Новый Год в Париже. Отрывок из Гастарбайтера

История эта произошла почти двадцать лет назад, когда я работал по контракту в Германии, в научном институте, находящемся в небольшом городке Франфурте-на-Одере, расположенном на самой границе Германии с Польшей. Наступила зима двухтысячного года, надвигался долгожданный миллениум. В немецких окнах, повсеместно неукрытых шторами, начали зажигаться свечи, а сами немецкие дома – украшаться цветными лампочками и фигурами Санта-Клаусов, карабкающихся на балконы с мешками подарков. В институтской чайной комнате все чаще слышались разговоры о том, кто куда планирует поехать на Новый Год.

Русскоязычная молодежь, в основном, собиралась отбыть в родные пенаты, дабы привычно посидеть под елкой в кругу родных и близких. К моему молодому коллеге Косте должна была приехать из Владивостока его невеста Маша. Старшая мой дочь  Инна приглашала меня к себе в гости, во Франконию, что лежит на границе Германии и Франции. Вообще-то, она жила в Москве, но ее муж Данила, химик по образованию, стажировался в Германии, осваивал технологию покраски автомобилей, и они год как обитали в Вюрцбурге, на берегу речки Майны. А у меня уже родилась смелая идея – встретить Новый Год в Париже. Разве не живет в душе каждого русского сумасшедшая мысль: «Увидеть Париж и умереть!» Умирать я пока не собирался, но когда еще Париж будет так близок от меня, как сейчас? Может быть, уже никогда. Я поделился этой идеей с дочерью, и она с превеликой радостью согласилась. До французской границы им с Данилой было рукой подать, а в Париже у нее имелся хороший знакомый, с которым она три года назад училась в одном колледже, в Штатах. И я начал  начал сколачивать компанию.

- Встретить миллениум в Париже? Это супер! – сказал Костя. Он тоже был русским человеком. – Конечно, мы с Машей поедем.

Что касается миллениума в Париже, то это как раз было под вопросом. Когда приближался  двухтысячный год, в мировом сообществе не нашлось, как говорится, консенсуса. Кто-то утверждал, что это и есть начало нового тысячелетия, другие же уверяли, что миллениум наступит только через год. Пылкие французы как раз решили не откладывать событие и отпраздновали его с большим шумом год назад. Остальная Европа, более осторожная и сдержанная, вняла доводам звездочетов и иных ученых мудрецов, и готовилась к торжеству только сейчас, в канун две тысячи первого.

Во время очередного чаепития я подошел к японцу Йошиде и спросил, бывал ли тот в Париже.

- Нет, не бывал, - ответил тот.
- Не хотите ли съездить, встретить там Новый Год? Мы компанию собираем.
- Я бы поехал, - замявшись ответил Йошида. – Но мне нельзя.
- Почему? – удивился Виктор Андреевич. – Насколько я знаю, вам даже визу получать не нужно.
- Да, но на границе поставят штамп в паспорт. А когда я вернусь в свой университет, и там увидят, что я ездил во Францию, у меня будут большие неприятности.
- Почему? – Мое удивление  еще более выросло. – У вас, как у нас всех, будут каникулы. Почему вы, в свои каникулы, не можете за свои деньги съездить во Францию?
- Не могу, - повторил японец, обнажая в смущенной улыбке кривые желтые зубы. – Я в командировке. У меня нет задания ехать во Францию. Я должен находиться только в Германии.
- Но это же в нерабочее время! На свои личные деньги! – Моему удивлению  уже не было границ.
- Не могу! – Йошида смотрел на меня умоляюще: «Да, перестаньте меня мучить! Так уж мы живем!» Но я отказывался его понимать и продолжал:
- И вы говорите, что у вас демократия! Да это тоталитаризм чистейшей воды, а не демократия! Шагу ступить боитесь, не оглянувшись на начальника. Как у нас было при советской власти.

И гордый тем, что теперь я свободный индивидуум и могу поехать, куда захочу, были бы деньги, я отстал от японца. (Забегая вперед, заметим, что Йошида, раззадоренный русским профессором, устроил таки себе новогодние каникулы – но не в Париже, а в Праге: на чешской границе не ставили штампы в паспорте.)
Кстати, о деньгах. Когда я стал обсуждать идею поездки в Париж с немецким коллегой, профессором Глюквайном, полагая, что тот наверняка бывал во французской столице и может поделиться опытом и впечатлениями, тот уважительно поцокал языком и сказал:

- Я был там однажды, на конференции. Но за свой счет – это очень дорого!
- А я съезжу! – с ноткой превосходства заявил я. – Один раз живем!


Украинка Оксана, с которой мы к тому времени незаметно сдружились, от поездки в Париж отказалась.

- Костя едет с невестой, - заметила она с лучистой и грустной улыбкой. – А мы с вами как? Тем более там будет ваша дочь.

И я вынужден был с ней согласиться, однако и огорчился. С Оксаной мне было одинаково хорошо и молчать, и разговаривать, и приятны были случайные прикосновения во время прогулок.  Справедливости ради надо сказать, что я перед этим и супруге своей Ольге предложил приехать ко мне в Германию и вместе съездить в Париж (хотелось выглядеть добропорядочным мужем хотя бы перед самим собой), но Ольга мое предложение отмела, посчитала неразумным тратить деньги, в кои-то веки перепавшие семье, на нематериальную блажь.

- И что же вы будете делать в Новый Год? – спросил я прелестную славянку. – Поедете в Киев?
- Нет! – ответила она, встряхнув короткой, но густой прической. – Поеду в Швейцарию! Там живет моя школьная подруга.
- Это здорово!  Там горы, Альпы! Если бы не было Парижа, я бы обязательно поехал бы в Швейцарию. – В молодости я занимался альпинизмом, и любовь к горам осталась во мне на оставшуюся жизнь.
- Подруга живет в Женеве, - пояснила Оксана. – Муж ее работает в аппарате ООН. Я думаю, мне будет там интересно. Тем более, что из Германии туда свободно можно ехать, даже документы не проверяют.

«А жениха-то у нее в Киеве и нет! – грустно подумал я. – Сочинила, чтобы не жалел никто. А зачем тебя жалеть, девочка? Тебя любить надо. Ты ведь такая славная, добрая и умная. И, в общем-то, очень симпатичная. И отчего это тебя до сих пор никто не увидел, не заметил, коханой не назвал?..» Защемило тут у меня где-то под сердцем, заныло, и я закончил этот разговор. Но слова Оксаны о том, что в Швейцарию из Германии можно ехать свободно, запали в душу, посеяли смутную тревогу. А как насчет Франции?.. Разумеется, я знал, что такое Шенген, и о том, что шенгенская виза, данная для въезда в Германию, позволяет въехать и во Францию, но у меня-то виза была не шенгенская! Как и у Кости, у меня была национальная германская виза, с правом жить во Франкфурте-на-Одере и работать в Институте микроэлектроники. С этой визой можно выезжать из Германии и снова туда возвращаться, но дает ли она право на въезд во Францию? Ведь, если нет, то за шенгенской визой придется ехать в Россию, в Москву, а это такая морока! Не говоря уж о дополнительной трате времени и денег.

Я поделился своими тревогами с Костей, и мы решили сходить в туристическое бюро, вывеску которого оба видели в городе, и все выяснить, а заодно присмотреть себе подходящий тур. В России туристические агентства представляют собой шикарные офисы с множеством столов, компьютеров и элегантных красавиц; германское же турбюро оказалось крошечной комнаткой, в которой сидела одна единственная, средних лет фрау, с жиденькой короткой прической цвета выгоревшей на солнце соломы. Компьютер, правда, у нее был. Разговаривать с ней (по-немецки) пришлось мне, поскольку Костя как-то сразу разочаровался в своих способностях на поприще лингвистики и туземный язык игнорировал, а я за полгода уже как-то поднаторел. Первым делом я поинтересовался, есть ли в бюро новогодние туры в Париж.

- Йа, йа! – радостно воскликнула фрау и протянула мне несколько глянцевых буклетов. Я передал буклеты Косте (Посмотри пока!) и показал немке свой паспорт, развернутый на странице с германской визой:

- Можно ли с такой визой ехать во Францию?

Фрау взяла паспорт, поправила на переносице очки, и внимательно, минуты две изучала штамп в русском паспорте.

- Айн момент! – сказала она, наконец, и, сняв телефонную трубку, набрала номер. Ей кто-то ответил, и она несколько минут оживленно разговаривала с невидимым собеседником, то и дело поглядывая в мой паспорт. Затем она сказала в трубку: «Алес кля! Данкешён!» и, закончив раговор, подняла на меня приветливые глаза:

- Натюрлих! Кайне проблемен!
- И можно оплатить по карточке?
- Натюрлих!
- Тогда мы посмотрим сейчас буклеты и выберем, что нам подходит.
- Йа, йа!

Мы уселись на диванчик и стали разбираться с описанием туров. Нам понравился один, автобусный, с выездом 28 декабря и возвращением 4 января. Туда и обратно маршрут проходил кратчайшим путем, через Кёльн и Бельгию

- А через Бельгию нас пропустят? – усомнился я и посмотрел на Костю.
- Если пустят во Францию, то пропустят и через Бельгию. Это ведь транзит! – резонно ответствовал Костя.
- Сколько времени автобус идет до Парижа? – обратился я к сотруднице турбюро.
- Одиннадцать часов, - ответила она. – Выезд в шесть утра от ратуши.
«Значит, двадцать восьмого же, в девятнадцать вечера мы будем в Париже, - быстро сосчитал я. – Два дня на экскурсии, тридцать первого – первого Новый Год, второго-третьего еще куда-нибудь сходим, утром четвертого – аревуар, мон шер Пари!»
- А нельзя ли получить подробную программу тура? – спросил я у фрау. – В каких отелях будем ночевать, какие будут экскурсии…
- Программа будет выдана в автобусе!
- Ну, что? – спросил я Костю. – Берем?

Костя пожал плечами:

- А у нас есть выбор? Турбюро у них здесь только одно. Можно, конечно, съездить в Берлин. Но там и выезд будет из Берлина, а все остальное, наверняка, то же самое.
- Ладно, - махнул я рукой. – Понадеемся на немецкий орднунг. – И достал из бумажника банковскую карточку. Костя последовал моему примеру.

*
Рождество совсем приблизилось. На центральной городской площади, перед зданием ратуши, установили елку и построили длинный ряд фанерных киосков, где продавали игрушки, рождественские сувениры, открытки с ангелами и Санта-Клаусом, а также подогретое красное вино. Вино называлось «глюквайн» - вино счастья. Я выпил его на морозце и улыбнулся иронически. Вот, оказывается, что означает фамилия Костиного шефа! Хорошая фамилия. Этакий немецкий Счастливцев.
В институте тоже установили елку, в холле, на полпути от проходной к столовой. Я  как раз шел в библиотеку, когда две институтские дивы, вахтерша Бригитта и начальница отдела кадров Фрея, увешивали зеленое дерево большими красными шарами.

- А почему все шары одинаковые? – поинтересовался я.

Рыжекудрая Фрея посмотрела на меня удивленно:

- Но ведь это красиво!

И крыть мне было нечем. Им это красиво! А почему бы и нет? Мы привыкли к другому, у нас другая культура (или отсутствие таковой), для нас хорошо то, отчего немцу смерть, но надо ли кичиться своим и смеяться над чужим? Мы просто разные.


*
Маша, Костина невеста, прибыла двадцать шестого декабря. Двадцать седьмого декабря счастливый и гордый Костя привел ее в институт, чтобы на чайном брейке продемонстрировать тем коллегам, которые еще не разъехались и не разлетелись на каникулы. Оксана как раз уехала, сразу после вечеринки, укатила в Швейцарию, взяв с собой фотоаппарат и пообещав привезти чемодан фотоснимков.

Двадцать восьмого декабря, ровно в шесть утра, мы герои сели в автобус на ратушной площади, и  путешествие началось. Вместе с нами в автобус загрузились еще четыре человека, все немцы. Водитель объяснил, что он довезет нас до Берлина, где нам предстоит пересесть в другой автобус, собирающий всех людей, купивших тур в Париж. Ну, что ж, это выглядело логично. Хотя фрау в турбюро ничего о берлинской пересадке не говорила.

Переезд до Берлина занял час, пересадка еще час. Новый автобус был побольше размером и выглядел более комфортабельным. Кроме передней двери он имел вторую, в середине салона, а также крохотную кухоньку для разогрева кофе и сэндвичей, и самое главное – биотуалет. Когда все туристы собрались, автобус тронулся. Уже рассвело. Водителей было двое, они должны были сменять друг друга в пути, экскурсовода же в автобусе не оказалось. Несколько встревоженный последним обстоятельством, я через некоторое время попытался выяснить у свободного от штурвала водителя, какова же все-таки программа тура, но тот невозмутимо ответил, что программа будет сообщена позже. Остальные путешественники, включая опьяненных долгожданной встречей Костю и Машу, никакого беспокойства не проявляли. Их везли в Париж, и этого им было достаточно.

И полетели мимо немецкие поля и немецкие пряничные деревушки, длиннокрылые ветряки на пологих холмах и острые шпили церквей, аккуратно постриженные лесочки и тонконогие косули, пасущиеся прямо у дороги. Кто-то из немцев-пассажиров через часок захотел в туалет и обнаружил, что тот заперт. Водитель пояснил, что емкость биотуалета ограничена, и он просит пользоваться им только в самом-самом крайнем случае, а остальную нужду справлять на остановках, ближайшая из которых состоится через полчаса. По-видимому, «самого-самого крайнего случая» не было, пассажир вернулся на свое место без возражений, а я подумал, что немецкий орднунг не так уж сильно отличается от русского. В этот же день я убедился в том, насколько я был прав!

Автобус бежал ни шатко, ни валко, останавливаясь через каждые полтора-два часа, минут на пятнадцать-двадцать. На стоянках можно было выпить кофе или еще что-нибудь, купить сэндвич или хот-дог, посетить платный, благоухающий туалет. Была устроена и обеденная остановка с посещением придорожного  фаст-фуда. Я смотрел на часы, прикидывал расстояние, остающееся до Парижа и на душе у меня делалось все тревожнее, мне становилось все яснее, что сегодня мы до столицы Франции не доберемя. Тревога моя была связана с тем, что я договорился по телефону с дочерью, что завтра, в четыре часа дня, мы встретимся возле Собора Парижской Богоматери. Но если эти немцы и дальше будут ехать с такой скоростью, то будет здорово, если автобус прибудет в Париж хотя бы завтра к вечеру. Вот вам и одиннадцать часов, обещанные соломенноволосой фрау из франкфуртского турбюро!

Я попросил у Кости мобильный телефон. Костя приобрел мобильник сразу по приезду во Франкфурт и ежедневно, а иногда и по несколько раз на дню, болтал с Владивостоком, в основном, с Машей, я же обычно довольствовался институтским телефоном. Я набрал номер Инны, но после нескольких гудков услышал механическую немецкую речь и понял, что данный телефон временно недоступен. Алес кля! Все ясно! Инна с Данилой сейчас тоже в пути, а в пути всякое бывает.

Часов около семи вечера автобус остановился у небольшого придорожного отеля.
- Здесь будем ночевать! – объявил водитель. – Завтрак в полвосьмого утра, выезд в восемь. Желающие могут съездить в Кёльн. До него двадцать километров.
Выгрузились, заселились. Отель как отель, четыре звездочки, у Кости с Машей двухместный номер, у меня – одинарный.

- В Кёльн поедем? – спросил я.
- Натюрлих! – воскликнул Костя. Это слово он освоил. – Кёльнский собор! Надо обязательно посмотреть. – Маша, естественно, тоже не возражала.
Оказалось, что добраться до Кёльна можно только на такси, и стоить это будет примерно тридцать марок. Но теперь уж экономить не приходилось. Один раз живем! Когда еще окажемся рядом с Кёльном.

Заказали через портье такси, через пятнадцать минут оно прибыло, а еще через двадцать минут мы стояли перед знаменитым Кёльнским собором. Знаменит он был уже тем, что строился семьсот лет и во время своего завершения был самым высоким сооружением мира. Его пощадила война: три угодившие в него бомбы не взорвались, и он вставал перед взглядом завороженных его величием туристов, как космический корабль, то ли прилетевший из мрачного средневековья, то ли собирающийся улететь в светлое будущее. Его грандиозность усиливалась сравнительно плоским пейзажем окружающих зданий, на высотность которых был установлен давний и строгий запрет.

Костя мгновенно выяснил, что доступ туристов внутрь собора заканчивается через час. Раздумывать было некогда. Быстро купили билеты и вошли. Внутри собор показался еще громаднее, чем снаружи: словно целая городская площадь была накрыта гигантским остроконечным колпаком, сужающийся свод которого, казалось, уходил в бесконечность. Тусклое освещение едва позволяло видеть дальние стены, а звуки невидимого органа наплывали откуда-то сверху и еще более увеличивали эффект мощи и грандиозности.

Час пролетел, как один миг. Когда мы снова вышли на площадь, там царила почти ночная тьма. Делать в Кёльне больше было нечего. Поймали такси. Водитель оказался гастарбайтером-турком. Я показал ему визитную карточку отеля, однако этот отель турку не был известен (в чем он не сознался), и он поехал выяснять дорогу у соплеменников, турков-таксистов, пасшихся возле кёльнского аэропорта. Мы с Костей с неудовольствием следили за быстро растущей суммой на счетчике и уже приняли решение, не платить больше тридцати марок, а набежало там к концу поездки все семьдесят. Но таксист и сам понимал, что продемонстрировал свой непрофессионализм и запросил всего двадцать пять. Я  все же добавил ему пятерку, на чай, в качестве компенсации за моральный ущерб.

Наутро – быстрый шведский завтрак и снова в путь. Опять – поля (только уже более зеленые), пряничные домики и парфюмные туалеты. И вот – бельгийская граница. Две симпатичные, белокурые девушки в пограничных пилотках вошли в автобус. Одна осталась возле водителей и взялась проверять их туристические бумаги, вторая пошла по салону. «Данке! Данке! Данке!..» - один за другим она с улыбкой просматривала немецкие аусвайсы. Дойдя до Маши, сидевшей у прохода, и раскрыв ее паспорт, бельгийка улыбнулась еще шире:

- О, русиш! Шенген! – и не взяв Костиного российского паспорта, и не подходя тем более ко мне, закончила свой пограничный обход. – Счастливого Нового Года!
От сердца у меня отлегло. Хоть и заверяла соломенная фрау, что с их визами можно ехать в Париж, но она и про одиннадцать часов езды заверяла, а светит нам уже раза в два больше. Правда, мы Кёльнский собор увидели, что само по себе тоже неплохо.

В Париж въехали к вечеру. Там нас тоже ждал маленький сюрприз, в духе хваленого немецкого орднунга. Оказалось, что оба (оба!) водителя в первый раз в Париже и не знают дороги к указанному в туре отелю. Ну, совсем, как турки в Кёльне! Автобус кружил по улицам, водители разбирались с названиями улиц и со своим положением на карте, автобус трижды проезжал по одним же перекресткам, то в одну, то в другую сторону, пока, наконец, не остановился возле нужного здания, на окраине города.

- Какая же, в конце концов, у нас будет программа? – не выдержал я. – Где экскурсовод?
- Экскурсовод будет завтра, - все с той же невозмутимостью ответил один из водителей. – Будет экскурсия в центр города, с посещением Мулен Руж.
- Насчет Мулен Руж я сомневаюсь, - скептически заметил Костя. – Туда билет стоит четыреста баксов. Разве что будут брать с нас дополнительно.
- Ладно, - пожал я плечами. – Там будет видно. В Мулен Руж можно и не ходить. А то, что нас повезут в центр – это хорошо. Там можно выйти и пойти гулять. Нам немецкая экскурсия как-то не очень нужна.
- У нас с Машей есть предложение, - сказал Костя, и Маша кивнула в знак поддержки. – Бросить быстро вещи и, пока совсем не стемнело, съездить к Эйфелевой башне. Тут где-то рядом мы видели метро.
- Нет возражений, - сказал я. - Эйфелева башня – это дело святое. – Меня грызла мысль: Инночка ждала меня сегодня возле Нотр Дам и не дождалась. Ее телефон по-прежнему не отзывался. Удастся ли с ней встретиться? Как ее искать? Я даже опять попросил у Кости телефон, чтобы держать его при себе: вдруг Инночка позвонит.

Метро действительно нашлось неподалеку. Система оплаты оказалось непривычной: стоимость проезда зависела от дальности поездки, и надо было знать названия станций. Костя, недолго думая, сказал кассирше по-русски:

- До Эйфелевой башни! Три билета! – И показал три пальца.

Кассирша улыбнулась и дала три билета.

Вышли на перрон. И сразу поняли, что не знаем, в какую сторону им ехать. А перрон противоположного направления находился на другой стороне пути – как в России бывает с электричками.

- Сейчас узнаем, - сказал яч и, подойдя к стоявшей неподалеку стройной девушке в короткой курточке и пышной прической, обратился к ней по-английски:

- Извините! Нам нужно проехать в центр. С какого перрона отходит поезд до центра?
Владелица пышной прически обернулась и я едва не обомлел: стройная фигура принадлежала не девушке, а даме весьма элегантного возраста. Она чарующе улыбнулась интересному мужчине и слегка гортанным голосом ответила с бесподобным французским акцентом:

- О! Вам нужно перейти на противоположный перрон. С этого перрона вы никогда не доедете до центра.
- Мерси!– ошалело промолвил я. - Мерси боку! – А про себя добавил: «Вот они какие, француженки! Парижанки!» И пожалел, что дама эта едет в противоположную от центра сторону.

В дальнейшем движении к Эйфелевой башне я решил положиться на Костю, благо тот так лихо справился с покупкой билетов. Впрочем, особых проблем и не возникло. Башню мы увидели сразу, как только вышли из подземки. Детище инженера Эйфеля гордо высилось над Парижем, освещенное сотнями золотистых ламп. Так называемая «юбка», из под которой выходили четыре ноги-опоры, была украшена огромными светящимися цифрами: «2000», а с самой верхушки расходились в разные стороны два тонких синих луча, наподобие лучей гиперболоида инженера Гарина; лучи вращались вокруг вертикальной оси, что создавало впечатление почти фантастическое.

- Мама мия! – восхищенно воскликнул Костя. – Похоже, у нее вся верхушка вертится, как башня у танка!

Темнело, но вход на башню еще был открыт. Собственно, входов было четыре, по числу ножек. Внутри каждой ножки имелся свой подъемник, устроенный по типу фуникулера – вагончик на крутых наклонных рельсах. Вагончики сходились в стволе башни, где пассажиры пересаживались в вертикальный подъемник-лифт. Очередь двигалась медленно, и прошло минут сорок, прежде чем мы вошли, наконец, в кабину лифта, в компании двух десятков таких же ошалелых и возбужденных туристов, прибывших в столицу Франции со всех концов света. Двери захлопнулись, мотор заурчал и лифт тронулся. На табло, устроенном над дверью, замелькали цифры – наверное, метры над уровнем Сены.
 
- Мама мия! – опять воскликнул Костя и тесно прижал к себе невесту. – Мы в Эйфелевой башне!
И в этот момент в моем внутреннем кармане запищал сигнал телефонного вызова. Я  бросился в тесноте доставать мобильник, а, достав, вдруг понял, что не знаю, какую кнопку нажать, чтобы принять вызов и начать разговор. Страшно боясь, что сигналы вдруг прекратятся, я сунул трубку Косте. Костя взял аппарат, нажал кнопку и с картинной улыбкой произнес:

- Алло! Эйфелева башня слушает!

Как я и был уверен, звонила Инна. Костя вернул мне трубку.

- Инночка! Привет! Как здорово, что ты именно сейчас позвонила. Мы как раз поднимаемся на Эйфелеву башню. Едем в лифте.
- У вас все нормально? – спросила Инна.
- Все нормально. Но мы приехали не вчера, как рассчитывали, а только что, два часа назад. Поэтому я не смог вчера с тобой встретиться.
- Ну, пап! - Я почти увидел, как моя дочь на том конце эфирного моста снисходительно улыбнулась. – Ты же читал романы Богомила Райнова! Если встреча не состоялась, надо ждать там же, в то же время, каждый день.
- Ты умница! – улыбнулся я в ответ. – Значит, завтра там же, в тоже время? Как вы добрались?
- Нормально. Поселились в Латинском квартале. Это возле Сорбонны, практически центр города. А вы?
- Мы где-то у черта на куличках. Толком еще не разобрался. На метро ехали долго. Ну, ладно, пока. Мы уже приехали, надо выходить.
- Пока! Привет Эйфелевой башне.

Я вышел вслед за Костей и Машей из лифта, и мы оказались на верхней круговой площадке, огражденной глухим парапетом, за которым был устроен с недавних пор широкий решетчатый козырек – чтобы затруднить совершение отсюда захватывающих дух смертельных прыжков. Париж лежал внизу, искрился россыпью разноцветных огней, разбегающихся до самого горизонта. Где-то среди них – Монмарт, где-то – Лувр и Елисейские Поля, где-то – купол Сакра-Кер… Синие лучи вращались над головой, совсем близко, и Костя деловито проследив за их движением, тут же безапелляционно пояснил:

- Верхушка не вращается! Тут несколько прожекторов. Каждый движется по дуге в своем секторе. Потом он гаснет, и включается следующий. Издали создается иллюзия вращения. Но придумано остроумно!

Мне было как-то все равно – вращается верхушка башни или нет. Мне был важен сам факт – я на вершине Эйфелевой башни, в центре Парижа, в центре Франции. Когда эта башня строилась, она была символом технического прогресса, самым высоким сооружением мира. Потом появились нью-йоркские небоскребы, потом началась какая-то нелепая гонка – чей небоскреб выше? Но Эйфелева башня, по сути, так и осталась неким символом, ажурным чудом света, и никаким небоскребам и телевышкам ее уже не превзойти – потому что она первая такая, оригинал, а они все – только подражание. Здесь, на круговой площадке, открытой всем ветрам и сторонам, мне казалось, что мы парим над землей, что именно здесь находится центр мироздания, или, если хотите, Ойкумены, который Хемингуэй так удачно назвал праздником, который всегда с тобой. «И вот я здесь, на этом празднике! – повторял про я себя, проводя взглядом по россыпям мерцающих огней. – И это мой праздник! И завтра я увижу свою дочь, и это будет наш с ней праздник».

Вниз мы спускались пешком, по ступенькам, решив, что так интереснее, и будет что дополнительно вспомнить.

На следующее утро, после короткого шведского завтрака, все дружно упаковались в автобус. Водитель на этот раз был один, экскурсовода по-прежнему не было. Эйфелева башня маячила на горизонте, за ломаной линией крыш и шпилей соборов; автобус с полчаса двигался в ее направлении, то есть к обещанному центру города, но постепенно начал забирать вправо. Я успокаивал себя соображением, что дорога к цели не всегда бывает прямой, в каждом городе неизбежны различные объезды и другие особенности уличного движения. Но вот на одном из перекрестков автобус на несколько секунд остановился, и в него впрыгнула дама в легкой курточке и с сумкой на ремне. Автобус двинулся дальше, а дама взяла у водителя микрофон и быстро залопотала по-немецки. Она-то и была экскурсоводом. Через несколько минут автобус вдруг резко свернул вправо и, выехав на широкую трассу, прибавил скорости.

- Что она говорит? – спросил Костя, оборачиваясь. Они с Машей сидели прямо передо мной. – Куда мы едем? Уже и Эйфелеву башню не видно.
- Наверное, в центр мы поедем позднее, - предположил я. - А для начала нам хотят показать что-то другое – возможно, Версаль. Он где-то в этой стороне. Сейчас я у нее узнаю.

Я прошел вперед и приблизился к экскурсоводу (или к экскурсоводше?). Даме было на вид лет сорок, фигуру она имела крепкую, приземистую, лицо – широкое, скуластое. На француженку не очень тянула, скорее уж на пруссачку. Не зря так лихо лопотала по-германски.

- Дую  спик инглиш, мадам? – спросил я.
- О йес! – приветливо ответила дама. – Что вам угодно.
- Не могли бы вы объяснить, куда мы едем. Нас тут трое русских, и мы плохо понимаем по-немецки. Вчера водитель сказал… - кивок в сторону шофера, - что сегодня у нас будет экскурсия в центр Парижа с посещением Мулен Руж. Но мы едем в другую сторону.

Экскурсоводша вопросительно и недовольно посмотрела на водителя, который невозмутимо держался за баранку, и ответила слегка раздраженным тоном:

- Не знаю, что вам сказал водитель, а у вас в туре сегодня значится экскурсия к замкам Луары. Туда мы и едем.
- И далеко это? Сколько времени займет?
- Весь день. Мы вернемся в отель к шести часам.
«О-ля-ля!» – сказал я себе и вернулся к Косте и Маше. Узнав новости, те пожали плечами:
- Нам все равно. Замки так замки, - сказал Костя. – Мы поедем дальше.
- А кто такая Луара? - поинтересовалась Маша.

Кто такая Луара Виктор я у гидшы не спросил. Мне это было как-то все равно. А вот вернуться в отель к шести часам – это мне было не все равно. Потому что в четыре часа у меня повторно назначена встреча с дочерью, возле собора Парижской Богоматери.

Я снова прошел к даме с лицом и выговором пруссачки.
 
- Извините, - сказал я, - но мне надо выйти. Остановите, пожалуйста, автобус!
Она посмотрела на меня удивленно и еще более раздраженно, чем раньше.
- Здесь нельзя останавливаться. Мы уже выехали на автобан.
- А где будет можно? В четыре часа я должен быть возле Нотр Дам де Пари. У меня назначена встреча с дочерью, я не видел ее два года. – Я не виделся с Инной всего полгода, но, сам не зная для чего, добавил еще полтора. Наверное, для пущей убедительности. – Я ведь думал, что мы поедем в центр.

Дама достала из сумки карту и развернула.
- Через два часа будет Орлеан…

«Ни фига себе! – чуть не присвистнул я, посмотрев на карту. – Это ж самая середина Франции! Потом три часа ехать обратно. Ладно, успею».
- Но в Орлеан мы не заезжаем, - продолжала экскурсоводша. – До ближайшей остановки надо будет ехать еще час.
- Высадите меня, не заезжая в Орлеан!
- На автобане нельзя останавливаться. Да и не на чем вам оттуда будет уехать. Вы окажитесь в пустом месте, в пятнадцати километрах от Орлеана!
- Что же делать? Дочка будет меня ждать. Я не видел ее два года.
- Хорошо, - поразмыслив сказала дама. – Я сейчас позвоню в турбюро. Обычно мы сначала проезжаем в Анжер, а потом, возвращаясь, заканчиваем экскурсию в Блуа. Если мне позволят изменить маршрут, я начну, наоборот, с Блуа. До него отсюда всего час езды, и там есть железнодорожная станция. Я сообщу вам!

Я вернулся на свое место, несколько обнадеженный, и через несколько минут экскурсоводша подошла ко мне и сказала с просветленной улыбкой, что она получила разрешение на изменение маршрута и через час высадит меня в городке Блуа.

- Большое вам спасибо! – с нескрываемым облегчением поблагодарил я ее. – А что это за замки Луары такие? Чем они знамениты?
- Луара – это река с очень красивой долиной. А замки – замки там разные, средневековые. Есть даже девятый век. В Блуа вы можете осмотреть замок герцогов Орлеанских, которые были королями Франции. Там жила в заточении Мария Медичи…
- Спасибо! – ответил я. – Я постараюсь.

Через час автобус действительно прибыл в ухоженный городок на берегу небольшой речки и остановился на маленькой площади, напротив здания мэрии. Я попрощался с Костей и Машей, еще раз поблагодарил экскурсоводшу за любезность и отправился на поиски вокзала. Вокзал обнаружился в двух шагах, как и все в этом крошечном городке. За рекой виднелись белые стены герцогского замка, но времени на его осмотр у Виктора Андреевича не оказалось – поезд в Париж отходил через полчаса. Он успел только купить в киоске открытку с видом на замок – на память о несостоявшейся экскурсии по замкам Луары.

Еще через два часа поезд доставил меня в Париж, и в четыре часа пополудни я  встретился-таки со своей дочерью Инной и ее мужем Данилой у входа в Собор Парижской Богоматери.

Я не стану описывать свои дальнейшие приключения в этом несравненном городе, не буду рассказывать о картинах Лувра и музея Д’Орсе, о речной прогулке по Сене под звуки аккордеона, и о встрече миллениума на Елисейских Полях, в огромной, бурлящей толпе, с ураганным воплем и с брызгами шампанского следившей, как гаснет на Эйфелевой башне надпись «2000» и зажигается «2001». Не стану также рассказывать о том, как я  хотел поесть лягушек, и что из этого получилось, не буду описывать вкус жареных каштанов, бургундского вина и хрустящей французской булки, обмакнутой в расплавленный на спиртовке сыр, и уж совсем бесполезно было бы пытаться передать сам дух парижских переулков, очарование улыбок женщин на вечерней Пляц Пигаль, звон колоколов Сакра Кера... У каждого побывавшего в Париже, в душе остается свой Париж, свой праздник. И я даже почувствовал на какой-то миг, что тоскливая пустота, давным-давно засевшая в моем существе, рассасывается и наполняется смыслом, смыслом причастности к пробегающей мимо меня жизни. Но праздники рано или поздно заканчиваются, закончилось и это свидание с вечным городом. Инна с Данилой сели в поезд, увезший их южным путем, к берегам Майны, а я в компании Кости, Маши и двух десятков немцев и немок тем же автобусом и тем же маршрутом двинулся к берегу Одера. И очень скоро нас настиг главный сюрприз немецкого орднунга.

На франко-бельгийской границе, как и на пути в Париж, проверок не было, автобус там даже не останавливался. А вот на границе Бельгии с Германией в салон опять вошли пограничники, и на этот раз это были не улыбчивые девушки, а строгие молодые люди. Полистав паспорта русских мужчин с национальными германскими визами, бельгийский пограничник ошеломленно спросил по-английски:

- А вы как здесь оказались? Вы не имели права въезжать в Бельгию и Францию!
- Но нас пропустили ваши коллеги! – резонно возразил я. – Мы ведь не с парашютами спрыгнули. Мы въехали на этом же автобусе, через этот же пограничный пост.
- Но вы не имели права! – Молодой офицер был в явном замешательстве. – Мы обязаны вас высадить. («Ну, дела! – сказал я себе с изумлением и досадой. – Так я и знал! Ну и выскажу я все соломенной фрау! Только с нее это будет, как с гуся вода. Прав у нас против нее никаких».)

А пограничник меж тем подозвал коллегу, несколько минут они совещались по-французски, по-видимому, решая, как им быть: выполнить долг и подставить боевых подруг, давших в преддверии Нового Года такую легкомысленную промашку, или нарушить инструкцию и проявить себя джентльменами. Рыцарские чувства победили. Офицер вернул паспорта и, сказав: «Впредь так не делайте! Счастливой дороги!», вышел из автобуса.

- Так значит, нам очень крупно повезло? – с трудом приходя в себя, произнес Костя, глядя то на онемевшую Машу, то на меня. – Значит, мы могли до Парижа и не доехать?
- Нам необыкновенно повезло, - подтвердил я. – Эти ребята нас ни за что бы не пропустили. И были бы правы. Той немке я голову оторву! «Йа, йа! Натюрлих!» Выдра!
- Все хорошо, что хорошо кончается! – не по возрасту философски заметила Маша. – Значит, судьбе так было угодно. Главное, мы увидели Париж! А если бы ваша «выдра» не сказала вам «Натюрлих!» и не продала туры, мы бы в Париж не поехали. Надо благодарить Бога.

Я посмотрел на нее с некоторым удивлением и подумал, что девушка, пожалуй, права: соломенная фрау дала нам шанс, и мы этот шанс использовали. Действительно, я ведь с самого начала подозревал, что с этими визами нас могут остановить на границе, но решил рискнуть: вдруг пронесет. И пронесло. И еще я подумал, что жизнь часто дает нам шанс, но не всегда у нас хватает отваги воспользоваться им. И мне вдруг стало радостно.