Про иву продолжение

     А теперь я пропущу несколько страничек и поведу рассказ не о полярной карликовой иве, с которой вы,возможно,и не знакомы, а о самой обычной, той, что в городе растёт. Одна такая росла у нас на заводском дворе, напротив окна нашего цеха... Кирилла тогда уже не было, а я работала на заводе.
     Всю смену я совершала одни и те же движения, которые казались бы бессмысленными стороннему наблюдателю, но на самом деле были частью производственного процесса. Чтобы не замедлить весь процесс, я первое время не отрывала глаз от своей работы, а то могла бы сбиться с ритма. Но когда уже настолько насобачилась, что производила свои движения совершенно машинально и в нужном темпе, я уже стала временами поднимать голову и поглядывать в окно. Напротив окна у нас была красная кирпичная стена. Возле этой стены росла одинокая ива. Зимой в хорошую погоду её неподвижные веточки на фоне кирпича были похожи на какую-то восточную картину, настоящее произведение искусства, особенно, когда в развилках задерживался снег или когда вдоль стены и вдоль деревца текли с неба снежинки. "Как по нитке скользя"... А когда поднимался ветер, ветки оживали и становилось ещё интересней. Такое немое кино...
     Я любовалась этим деревцем день за днём и видела, каким оно становилось по мере приближения весны. Дело в том, что солнце изменяло свой угол на небосклоне и светило по-другому - весна! Его лучи проникали теперь аж сюда - на какое-то время. Ива ловила солнечный свет и тепло, её ветки-прутья наливались жизнью. Они понемногу,очень понемногу менялись: из серовато-коричневых делались желтовато-коричневыми, а вдоль веточек на всём их продолжении набухали узелки почек. А небо становилось всё ярче, всё синее; синий оттенок был даже у туч, когда набегали тучи. У ивы появился новый фон; она уже очень явно, очень живо выделялась рядом с красным кирпичом. И вот однажды почки стали лопаться, из них выглянули перламутровые клювики. Цветочки ивы, как детки из пелёнок, стали высвобождаться, сбрасывать эти коричневые корочки-пелёнки. Ива вся покрылась нежным пушистым цветом; но на этом не остановилась. На пушках к перламутру стал подмешиваться цвет золотистый; и вот она расцвела в свою полную мощь! Она стояла вся в брызгах золота (это тычинки с пыльцой), слегка покачиваясь в волнах весеннего ветра; над нею синело небо, летали облака; какие-то крылатые существа кружили вокруг каждого цветочка, приникали к нему, пили сладость нектара...
     У меня внутри меня сердце плакало, просилось на волю, и руки иногда сами собой замедляли темп. Тогда какая-нибудь из моих напарниц сердилась и матом напоминала мне, что я на работе. Не могу пожаловаться, мат был вполне доброжелательный, не ругательный и не имеющий целью оскорбить - просто напоминающий и бодрящий. То есть, обижаться было не на что, а надо было взять себя в руки и терпеливо трудиться до конца рабочего дня.
     Жаль, что к этой иве невозможно было подойти, потому что двор-колодец замыкался с нашей стороны высокими железными воротами, которые открывались только для машин. Никак мне не проникнуть было туда, к той стене и к тому деревцу.Хотя ведь, с другой стороны, я-то, в отличие от ивы, пленницей не была. Снаружи, за территорией завода, открывалось совсем другое пространство, все просторы города, со всеми его парками, аллеями, деревьями, каналами, реками и так далее. Так что мне не было смысла прирастать сердцем к этому единственному деревцу, цветущему у красной кирпичной стены...


            (продолжение следует)