Месть пятиклассника

               
            Однако,  никогда  не  забыть  мне  на  первый  взгляд  довольно  простецкую  школьную  историю,  которая  сразу  же  высоко  подняла  мой  престиж  не  только  в  собственных  глазах,  но  впоследствии  и  среди  школьных  товарищей  тоже.  И  произошла  она  со  мной  в  пятом  классе.  Недруг  же,  о  котором  пойдет  речь,  учился  тогда  в  недостижимом  для  меня  классе.  Аж  в  девятом.
             А  господам  читателям,  кто  в  свое  время  окончил  10 – 11  классов,  вряд  ли  нужно  объяснять,  какова  разница  между  мальчиком  моего  тогдашнего  возраста  и  пареньком  из  класса  в  два  раза  старше.  Различие  для  школы,  скажу  я  вам – ой,  ой,  ой!  Враг  мой  и  ростом  был,  соответственно,  на  две  головы  выше,  раза  в  два-три  шире  в  плечах  и  с  огромными  (так  мне  тогда  по  «мелкости»  моей  казалось),  пудовыми  кулачищами.  Уж  не  знаю,  почему  я  ему  столь  «приглянулся»,  но  эта,  не  побоюсь  сказать,  рослая  скотинка  мужского  рода  достала  меня  окончательно  вот  чем. 
            Я  по  времени  вынужден  был  ежедневно  встречаться  с  врагом  своим  на  улице  по  дороге  в  школу.  А  он  уже  тут,  как  тут.  Да.  Словно  ожидал  специально,  и  «начинал».  Перед  сопровождавшими  его  ребятами,  нарочно  прикидываясь  «этаким  близким  приятелем»,  он,  каждый  раз,  широко  разведя  руки,  по-медвежьи  покачиваясь  из  стороны  в  сторону,  и  всегда  прямо-таки  широко,  лучезарно  улыбаясь,  для  эффекта  еще  и  замедлив  шаг,  и  шутливо  волоча  ноги,  шел  ко  мне.  Якобы,  для  встречи  долгожданной  и  очень  дружеской.  Почти  что  братской. 
            Затем,  «радостно»  воскликнув: «Здорово,  салажонок!»,  он  этак  запанибратски,  разудало,  изо  всей  силы,  «приветственно»  хлопал  правой  своей  ручищей   по  моему  левому  плечу  с  такой  силой,  что  по  причине  возрастной  худосочности  я  частенько  даже  и  на  ногах  не  удерживался,  усаживаясь,  или  просто  валясь  на  землю.  А  плечо  после  ныло… После  совершенной  подлости  он  удовлетворенно  и  гаденько  криво  ухмылялся,  а  рядом  стоящие  «шестерки»  помельче,  видимо,  очень  довольные  его  «ладонной  шуткой»,  подобострастно  и  громко  гоготали.  Видя  мою  неприкрытую  боль  в  глазах  после  настолько  мощного  «приятельского»  удара,  а  более  того  нанесенным  мне  унижением,    его  наглые  глаза  всегда  загорались  какой-то  поистине  дьявольской  радостью. 
            Потом  он  небрежно,  снисходительно,  отечески,  поднимал  меня,  словно  щенка,  за  шиворот,  похлопывал  по  нетронутому  плечу,  мясистым  указательным  пальцем   парно  и  тоже  весьма  ощутимо,  щелкал  по  лбу  и  носу.  По  его  глупым  понятиям,  он  таким,  чуть  менее  болезненным  способом,  но  снова  уничижающим  меня,  как  бы  приводил  меня  в  чувство.  И  этим  очередным,  завершающим  издевательством,  моральный  урод  давал  понять  об  окончании   «приветственной»  экзекуции  на  сегодня.  Разумеется,  как  и  всегда,  с  моей  стороны  оставшейся  совершенно  безответной… А  куда  мне  против  его  кулака?   
            После  унижения  более  слабого,  втоптав  в  грязь  мое  достоинство,  видно,  отведя  этим  мерзкую  свою  душонку,  под  дружное  блеянье  своих  прихвостней,  ублаготворенный   содеянной  подлостью,  почти  уже  состоявшийся  негодяй,  по  блатному  вжав  голову  в  плечи,  засунув  руки  в  карманы,  удалялся   какой-то  ненормальной,  подскакивающей,  пританцовывающей,  походкой.  А  у  меня  в  описанные  стрессовые  моменты  почему-то  всегда  непроизвольно  возникала  одна  и  та  же  странная,  загадочная  для  меня  самого,  мысль: мол,  очень  жаль,  что  гад  ведь  снова  почему-то  уходит  без  музыкального  сопровождения… И  отчего  она  появлялась  при  виде  подпрыгивания  мучителя,  я  не  понимал. И  только  чуть  позже  дошло,  что  предвидение  мое,  оказывается,  случайным  не  было.  Оно,  видимо,  «сидело»  в  подсознании  с  первого  же  утреннего  издевательства  надо  мной.  И  до  поры,  до  времени,  дремало. 
            Нет,  подонок  серьезно  не  бил  меня  и  страшные  кулачищи  свои  в  ход  не  пускал.  Может  быть,  пока?  Однако,  мне  и  унижения,  и  боли  в  плече,  и  на  лице - хватало.  Ни  за  что  ведь  он  издевался… А  привязавшаяся  ко  мне  мразь,  чувствуя  полное  физическое  превосходство  надо  мной,  не  получая  «сдачи»,  и  не  видя  каких-либо  моих  заступников,  продолжал  преследовать  в  полном  смысле  этого  слова.  Избегать  встреч  со  скотиной  было  невероятно  сложно,  ибо  школьное  ограждение  имело  всего  два  входа.  Заступиться  за  меня  было  некому,  и  постоянно  жгла  обида: за  что  же  он  меня  так-то,  а?!  И  мстительные  мысли  вкупе  с  подключившимся,  видимо,  подсознанием,  в  конечном  итоге,  привели  к  вещему  сну,  и  вот  он-то,  слава  Богу,  и  поставил  все  точки  над  «и». 
            Несколько  вечеров  «убил»  я  на  изготовление  своего  защитного  «нечто»,  которое,  по  моему  мнению,  должно  было  положить  конец  безнаказанным  издевательствам  много  более  сильного  физически  подлого  школьного  монстра.  В  найденный  жесткий  офицерский  погон  умудрился  я  просунуть  по  всей  его  длине  кусок  фанеры  приличной  толщины  и  необыкновенной  прочности.  И,  конечно  же,  с  обязательными  в  таком  сложном  деле  «производственными  кровопотерями»,  сумел-таки  я  вбить  в  него  частокол  острейших  стальных  игл  от  маминой  швейной  машинки  количеством  аж  в  девятнадцать  штук!
            Спросите,  почему  именно  столько?  А  это  по  совету  моего  мудрого  девяносточетырехлетнего  деда,  всю  сознательную  жизнь  проработавшего  агрономом  в  колхозе  «Степной  маяк».  Невероятно  острые  иглы  для  верности  я  углубил  их  в  фанеру  строго  определенным  научным  способом.  Да.  В  три  ровных  ряда.  В  ряду  первом  и  в  третьем  всадил  по  6  игл,  а  в  среднем – семь  штук.  Само  собой  разумеется,  я  не  посвятил  любимого  дедулю  в  планируемую    мною  кровавую  месть  с  целью  защиты  себя,  родного.  Деду  я  пояснил,  что  на  выделенном  школе  обширном  участке  сажать  мы  будем  дубы.  На  память  об  учебе.  Разволновавшийся  и  искренне  обрадованный  потребовавшейся  от  него  на  старости  лет  помощью,  тем  более,  конька  его,  профиля  сельскохозяйственного,  дед  на  бумаге  даже  нарисовал  подробную  схему  наиболее  правильной  посадки  саженцев. 
            Ибо,  мол,  если  уж  рассадить  их  как  «аллею  памяти»,  то  нужно  сделать  столь  важное  дело  не  «абы  как-нибудь»,  а  строго  по  научному,  дабы  «охват»  территории  был  для  их  корней  без  обиды  равномерным.  Да-да.  Мол,  чтоб  ни  в  коем  случае  не  мешали  они  расти  друг  другу.  И  прислушавшись  к  дельному  совету  многоопытного  деда,  поэтому-то  я  и  посадил  свои  стальные  игольные  «мины»  методом  ученым,  агрономическим,  якобы,  проверенным  на  деле  лично  дедом  отнюдь  не  единожды.  Да.  Самым  знаменитым  и  широко  известным  в  тогдашнем  СССР  способом  именно  «квадратно-гнездовым». 
            И  вот  этого  ужасающего  «ежа»,  которого  даже  и  держать-то  в  руках  было  страшно,  да  и  опасно,  я  с  величайшими,  и  опять  же  с  собственными  «кровавыми  трудностями»,  сумел  приспособить  на  своем  левом  плече,  вшив  его  снизу,  под  пиджак  школьной  формы.  Конечно  же,  маскировки  ради  обработав  хищно  торчащие  острия  игл  синим  фломастером  в  цвет  ткани,  и  которые  очень  славненько  торчали  снаружи,  и  потому  были  не  столь  заметны.  Хотя  и  высовывались  они  примерно  сантиметра,  этак,  на  полтора… 
            Уж  чтобы  уж  поразить  врага  распроклятого  испытанным  квадратно-гнездовым  способом  наверняка.  И  всю  ночь  оба  мы: и  сам  я,  да  и  мой  мститель-«еж»,  наверное,  тоже,  находились  в  нетерпеливом  ожидании  завтрашнего,  того  самого  «приветственного»,  ладонного  хлопка  скотинки  по  моему  капитально  защищенному  теперь  плечу.  А  еще  в  душе  я  почему-то  искренне  надеялся,  что  удар  моего  школьного  мучителя  по  нему  будет заключительным,  последним. 
            Распотрошив  копилку  и,  примерно,  зная  о  вкусах  нужных  мне  лиц,  с  помощью  одного  из  них  прикупил  я  три  большие  бутыли  «крепкого  пива»,  три  пачки  дорогих  сигарет,  и  уговорил  этих  троих  взрослых  рослых  парней  с  нашего  двора  проводить  меня  до  школы.  Мол,  просто  проводить.  Конечно  же,  рассказал,  для  чего  и  попросил  их  вмешаться  только  в  том  случае,  если  меня  начнет  бить  толпа  «шестерок»  недруга.  И  вот,  наконец,  ранним  утром  настала-таки  эта  долгожданная  минута  справедливого  возмездия,  о  чем  немедленно  возвестил  поистине  нечеловеческий  вопль  моего  наглого  мучителя,  раздавшегося  сразу  же  после  его  обычного,  произведенного  во  всю  силу,  хлопающего  по  плечу  «братского»  приветствия. 
        От  душераздирающего  крика  перепугались  даже  идущие  за  мной  по  пятам  защитники,  временно  даже  забыв  о  захваченных  ими  «на  крайний  случай»  кастетах.  Мой  враг  истошно  орал,  баюкая,  облизывая  и  обсасывая  свою  окровавленную  правую  длань,  несомненно,  нужную  для  предстоящего  учебного  процесса  в  школе.  Особенно  если  ему  правой  рукой  писать  нужно… Таким  образом  предвидение  мое  и  вправду  сбылось,  ибо  мой  истязатель  и  на  самом  деле  затанцевал,  заплясал  на  месте  под  орущую  собственную  свою  музыку  «ой-ой-ой  и  ай-ай-ай!»  Зато  я  откровенно  радовался,  упиваясь  своей  «умной  местью»,  проведенной  испытанным  дедовским  «квадратно-гнездовым  методом»!  Кстати  сказать,  об  ответной  агрессивной  реакции  со  стороны  причитающего  во  весь  голос  «монстра»,  не  было  и  речи.
            Видно,  не  до  нее  ему  было  из-за  столь  дикой  боли.  Стоявшие  же  рядом  «шестерки»  его  вначале  не  поняли  истинную  причину  истошных  криков  своего,  до  настоящего  момента  самого  сильного,  кумира: ведь  ни  я,  ни  подошедшие  защитники-верзилы  с  решительными  лицами,  не  тронули  пританцовывающего  на  месте  и  оравшего  благим  матом  их  вожака  даже  пальчиком.  А  молча  стоящие  прихвостни  попросту  робко  поглядывали  на  моих  охранников…
           Когда  толпа  позорно  ретировалась,  а  я  подробно,  в  деталях,  разъяснил  суть  происходящего  нанятым  заступникам,  парни  изумленно  переглянулись.  Потом  уважительно,  одобряюще,  правда,  с  некоторой  опаской,  похлопали  меня … по  правому  плечу,  поощрительно  назвали  «молотком»,  и  удалились,  весело  пообещав  посодействовать  мне,  если  будет  в  этом  нужда.  Но  уже,  мол,    бесплатно,  без  всяких  там  презентов.  Просто  из  уважения  ко  мне. 
            Наказанный  же  недруг  с  полмесяца  ходил  с  перевязанной  ручищей,  к  моему  удивлению  и  радости  откровенно  избегая  былых  «дружеских»  встреч.  Если  когда  мы  ненароком  и  встречались,  то  и  даже  находясь  друг  от  друга  на  приличном  отдалении,  он  все  же  всегда,  что  необычайно  импонировало  мне,   вымученно  здоровался  первым.  Правда,  приветствуя  меня  лишь  кивком  головы.  После  чего,  отведя  от  меня  свой  некогда  наглый  взор,  тут  же  грустно  опускал  голову.  Сказать  кстати,  мой  спасительный  пиджак  с  «ежом»  и  до  сей  поры  висит  отдельно,  на  специальной  вешалке.  Само  собой  разумеется,  с  предпринятыми  мной  необходимыми  мерами  предохранить  интересующихся  домочадцев  от  случайного  прикосновения  к  разящим  острым  жалам. 
            И  висит  мой  «спасительный  бронежилет»  как  память  о  былом.  Вроде  некоего  символа  гордости  за  нестандартное,  своеобразное  мышление,  в  нужный  экстремальный  момент поспособствовавшее  на  необычную,  хитрющую,  выдумку.  Ибо  «еж»  мой  давал  понять,  что  владелец  сего  изобретения  уже  в  детстве  совсем  и  «не  лыком  был  шит».  Ведь  когда  в  школе  все  услышали  (включая  туда,  естественно,  и  учителей)  о  проведенной  мной,  всего  лишь  пятиклассником,  столь  оригинальной  мести,  авторитет  мой  поднялся  до  небывалых  высот.  По  крайней  мере,  вплоть  до  самого  окончания  школы  никто  и  никогда  меня  уже  не  задирал.  Видимо,  остерегаясь  какого  либо  очередного,  еще  более  изощренного,  непредсказуемого,  подвоха  с  моей  стороны.  Короче  говоря,  побаивались  меня,  а  с  моим  мирным  характером  этого  для  меня  было  более,  чем  достаточно…