Наваждение

      За мной кто-то гонится. Не могу взять в толк кто. Думаю, это дьявол, но я не уверен. Со мной случалось такое прежде. Раньше я не придавал этому серьезного значения, принимал за обыкновенное умственное расстройство, кратковременное наваждение, которое пройдет само по себе, без последствий. И вот теперь все повторяется вновь. Нет, это совсем не обыкновенное умственное расстройство и не кратковременное наваждение, и само по себе ничто для меня не проходит. За мной опять кто-то гонится. И я опять не могу взять в толк кто и по привычке думаю, что это дьявол, хотя и не уверен. Я в меру умен и в меру глуп, в меру счастлив и в меру несчастлив. Все достоинства мои и недостатки имеют во мне тоже некоторую усредненность, делая меня неприметным и незначительным на фоне всех прочих людей из моего окружения. Почему же объектом преследования вновь выбран я? К чему столько внимания, не заслуживающей его особе? Есть в этом что-то подозрительное. Никого из людей так никогда и не заинтересовала бы судьба моя, если бы однажды мной не заинтересовался некто свыше. А ведь я не Иов, не доктор Фауст даже. Я не отмечен небом. Нет во мне крепости веры, и к поискам истин и смыслов не причастен я. Там, на небесах, вряд ли вообще знают о моем существовании. А если и знают, то никто обо мне спора затевать не будет. Я очень хорошо понимаю, что по большему счету не нужен ни Господу, ни дьяволу, и, вероятно, кто-то из них проявляет ко мне интерес просто по ошибке. Но ведь один из этих двух, вероятнее всего, никогда не ошибается. А кто-то другой, что тоже вероятнее всего, не застрахован от них, но вряд ли способен признавать свои ошибки. Так кто же за мной гонится? Не могу взять в толк кто. Думаю, это дьявол, но я не уверен. 


     Справедливости ради, у меня имеются и другие предположения. В дьяволе я не уверен. Впрочем, этот образ еще никогда и ни в кого не вселял уверенности. Помимо дьявола есть еще несколько неравнодушных ко мне людей, которые в силу разных причин и обстоятельств, возможно, желали бы некоторого воздействия на мою личность и судьбу. Так, рядом со мной живет хоккеист из местной команды. Он за что-то меня не любит, всякий раз при встрече высокомерно и пренебрежительно смотрит на меня, не двусмысленно намекая, что ждет от меня ответных действий и хочет завязать драку. Я его не боюсь, но ввязываться в драку пока не спешу. Не знаю, почему он стремится выказать мне неуважение свое. Может потому, что я не болею за местную команду, а его считаю плохим игроком. А он безнадежно плох, в этом нет сомнений, и даже если он сможет одолеть меня в кулачном поединке, мое мнение о нем все равно не изменится. Но теперь хоккеист травмирован и восстанавливается в реабилитационном центре от травмы своей. Я что-то давно не слышал о нем. Был еще один незнакомый человек. Я приметил его недели три назад и раньше никогда не видел. Я примечал его утром, когда шел на работу, и вечером, возвращаясь домой. Его появление, словно бы из ниоткуда, вызвало у меня сильную обеспокоенность. Мне все хотелось выяснить: кто он такой, откуда, и зачем он здесь? Я имел основания думать, что он новый жилец из многоквартирного дома напротив, однако это еще предстояло уточнить. Но несколько дней назад его сбила машина на пешеходном переходе, и он теперь весь загипсованный лежит в больнице, проходит курс лечения. Мне жаль, что так случилось с ним. Я желаю ему скорейшего выздоровления. И все-таки я облегченно выдохнул, узнав, что он оказался в больнице. У меня пропала лишняя причина для беспокойства, а вместе с ней пропала и необходимость выяснения, кто он такой, откуда и зачем. Не могу не сказать и о своей первой учительнице. Она тоже живет неподалеку, как и хоккеист местной команды, но, в отличие от него, испытывает ко мне чувства прямо противоположные. Я как-то часто стал встречать ее в последнее время. Ей под восемьдесят, но держится она молодцом. Правда, я начал замечать за ней некоторые странности в нашем общении. С недавних пор она вдруг прониклась уверенностью, что меня назначили министром образования. Я не знаю, как мне реагировать на это, что говорить, и как теперь мне вести себя с ней. Бывает, завидев меня на улице, она громко кричит мне: «Господин министр, подождите!» Все оглядываются на нее, затем ищут взглядом названного министра. Я чувствую себя неловко, когда удивленные взгляды прохожих, наконец, останавливаются на мне, но делаю вид, что безразличен к ним и иду навстречу своей учительнице. Удивительно, думаю в такие минуты я, а ведь когда-то в детстве я мечтал о чем-то подобном. Мечтал о том, что однажды стану каким-нибудь министром или генералом, а став им, куплю новое оборудование для своей старенькой школы, или даже построю новую. Этой детской мечте как раз и поспособствовала моя учительница. На одном из своих уроков она в шутливой форме обмолвилась насчет моего возможного министерского будущего, и я запомнил. Как понятно теперь, она тоже запомнила свои слова, и сегодня, по прошествии стольких лет, они уже не выглядят шуткой в ее устах. Нет ничего удивительного в том, что мечты когда-нибудь да сбываются.  Удивительное может заключаться в том, что для кого-то они сбываются самым причудливым способом.


     Однако, вернемся к дьяволу. Он главный мой подозреваемый, ведь за мной кто-то гонится, и я пытаюсь раскрыть того, кто за мной гонится. А это не так легко, как может показаться на первый взгляд. И это явно не травмированный хоккеист, и не таинственный незнакомец с гипсом на вытяжке в больнице, и уж тем более не моя старенькая учительница, посвятившая меня в первые министры страны. Я не знаю, кто бы это мог быть. Думаю, это дьявол, но я не уверен. Как он прослышал обо мне, зачем я ему? Никто не спорит обо мне на земле. Он бы мог купить мою душу, если бы она чего-то стоила. Но, боюсь, души смертных больше не вызывают у него былого интереса. Он преследует меня по ошибке, просто скуки ради, и просто скуки ради хочет разбить мне голову в кровь, или от той же самой скуки ищет дружбы со мной. И то и другое не кажется слишком привлекательным для меня. Я не в ладах с Господом, но это не повод для дружбы с дьяволом. А травма головы вообще болезненная для меня тема. Другой подобной травмы я уже не переживу. Мне бы исключить дьявола из этой сложившейся для меня неблагоприятным образом ситуации, исключить бы его из списка главных подозреваемых, но, боюсь, это невозможно. Отчего-то в последнее время во мне созрела убежденность, что я нуждаюсь в нем больше, чем он во мне. Как будто, на самом деле, это не он за мной гонится, а я зачем-то увязался за ним, точно у нас есть причина быть вместе. Не нужно быть Иовом или доктором Фаустом, чтобы в твоей жизни объявился дьявол. Однажды я поддался странному внушению, что за мной кто-то гонится и так и не смог решить, кто это; остановился на том, что это дьявол, но полной уверенности не было. Это бред, конечно, наваждение и заблуждение чувств. Но я не гоню эти мысли прочь и считаю, что при любом раскладе он останется главным подозреваемым в моем деле. Я неважный детектив, расследование мне трудно дается, но даже я понимаю, что дело мое слишком серьезное, и кто-то за всем этим стоит, кто-то могущественный и всесильный, равнодушный к деньгам и славе, способный изменить мир и остаться в тени мира. Зачем сеять ужас и безумие, являя мне свой истинный облик, когда имеются другие более пристойные и подходящие самым лучшим способом для моего случая. А случай мой не из ряда вон и вполне себе заурядный. Поэтому он может предстать предо мной и неумелым хоккеистом из местной команды, и таинственным незнакомцем, сбитым машиной, и даже моей первой учительницей, утратившей прежнее представление о действительности. Он многолик и коварен, у него во всем преимущество надо мной. Мне трудно будет раскрыть это дело. Но пока у него нет никаких прав на душу мою, а у меня не имеется никаких обязательств перед ним, возможно, мне и удастся внести кое-какую ясность в дело мое. У меня нет сверхспособностей, я не расчитываю, что всерьез могу разоблачить его, что однажды смогу схватить за хвост его. Мне это представляется непосильным. К тому же, трудно вообразить, чем это может обернуться для меня. Уж лучше подергать тигра за усы, чем схватить дьявола за хвост. Я бы просто хотел внести кое-какую ясность. Правда, я совсем не понимаю, в чем на мой взгляд должна выражаться эта ясность.  Ведь для меня ясно одно, что за мной кто-то гонится, и я не могу взять в толк кто, думая, что это дьявол, но без уверенности.


     Сегодня в семь часов тридцать минут я как обычно вышел из своего дома и двинулся к месту работы своей. Неожиданно возникло знакомое неприятное чувство, что меня кто-то преследует. Я боязливо оглянулся вокруг, но ничего подозрительного не заметил. Немного прошелся и опять оглянулся, и опять ничего не заметил: хоккеист местной команды не возвышался над толпой, некто незнакомый мне не прятался за спинами прохожих, а старенькая учительница не кричала мне через всю улицу. Однако я уже не мог успокоиться. Чувство скрытой опасности, подстерегающей меня где-то совсем рядом, не проходило. Впереди по улице виднелся небольшой крытый арочный проход, ведущий во дворы близлежащих домов. Я ускорил шаг и направился к нему, желая спрятаться под ним и переждать неведомую опасность. Время от времени я спасаюсь в нем, когда чувство опасности охватывает меня в этом месте на улице. Войдя под арку, немного прошелся вперед и прижался спиной к стене. Сердце бешено стучало. Вскоре различил чьи-то легкие шаги. Их звук стремительно нарастал. На лбу выступила испарина, мне показалось, что я врос в стену от страха. Между тем, это был стук женских каблучков. Какая-то элегантно одетая дама выходила со двора дома и направлялась под арку. Поравнявшись со мной, она несколько настороженно взглянула на меня и, ускорив шаг, прошла мимо. Я смотрел ей вслед, и мне в голову лезли глупые мысли: вот уже целую вечность за мной кто-то гонится, а я до сих пор не могу взять в толк кто; прежде я сказал бы, что это дьявол, но теперь я совсем не уверен.