Вечер магии для олигофренов

   На Новый год  в нашем психоневрологическом интернате  устроили  праздник, -  «Вечер магии». Словцо нынче модное («магия») – пусть  приобщаются! Не такие они и психи.
       Поначалу  их опасаешься. Но потом видишь,  -  просто больные люди. Когда-то, при рождении,  передавили им кислород, нерв задели или родители нетрезвые были.  Вот и маются, бедолаги,  по интернатам, пока их не приберет  к себе Господь. Кстати, в Бога они верят и, по – своему, молятся. Многие из них работают, как могут,  а некоторые даже соединяются в семейные пары. Только не рожают.  В целом,  человечество это (хоть и не слишком красивое),  -  доброе, любит к себе внимание и понимает свою ущербность.
      Я  - интернатский охранник, торчу у входа с телефоном. Задача моя – не пропускать  без пропуска и отбирать алкоголь. Ночью, заперев дверь, можно поспать в кресле, а утром доложить директору, как прошло дежурство.
      Старые сотрудницы помнят, - раньше жили спокойней.  Слегка выпивали, изредка прогуливали, но тихо-мирно добирались  до пенсии. В новое время  лучше стало  только начальству. Увеличилось число  чиновников в министерствах. А чтобы оправдать свои зады в креслах, -  стали придумывать геморрой для нижестоящих работников интернатов.   
      Так появились бесконечные мероприятия, -  праздничные и учебные.  Нагрузка на людей увеличилась.  И уже обслуживающий персонал не  делил  радости и горе с проживающими.  А старался  охватить вниманием   «получателей социальных услуг», как теперь называли интернатских.
      Каждый месяц  что-то затевалось в зале.  «А ну-ка, девицы!», «Парни –  наша сила», «День смеха», «Вперед к звездам!», «День святого Валентина» и прочая карусель. На деле  получался  формализм. Да и с моральной точки зрения сомнительно. Например, конкурс красоты среди инвалидов.
      В этот раз некому было играть новогодние роли. Воспитатели заболели, срывалось торжество. На скорую руку придумали сценарий. Решили повторить номера самодеятельности инвалидов.  Интернатские артисты приблизительно помнят свои роли, что-то поют, пляшут, - радуются сцене…  А чтобы связать все единым сюжетом, пригласили фокусника, лицедея местного драмтеатра.                               
   Фокусник притащил с собой клоуна. Так они и тусили вдвоем.  Парочка забавная. В их костюмах таился понятный только им юмор. Маг, как  и положено, был в черном обтягивающем  трико и в шляпе звездочета.
   Клоун  обрядился в желтый балахон, большие башмаки и нацепил на нос красный мячик.  В руках его грозно щелкали  бутафорские ножницы. Он визгливо выкрикивал рифмованные строчки. Маг устрашающе  «хыркал», прочищая горло… От обоих попахивало алкоголем.
                - Мы к вам приехали – Атас!
                Мы удивлять сумеем вас! –  пищал  клоун.
                -  Мы вам покажем чудеса!
                И Новый год придет сюда… -   басил маг.
     Затем, когда начался концерт интернатских, артисты вышли  в фойе. Творчество инвалидов их не интересовало. Дверь в актовый зал оставили открытой, и мне были видны  затылки зрителей.
     Вижу виноватую спину охранника Сундукова. Не его смена, а ведь пришел, тратит время. Попал он недавно в  историю.  В его дежурство напал на медсестру  один из больных, спирту ему захотелось.  Медсестра звала на помощь. Все слышали, кроме охранника. Так он заявил при расследовании.  Лукавит! Да и сам  он скучный.  Все тащит домой, - остатки хлеба, коробки…
     Рядом с ним  сидит проживающая Маша-даун. Она победительница конкурса «Хозяюшка». Глаза ее смотрят в разные стороны, что не мешает ей лепить из пластилина пирожки.  Также, она участница спектакля  «Федорино горе», где играет роль самовара. Хочет выйти замуж и иметь  друзей.       
      Чуть поодаль, -  Философ, видны его жирные складки затылка. Это старожил интерната,  или, проще, "карлик-Башка". Выглядит он пугающе – огромная голова на кривых ножках. Любит показывать свою мудрость, употребляя научные словечки.  Башка  победитель конкурса  «Мы из Будущего», где блеснул интеллектом. Проверяющим всегда задает каверзные вопросы.
     Вот олигофрен Голем. От него отказались родители, и он с рождения кочует по интернатам. Каким-то образом узнал про сестру в деревне и теперь  копит деньги на переезд к ней.
    Голем  часто подходит ко мне общаться. Говорит про какие-то машины, самолеты… Мне скучно,  и я пытаюсь спастись в туалете.      
        Другое дело – Сивый. Он – старый, седой и почти нормальный. Работает в теплице,  интересуется политикой.
      -  Кто самый главный сейчас? - вопрошает.
      Я говорю:  - Лжец. Хитрый и жадный. Он – плохой…
          - Ты не жадный, да? – Сивый сует мне в подарок огурец.
    
      Смотрю в зал, клоун кривляется на сцене, фокусник машет фалдами. Вытащил из рукава колоду карт и меняет пики на бубны. Фокус  негодный.   Карточные трюки непонятны больным,  да и плохо видны со сцены.
     Вышли из зала хмурые.
      -  Мужик, выпить есть?  Пальцы мага, словно  пластилиновые щупальца  обвили  пустой стакан.
      -  Что же мудрено показывал? Перестройтесь! Вы же артисты…
      -  Были…  – оправдывается клоун. – А оплата? Нищим на горбушку…
      Подошли медсестры, глазеют на кудесников. Маг порозовел, распрямился.
        -  Гляньте! Голем  цветы роет! – воскликнула медсестра.
     Сквозь стекло видим, - наш больной  у входа  разгребает  снег руками. Наклонился, выпятил зад  и, как землеройка,  орудует конечностями. Словно хочет добраться до цветов. В ярости работают его лапы гориллы,  снег летит вверх и в  стороны,  как от снегоуборочной машины. Голем  рычит и стонет, запрокинув вверх голову. У меня мурашки по спине.
    - Господи! – шепчет медсестра. – Рвет его, ломает… В семью хочет!
       
      Снова рассматриваю зал. Представление заканчивается. Вижу круглую спину Гуни.  Не знаю ее диагноз. Вроде здоровая, сильная… Шизофрения?  Как-то посочувствовал ей, и  она на меня «запала». Пришла однажды, крутится подле.  Когда все улеглись, приблизилась,  обхватила  меня за голову  и засосала, как огромная рыба, в себя внутрь. Вот поцелуйчик! Еле освободился…
      Ближе к выходу  вижу очаровательную  новую врачиху  Мальвину. Это милая блондинка, само совершенство.  На ее оголенную  шею нежно спадает золотистый локон.  Зачем  она здесь?
      Мальвина очень набожна и постоянно кого-то тянет  в церковь. Приносит кассеты с проповедями, маленькие книжки Библии.  Ее сосед по залу – бородатый  священник.  Говорил,  больные  даны нам для искупления грехов.  Для работы  совести. Мол,  не они должны страдать, а мы, за дела наши…
       Сундуков вышел из зала, предлагает подменить. А меня пригласили  на третий этаж к сотрудницам,  выпить по рюмке новогодней. Там лежат тяжело больные. Мне не хочется, но отказывать женщинам неудобно. Поднимаюсь, звоню в  железобетонную дверь…
      Только вошел,  - чуть не вырвало. Ну – попал!  Запах мочи ударил  в нос, в рот, в уши… Бывал я в морге, но там тотальное проветривание. Здесь же, -   ад,  казалось,  воняют  стулья, стены, халаты… Мне накапали винца.
     Я сижу  синий и  зеленый одновременно. Меня мутит, но  я боюсь обидеть женщин. Кажется, они не заметили.  Мужественно выпиваю пару глотков. Сотрудницы закусывают  новогодними салатами…
      Вечер закончился, подошла Августа Юрьевна, зам директора.
      - В целом, удалось,- сказала  утомленно.  – Название программы заменили.  Слово «магия» не понравилось.
       -  Кому, не секрет?
       - Мальвине, конечно. Старается. Думает брата устроить…
       -  Брата?
       - Вы не знали? Старший брат ее дэцэпэшник в коляске, живая мумия…  Для таких  есть спецучреждение, но оно  далеко.  А тут за ним уход будет,  возможность контролировать…
      Мы попрощались, и Августа   дотронулась до меня рукой. Я раздумывал над судьбой Мальвины, и мне становилась ясной причина ее близости с Богом.
      Представьте ежедневное соседство с братом-уродом, не умеющим  даже двигаться в коляске. Его слюнявое  «гы – гы…» Ужас! Почему так вышло? Она – красавица, умница, а он… Ведь родители одни и те же! А если б она на его месте?  Бррр… Холод окатывает с головы до ног.  «Господи, спасибо!»
      Страх – вот что ее привело к Богу! А желание вовлечь в церковь других – как благодарность, что не сделал ее ужасной куклой…
      Постепенно,  мои мысли вновь вернулись к проживающим в интернате людям.  Насколько, все-же, они понимают свое несчастье? Случаев самоубийств здесь не было.  Они цепляются за жизнь, хотя б за такую. И даже любят всех, называя «холосими»… Вешаются и убивают друг друга  люди здоровые. Кому дана  свобода выбора.
      А  грехи? Может,  и прав священник. Выходит, раз я  думаю про этих больных, - значит, тоже где-то ошибся, согрешил? В чем моя-то вина?
      Так, покрутившись на неудобном кресле в притихшем интернате, я ушел в  беспокойный сон, сквозь который сознание  отмечало каждый шорох и пощелкивание   стрелок на стене. Начиналось утро нового года.