Три-два

- Заказ.

- Три-два.

Три два – это мой позывной. Тридцать второй, значит.

- Советская, сорок два, один, в Павловский Посад.

Один. Бывает, она говорит «один», а там – четверо.

- Забрал с вокзала.

Сойду, как откатаю этого, последнего. На сегодня уже хватит. Как раз по дороге заправлюсь на завтра. В Кузнецах дороже – но «Газпром» ведь. Не бодяжат, льют, как в аптеке. Хотя что мне? 92-й ведь не разводят, говорят. Это с ним уже чудесят, присадки-добавки – и на тебе октановое число!

Подъехал. Подходит, не с той стороны – у меня правый руль, японка.

- Зёма, давай побыстрее, а, давай? Куда садиться-то?

- Куда угодно, можно сзади.

- Давай до ближайшего терминала и поедем в Павлик, а?

Ускоряемся до заправки, на которой заливать не люблю. Подозрительно дёшево.

Пассажир нервно тыкает пальцем за мутным в ночи остеклением алюминиевых оконных ребер заправочного офиса, да я и не вижу толком из-за мороси.

Сел, хлобыснул дверью. Торопит. Ладно, треть бака ещё, обернёмся.

- Здесь не работает что-то! Давай в Павлик, там заправка тоже есть, и терминал, а.

Я уже нервничать начинаю. Думал, на заказе подремлю, по городу откатаю – и до дому, на семнадцатый километр. А что ему эти терминалы-то дались? На «Копейке» есть, на «Магните», да везде, и без комиссии есть.

Звонит кому-то. Не отвечают, видимо, сбрасывают, что ли. Ещё звонит. Схватил обеими руками телефон за грудки и душит его на коленях. Бесится.

- Можно я уточню адрес, куда мы едем?

- Сука, сука, сука!

- Адрес уточните, пожалуйста? что у вас происходит?

- Вот тебе два косаря, сразу. Все в норме, не волнуйся, зёма. Едем до заправки, до терминала, на телефон кину денег. Потом мне скажут адрес, поедем туда, заберем – и домой.

- Что «заберем»?

- Закладку.

До ТЦ – возил. До кафе у озера возил. А что такое «закладка»? Вопрос. Убивать, вроде бы, не собираются – но тревога от незнакомой доселе лексики, помноженная на издерганность пассажира, начинает зашкаливать. Ладно, терпимо пока.

Очередная заправка. Бежит внутрь. Тыкает, сует купюры. Плюхается обратно на сиденье – в сиденье, внутрь его, и замирает на несколько секунд. Я откашливаюсь. Очнулся вроде:

- Едем, едем! Адрес щас пришлют! Едем в Павлик.

Едем в Павлик. Мне-то что остается? Ехать только. Туда пятьсот рублей, обратно – а две тысячи уже при мне. Покатаю.

Подпрыгнул пассажир: эсэмэска.

- Так, смотри: улица такая-то, это где, а? Навигатор есть?

Вбиваю адрес. Это где-то на окраине города, в частном секторе, видимо.

Знакомые улицы, но навигатор повел вправо. О, классно – сделали, наконец, пробой под путями, а то все на переезде стояли.

Адрес верный, притормозил.

Худощавый мой пассажир, утомивший постанываниями и сухими матами в кулак – вышел, и исчез в неосвещенном углу пригородного коттеджного поселка. Дорога не ахти, но и не грязюка. Бывает: то кирпич битый, то жижа – никакой навигатор не подскажет.

Жду. Пятнадцать минут. Двадцать минут. Полчаса. Страшно. Щелкнул сигналкой, закрыл двери, сижу. Стекла запотели.

Что-то мне подсказывает, что можно уезжать: два косаря, странный пассажир, незнакомый ход вещей. Пригород, неосвещенная территория.

Прибегает, задохся.

- Братишка! подожди еще! минут пятнадцать! не могу найти!

Дождь припустил, даже в щель приспущенного стекла заливает уже.

- А что найти-то?

- Закладку!

- А это чё ваще??

Время остановилось. У меня по крайней мере. Я любил в детстве делать закладки из засвеченной фотопленки: сложишь впополам, ниточку мулине провьешь сквозь квадратные дырочки по обоим сторонам, узелком завяжешь – красиво. И в любимую книжку её.

- Слушай! Она мне говорит: забор, за этим углом, пятьдесят шагов, камень белый, от него в кусты направо, за кустами увидишь столб, под столбом…

Блять, это уже Кащеево царство какое-то! А я-то чем могу помочь??

- А я-то что? Обратно едем или не едем?

Убежал он опять, искать.

Пришатался из темени и влаги.

- Нашел?

- Сука. Сука, сука, а! У меня телефон щас сядет, а!

Уже даже как-то неловко мне. Два косаря в кармане, не убивает никто. Заколебал он меня. Вышел из машины. О, хорошо, что вышел – задом сдавать буду на разворот, а тут прут из земли торчит, арматурина. Бампер бы оторвал.

- Дай телефон, пока не сел. Какой номер? Этот?

Набираю.

- Здравствуйте! Это таксист. У меня пассажир что-то ищет, найти не может. Подскажите, пожалуйста, где искать?

Молчок.

- Вы меня слышите? Алло?

Дышит.

- Знаете, идите-ка вы!

- Да, да, алё! Ясно, ясно! Вы напротив какого дома? Красный забор? Нет? Повернитесь направо. Так. Видите, красный забор? Идите к нему, так. Теперь вдоль него до кучи кирпичей битых. Так. Теперь налево.

Изможденный безуспешными поисками клиент услужливо плелся позади. Уже я был готов его убить, если этого не хотел сделать он. На очках нет дворников, а пригодились бы теперь: капли стекают, бликует на линзах, и оттого втрое опасливей в этой тишине и темноте. Даже собак еще не завели – новый поселок совсем, дачный, что ли.

- Вот! Вот твой булыжник, ищи тут.

И пошел в машину. Завел, продул печкой остывшей. Отпотевают передние боковые. До задних не допрет в такую погоду.

Приходит через пять минут, а глаза, глаза – веселые! Щас, говорит, подожди! – и в кусты. Присел, снял штаны. Под дождём-то.

Снял штаны?

Нет, ну это уже слишком. Посигналил коротко ему, фарами мигнул. Штаны вернулись на место, пассажир – тоже.

- Домой! Есть, чем руки вытереть?

Привет, приехали, ещё и залапает говном. Дал тряпочку, на двери всегда изнутри, в кармашке.

- В окно выбрось. Ну, дверь открой, и выбрось, блять!

Едем. Извинился даже. Выбросил, понюхал – чисто, мол, все, не переживай.

Печка на «тройку». Дождь стеной уже стоит, небеса прорваны.

Но что же с моим пассажиром? Едет – счастливый. Абсолютно счастливый.

Я, еще ничего не понимающий, начинаю тонюсенько и потихонечку вытягивать из него, довольного, причину своего внезапного полуторадневного заработка и моих же неизмеримых ничем доселе волнений. Ехать-то еще полчаса обратно, со счастливым-то человеком!

По брюху швыркают лужи, только что лежавшие на дороге. Хочу домой.

- А? Что? Это? Что это было? Это – ме-та-дон.

- Какой, блин, медатон?

Вздохнул блаженно, благостно так.

- Ты историю знаешь? Был такой у нацистов фриц, какой-то Мюллер, и его всего как-то разорвало снарядом, при бомбежке. Болело все, от кости до кости. И вот он своим фрицам-химикам дал задание: разработать такое лекарство, чтобы круче морфия – морфий отпускал быстро. И они разработали химию. Вот эта химия – и есть метадон. Он не отпускает суток трое. Очень долго не отпускает. Я на выходные у мамы, как раз до понедельника.

Время остановилось еще раз. Отчего-то вспомнилось, как мы с пацанами нашли за поликлиникой ампулы на помойке, били их об камень, а потом нас за шкирку оттащили в клуб дружинники. Я тогда расплакался, и меня отпустили «домой к маме». А Пашку и Серегу не отпустили, они покрепче были духом. Получили ремня потом.

- Так мы что же это, как бы, наркоту везем в машине?

- Ты ****утый, что ли? Он в жопе.

- В какой жопе?

- В моей жопе. Что же я: дурак, по мелочи сидеть?

Выходит: я, таксист без трудовой, разговаривал со своего личного, десять лет неизменного уже, телефонного номера.

С девушкой-наркодилером.

А теперь везу наркомана.

У которого в жопе.

Метадон.

Два косаря, блин.