сашкин живот, и она кивнула.

Лисма была та еще врунья, есть ее паракасу было кому – двор полон домочадцев и все они с горесными воплями:
– Матушка! – кинулись на встречу Сашке, которая вела прихрамывающую старушку.

– О! – артистично всхлипнула Лисма и из рук Сашки перекинулась на руки родни, закатывая глаза.

–Убили Матушку! – именно так, с большой буквы, взвыла гномья семья.

–Врача! – заполошно запричитал кто-то.

Лисма бодро открыла глаза, решив, что немного переиграла:
– Какого врача, дурбелыки?! Я есть хочу! После пережитого!

– А! – возликовало семейство, избавленное от вызова врача, – Матушка кушать хочет!

Лисму поволокли в дом, Сашку тоже закрутило водоворотом семейного желания наконец-то поесть. Она оказалась за столом среди многочисленных гномов разных возрастов и полов, с обожанием смотревших на Матушку и приготовленную ею паракасу. Сашка совсем стушевалась, напрашиваться на еду, когда и без тебя есть кому кушать изумительно пахнущую паракасу, было неудобно.

Впрочем паракасы, которая очень походила на голубцы, был здоровый котел. Так что еще один Сашкин рот не делал погоды за огромным дубовым столом, во главе которого, как королева, восседала Лисма. Она рассказывала о их общем приключении, родня молотила паракасу, издавая нечленораздельные одобрительные возгласы в особо напряженных местах.

– И эти зарвавшиеся щенки бежали поджав хвост!

– Да, матушка, есть еще перец в старой перечнице! – усмехнулся седой гном, сидевший от Лисмы по правую руку.

– Перец есть в нас обоих! Скажи, детка!
 
Сашка, не прожевавшая очередной паракас, смогла только угукнуть.
Паракасов  Сашке положили еще и в миску из красной глины с затейливым узором, тщательно завернув на дорогу. Тот самый гном, которого девочка определила, как второго в огромной семье, проводил ее до ворот:
– Ты из орденского замка?

– Пожалуйста, господин, не стоит говорить, об этом моему наставнику, – попросила Сашка.

– Матушка у нас одна. Нужна будет помощь, вернешь миску. Мы, гномы, долги платим сполна.

***

Иногда сторонам неразрешенного конфликта и хочется, и колется продолжить переговоры. Неожиданные встречи в этом случае весьма полезны, потому что решение об уступке уже принято, а случайность позволяет не ронять лицо.

Сашка летела вниз по лестнице в Нижнем городе. И чуть не сбила женщину с двумя корзинами. Одно лукошко женщина выронила – фрукты, овощи и зелень покатились вниз по ступеням. Сашка с размаху села на ступеньку, прямо на помидор. Овощ чавкнул, оставляя на штанах пятно:
– Ах, ты ж поганец! – Рявкнула женщина, собираясь отвесить подзатыльник. Сашка заслонилась рукой и пробормотала:
– Простите, госпожа Алисия.

Женщина прищурилась и прошипела:
– Ах это ты! Ты ведь Таредова воспитанница?

– Я, – повинно закивала головой девочка, зачарованно глядя вверх на женщину. Уж больна та была хороша. Вроде и платье простое и вопреки всем ожиданиям, наглухо под самый подбородок закрытое. Но как сидит! Любое движение слегка обрисовывает плавные изгибы хозяйки. Грива рыжих волос, прихваченная на затылке двумя шпильками. Так волосы носить себе даже знатные дамы позволить не могут – прячут прическу под дорогие убрусы и тюрбаны. Только «рыбки».

– Что пялишься? –  недовольно передернула плечами Алишка.

– Платье у вас красивое.

Женщина фыркнула, не принимая комплимент:
– Глаза разуй! Несешься к демонам на рога. Теперь собирай все из-за тебя.

– Я помогу, – Сашка бросилась собирать. – Давайте корзину донесу.

Но Алишка уже прихватила свои корзины и пошла вниз, напоследок оглянувшись. Окинула Сашку неприязненным взглядом:
– Каков жрец – таков и приход. Вся в воспитателя!

– Да, Таред прав, – пыталась стряхнуть со штанов помидор девочка.

– В чем? – через плечо уточнила Алишка.

– Я некрасивая, неуклюжая и невоспитанная. Такая, как вы со мной возиться не будет.
 
– Такая – это какая, – подозрительно сузив глаз, поинтересовалась Алишка. Сашка внезапно вспомнила наставления Кая: хочешь заставить мир вертеться в свою сторону – лицедействуй! Не корчи дурочку, а играй свою роль. И она стала ее играть вдохновенно, от всего сердца, потому что сфальшивить, покривить душой означало проиграть не только этот бой, а и войну.

– Ну такая красивая, и как же он там еще говорит…изящная, вот!

– Кто говорит? – перехватывая корзинку поудобней и поворачиваясь к Сашке, переспросила женщина.

– Таред, конечно.

– А что еще говорит, – Алишка пристроила корзину на поручне лестницы.

– Ой, чего только не говорит. И сижу я не как вы, и хожу не так, а ссутулившись. И одежда на мне не так, как на вас сидит. И никогда, наверно, сидеть не будет. Потому как на чем здесь сидеть?! – огорченно провела Сашка рукой по еще абсолютно гладкому фасаду. Она конечно передергивала. Ничего такого Таред не говорил. Но точно думал. – Так давайте я вам помогу корзину донести!

– Ладно, – будто нехотя согласилась Алишка, вручая ей одну из корзин.

– А что еще говорит обо мне? – с ленцой спросила Алишка. И Сашка добросовестно поведала ей все, что слышала, приукрасив тем, что сама додумала.

Так и дошли они до зеленых ворот с золотой рыбкой.

– Тебе, наверно, туда заходить не стоит, – сказала Алишка и уселась на лавку у ворот, – и так он со мной не разговаривает. С тех пор. А узнает, что ты здесь побывала, и вовсе…

Сашка примостилась рядом.
– И со мной не разговаривает, – грустно вздохнула Саша. – Только «Доброе утро!», с учителями моими разговаривает о моих успехах. Или скорей неуспехах. А мне только головой кивает на все вопросы и уходит.

– А ко мне он больше не ходит, – продолжила Алишка, – вообще.

Посидели они еще немного молча. Саша поерзала на лавке немного и сказала:
– Мне б действительно платье какое-то купить. А то ему, наверно, за меня стыдно. И Кай тоже велел.  Таред мне и денег дал. Только я не знаю куда идти, – Алишка снова оглядела ее от макушки до пяток. Но это был уже не взгляд соперницы, а скорей невольного союзника. Потому что на этом поле боя им вдвоем запросто места хватит. А поодиночке обе проиграют:
– Приходи завтра с утра, только не очень рано. Пойдем с тобой к тетушке Бэате.