Тридцать четыре зайца. Глава 2

                СТУДЕНЧЕСКИЙ ОТРЯД ПРОВОДНИКОВ

           Планёрку командир СОП Саня Царёв проводил в конце каждого рейса. Делал это он быстро и всегда, если не случалось чего-нибудь чрезвычайного, по одному и тому же сценарию. Сначала «разбор полётов», замечания, жалобы и благодарности пассажиров, сообщения (если такие имеются) из городского штаба о происшествиях на линиях, информация от комиссара и от «сандвойки», то есть, отрядных санитарных инспекторов.
           Сегодня досталось Вадику Стапфаеву, которого институтский «картофельный папа» Райзенберг ненавязчиво, но неизменно называл Задпхаевым. То ли по ошибке, то ли шутил так. Впрочем, чихвостил его Саня почти на каждой планёрке, ибо Вадик категорически не выполнял свои обязанности и нарушал многие инструкции. Вагон достался ему, как и большинству бойцов отряда, в плачевном состоянии. И где искать крайнего, если дополнительные поезда собирают из вагонов, не один сезон зимовавших в отстое, непонятно. У Стапфаева постоянно что-то ломалось: двери, столики, полки, фиксаторы. Откуда-то подтекала вода. Большинство окон не открывалось, а некоторые открывались во время движения сами по себе. Часто срабатывал датчик контроля нагрева букс. По инструкции проводник в этом случае обязан останавливать состав стоп-краном. Поначалу Вадик так и делал. В первом же рейсе на перегоне «Калинин — Калашниково» два раза экстренно тормозил состав. ПЭМ — поездной электромеханик — прибегал и обкладывал Стапфаева трехэтажным матом. После этого при срабатывании сигнализации тот бил кулаком по щиту до тех пор, пока лампочка и звонок не отключались. Вскоре Вадик к работе охладел. Вагон и туалеты не убирал. Лишь по окончании рейса находил какую-нибудь тётку, и та за рубль делала уборку. На двери вешал листок бумаги, где красовалось: «У НАС САМООБСЛУЖИВАНИЕ» и «КИПЯТОК В СОСЕДНЕМ ВАГОНЕ». Вообще, совершенно непонятно, зачем он пошел в СОП. В столице от него всегда пахло хорошо устроенной, вкусной жизнью. Здесь, в основном, сивухой. Родители, работники МИДа, не вылезали из-за границы. Вадик жил с бабкой в ее трехкомнатной квартире в Гагаринском переулке, хотя у него была и своя «двушка» на Остоженке. Частенько студенты собирались у Стапфаева попить пива или чего покрепче. Из окна наблюдался бассейн «Москва», куда они, «приняв на грудь», заваливались иногда всей гурьбой поплавать. Возможно, Вадику в обеспеченной и сытой повседневности было скучно и не хватало драйва. А может быть, это был некий жест безрассудства перспективного мальчика-мажора, мол, я и на такое способен. Во всяком случае, целью его работы в СОПе не являлось банальное стремление заработать денег на жизнь. Вадик был однокурсником Царёва. На одном курсе учились также Аллаберды Чефанов, Боря Рубинчик, Усик Ашахмарян и все девчонки отряда. Лысков и Чумаченко поступили в институт на год позже. Павло Клапиюк, Пашка Кульков и чеченец Ваха Берсанов попали в СОП с факультета культпросветработы. Многих из своих бойцов Саня знал по совместной работе в совхозе «на картошке» и, в целом, мог поручиться за каждого. Все члены отряда, кроме Стапфаева и Рубинчика, были иногородними и проживали в общаге.
           Особняком в списке стоял Лёва Скоров. Личность неординарная, интересная, но с сюрпризом. Лёвка был значительно старше остальных и жил в подмосковных Луховицах. Получить высшее образование он пытался уже много лет. Сначала на дневном отделении, с которого его выперли за систематическое пьянство. В настоящее время он учился на заочном отделении. Два раза в год Лёвка приезжал на сессии, и Саня селил его в общаге. Экзамены Скоров сдавал блестяще, а во время перерывов они с Царёвым ездили в Москву, много беседовали и спорили. Лёва серьёзно разбирался в литературе, политике, хорошо знал три языка: английский, немецкий и испанский. Гуляя у гостиниц «Россия» и «Москва», он частенько подолгу общался с иностранцами. После сессии начинался запой, который длился пару недель. Скоров приходил к Царёву с бутылкой водки и «Тарасом Бульбой» под мышкой. Выпив полстакана и не закусывая, он начитал читать наизусть целые куски текста классика. Подняв кулак вверх, он говорил с надрывом, пристально вглядываясь в Саню:
           — Нет, ты послушай: «И отыскался след Тарасов. Сто двадцать тысяч казацкого войска показалось на границах Украйны. Это уже не была какая-нибудь малая часть или отряд, выступивший на добычу или на угон за татарами. Нет. Поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа»! Чуешь, Саня, каково, а? Поднялась вся нация!»
           Спустя несколько дней, когда Лёвка доходил «до кондиции», Царёв отвозил его домой в Луховицы. Скрепя сердце и вопреки всем правилам, в отряд он Скорова взял. С одной стороны, было жалко неплохого, в общем-то, мужика, предрасположенного к такой распространённой скверной болезни. С другой — боязно: что делать, если «накроет» запой во время рабочего сезона?
           Чеченец Ваха Берсанов, смуглый крепыш невысокого роста с перебитым и съехавшим набекрень носом, был членом оперотряда общаги, созданного Саней ещё на первом курсе, когда его избрали председателем студсовета. Бардак в общежитии царил тогда жуткий. Местное хулиганьё ходило сюда, будто к себе домой. Однажды увидев, как чернявый мускулистый парень уложил троих местных вдоль плинтуса, Царёв пригласил «бойца» к себе в комнату, дабы познакомиться. Это оказался студент театрального отделения КПР из Чечни Герихан Завгаев. Саня сделал предложение, от которого тот не захотел отказаться. Суть его состояла в том, чтобы студент-театрал возглавил оперотряд общаги. Точнее, сначала создал, а потом возглавил. Взамен Царёв предложил комнату в своём общежитии. Герихан, снимавший квартиру за немалые деньги, поставил встречное условие: он поселится не один, а со своими братьями. Впоследствии оказалось, что трое чеченцев вовсе никакие не родственники. А называл их Герихан братьями, потому что все чеченцы и есть братья. Одним из них был Ваха Берсанов. Ход оказался удачным: чеченцы навели порядок в общаге за месяц. В начале января Герихан попросил Царёва записать Ваху в отряд проводников, сразу, как только началось его формирование. Саня, не раздумывая, внёс Берсанова в список для утверждения комитетом комсомола.
           Боря Рубинчик, получивший от Райзенберга «погоняло» Рубчик, отправился в СОП исключительно из-за Ритки Тетчеровой. Ни для кого не было секретом, что Боря «сох» по Марго с первого курса. Ухаживал за ней изо всех сил. Театры, кино, цветы, дорогие подарки. Всё, как положено. Даже домой однажды пригласил. Мама Рубинчика сразу раскусила «не московскую» Риткину сущность и на следующий день задала сыну вполне резонный вопрос: «И зачем это ты, Боря, приводил-таки её в наш дом?» Боря, как две капли воды, похожий на Иисуса, всё понял, домой Тетчерову больше не приглашал. Но сердцу ведь не прикажешь, и он в свободное от фарцовки время продолжал ходить за ней тенью. В конце 70-х, когда наступил пик эмиграции, начали уезжать знакомые и соседи, а евреи стали поднимать головы всё выше, мама Бори задала ему абсолютно резонный вопрос: «И почему, Боря, нам не подумать-таки, наконец, о том, чтобы отъехать на историческую Родину?». Рубинчик приводил веские доводы в пользу того, чтобы остаться. И в СОП, несмотря на энергичные протесты мамы, он записался потому, что туда отправилась взбалмошная Ритка. Впрочем, ей на чувства Бори, по всей видимости, было наплевать. Она слыла девушкой любвеобильной, свободных нравов и при всякой возможности не только флиртовала, но могла позволить себе и гораздо больше. Иногда Рубинчик в порыве откровенности жаловался на Ритку приятелю Яше Куриловичу.
           — Шо поделаешь, Боря, красота требует жертв, — философски разводил руками Яша.
           — Красота требует денег, — угрюмо заключал Боря.
           Несчастный Рубинчик страдал, маета порождала острую неудовлетворённость. А это стимулировало активную деятельность в другой области. Боре в институте и далеко за его пределами не было равных по части добывания дефицита. Он мог «достать» что угодно. От авторучки и «самиздата» до автомобиля «Москвич». Вполне возможно, это было разновидностью сублимации. Очевидно, Рубинчик перенаправлял эротическую энергию на достижение социально приемлемых и значимых для него целей. В его лексиконе изобиловали малопонятные для обывателя слова: «грины», «лаве», «бундеса», «бритиша», «фирмА». Конечно, для общества в силу царившего дефицита, такой человек являлся полезным, но лично был всё же симпатичным не очень и не для всех.
           Ритку, сразу после избрания Маргарет Тэтчер премьер-министром Великобритании, на факультете стали называть Тэтчером. Хотя она, конечно же, мало чем походила на английскую «железную леди». Разве что происхождением и грандиозностью жизненных планов. Но знаменитая англичанка сделала себя сама. Ритка же зорко выискивала в окружающем её пространстве тех, кто мог бы подставить плечо для опоры или шею, на которую можно прочно и комфортно усесться. Ведь ни для кого не секрет, что у женских прелестей, как у кефира, срок годности недолгий. Именно поэтому нужно поторапливаться. Борю Рубинчика она рассматривала исключительно как вагон, который должен перевезти её из неприглядного серого настоящего в светлое и счастливое будущее.
           У туркмена Аллаберды Чефанова на третьем курсе возникли серьёзные проблемы. Он неожиданно и скоропалительно влюбился. С одной стороны, такую ситуацию можно бы было считать большим везением. Но девушку звали Олеся, и родом она была из Житомира. Во весь двухметровый Аликов рост стал вопрос выбора: давно подобранная ашхабадская малолетняя невеста Джемиле и добросердечные отношения со всей своей многочисленной именитой роднёй или прелести бойкой гарной хохлушки. В конце концов, хохлушка победила, и Алик вместо летних каникул на юге страны, в солнечной Туркмении, отправился в противоположную сторону зарабатывать гроши на железной дороге в составе отряда проводников. Семью надо было как-то содержать. Родственники отказались признавать этот сумасбродный брак, и Аллаберды разделил участь своего земляка Кеймира, который вообще женился на цыганке. По этой причине возвращение в Туркмению ему было заказано. Царёв поселил молодожёнов в крошечной пятиметровой комнатушке. Раньше такие закутки имелись на каждом этаже и назывались они гигиеническими комнатами. Но позже из-за нехватки жилого фонда по заявке Царёва и вследствие согласования с проректором Скарвойтовым пришли рабочие, убрали биде, сделали косметический ремонт. Потом в этих комнатах стали селить семейные студенческие пары. Кеймир и цыганка Земфира были безмерно счастливы, в результате чего родился маленький Русланчик. Ребёнок был удивительно спокойным. Никто в общаге никогда не слышал детского плача. Зато частенько коляску, в которой спал пацан, видели под памятником Ленину рядом с входом в институт. Земфира, отправляясь на лекции, оставляла ребёнка на свежем воздухе. Причём в любое время года. Кеймир в поте лица трудился в овощном магазине, подрабатывая грузчиком. Алик с Олесей пока никого не родили, но проблем хватало и без ребёнка. Чефанову приходилось теперь их каким-то образом решать. Всё чаще весёлого и общительного туркмена видели поникшим и грустным. Как-то в конце зимы Саня наткнулся на Аллаберды, стоявшего в коридоре и разглядывающего тоскливый пейзаж за окном: почерневшие сугробы снега, серые дома, тополя с мёрзлыми ветками.
           — Чего загрустил, Алик? — весело спросил Царёв.
           — А у нас, брат, уже, наверно, урюк зацвёл, — задумчиво предположил туркмен, и Саня понял, насколько он сейчас отсюда далеко.
           Москва готовилась к Олимпиаде. Шло строительство новых объектов. Производился капитальный ремонт зданий, которые предполагалось задействовать во время грандиозного спортивного мероприятия. И надо же было такому случиться, именно их общага попала в список строений, которые предполагалось использовать для нужд будущей летней Олимпиады, а, следовательно, подлежавших капитальному ремонту. Обычно, бойцы СОПов и внутривузовского ССО летом проживали в своих комнатах. Но сейчас, ровно за год до начала Олимпиады, сразу по окончании сессии из общежития всех выселили. «Квартирный вопрос» нужно было как-то решать. Каждый выкручивался, как мог. Кто-то внедрился к родственникам, некоторые работали без отдыха, выходя в рейсы с другими бригадами. А куда пойдёшь, если нет крыши над головой? А в поезде всё же какая-никакая крыша имеется. Алик с Олесей сняли комнату в Химках. Хозяйка потребовала предоплату за месяц вперёд, так что пришлось отдать всю наличность. На что жить, было непонятно. Олеся записалась во внутривузовский ССО, который как раз и занимался ремонтом общаги. Алик же направился за «длинным рублём» в Мурманск.
           Работал Чефанов в «тройке» с Аней Володиной и комиссаром Ольгой Лыткиной. Аня была «красавица, спортсменка, комсомолка». Ольга — девушка резкая, решительная, с принципами твёрдыми, как железобетон. Действовал Алик по инструкциям, старался как мог, но пассажиры относились к двухметровому туркмену всё-таки с некоторым подозрением и даже слегка побаивались. Наверно, помнили нечто из истории про басмачей, а может быть, и про монголо-татарских захватчиков.
           Царёв, пригрозив в очередной раз нерадивому бойцу Стапфаеву отчислением, сделал замечание Усику Ашахмаряну, проспавшему станцию Полярные зори. В результате пассажирам пришлось выпрыгивать из соседнего вагона уже тронувшегося состава на ходу. Усик, также как и Стапфаев, работу любил не очень. Он заваривал для всех грузинский чай, похожий на пыль, в трехлитровой банке и бросал туда ложку соды. Заварка делалась черной, как дёготь и долго не портилась. А сам пил индийский чай «со слоником». Благодарности пассажиры писали ему редко. Но всё-таки они были. Ашахмарян заметно походил лицом на известного актёра Фрунзика Мкртчана и очень нравился женщинам, чем неоднократно пользовался. В институте тихий и невзрачный армянчик, непонятно на каком основании, пользовался славой заядлого ловеласа. Причём, объектом его внимания были женщины постарше и в теле: большегрудые и большезадые. Именно такие тётки ему попадались и в рейсах. Женщины бальзаковского возраста. Толстые, но нежные и страстные. На прощанье они писали Усику благодарности, напоминающие признания в любви.
           А вот проводника 4-го купейного вагона Павла Клапиюка пассажиры «за внимание и заботу», «превосходное обслуживание» благодарили постоянно. Павло свою работу, в отличие от Владика и Ашахмаряна, любил. В ней он умел отделять большое и главное от мелкого и несущественного. Главным для него был личный интерес. А в его орбиту как бы попадали и пассажиры с их нехитрыми запросами. Клапиюк эти запросы удовлетворял, стараясь делать это наилучшим образом. В результате все были довольны. Например, он закупал не только чай и сахар, но и кофе, лимоны, сливки, конфеты и печенье. А также дефицитное бутылочное пиво и воблу. Свои продукты и напитки он предлагал пассажирам, конечно же, по цене в два раза выше, но зато дешевле и вкуснее, чем в вагоне-ресторане. Поэтому к Павлу тянулись пассажиры со всего состава. Родом он был из Закарпатской области, дружбы в институте ни с кем не водил, но «горел» на общественной работе, являлся членом комсомольского бюро факультета и кандидатом в члены комитета комсомола.
           Благодарности неизменно доставались и Жене Калитиной. Работа на железной дороге ей нравилась. Поезда она любила с детства. Каждое лето, когда ещё были живы родители, приходилось ездить к бабушке из Серпухова в Донецкую область. Женя училась с Царёвым на рабфаке, летом после первого курса они работали во внутривузовском ССО, и вот уже второй сезон трудились вместе в отряде проводников. Вагон для Калитиной был не временным пристанищем на колёсах, в котором разные люди в силу разных обстоятельств оказываются вместе. Вагон являлся домом, в котором она становилась радушной хозяйкой. Жене всегда хотелось, чтобы людям — мужчинам, женщинам, детям — здесь было уютно. Конечно, вагоны старые, мало приспособленные для комфорта. Но ведь даже в таком вагоне можно навести чистоту и порядок, а главное, установить с пассажирами контакт, создать спокойную, тёплую атмосферу. Пассажиры, как правило, были вменяемые и проникались симпатией к трудолюбивой и заботливой студентке. Хотя очень часто встречались и иные. В том числе алкоголики, воры, въедливые, всем недовольные тётки, понтовая молодёжь, «дембеля», дорвавшиеся, наконец, до вольной жизни.
           Второй сезон работали в отряде Зоя Кошкина, Марица Гожану и Альгия Итымбаева. Все трое детдомовские. Девчонки крепкие, толковые, расторопные. Делили на троих два купейных вагона, второй и третий. Железнодорожные порядки хорошо усвоили, с пассажирами ладили, начальство уважали.
           После Царёва, зачитавшего очередные благодарности, инициативу взяла в свои руки комиссар Ольга Лыткина, комсорг курса, высокая, сухопарая, с двумя куцыми косичками. Она озадачила студентов необходимостью срочно подготовить предложения по проведению различных конкурсов среди пассажиров, в том числе и детей, а также улучшить наглядную агитацию в своих вагонах.
           Больше никакой информации не было. Далее собрали «милостыню», то есть, сбросились по три рубля для начальника поезда и командира СОП. Такие правила, ничего не поделаешь. Чтобы проводник мог спокойно «работать» и зарабатывать себе на хлеб насущный, нужно платить. Технология проста, как всё гениальное. Она отработана до мелочей, апробирована многими поколениями кадровых проводников. Ревизор тоже человек. Ему также нужно кормить себя и семью. Поэтому он при посадке в состав не идет проверять проводников и ловить «ушастых». Он идет к начальнику поезда, потом они вместе перемещаются в вагон-ресторан. Но этим дело не заканчивается. Ревизору нужно еще дать с собой. Вот для этого и нужна финансовая подпорка. Не будет же начальник поезда оплачивать эти расходы из своего кармана. Бывают, конечно, принципиальные и неподкупные ревизоры, которые пытаются делать свое дело, как положено. Но они почему-то долго на линиях не задерживаются. Система исторгает их из себя, как желудок некачественную пищу. И едут по многочисленным железным дорогам необъятного Советского Союза в разные его концы безбилетные пассажиры. А что делать? Человеку нужно ехать, а билетов нет. Причин этого, как минимум две. Во-первых, подвижного состава, особенно летом, не хватает. Как, впрочем, и много чего другого. Во-вторых, те же проводники вносят свою лепту в создание билетного дефицита. При передаче сведений о наличии свободных мест в вагоне проводник зачастую передает меньше, чем есть. На места, не попавшие в сводку, билеты в кассах не продадут, а люди, которым не достались билеты, придут к проводнику. И поедут, отдав деньги ему. Правда, без удобств, в страхе, что их могут «вычислить» и оштрафовать или даже высадить из поезда. «Зайцев» при появлении ревизоров, хотя и имеется подстраховка от начальника поезда, прячут, на всякий случай, в туалетах, рундуках и топках, на третьих полках, гоняют из вагона в вагон, устраивая «весёлые старты». В нашем человеке имеется много чего хорошего: смелости и смекалки, терпения и терпимости, стремления достигать своей цели, а вот достоинства маловато. Человек подходит к проводнику, мнётся, не решаясь обратиться, смотрит заискивающе. Для него, получившего в кассе от ворот поворот, она или он — царь и бог, от которого зависит в данный момент возможность уехать от этой жары, сутолоки, нервотрёпки, хамства, грубости и добраться, наконец, до пункта назначения. Он или она намётанным глазом определяет платежеспособность и психологическое состояние просителя и, строжайше соблюдая правила конспирации, разрешает ему, ошалевшему от невиданной удачи, пройти в вагон. Бывает, что нерешительные «зайцы» сами к вагонам не подходят. В этом случае можно добежать до касс и предложить безнадёжно толкущимся и навьюченным багажом людям в конце длинной очереди свои услуги.
          Некоторый денежный фонд должен быть и у командира отряда. На случай внезапных проверок со стороны областного штаба ССО. Штабисты тоже люди. Хотя достаточно молодые, но уже начальники, причём знающие себе цену и, следовательно, с повышенными запросами. Командир должен расстараться и сделать всё возможное, чтобы штабные контролёры остались довольными. И попробуй, прояви принципиальность, сразу попадёшь в «чёрный» список. Это значит, что при последующих проверках обнаружится куча нарушений. О них станет известно не только в штабе, но и в институте. Потом вместо грамот и иных поощрений, заклеймят позором и будут склонять все, кому не лень. В результате железной дороги больше не видать, как своих ушей. Короче, быть принципиальным и портить отношения с большими и малыми начальниками из штаба себе дороже.