052. Юлия Вревская

Юлия Петровна Вревская была одной из самых блистательных дам высшего света Петербурга. Она родилась в 1838 г. в семье генерал-майора Варпаховского. В 16 лет вышла замуж за 43-летнего генерала Ипполита Вревского и стала баронессой. Ее муж был известен своим необычайным мужеством, он трижды награжден золотым оружием с алмазами и надписью: «За храбрость». Незадолго до свадьбы барон Ипполит Вревский писал своему брату Борису: "Жюли будет шестнадцать лет, она… выше среднего роста, со свежим цветом лица, блестящими умными глазами, добра бесконечно. Ты можешь подумать, что описание это вызвано моим влюбленным состоянием, но, успокойся, это голос всеобщего мнения». У Ипполита Вревского к этому времени уже было трое  детей, рожденных вне брака - сыновья Павел (1850г.), Николай (1852г.) и дочь Анна, рожденная в 1849 году.

Но брак с юной женой продлился недолго – через год Юлия похоронила мужа в Грузии - он скончался на ее руках от смертельной раны в бою за горный аул. После его смерти Юлия возвращается в С-Петербург. Едет она не одна - берет с собой всех незаконнорожденных детей своего Ипполита. Юная вдова совершает свой первый благородный поступок: она отказалась от имения и состояния мужа в пользу этих троих детей. Мало того, она добивается признания Павла, Николая и Анны Терских (так они именовались до сих пор) - баронами Вревскими.

Юную вдову генерала приняли в Петербурге со всеми почестями, она стала фрейлиной двора императрицы Марии Александровны. С 1860 по 1870 Юлия Вревская - фрейлина Ее Императорского Величества. Есть сведения, что фрейлиной была и ее старшая сестра, Наталья, которой, кстати, приписывали благосклонность Государя Александра II (впрочем недолгую). О Вревской многие современники отзывались с неподдельным восхищением. В свете она пользовалась неизменным успехом благодаря своему уму, доброте, очарованию и отзывчивости. Так, например, писатель В. Соллогуб о ней писал: «Я во всю свою жизнь не встречал такой пленительной женщины. Пленительной не только своей наружностью, но своей женственностью, грацией, бесконечной приветливостью и бесконечной добротой. Никогда эта женщина не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла злословить, а, напротив, всегда и в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны. Многие мужчины за ней ухаживали, много женщин ей завидовали, но молва никогда не дерзнула укорить ее в чем-нибудь. Всю жизнь свою она пожертвовала для родных, для чужих, для всех. Юлия Петровна многим напоминала тип женщин Александровского времени, этой высшей школы вкуса, – утонченностью, вежливостью и приветливостью».

В конце 1873 года Тургенев знакомится с молодой баронессой Юлией Вревской. Этой женщине было 32 года, она была красива, свободна и мечтала разделить жизнь с незаурядным человеком. Однажды ей показалось, что она нашла его в этом знаменитом пятидесятипятилетнем романисте, который писал ей: «Мне не нужно распространяться о том чувстве, несколько странном, но искреннем и хорошем, которое я питаю к Вам.  Вы это все лучше меня знаете». (6 апреля 1874 года.) Их встречи и переписка продолжались с 1873 по 1877 год.

Характер своего отношения к Вревской Тургенев подробно обрисовал в письме к ней от 26 января 1877 г.. Это письмо сам Иван Сергеевич назвал «достаточно откровенной исповедью»: «С тех пор, как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески – и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) – чтобы просить Вашей руки – к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade (интрижка, франц., П.Р.). А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?».
Какие же это другие причины, о которых упоминает Тургенев? Ну конечно же Полина Виардо, на которой он был "фактически женат". Она своей властной рукой крепко держала в руках своего преданного и щедрого поклонника, и при любой его попытке отлететь от "краешка гнезда" незамедлительно возвращала назад.
 
Через несколько лет переписки и редких встреч поняла Юлия Вревская, что Иван Сергеевич, несмотря на теплые к ней чувства, далеко не свободен, а связан по рукам и ногам. 12 апреля 1877 года Россия объявила Турции войну и баронесса Вревская приняла неожиданное для всех решение: отправиться на фронт в качестве сестры милосердия. Это очень напоминает поступок Вронского, который тоже после смерти Анны Карениной отправился на балканскую войну, не в состоянии справиться с отчаянием.

Узнав в мае 1877 года о её решении, Тургенев писал: "Сейчас получил Ваше письмо, милая сестра Юлия - и спешу отвечать Вам в надежде, что моё письмо Вас застанет еще в Петербурге. Грустно очень думать, что мы не скоро увидимся; тем грустнее, что я, вероятно, двумя-тремя днями не захвачу Вас там!" Подагра держала его в Париже, но, к счастью, приступ прошел, и 22 мая Тургенев смог приехать в Петербург. Трудно сказать, что он чувствовал, на что рассчитывал. Но, во всяком случае, обстановка в семье Виардо в последние годы стала тяготить его, да так, что все чаще появлялось желание выйти из ложного положения, в котором он там находился.

В последний раз Тургенева и Вревскую видели вместе в мае 1877 года на даче Якова Полонского в Павловске. Писатель Константин Ободовский  вспоминал: «Тургенев прибыл не один. С ним вместе приехала дама в костюме сестры милосердия. Необыкновенно симпатичные, чисто русского типа черты лица ее как-то гармонировали с ее костюмом». Тургенев был чрезвычайно рад этому свиданию и тому, что на сей раз проклятая "катковка" - так он в шутку называл свою болезнь - его не подвела. Потом он получал трогательные письма от Юлии Петровны из Болгарии.

Юлия Вревская к этому моменту прошла курсы медсестер Свято-Троицкой общины, продала имение в Орловской губернии, и на вырученные средства снарядила женский санитарный отряд. В июле 1877 г. Вревская вместе с десятью дамами высшего света в составе Свято-Троицкой общины отправилась на Балканскую войну. В этом занятии ей теперь виделось ее истинное предназначение: «Я утешаю себя мыслью, что делаю дело, а не сижу за рукоделием». А Тургенев отвечал ей: «Желаю, чтобы Ваш подвиг не оказался непосильным для Вас и чтобы это не сказалось на Вашем здоровье». Выводил строки с надеждой на встречу. А в это время придворная аристократка Юлия Вревская в рядах "сеструшек" (как их называли солдаты), перевязывала и выхаживала раненых русских солдат. …

Ежедневно к ним приходило от одного до пяти поездов с ранеными. Баронесса писала сестре: «Мы сильно утомились, дела было гибель: до трех тысяч больных в день, и мы иные дни перевязывали до 5 часов утра не покладая рук». Ей приходилось спать на сене, питаться консервами, ассистировать на операциях, но высокородная сестра милосердия не жаловалась на трудности и не отказывалась от своего решения – «по крайней мере, это дело, которое мне по сердцу».

Государыня, бывшая "начальница" Юлии Вревской говорит приближенным - "пора ей вернуться, мне ее не хватает. Подвиг совершен - она представлена к ордену". Но Юлия, узнав об этом, только отмахнулась: "Мы здесь затем, чтобы помогать, а не получать ордена".

В сентябре 1877 года писала сестре: «...Я очень рада работе, хотя всё моё бельё стало в лохмотьях, а платье страшно обтрепалось, завтра ждём 1500 раненых, сегодня было 380, писать почти не нахожу минуты». Она и дальше будет «почти не находить минуты» писать, то лёжа на носилках, то на сундуке, то стоя, — и тем удивительнее тон её писем, всегда ровный, приветливый, с лёгким юмором и печалью.

Баронесса с радостью совершала этот подвиг самопожертвования. Вместо положенного отпуска она отправилась на передовые позиции в Болгарию. «Я приехала в Обретеник — деревушка, где живут постоянно две сестры при лазарете, это в 12 вёрстах от Бялу... мы были на самом передовом пункте... Я так усовершенствовалась в перевязках, что даже на днях вырезала пулю сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях... Ни газет, ни книг мы не видим. Снег у нас по колени, и дороги всюду очень дурные...». Во время ухода за больными она заразилась сыпным тифом. Она заразилась от сумасшедшего солдата, потерявшего рассудок во время боя. Она за ним ухаживала: «Так мне его жаль, я его кормлю, он меня узнает». Болезнь протекала очень тяжело, и 24 января 1878 г. сестры милосердия Юлии Вревской не стало. В Болгарии и России баронессу признали народной героиней.

Воспоминания старшей сестры Юлии, Натальи, о ее последних днях: «...Заболела тифом 5 января 1878 года. 4 дня ей было нехорошо, не хотела лечиться; попросила священника, исповедовалась и приобщилась; не знала опасности своего положения. Вскоре болезнь сделалась сильнее, впала в беспамятство, была всё время без памяти до кончины, т. е. до 24 января 1878 г. У неё был сыпной тиф, сильный; очень страдала, умерла от сердца, потому что у неё была болезнь сердца. Лежала у себя в хате на койке, земляной пол, окна заклеены только бумагой. Сёстры милосердия были при ней всё время её болезни и смерти. Могилу копали ей раненые, за которыми она ухаживала, и они же несли её гроб и не дали её никому. Нельзя было ничего достать в Бяле, но ей всё-таки сделали гроб; всё хотя очень просто — фланелевый, синий; похоронили в платье сестры милосердия, около православного храма в Бяло».

Узнав о ее смерти Вревской, Тургенев пишет П. В. Анненкову из Парижа 11 февраля 1878 года. «К несчастью, слух о милой Вревской справедлив. Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописанно доброе существо. У меня около 10 писем, написанных ею из Болгарии. Я Вам когда-нибудь их покажу. Ее жизнь — одна из самых печальных, какие я знаю». Даже французский писатель Виктор Гюго был потрясен трагической, но прекрасной жизнью Юлии Вревской и написал о ней: "Русская роза, погибшая на болгарской земле".

В сентябре 1878 года Тургенев написал стихотворение в прозе «Ю. П. Вревской», в котором были такие строки: «Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез. Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия… не ведала — и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась — и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним. Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда — а теперь, конечно, не узнает. Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано... Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу! Сентябрь, 1878". Можно с полным основанием предположить, что к тем, кто любил баронессу "тайно и глубоко", писатель причислял себя.

Написав эти строки, очевидно, почувствовал Иван Сергеевич свою вину перед Вревской. Он многое ей обещал, но не смог исполнить. Он увлекался женщинами, ведь не мог жить и творить без любви, но был по сути покорным рабом лишь одной из них- Полины Виардо! Сам того не желая, Тургенев сыграл пагубную роль в судьбе многих женщин, искренне любивших его, но не познавших взаимности. Поистине, не приносил Тургенев счастья женщинам, которые его самоотверженно любили, а всю жизнь и состояние положил к ногам одной из них- знаменитой, умной и властной, которая любила не его, а себя и свое искусство. У многих, близко знавших Тургенева, складывалось впечатление, что, бросаясь в новые отношения с головой, он старался вытеснить из своей души царствовавшую там мадам Виардо.