Добивайте! я еще живой!

Добивайте! Я еще живой!

   Вечером так вкусно поужинал щами с домашней квашенной капустой. Сам приготовил. Мясо так удачно выбрал. Давно не получал такого гастрономического экстаза.
   А в три часа ночи проснулся от резкой боли в животе, с левой стороны, ближе к паху. Пошел в туалет. Каждый шаг до него показался вечностью. Мои вкусные щи вылетели из меня с космической скоростью. А вот при мочеиспускании казалось, что я рожаю большого ежа и никак не могу родить. Умывшись холодным липким потом, потащился обратно в кровать. «Как можно было такой свежей вкуснятиной отравиться?», - подумалось.
   Врач скорой задал несколько вопросов и позвонил в больницу нашего района: «Острые колики в левой почке с кровотечением в брюшную полость». Я честно признался, что крови в моче не было.  – А, если не соврать, то и не возьмут, - был ответ врача. Так я узнал, что такое ложь во спасение.
   Описать карету «Скорой» может только тот, кто пишет сценарии для ужастиков: железный холодный короб на колесах с железным узким топчаном (как возят полных людей?) и тремя  примитивными сидениями похожими на кресла, расположенными вплотную друг к другу. О том, что они отодвигаются,  говорить не приходится, зато они наполовину залиты дождевой водой. Сестричке, прежде, чем сесть в одно из них, пришлось руками сгонять воду на пол, но она продолжала стекать с крыши этого железного чудовища. Питерская осень. Водитель, врач и медсестра – все кашляли так, что их самих хотелось положить в больницу подлечиться. На ухабах трясло. Я рисковал приехать в больницу совсем без мозгов.
   - Давайте я вам под голову куртку свою подложу, - предложила сестра. –    Лучше полено, как Маяковскому, - шучу из последних сил. – Рано вам думать о деревянном, - удивляет она меня. – Зато вашу репутацию дождик подмочил, - не сдаюсь я. – Только дождику и разрешаю, - не сдается она. Приехали. Долго стоим, не выгружают меня. Врач пошел за коляской. Их всегда не хватает. Наконец, прикатили меня в Приемный покой, там оставили, и почувствовал я себя брошенным на произвол судьбы щенком. Мимо проходили люди в халатах, но никто не обращал на меня никакого внимания. Задыхаюсь. Собравшись с силами, открываю окно. В помещение врывается холодный ветер. Это не понравилось кому-то из медиков, стал отчитывать, как мальчика. Но я его уже не слышу, тихо опускаюсь на кушетку и теряю сознание.
   Очнулся от резкой боли в анусе, вижу перед собой довольное лицо садиста. -  Вы – кто? – Хирург, смотрю,  нет ли кровоизлияния. – Теперь я знаю, как выглядят садисты. – Может быть, сначала обезболивающий сделаете? – Но его уже и след простыл. – Как долго мне еще ждать? – спрашиваю у медика, который проходил мимо не так быстро, как его коллеги. – Вы – кто? – Еще раз повторяю свою печальную историю. Нарвался на доброхота, позвал сестру, которая, наконец-то, сделала укол.
   Не буду подробно описывать все мои хождения по мукам в этом Приемном покое. Но у меня сложилось твердое убеждение в том, что больничный покой, - это от слова «покойник». Скажу только, что оформляли меня с момента доставки в этот «покой» и до предоставления места в больничной палате, четыре с половиной часа: с девяти утра и до 13 часов 30 минут.
   Я наивно полагал, что меня тут же положат на операционный стол и избавят от невыносимых мучений. Не тут-то было! Четверо суток кололи обезболивающие, которые приходилось выпрашивать у сестер. А, если у них было плохое настроение, то могли и нахамить,  и так уколоть, что ползти будешь от Ординаторской до палаты, как Маресьев. Задница превратилась в решето: действия укола хватало на три - четыре часа. И за все четыре дня – ни одного обследования!
   На пятые сутки, с семи утра и до 19 вечера, через каждый час, заставляли делать ренгеновские снимки почек. На мой вопрос «Зачем их делать 11 раз за день?», мне ответили, что врач не видит на снимках у меня никаких камней. Настоял на компьютерной томографии. – У нас только один томограф, его работа расписана на несколько недель, - сообщил мне хирург. Обещал заплатить.  Сделали. Два камня нашлись, но мне их не показали. Пришлось «поверить». А как ему верить, если томографов у них оказалось три, и никакой очереди на них нет? Решил, что этому хирургу я не доверю свои почки. Пошел к заведующему отделением. Он «вошел в мое положение», пообещал прооперировать лично. Но в операционной заведующий так и не появился. Позже я узнал, что разбивал мне камни хирург, которому я выразил свое недоверие. Он пришел в операционную уже после того, как меня усыпили, то есть я не мог знать -  кто меня будет оперировать,  и не мог отказаться. Причем,  один камень ему разбить удалось, а второй он загнал обратно в почку. Снимка мне так и не показали, поэтому я очень сомневаюсь в том, что камней было два: «разбитый» из меня так и не вышел. Никаких объяснений или извинений я так и не получил.
   Сосед по палате сказал, что мне еще повезло. Ему пообещали удалить аденому, попросили купить хирургические инструменты, которые при его операции не стали применять. Просто сделали отверстие, вставили катетр и вывели его наружу, в мочесборник. Теперь он будет носить эту трубку с грелкой для сбора мочи  до конца своей жизни. – Знал бы, - не согласился бы на такую операцию! – сокрушался сосед. Но его, как и меня,  промурыжили в Приемном покое несколько часов, потом подсунули договор. Он, уставший от ожидания, подписал его, не читая.  Какие могут быть теперь претензии?!