Обещания

- Мам, а дедулю когда из больницы домой отпустят? Новый год же скоро. Сказал, что коньки подарит и кататься научит ещё.   И вообще, выздоровеет.
Мальчик сидел на полинявшем ковре, с забавными фигурками жирафов по периметру. Сидел себе - среди кисточек, карандашей, баночек с гуашью и скомканных листов - рисовал.
- Вот папа придёт и скажет, - сказала мама и, приглушив серебристым пластиковым пультом, повизгивание пёстрой стайки лицедеев в телевизоре, спросила – Покажи, что получилось?
Мальчик, осторожно придерживая за края, приподнял лист плотной бумаги,  на котором было нечто зелёное, с пятиконечной алой звездой и длинной то ли трубой, то ли телескопом, в дыму и пламени. Судя по всему, нечто было танком. Взглянул на маму.
- Мы ещё Ёлку с дедулей нарядим.
Молодая женщина отвела глаза.

Пришёл папа, усадил сына на диван в гостиной. Сел рядом. Обнял.
- Знаешь, Антош, дедуля болел… болеет сильно.
- Знаю, пап. Но его же полечили?
 - Полечили. Он потому и в больницу ложился. Каждую осень, а мы его навещали. Помнишь?
- Помню. Только не теперь. Дедуля сказал – не надо. Потомучто ненадолго. А надо?
- Не надо.
Мальчик замер.
 - Дедуля очень старался с болезнью справиться. И справлялся. Только ему лет немало. И сил уже немного.
- Он справиться. Он мне обещал.
- Знаю. Только…он не справился в этот раз.
Мужчина замолчал. Посмотрел на сына долго.
- Антош, дедуля не вернётся. Болезнь сильней оказалась.
Мальчик моргнул и, что было силы, ударил кулачком по диванной подушке.  Мужчина обнял сына.
Скоро их позвала мама мальчика. Ужинать.                Отец разомкнул объятия. Поднялся с дивана.
Антон поднялся следом. Поглядел на пластиковую Новогоднюю Ёлку. Ненаряженную. Огляделся. Показалось, вдруг, будто в гостиной стало просторней.  И тише.               
Антон вышел в коридор. Дверь в комнату деда была открыта.
У застланной куцым пледом кровати лежали мохнатые тапки, в цвет апельсина. «Мы с мамой подарили. Дедуля их медвежьими лапками называет». На придвинутой к изголовью табуретке каким-то чудом умещались - раскрытый журнал с начатым кроссвордом, огрызок карандаша, стёртый с одной стороны ластик, очки со сломанной дужкой, аккуратно сложенный носовой платок и настольная лампа под бумажным абажуром. 
Мальчик перевёл взгляд на полки с книгами. Разноцветные корешки перемежались разноцветными же коробочками, конвертами, исписанными убористым почерком бумажными листами и листочками, открытками. «С Новым Годом! С 23 Февраля! С Днём Рожденья!»  Ближе к окну – грудились упаковки с лекарствами. Меж них  - таблетки и капсулы в россыпь. Рядом - гранёный стакан с чайной ложкой, тонометр, крошечный бюст композитора Чайковского и фотография в рамке. «Это дедуля на фотографии. Давно. И бабуля. Я её незастал. И папа тут».
Мальчик повернулся и отразился в ростовом зеркале платяного шкафа. «Я чо, плачу?!» Мальчик отёр глаза ладошкой.
Подошла мама. Обняла было, но мальчик уклонился. Мама только и успела, что за руку ухватить. Антон руки не отнял.
- Антошк, пойдём, я шарлотку испекла, как ты любишь.        Сын промолчал, а мама и не ждала ответа, повела за собой.

Следующим утром Антона разбудило завывание пылесоса. Голос отца. Неразборчиво. Клацнула входная дверь. Тишина.              В комнату заглянули. Мальчик сделал вид, что спит.              Мама сделала вид, что верит.
Ближе к обеду поехали к маминой сестре.                На третий день приехал папа. Засобирались домой.
- Может у меня Новый год встретите? - спросила мамина сестра.
- Дома встретим, - ответил папа, - а первого к тебе.
Дома было прибрано и холодно. До озноба.
- Серёжа, закрой форточки, - сказала мама.
- Сейчас, - ответил папа.
- Антошк, ты не раздевался бы пока, - сказала мама.
Мальчик угукнул и как был, одетый-обутый,  сел на пуф в коридоре.
Дверь в комнату деда была закрыта. Антон поднялся, приоткрыл её, заглянул.
Занавесок не было. Книжные полки опустели. Кровать – разобрали и сложили у окна. Середину комнаты заняли картонные коробки и железный таз.
- Антош, - мамина рука тронула плечо сына.
- Мама! А где же книжки?! И фотография?!
- Антош, успокойся, пожалуйста.
- Мама! А где медвежьи лапки?!
- Какие лапки?
Подошёл отец. Из картонного короба были извлечены оранжевые тапки деда. Нашлась и фотография. Антон забрал и то и другое. Прижал к груди.
- Не выбрасывайте! Это напамять! И книги! Я прочту!

Наступило 31 декабря. Родители принялись наряжать Ёлку. Антон не помогал. Ушёл к себе в комнату. Не раздевшись, лёг в постель. Накрылся тяжёлым стёганным одеялом с головой. Так и лежал.
Мама заглядывала, но не тревожила.
Мальчик не спал. Мальчику очень хотелось выйти. Выйти туда,  где Новогодняя Ёлка, где папа и мама, где ждут. Ждут и любят. «А я не выйду».
Так и не вышел. Лежал. Дедулю жалел. Но себя больше.       Жалел, что не будет теперь ни коньков на Новый Год, ни похода с дедом на каток. Не будет вечернего  чаепития с булочкой. Не будет рассказов про замок в далёком северном городе, замок - с золочёным шпилем и горящими сквозь туманы - жёлтым электрическим огнём - окнами; не будет историй про стремительные и грозные броненосные корабли, на которых служил дедуля, когда был юным курсантом в мореходке;  и про кладбище настоящих фашистских танков, по которому лазал с друзьями, когда был мальчишкой. Не будет ежевечернего чтения вслух. Не будет ответа - отчего  вселенная бесконечна, и как выглядит эта самая бесконечность. И почему здороваться надо первым, и девчонок не бить, а даже наоборот. И маме не грубить, и вообще никому. И как драться за правду, но лучше не ссориться. И как слово держать. И как считать столбиком дедуля не научит. И в первый класс не отведёт. «Потому что дедули не будет. Не будет, не будет, не будет».
- Будет тебе, Антон.
- Мама, это ты?
Тишина.
- Пап? - Антон приподнял край одеяла и выглянул.
В комнату проникал  белёсый свет уличного фонаря. Шторы на окне не были задёрнуты, и видно было, что за окном снегопад, а на подоконнике – дедуля. Сидит себе, ножки свеся.           «Дедуля так раньше любил сидеть. Он мне фотки старые показывал, там одна, где он так же сидит и курит. Только курить вредно. Дедуля говорил».
Дедуля и не курил. Глядел на внука. Улыбался. И был не страшный. И не усталый. Весёлый и добрый. Только, как буд то понарошку. Как в телевизоре. Вроде рядом, а на самом то деле…
- На самом деле, Антон, я рядом.  Только ты не говори про то никому.
- Почему?
- Не поверят, пожалуй. Не говори. Замётано?
- Замётано.
- Ты, Антон, маму с папой не оставляй. Иди к ним. Новый Год скоро, а ты под одеялом. Не дело. Иди и не оставляй их. Обещай.
- Обещаю. Только без тебя скучно.
- Скучно?
- Плохо.
- Вот скажешь! С мамой и папой – плохо?
- Нет. С мамой и папой хорошо.
- А ты говоришь плохо.
- Я не про то.
- А я про то. Иди к ним.
- А ты?
- Я - к своим маме и папе. Иди.
Мальчик выбрался из-под одеяла. Встал рядом с кроватью.
- Дедуль.
- Что, Антошка?
- Дедуль, жалко, что ты меня на коньках кататься не научил.
- Жалко, Антошка, помнишь где?
- Помню, - мальчик улыбнулся.
- Вот и славно. А кататься, кататься тебя папа научит. И почище меня.
- Дедуль, а коньки? Обещал.
- А Дед Мороз-то на что? Иди.
- Дедуль, а ты поправиться обещал ещё.
Ответа не последовало. Да и отвечать было некому. Подоконник был пуст.

- А мы тебя будить собирались, - сказала мама, и обняла сына.
Антон принял объятия.
- А чего его будить, он всё правильно сделал. Отоспался перед Новогодней Ночью, – сказал папа, оторвавшись от смартфона.
- Гляди Антошк, всё как ты любишь: и зимний, и подшубой, и пельменей налепили, - сказала мама.
- Пельмени что, тут Дед Мороз кой-чего оставил под Ёлочкой – сказал папа, и, улыбнувшись, добавил - Наверняка - это ты любишь.
- Я - вас люблю, - сказал мальчик очень серьёзно.


Дед Мороз  оставил под Новогодней Ёлкой коньки. Хоккейные. Про какие и мечтал Антон. «И какие дедуля обещал».
А кататься Антон научился. Не сразу, конечно.                Но про то – другая история.
Казань, 2019, сентябрь

Впервые опубликовано в журнале "Идель" № 12 2019 год
http://idel-tat.ru/news/literatura/obeshchaniya
Фото Олега Маковского