То бурлАки идут бечевой

   Это один из самых дурацких эпизодов моей полевой жизни. Правда, в процессе этого полуакробатического этюда я не пел и не стонал, но действительно некоторое время тянул лодку бечевой.
    Кстати, на всякий случай, если кто, возможно, не в курсе. Проводка  плавсредств бечевой, то есть на буксире живой силой, практиковалась не только в некрасовско-репинские времена, но и в более поздние. За все народное хозяйство и науку не скажу, но в геологии кое-где у нас  порой это имело место. Хотя люди разумные, конечно, старались без этого обойтись. Но я, как видно, к таковым и тогда не принадлежал.
   В общем, мною был задуман, а тогдашним начальством моим, ну не то что бы одобрен, но все же разрешен,  маршрут, который включал и бечевание (не путать с бичеванием!). Видно, не так далеко от меня ушло то начальство в своем умственном развитии…
    Итак. Год где-то семьдесят второй, семьдесят третий, Якутия. Коллектив, в котором мне посчастливилось тогда трудиться, подвизался на разведке  Нерюнгринского угольного месторождения. К слову, это была целая эпопея, можно даже сказать грандиозная эпопея. Теперь это месторождение выработано, но осталось его наследство – город Нерюнгри. Так что имя не забыто.
    В те поры вынашивал я всяческие честолюбивые мечты, касаемо геологической науки и собственного моего места в ней. И вот, для ради сбычи этих мечт, спланировал я себе такой маршрут, чтобы одним, так сказать, хапком  охватить всю территорию, которую я намеревался воспрославить в качестве колыбели своей блистательной теории (она же, понятно, тема не менее блистательной диссертации).
    А поскольку заинтересованность начальства моими научными  измышлениями была не настолько глубокой, чтобы расходовать на них строго  лимитированные вертолето-часы, постольку и родилась идея многодневного  сплавного маршрута с предварительным заходом-затаскиванием в верховья реки Большой Беркакит. И чистое затаскивание это составляло, сколько помню,  километров сорок-пятьдесят. Говоря начистоту,  был и  куда менее экзотический путь в эти самые верховья. Надо было проехать те же сорок – пятьдесят километров по какой-никакой дороге… Нет, зря я так. Это не просто так себе дорога, а славная Амуро-Якутская магистраль,   АЯМ (ныне – федеральная автомагистраль «Лена»). Так вот, сорок-пятьдесят километров от нашей экспедиционной базы в поселке Чульман по АЯМу до будки «Половинка» (про эти будки интересно, но уведет меня далеко, постараюсь как-нибудь в другой раз), оттуда километров пять в сторону - и вот вам, пожалуйста, верховья Большого Беркакита. Правда, переть эти пять километров надо было по горам и по мАрям, нет, не по морям, а именно по марям, да к тому же по марям  кочкарниковым, да с полной выкладкой, в том числе и с надувной  лодкой, на горбу. Но это все же не пятьдесят километров в бурлацкой лямке. Однако, хоть и знал я про этот  относительно вменяемый вариант, но  как-то он не состоялся. Помешало что-то. То ли   какие-то премудрые  начальственные  соображения, от которых в памяти уже ничего, а то ли собственное  мое  мазохисткое желание пройтись непременно нехоженой  тропой. В этом случае -  в переносном смысле. Ибо по горам и по марям я к тому времени понатаскался достаточно, а вот в бечеве – всерьез и надолго -  ни разу.    
      Итак,  довезли меня до низководного временного  моста через реку Чульман, по которому далее дорога шла непосредственно на то самое Нерюнгринское месторождение. Сейчас на этом месте промзона славного города Нерюнгри, а тогда был просто отлогий бережок, правда уже довольно замусоренный, а на том берегу -   поселок Нерюнгринской ГРП, то есть  геолого-разведочной партии, которая и вела разведку этого месторождения. По моим тогдашним полевым понятиям поселок был совершенно  цивильный: двухэтажные рубленые бараки, магазин и даже почта. Мост, как я уж сказал, временный, сляпанный на скорую руку, и сносило его каждым приличным паводком,  после которого его наскоро восстанавливали до следующего. Все эти детали вроде лишние, но пригодятся дальше, по ходу повествования.
     По замыслу, предстояло мне протянуть лодку по Чульману где-то километров десять до устья Большого Беркакита, дальше по нему вверх сколько вода пропустит, дальше поставить лагерь и от него уже пешим маршрутами по долине вверх до упора, затем вернуться на лагерь и от него опять-таки маршрутом сплывать по Беркакиту и по Чульману до поселка Чульман, где и закончить этот славный поход. Всего километров около ста. И на все-про-все неделя, потому что мою часть  плановой работы на мне оставалась.
      Провожал меня на этот подвиг мой непосредственный шеф, который, собственно, и пошел мне навстречу в осуществлении этой авантюры.  И тем самым  взял на себя ответственность за возможные последствия.  Я тут все «я» да «я», но на самом деле был я, конечно, не один. Был у меня  напарник,  имени, к стыду своему, не помню, но помню, что   очень славный парень. Флотский дембель, такой сообразительный, любознательный, самостоятельный, но дисциплину понимающий, во всех смыслах крепко стоящий на ногах,  и сам такой   крепкий, складный, весь как на пружине. То есть самое то, что надо для сосуществования в условиях малой предсказуемости.  Ну, выгрузились мы из нашего экспедиционного «бобика», лодку от его компрессора накачали и стали ее укладывать-увязывать. Процесс, надо сказать, вроде бы и незамысловатый, но довольно  длительный и  со своими тонкостями, которые лучше не упускать. Во избежание…  Шеф мой за этим процессом проследил  от начала до конца, нареканий не высказал и уехал, а мы начали свой путь.
    Итак, взял я лодку на «бурундук» и… Тут надо все же немного пояснить.  «Бурундук» - это такое нехитрое бурлацкое приспособление, благодаря которому при проводке нос лодки встречным потоком постоянно отводится от берега, почему, собственно, и возможна тяга бечевой. А без этого лодка, влекомая с берега  против течения, не двигалась  бы вперед, а просто вылезала бы на берег. Причем тут настоящий бурундук, этот симпатичный полосатый зверек, понятия не имею. За что купил у знающих людей, за то и продаю. Собственно   бечевой служил у нас девятимиллиметровый капроновый фал – по тому времена вершина технологического прогресса. А за лямку сошло  банное полотенце, позаимствованное у хозяйки дома, который наша организация  снимала  в качестве базы в поселке Чульман. Куда мы и должны были вернуться. Вместе с этим полотенцем.   Полотенце было большое, но лямка получилась все же на одного. То есть бурлачить нам предстояло по очереди. И я, как начинающий руководитель, к тому же имеющий все же некоторый опыт в этом деле, посчитал себя обязанным подать личный пример и впрягся первым. Причем поначалу как был. То есть с полевой сумкой через плечо, с ножом, патронташем и горным компасом  на офицерском ремне. И вся эта сбруя на первых же шагах стала съезжать мне между ног. Я недолго помыкался и понял, что так у меня ничего не получится, и от  сбруи надо избавляться. Господи, ну почему я не привязал сумку к веревке, которой крепился  груз в лодке! То ли намеревался  по-быстрому возвращать ее на себя при передаче смены, то ли просто какое-то помутнение рассудка! То же и про ремень с ножом и всеми прочими прибамбасами. Заткнул я то и другое в щель между увязанным грузом и бортом и потянул лодку дальше.
    И тут я  вынужден опять отвлечься и пояснить, что сумка моя была туго набита спецматериалами – крупномасштабными, то есть детальными,  картами и аэрофотоснимками на весь маршрут. Всего под сотню единиц. И по тем временам не просто единиц, а единиц спецхранения, с учетными номерами и штампами «Секретно» на каждой. То бишь на каждой карте и каждом снимке. Ну, коллегам-ровесникам дальше ничего пояснять не надо, а остальным скажу просто – за пропажу даже одной такой бумажки можно было в хорошем раскладе схлопотать лишение допуска к работе со спецматериалам, то есть практически запрет на профессию, а в самом плохом – статью и срок. Это, повторюсь, за одну.
    Итак (ну, нравится мне это «итак» - удобное словцо для  начала новой темы), влекусь я с натугой, потому что хоть бечевник пока что для проводки удобен – этакий отлогий галечниковый пляжик с травкой, но поток уж очень силен. Угораздило же меня выбрать для своей затеи время очередного летнего паводка! И как это я своевременно об этом  не подумал? Слушал же сводки…  Но теперь уже поздно, и моя оранжевая лодка-пятисотка зарывается носом  в сильную встречную струю, а я, ложась в лямку носом чуть ли не до земли, насилу-насилу, шаг за шагом,   сдвигаю ее против слитного потока. Так прошел с час времени и где-то километра два пространства. И чувствую я, что если так и дальше пойдет, ох, не уложиться мне в отведенную неделю, ох, не уложиться!  И что тогда?
   А пока я вот так корячился в борьбе со стихией, мой резвый спутник с ружьишком, по патрону в каждом стволе,  рыскал передо мной в чисто флотской  манере – галсами. То заскочит в тальники, надеясь поднять утку, то взбежит на склон, проведать рябчиков, то попетляет по бечевнику,  вытаптывая  зайчика. В общем, наслаждается жизнью. Это меня не то что бы задело, но все же…  И я решил, что довольно с меня, как-никак начальника,   черновой работы и пора переходить к руководству трудовым процессом. И только это я подозвал  напарника и  поздравил его с  заступлением на вахту, только потянул лодку к берегу, дабы передать ему так сказать бразды правления, как случилось небывалое и невозможное! Тот самый девятимиллиметровый фал, краса и гордость отечественной нефтехиминдустрии, который, по слухам, должен был выдерживать чуть ли не полторы тонны нагрузки, он лопнул, будто бы действительно хлипкая  упаковочная  бечевка!
    Я, опрокинутый реактивной силой, оказываюсь  на земле, а освободившаяся лодка, горделиво задрав нос,  стремительно уносится обратно, к месту старта, с явным намерением на этом месте не останавливаться! 
    Когда я вскочил на ноги и сам стартовал вслед за ней, спина напарника уже  маячила передо мной чуть ли не на пределе видимости, а лодка, так та уже за этим  пределом скрылась. Но что значит стимул! И  каков же он у меня  был,  в виде перспективы ответа за утраченную спецчасть! А был он таков, что я, бегавший прежде разве что в салочки, да в футбол во дворе, обошел их обоих – и морячка моего, и мой клипербот и раньше их оказался у того самого моста, с которого и начался этот мой бесславный маршрут. Жаль, не было там судьи с секундомером – зафиксировать рекорд бега по булыжникам в болотных сампогах!
    Я уже поминал, что мост этот был низководный, временный, то есть живущий от паводка до паводка. И к тому времени как раз и подошел его очередной срок. Само  строение еще стояло, но насыпь, по которой машины на него въезжали, уже размывало. Да размывало так, что и меня едва не снесло, когда я сунулся на нее со смутным, еще не до конца созревшим решением, как  перехватить сбежавшую лодку. Наверно, просто сшибло и уволокло  бы меня грязекаменным потоком, но на мое счастье, в этот момент на полуразмытой  насыпи еще буксовал  грузовик. Так сказать, последний, случайный… Цепляясь за него, я перебрался на мост, и поспел как раз в тот момент, когда лодку под него заносило.  Не долго думая… Нет, не думая вообще, я перекинулся через перила и сверзился в нее и, надо же!, попал!   Помню, что в тот момент я испытал огромное облегчение. И, как тут же выяснилось, зря.
     Вот если бы не со мной случилось, не поверил бы! В результате моего обрушения в лодку, обрывок фала, оставшийся привязанным к ней, взметнулся вверх и захлестнулся за скобу, выступавшую из бревенчатой мостовой опоры, причем на довольно большой высоте. Лодка оказалась на привязи и,  как норовистая лошадь, стала вскидываться на дыбы, то есть задирать нос,  не вполне вертикально, но довольно круто. При этом ее, привязанную, течением  резко  мотало из стороны в сторону. В результате из нее повыпадало все, в ней должным образом не увязанное. То есть именно сумка со спецчастью и ремень со всеми причиндалами и, главное, с ножом.
    Не знаю,  как бы оно все повернулось, но тут я вспомнил про топор, который как раз был пристроен по уму. То есть сам по себе выпасть не мог, но извлекался легко. И к тому же был правильно наточен. Им-то я и перерезал злополучный фал. Освобожденную лодку вынесло из под моста и вскорости мне удалось, выпростав весло, согнать ее   со стрежня в тихую мелководную заводь. И только тут догнал меня мой сильно запыхавшийся морячок и мы с ним без особых трудов вытащили ее на берег. Правильно загруженная и увязанная лодка с грузом была в полном порядке, и снаряжение наше в ней цело и невредимо, даже не намочено. В отличии от меня.
     Я-то остался при своей беде, и даже еще много  хуже, чем было. Ведь яркая оранжевая пятисотка  на реке никуда деться  не может, а черная полевая сумка, пусть и набитая бесценными для меня бумагами – предмет куда как более мелкий и практически незаметный. То есть шансов на ее обретение  теперь не просматривалось вроде бы никаких. Но зато теперь у меня появилась возможность, которой я в процессе горячей погони  сам себя лишил – возможность спокойно и без спешки все обдумать. Первую мысль, что пришла мне в голову – связаться с базой, с начальством – я отверг сразу. Во-первых тогда, до наступления эры мобильной связи, такой оперативной возможности у меня просто не было, а сколько времени уйдет на возвращение, предугадать сложно.  Да и потом, что я скажу? Не-е-т, подумал я, мы еще сами  побарахтаемся!
      Что, или, может, кто меня надоумил – не знаю. Но я, оставив своего морячка сготовить что-нибудь пожрать, отправился через все еще не снесенный мост в ту самую Нерюнгринскую ГРП на ту самую почту и выпросил там почтальонскую сумку и кипу старых газет. Не скажу, что это получилось сразу, но используя вечную слабость русской женщины к несчастненьким (а я им и был в тот момент), это мне в конце концов удалось. Правда, сумка, которой я таким образом разжился, была как и моя, черного дерматина, но без оплечного ремня. Однако  выбирать мне особенно не приходилось. Под воздействием все того же, полученного мною ранее вразумления, я не стал сразу судорожно действовать, а сперва в охотку съел то, что накашеварил мой напарник.
    И только после этого мы вдвоем с ним снова выбрались на мост и запустили с него почтальонскую сумку, набитую газетами, аккурат над тем пролетом, под которым разыгралась драма. И мы увидели, что сумка поплыла, и плыла в надводном положении, сколько хватало нашего зрения.  Тогда, уже с подачи напарника, мы насобирали целый  ворох  обрезков досок , благо валялось их на берегу у моста  полным-полно, и стали запускать эти метки следом за сумкой. А  потом  сели в лодку и поплыли вслед за ними.   
     И вскорости мы стали замечать наши дощечки-маркеры,  то по одной-по две выброшенные на косы, то застрявшие в затопленном тальнике, то крутящиеся в заводях. А еще через полчаса плавания мы увидели целую  их стаю, застрявшую в здоровенном заломе из древесных стволов, когда-то, не за раз и не за год, нагромоздившихся в удобном для этого отстойном месте. Когда мы подчалили к залому я, без особых на то оснований, но все же пребывал в спокойной уверенности, что точно, здесь она, моя секретная! И так оно и вышло. Она зацепилась ремнем за сук, торчавший из ствола против течения и сняться с этого мертвого якоря у нее не было уже никакой возможности.
    Тут бы мне радоваться и ликовать, но ничего такого почему-то не случилось. Просто я перешел к очередным заботам. Во-первых – просушить все это хозяйство. Хоть и хранилось оно в таком специально сшитом клеенчатом  мешке, но все ж подмокло. А во-вторых – как продолжать мой столь дорогой душе моей маршрут?
     И он-таки продолжился. Но это уже другая история. И  вполне себе рядовая.