С Новым веком! Юмористическая проза. Рассказ

               

            Закончив  обработку  ран  волосистой  части  головы,  зашив,  какие  из  них  требовалось,  хирург  приступил  к  более  сложно  пораненному  объекту - к  глазу.  От  природы  очень  массивное,  левое  верхнее  веко  пострадавшего  было  почти  оторвано  и  висело  буквально  «на  волоске».  Эскулап  задумался: и  как  тут  быть? 
            Конечно,  если  он  попросту  как-нибудь  пришьет  его,  то  может  не  прижиться,  ибо  держится  еле-еле.  Так  что  неплохо  бы  попытаться  сделать  пластику.  Но  дело  это  ювелирное,  долгое,  и  для  специалистов,  а  за  дверью  еще  двое  травмированных  дожидаются,  торопятся,  нервничают.  Потому  что  оба  они - тоже  срочные.  А  что  тут  рассуждать?  Пластика – не  его  «опера»  и  врач  решил  сделать  так:  утро  вечера  мудренее,  завтра  доложит  начальству  и  оно  решит.  И постановил: пока    просто  «заштопать»  как  обычно. 
            Неожиданно  мысли  его  прервались  из-за  треска  резко  открывшейся  двери  ворвавшимся  главным  врачом.  Он  был    даже  без  обязательного  в  подобных  случаях  шикарного,  модного,  заграничного  халата,  что  говорило  о  крайней  срочности  его  визита.  Внимательно  глянув  на  веко  пострадавшего,  он,  тоже  бывший  хирург,  мягко,  но  решительно  отстранил  коллегу  и  куда-то  позвонил  по  мобильнику.  Потом,  облегченно  вздохнув,  успокаивающе  похлопал  доктора  по  плечу  и  поведал  шепотом: мол,  через  десяток  минут  пострадавшего  заберут  на  пластику. 
            На  недоуменный,  на  немой  вопрос  коллеги  вкрадчиво  пояснил,  что  этот  «безвековый»  пациент,  оказывается,  является,  в  некотором  роде,  как  бы  «настоящим  героем  сегодняшнего  дня».  Видишь  ли,  ему,  как  самому  главному  здесь  врачу,  только  что  позвонил  генерал,  начальник  УВД,  вначале  прося,  а  затем  и  требуя  сделать  для  поступившего  необычного  пациента-смельчака  все  возможное.  И  взывал  постараться  совершить  и  невозможное,  потому  что  об  этом,  в  некотором  роде,  беспрецедентном  случае,  откуда-то  уже  проведала  работающая  у  них  комиссия  из  Москвы,  которую  как  раз  и  интересует  тема  охраны  общественного  порядка  в  нашем  городе. 
            И оттуда  уже еще  раз звякнули,  напомнили,  и  полюбопытствовали  о  настоящей   сути  произошедшего  с  раненым  пациентом… Поэтому,  они,  вполне  возможно,  потребуют  более  тщательного  расследования.   А  еще    высший  полицейский  чин  просил  ни  в  коем  случае  на  возможные  финансовые  затраты  не  скупиться,  и  если,  мол,  потребуется – абсолютно  все  издержки  будут  оплачены  их  системой.  Видимо,  совершил  сей  товарищ  что-то  весьма  неординарное,  к  тому  же,  событие  случилось    событию  именно  вот  сегодня,  в  их  праздник,  в  День  города.  Короче  говоря,  попросил  постараться  очень  и  очень. 
            А  за  следом  последовал   звонок  от  главного  редактора  газеты,  и  с  той  же  нижайшей  просьбой  приложить  все  силы,  чтобы  всемерно  помочь  отличившемуся  товарищу,  пострадавшему  по  собственной  инициативе  в  момент спасения  ближнего  своего.  Сейчас,  мол,  ему,  редактору,  страшно  некогда,  а  все  интересующие  докторов  подробности  будут  уже  в  утреннем  номере  газеты.  Одним  словом, в  силу  сложившихся  обстоятельств  попал  данный  пациент,  как  говорится,  «в  счастливую  струю».  Вон  ведь  какие  силы  заботятся  о  нем! 
            …Итак,  после  искусно  проведенной  операции,  именитый  больной  помещен  был  в  отдельную  палату  со  всеми  удобствами,  и  даже  с  прикрепленной  персональной  сиделкой-санитаркой.  Совсем  очнувшись  и  придя  в  себя  лишь  только  к  утру,  и  почувствовав  привычную  похмельную  головную  боль,  тошноту  и  общую  слабость,  оперированный  товарищ  с  величайшим  усилием  смог  разверзнуть  пока  что  только  один  глаз.  Но  если  бы  можно  было  войти  в  контакт  с  его  внутренними    ощущениями,  то  было  бы  лучше,  если  бы  он  единственный  в  своем  роде  орган  зрения,  око  свое,  лучше  бы  и  вовсе  ни  хрена  бы  не  открывал… Почему?  А  потому!  Ибо  его  напряженный  взор  тут  же  с  недоумением  и  безотчетным  страхом  уперся  в  кипенно  белый    потолок.
            И  все  вокруг  него - тоже  было  белое.  И  даже  сидящее  напротив  единственное, похоже, живое  создание,  и  также  в  белом  одеянии,    громко  издавало  неоднократно  слышанные  Минькой  знакомые  звуки,  очень  похожие  на  переливы  храпящего,  спящего,  существа.  Но,  что  самое  главное – пока  никакой  опасности  для  него,  вроде  бы,  не  представляющее. 
            Однако,  все  равно  первой  жуткой  мыслью  была  вот  эта: он,  Минька,  наверное,  попросту  «склеил  ласты»… Ну,  да.  То  есть,  помер,  околел…И  в  данный  момент  находится  там,  где  со  слов  его  супруги,  быть  ему  уже  давным-давно  полагается.  На  «том  свете».  За  все  прежние  и  настоящие  «заслуги».  И  он  сейчас  хоть  и  с  величайшим  трудом,  но  припомнил: а  ведь  все,  скорее  всего,  так  оно  и  есть...  Именно  как  раз  вот  сегодня  жена  относительно  жизни  его,  Миньки, и  в  действительности  могла  оказаться  истинной  прозорливицей…
            В  особенности  после  опробования  им  полуведерной  бутыли  «политуры»,  принесенной  его  корешем  Шуркой  из  строительного  магазина… К  тому  же,  личное  вместилище  питья,  железная  кружка  в  руке  Миньки,  невероятно  жадного  до  спиртного, случайно  «оказалась»  чересчур  излишней  вместимости,  ибо  была  она  аж  пол-литровой… И Минька  сдуру,  правда,  он  это  чуть  помнит,  приложился,  проглотив  ее  всю  сразу,  в  три  жадных  глотка.  Да.  Словно  холодную  газировку  в  жаркой  пустыне,  ни  на  секунду  не  отрываясь.  Как  говорится,  «ахнул  за  один  присест».  А  в  памяти  о  закуси  осталась  отправленная  в  пасть  единственная  горсточка  квашеной  капусты,  после  чего  наступили    гробовая  тишина  и  покой. 
            Вероятнее  всего,  наверное,  после  поистине  лошадиной  дозы  принятой  «Полины  Ивановны»,  то  есть,  политуры,  он  и  сдох,  и  поэтому  в  настоящий  момент  и  находится  в  окончательной,  и,  естественно,    безвозвратной  командировке  уже  «там»... И  откуда  возврата  нет… С  тоской  подумав  о  все-таки  свершившемся  возмездии  за  все  его  прегрешения,  Минька  краем  пока  еще  целого  глаза,  заметил  вдруг  шевеление  «существа»  в  белом  одеянии.  Он  весь  затрепетал, сжался,  ожидая,  вне  всякого  сомнения,  немедленной  и  заслуженной  кары  за  свою  беспутную  жизнь,  в  совершеннейшем  ужасе  закрыв  единственное  свое  око.  Да,  чтоб  уж  не  видеть  ничего. 
            А  будь,  что  будет… Кажется,  настала,  пришла  пора  получить  «за  все  и  про  все  сполна».  Но  вместо  ожидаемых  ударов,  или  чего-нибудь  еще  более  жуткого  и  страшного,  сжавшегося  в  комок  Миньку  внезапно  ласково  и  неправдоподобно  бережно … этак  легонько  погладили.  Да.  По  забинтованной  голове…  Озадаченно  приоткрывшийся  глаз  Михаила  неожиданно  вдруг  наткнулся  на  абсолютно  все  понимающий,  усталый,  теплый  человеческий  взгляд  и  невыразимо  добрую  улыбку  сидящего  создания  в  белом.  Затем  тихий  голос  нежданно-негаданно,  и  даже  на  русском  языке,  назвал  его  полным  именем,  и  притом  еще  ведь  и  с  отчеством.  Михаилом  Ивановичем.  Да  еще  и  с  добавлением  в  конце  шокирующим    совершенно  непонятным  словом …  «герой»!  Это  что?  О  нем?!!  Попросив  больного  зазря  не  напрягаться,  беречь  силы, просто  послушать,  но  чуток  помолчать,  (потому,  что  говор  ему  пока  вреден    для  здоровья),  торжествующий  женский  голос  начал  вдруг  читать  заметку  из  только  что  полученной,  еще  пахнущей  свежей  типографской  краской,  городской    газеты.  Но  непонятного  для  Миньки  содержания.
            «Услышав  пронзительный  женский  крик  о  помощи,  не  обращая  внимания  на  численное  превосходство  вооруженных  ножами,  битами,  и  кастетами  бандитов,  Михаил Иванович самоотверженно  вступил  в  неравную  схватку.  Подготовленность  его  к  нелегкому  рукопашному  бою  чувствовалась  явно,  так  как  он,  со  слов  пораженной  свидетельницы,   применял  невиданные приемы.  Неожиданный  защитник за несколько минут раскидал всех бандитов, некоторых налетчиков  в  один  момент  вырубил  до  бессознательного  состояния,  а  часть  из  них  обратил  в  позорное  бегство.  Но  Михаил  Иванович  был,  к  сожалению,  один.  Этих  же  подонков - не  менее  десятка.  Случайно поскользнувшись  на  снегу   и    потому  на   секунду  потеряв  бдительность,  Михаил  все  же подвергся внезапному нападению сзади,  ибо притаившийся  за  деревом  отморозок  высоченного  роста  несколько  раз  ударил  его  кастетом  по  голове.  Упавшего    окружили,  стали  бить,  но,  даже  находясь  уже  без  чувств,  Михаил  долго  не  выпускал  намертво  схваченную  руку  бандита,  хотя  тот  и  продолжал  неистово  бить  его.  Да.  Вплоть  до  вызванного  женщиной  наряда  полиции, который  и  заставил отморозков разбежаться». 
            Во  время  чтения  ошарашенный  в  доску,  не  совсем  еще  отошедший  от  принятой  политуры  и  группового  избиения  Минька,    несколько  раз  пытался  перебить  санитарку  вопросом,  но  она  мягко  прикрывала  ему  рот,  прося  попусту  не  волноваться.  Мол,  нельзя  ему,  вредно.  Окончательно  обалдевший  от  «своих  подвигов»  Михаил  слушал  всю  эту  галиматью  с  тихим  ужасом.  Ну,  как?  Скажите,  каким  образом  он  мог  услышать  чей-то  крик  о  помощи,  если  сразу  же  после  приема  неведомого  суррогата  был  в  прямом  смысле  «вырублен»,  по  жадности  додумавшись  влить  в  свое  пылающее  похмельное  нутро,  на  «старые  дрожжи»,  этакую  полулитровую  емкость  сразу?! 
            И  принял  он  это  в  себя,  в  частности,  из-за  корешка  Шурки,  который  клялся,  что  он,  якобы,  уже  опробовал  соленое  пойло  и  поэтому-то  столь  и  расхваливал  его.  Говорил,  что  оно  самое  «то»  и  «потащит»  сходу.  Мол,  прямо  тут  же,  моментально,  «с  копыт»  свалит,  что  больше  всего  и  ценится!    Только,  как  оказалось  позже,  в  спешке  в  этот  раз  упустил  Шурка  важнейшую  деталь  из  технологии  «очистки»  технической  политуры  известным  ему  способом,  (он  уже  потом,  лишь  только  через  месяц,  сознался),  совсем  забыв  вначале  положить  в  эту  бутыль  определенное,  большое,  количество  соли  и  после  минут  двадцать  хорошенько  поболтать  содержимое... Да.  Чтобы  появившийся  от  тряски  ненужный  красный  осадочный  комок  соли  с  гадостью  на  дно  опустился.  А  потом  его  нужно  было  обязательно  оттуда  выкинуть,  а  уж  после    употреблять  само  пойло…
           А  Шурка  с  крепкого  бодуна  не  рассчитал,  положив  соли  на  порядок  меньше.  Вот  он  и  результат… Для  него  даже  странно  Минькино  выживание… Хорошо,  что  дружок  сразу  же  вырубился… Ведь  если  бы  не  потерял  сознание,  значит,  после  принятой  первой  полукилограммовой  дозы  он,  Минька,  непременно  принял  бы  еще.  И  уж  вот  тогда  бы  наверняка  «откинул  копыта».  Как  пить  дать… А  сейчас  Минька  задает  вопрос  сам  себе.  Да.  О  его  газетной  «схватке  с  десятком  подонков  и  применением  неких  невиданных  приемов». 
            Но,  какие,  ребята,  могут  быть  с  его  стороны  «невиданные  приемы  борьбы  и  рукопашного  боя»,  если  он,  Мишка,  начиная  с  яселек,  всегда  был  обижаем  и  бит  всеми  подряд?  И  даже  девчонками?  Он  драться  не  умел  вообще.  А  будучи  уже  женатым,  в  некоторых  экстремальных    случаях  защищать  Михаила  приходилось  тугим  кулачкам  его  верткой  и  напористой  жены?!  И  что  тут  скрывать?  Да,  супруга  иной  раз  лично  сама  в  воспитательных  целях  запросто  поколачивала  его  в  полном  смысле  этого  слова… 
            А  тут,  помилуйте,  с  десяток  крепких  бандитов,  да  еще и с ножами,  палками,  кастетами?!  Что-то  аж  слушать  страшно…  И  якобы  он,  Минька,  каким-то  непонятным  и  чудесным  образом  сумел  их  всех  раскидать,  расшвырять,  поколотить,  а  часть  и  в  бегство  обратить?!  Чепуха  совершеннейшая…  А  далее  в  газете  добавлено  ведь  и  еще  более  интересное,  и  интригующее.  Вроде  бы,  спасенная  Михаилом  Ивановичем  женщина  вызвала  и  «скорую»,  и  полицию.  И  она  очень  подробно  рассказала  офицеру  полиции, а  затем  и  приехавшему  корреспонденту,  о  произошедшей  неравной  схватке,  из  которой,  даже  находясь  в  бессознательном  состоянии,  самоотверженно  дравшийся  Михаил  вышел,  в  конечном  счете,  победителем. 
            Вот  как  весьма  эффектно  отразили  и  выгодно выделили в  газете вон,  какие  положительные  качества  Михаила.  Да-да!  Настоящего  Робин  Гуда,  «защитника  сирых  и  обездоленных».  И  подчеркнули.  Мол,  в  наше  тяжелое  время  почти  всеобщего  падения  нравов,  в  простой  русской  глубинке  все-таки  находятся  такие  вот  люди,  о  которых  с  гордостью  хочется,  и  сказать,  и  написать: это  «Человеки»  с  большой  буквы!  Да,  именно  как    наш  самый  обыкновенный,  рядовой  труженик  Михаил  Иванович  с  мирнейшей  и  ласково  звучащей  фамилией  Любушкин.  И  таких,  как  он,  возможно,  не  столь  и  много,  но  именно  на  них,  на  этих  храбрых, бескорыстных  людях  с  загадочной  русской  душой,  испокон  века  и  держится  великая  Россия! 
            Поэтому  редакция  центральной  газеты  считает: совершенный Михаилом  Ивановичем  самоотверженный  поступок  можно смело  приравнять  к  поступку  не  менее,  как  к  поистине  геройскому!  Да-да!  К  тому  же,    если  еще  и  принять  во  внимание  не  совсем  обычную,  а  праздничную,  дату – День  нашего  города.  «Великое  Вам  спасибо,  уважаемый  наш  Герой!  Думается,  администрация  города,  да  и  соответствующие  силовые  структуры  не  останутся  в  стороне,  и  уделят  внимание  и  достойно  отметят,  и  поощрят  нашего  народного  героя   соответствующим  образом.  Больше  бы  нам,  граждане  россияне,  таких  вот  «Любушкиных»  иметь!». 
            Вконец  одуревший  от  услышанного,  Минька  не  знал,  что  и  думать… Но  тут  в  дверь  постучали,  и  в  одиночную  палату  внезапно  вбежала  донельзя  взволнованная  супруга, которая  вместо  обычных, укоризненных,  обидных  слов  в  адрес  мужа  в  связи  с  его  частыми  попойками,  вдруг  обняла  и  плотно  прижалась  разгоряченной  щекой  к  его  щетине.  Потом  неожиданно,  как  бывало  когда-то  в  те  давние  времена  того,  медового  месяца,  ласково  и  восхищенно  зашептала.
            «Ах,  какой же ты  у  меня  все-таки, скрытный?!  А?!  Родной  ты  мой!  Оказывается,  я  совершенно  и  не  знала  тебя!  Как  ты  благороден!  Сейчас  мне  ужасно  стыдно  за  свои  слабые  женские  кулачки,  которыми  я  иногда  колошматила  тебя,  поддатого,  а  ты,  великодушный  и  сильный  мужчина,  молча,  скромно  и  понимающе  сносил  мои  шалости… Прости  уж  меня  за  все  и  за  это  твое  великое  терпение!  Возможно,  я  сама  во  многом  виновата  в  твоей  тяге  к  спиртному… Ладно,  прости  меня  еще  раз.  Я  обязательно  учту  и  знай,  что  мы  всей  семьей  страшно  гордимся  тобой,  мой  любимый,  и  с  величайшим  нетерпением  ждем  возвращения  нашего  героя!» 
            «Профессионально»  учуяв  от  благоверного  запах  не  хилого    перегара,  супруга  в  этот  знаменательный  день  для  приличия,  скорее  всего,  «списала»  запашок  на  возможные  больничные  «ароматы»  и  тактично  промолчала.  Операции,  бинты,  наверное, перевязки,  уколы  всякие… Но  чтобы  хоть  как-то  угодить  герою-мужу  и  поднять  настроение,  жена  незаметно  сунула  под  одеяло  литровую  бутыль  пива.  Да,  его  любимого,  «Жигулевского».  А  заодно,  хулиганка  этакая,  как  бы  попутно,  вроде  бы  невзначай, этак незаметно, скользящим движением, успела погладить  некоторые  «потаенные  места» … отчего  затаивший  дыхание  Минька,  давненько  не  ощущавший  подобное,  аж, бедный,  сразу  вспотел  от  почти  уже  забытых,  и  столь  неожиданно  потревоженных  ласковой  женушкой,  положительных  эмоций…
            …В  момент  выписки  из  больницы,  к  Михаилу  Ивановичу  приблизилось  «официальное  лицо»  в  виде  молодого  человека,  представившегося  корреспондентом  газеты,  и  с  ободряющей  улыбкой,  торжественно,  вручило  сразу  три  конверта  вместе  с  аналогичными  надписями  на  них - «Нашему  герою!».  От  СМИ,  полиции  и  более  впечатляющий,  и  толстый – от  мэра  города.  Товарищ  из  газеты    поздравил  с  выздоровлением,  заодно  взяв  краткое  интервью  о  его  отношении  к  преступности,  пьянству  и  наркомании.  Обалдевший  в  доску  Минька,  естественно,  «несмываемым  позором  заклеймил  исключительно  всех»…
            Крепко  пожав  герою    руку,  «газетный   товарищ»  предложил,  было,  довезти  до  дома,  но  потом,  хитро  подмигнув,  поведал  уважаемому  Михаилу  Ивановичу  о  нетерпеливо  ждущей  его  на  улице  весьма  симпатичной  женской  особе.  Минька  вздрогнул.  Подумав  о  лукавой  супруге  и  нераспечатанных  конвертах  с  вполне  вероятно  имеющейся  в  них  денежной  наличностью,  вначале  рванул  в  туалет  ознакомиться  с  содержимым.  Долгов-то  ведь  у  него,  у  Мишки, - ой-ой-ой! 
            Расплатится,  а  остальное,  так  уж  и  быть,  отдаст  женушке.  Да.  За  добрые  слова  ее,  принесенное  пиво,  и  доставленную ею  приятную,  давно  забытую  им,  интимную  секунду… Давненько  он  ей  подобное  не  вручал,  ох,  давненько…  А  совсем  и  не  хилые  суммы,  свалившиеся  буквально  с  неба,  его  очень  даже  порадовали!  Главное,  вовремя  они.  Но  особо  восхитили  две  готовые  путевки  в  Сочи.  Ни  он,  ни  жена,  моря  Черного  никогда  в  жизни  не  видели.  Только  в  кино. 
            Правда,  сразу  же  заставило  крепко  задуматься  и  насторожиться  письменное  приглашение  генерала,  начальника  УВД  на  какую-то  важную  беседу.  И  почему-то  чересчур  спешно,  прямо  на  завтра,  к  девяти  утра.  Разумеется,  до  прихода  домой  Михаилу  непременно  хотелось  бы  увидеться  с,  якобы,  «спасенной»  им  женщиной  по  имени  Елена  и  более  подробно  расспросить  «о  себе».  Короче,  о  всех  произошедших    с  ним  перипетиях  узнать  лично  от  нее.  Он  же  ведь  вообще  ничего  не  помнит?!  И  ему  даже  супруге  рассказать  будет  нечего!  Выйдя  на  свежий  воздух,  озабоченный  Минька  совсем  некстати  наткнулся  вдруг  на  стоявшую,  кого-то,  видимо,  поджидающую Ленку.  Да.  По  кличке  «Шалашовка»,  из  их  постоянной  общей  пьяной  компании,  и  которую  так  называли  они  ввиду  ее  настоящей  фамилии  «Шалашова».  Он  хотел  уже,  было,  незаметно  «просквозить»  мимо  и  не  заметить  ее,  но  у  растерявшегося  героя  дня   этот  раз  в ничего  не  получилось. 
            Ленка,  бесцеремонно  цапнув  его  за  руку  и  дохнув  свежим  самогонным  перегаром,  потащила  сопротивляющегося  Миньку  в  ближайшую  пивную  «для  очень  серьезного  и  безотлагательного  разговора».  Там,  за  столиком,  она  поведала  ему  такое,  отчего  у  «героя»  новое,  только  что  «отремонтированное»  веко,  немедленно  задергалось  от  внезапно  начавшегося  нервного  тика,  а  непривычно  давно  трезвая  голова  от  «вкуренных»  вестей  буквально  пошла  кругом. 
            И  вот  что  сообщила  ему  Леночка.  Между  прочим,  после  столь  длительного  и  подробного  рассказа, умилившемуся  до  слез  Миньке  свою  лукавую,  но  мудрую  собеседницу,  называть  какой-то  там  «шалашовкой»  больше  уже  не  хотелось… Ни  в  коем  случае!  Ибо  вот  что  поведала  ее  детальная  исповедь,  изложенная  для  удобства  с  повествованием   от  первого  лица. 
            «Выглянув  в  окно,  я  увидела,  как  от  нашего  общего  «картежного  столика»  под  березой  сыновья  твоего  друга Шурки,  матерящиеся  на  чем  свет  стоит, тащат  домой  своего  родителя  по  снегу  прямо  за  ноги.  Бесчувственного  и  обпившегося  до  степени  «никакой». То  есть,  до самой кондиции. Подойдя  поближе,  узрела  я  и  его  компаньона.  Да-да,  тебя,  Миша,  тебя.  В  каком  виде?  Не  обижайся.  Буквально  «воткнувшегося»  небритой  пьяной  мордой  в  снег. 
            Вернее,  харей  не  всей,  а  как-то  больше  левой  половиной,  специально  оставив  «на  свободе»  дежурный  правый  глаз  и  самое  необходимое  для  выживания  обеспамятевшего  организма: отверстия,  дающие  возможность  дышать.  А  при  вящей  необходимости - своевременно  исторгнуть  из  утробы  излишнее.  И  в  доказательство  оного – под  носом  у  тебя  красовалась  аккуратная  горсточка  квашеной  капусты,  единственной  вашей  с  Шуркой  закуси,  щедро  выброшенной  наружу  из  твоего,  вне  всякого  сомнения,  пылающего  нутра.
            Невероятно  галдящее,  наглое,  осмелевшее  воронье  окружило  тебя,  думая,  наверное,  что  ты  падаль  не  шевелящаяся,  и  потому  решившая  чем-нибудь,  да  поживиться.  Тобой,  кем  же  еще.  Зима  ведь,  голодно  птичкам,  травка-то  под  снегом  осталась.  Только  вот  капусту,  тем  более,  квашеную,  да  еще  и  сдобренную  противным  запахом  политуры,  они,  конечно,  проигнорировали. Однако,  самый  смелый  и  бессовестный  ворон  подобрался  уже  непосредственно  к  твоей  физии.  Вернее,  к  половине  ее.  Не  сумев,  видно,  проклюнуть  твое  давно  небритое,  заросшее  щетиной  и  задубевшее  от  мороза  лицо,  этот  наглец  принялся  упорно  «трудиться»  над  предметом  твоей  гордости.
            Ты  понял,  о  чем  я?  Твоим  любимым  и  всегда  хваленым  верхним  веком.  Видимо,  наиболее  мягким  и  нежным  на  предмет  его  проклевывания  наглым  вороном,  в  сравнении  с  другими  частями  твоей  нереспектабельной  физиономии.  И,  как  помнится,  ты  же  ведь  частенько  горделиво  подчеркивал  свое  сходство  с  актером  Мкртчяном,  и  самолюбиво  подчеркивал  схожесть  ваших  массивных  век  и  носов.  Однако,  в  этот  раз  тебе  повезло,  ибо  интуитивно  воткнулся  ты  в  снег  и  «прогревал»  его  только  одним  глазом.
            А  ведь  если  бы  на  спине  лежал – тебе  выклевали  бы,  возможно,  и  все    веки.  Они  же  более-менее  мягкие.  Одно,  верхнее,  правое  веко  ворона  почти  совсем  уже  оторвала  и  оно  буквально  «на  ниточке»  держалось.  А  там,  дружок,  ведь  уже  и  глазоньки  твои  рядышком…  Воронья  было  много,  и  все  они  кушать  хотели,  и  их  понять  можно: стылой  зимой им  хотелось  чего-нибудь  мясного  поклевать-выклевать.  Холодно  ведь  и  кушать  ох,  как  охота.  А  этим  наполовину  хищным  птицам  и  в  особенности  белок  животный  необходим... 
            Разогнав  не  на  шутку  разохотившихся  черных  пташек,  я  поняла – одной  мне  затащить  домой  твою  недвижимую  тушу  не  по  силам,  а  мороз  и  сумерки - подступают.  И  вдруг  у  меня  ни  с  того,  ни  с  сего  в  голове  появляется  опасная,  но,  по-своему,  весьма  замечательная  идея: а  если  попытаться  выручить  тебя?  И  себя  тоже.  В  конце-то  концов,  вернуть  те  415  рублей,  которые  ты  мне  вот  уже  третий  год  отдать  обещаешь.  И  почти  каждый  день. 
            А  вдруг  ты  сегодня  «копыта  откинешь»,  кто  тогда  мне  мои  кровные  отдаст?  Риск  был,  что  и  говорить,  велик,  но  дополнительно  принятые  мной  сто  граммов  дело  решили,  и  я  все  обмозговала.  Быстро  забежала  домой,  надела  старенькие  кофточку  и  юбку,  взяла  валяющийся    в  ящике  острый  тесак,  свинцовый кастет,  и  начала  «творить».  Рванув  на  груди  кофточку,  я  прилично,  до  крови,  оцарапала  себе  грудь  и  руки,  кончиком  тесака  сделала  небольшие  поверхностные  надрезы  на  шее  и  груди.  Глянув  в  зеркало  и  увидев  в  дополнение  к  этому  еще  и  свежий  (обеденный)  фингал  под  глазом,  себе  «понравилась»,  и  вышла  к  «месту  подготовленной  операции». 
            Заметив  твои  слабые  попытки  шевеления,  решила  на  время  прекратить  их.  Да.  Чтобы  не  мешал  мне.  А  еще  придать  нашему  «общему  делу»  как  можно  большую  серьезность.  Глубоко  вздохнув  (ты  уж  прости),  я  трижды  довольно  крепко  саданула  тебя  кастетом  по  голове,  и  появившиеся,  было,  слабенькие  «жизненные  потуги»  твои,  шевеления,  на  том  временно  и  завершились…  Тут  ко  мне,  возившейся  с  тобой  уже  в полных  сумерках,  подошла  группа  знакомых,  подвыпивших  парней,  и  поинтересовалась,  нужна  ли  помощь,  а  получив  отказ,  удалилась  восвояси.  Увидев    вышедшую  из  подъезда  пожилую  женщину,  собирающуюся  выгуливать  собаку,  я  крикнула  ей  и  подозвала.
            С  плачем,  с  ревом,  вся  дрожа,  якобы,  от  испуга, и  указывая  в  сторону  уходящих  парней,  стала  жаловаться  на  совершеннейший  беспредел  «насильников».  Я  показала  ей  разорванную  кофточку,  оцарапанную  грудь  и  тебя,  защитника,  почти  «убитого»  ими.  И  еще  впопыхах  оставленные  пьяными  «бандитами»  нож  с  кастетом. 
            Неожиданно  сознательная  гражданка,  спасибо  ей,  с  криком  «Помогите!  Убивают!», рванула  в  сторону  полицейского  участка,  откуда  ей  навстречу  как  раз  и  ехала  патрульная  машина  с  нарядом.  За  время  краткого  отсутствия  гражданки  с  собачкой,  я  успела  провести  серьезную  «работу»: вызвала  для  тебя  «скорую»,  тщательно  стерла  отпечатки  пальцев  с  холодного  оружия,  кастет  с  продетыми  в  отверстия  пальцами  старой  перчатки  бросила  возле  твоей  головы,  а  тесак  со  следами  крови  (моей)  на  кончике  острия  «бросила»  рядышком,  возле  березки.              Да.  У  той,  у  которой  меня  будто  бы  чуть  было  «не  изнасиловали». Затем  дождалась  наряда  полиции,  вызванной  женщиной  и  подъехавшей  за  следом  «скорой»,  и  офицер  полиции  нашего  района,  уже  в  кабинете,  подробно  снял  с  меня  вот  такие  показания
            «В  сумерках  меня,  Елену  Шалашову,  внезапно  окружили  с  десяток  крепких  подростков  и  вначале  обыскали,  отобрали  сумочку.  Затем  один  из  них  приставил  нож  к  горлу,  потом  к  груди,  и  меня,  стоящую,  начали  раздевать.  Когда  я  закричала - ударили  по  лицу,  разорвали  кофточку,  но  в  момент  снимания  юбки,  в  толпу  отморозков  неожиданно  врезался  мой  нечаянный  спаситель,  колотя  и  раскидывая  напавших  в  разные  стороны.  Он  каким-то  образом  даже  сумел  выбить  из  руки  бандита  большой  нож.
            Многие,  не  ожидавшие  столь  достойного  отпора,  позорно  бежали,  однако  один  из  бандитов,   видно,  самый  смелый  и  наглый,  дождался  и  все-таки  умудрился  ударить  моего  защитника  сзади  чем-то  тяжелым  и  блестящим.  Как  оказалось  впоследствии,  кастетом.  Но  и  без  сознания  мой  случайный  защитник  долго  не  отпускал  намертво  захваченную  руку  подонка,  который все  это  время  продолжал  бить  обеспамятевшего.  И  бил  его  до  тех  пор,  пока  тот  не  разжал  руку.  Я  же  все  это  время  продолжала  кричать,  звать  на  помощь,  и  вот  эта  подбежавшая  женщина  с  собакой  сразу  и  вызвала  полицию.  Наверное,  заметив  подъезжающих  стражей  порядка  и  испугавшись,  бивший  моего  спасителя  высокого  роста  отморозок  тоже  смылся,  в  спешке  выронив  свой  кастет  вместе  с  перчаткой».
            Как  могла,  я  «описала  преступников»,  и  даже  помогла  составить  словесные  портреты  двоих: приставившего  нож  к  горлу  и  второго,  который  несколько  раз  ударил  моего  спасителя  (тебя),  по  голове.  И  дала  слово,  если,  мол, кого  из  них  встречу – сообщу  немедленно.  И   еще  я  умолила  офицера  позвонить  в  редакцию  газеты  и  принять  меня.  Для  чего?  А  чтобы  написали  об  этом  самоотверженном  гражданине,  не  побоявшемся  в  единственном  числе  защитить  меня  от  десятка  вооруженных  хулиганов.  Да,  тем  более,  еще  и  в  наступивших  уже  сумерках. 
            И  уже  через  полчаса  со  мной  беседовал  сам  редактор  и  я,  Елена  Павловна  Шалашова,  дала  подробное  интервью,  со  слезами  прося,  при  возможности,  обязательно  поощрить  совершенно  незнакомого,  но  столь  мужественного  человека,  защитника  нас,  сирых  и  обездоленных –  обыкновенного российского труженика,  Михаила  Ивановича  Любушкина.   Судя  по  простенькой  одежде  на  защитнике,  и  по  словам  приехавшей  с  нарядом  полиции  словам  женщины,  немного  знакомой  с  уровнем  жизни  его  семьи,  неплохо  бы  помочь  герою  как  по  оказанию  более  качественной  медицинской  помощи,  так  и  в  плане  материальном…
            От  всего  услышанного  «Миньке-герою»  ни  сказать,  ни  вякнуть,  было  совершенно  нечего… Ведь,  чтобы  удумать  этакую  дерзкую,  опасную    операцию  «игры  с  органами»,  однозначно  не  только  бесшабашная  смелость  часто  выпивающей  женщины  нужна,  но  и  не  хилые  мозги  потребуются,  правильно?!  Вот  тебе  и  позорная  уличная  кличка  для  нее.  «Ленка-шалашовка»!  Да,  после  столь  идеально  проведенной  Леночкой  акции,  у  совершенно  обалдевшего  Михаила  теперь  попросту  больше  язык  не  повернется  обозвать  ее  так!  Кстати,  очень  даже  интересно,  а  что  бы  сказал  о  проведенной  Леной  «операции»  наш  легендарный  фон  Штирлиц? 
            И  Михаил  Иванович  вдруг  запоздало,  и  с  нескрываемым  почтением,  воззрился  на  Елену  Павловну.  Его  удивил  ее  еще,  оказывается,  вовсе  и  не  пропитый,  а  необычайно  изворотливый  ум,  сумевший  из  «совершеннейшего  ничего»  извлечь  вон  какую  пользу  ведь  и  не  только  для  себя  самой,  а  и  для  него,  Миньки,  алкаша  недорезанного.  Поэтому  он  и  решил.  Соединив  купюры  из  всех  трех  конвертов,  Михаил  отдал  Елене  причитающийся  долг,  а  оставшиеся  по-братски  поделили  поровну.  И  о  радость!  Даже  и  на  двоих  сумма  получилось  очень  даже  неплохая.  А  что  вообще  похвально    и    странно  для  обоих  только  еще  вчера  пьющих  товарищей,  отметили они настолько блестяще проведенную  операцию … всего  лишь  одной  бутылочкой  сухого  вина!
            Ну,  а  уж  дома  уважаемого  Михаила  Ивановича, вполне  естественно,  «носили  на  руках»,  а  после  шикарного  ужина  супруга  уснула  на  его  широкой  груди  со  словами  «О,  Сочи!  Сочи!»  на  устах,  буквально  кожей  ощущая  под  подушкой  вожделенные  путевки.  Утром  тщательно  побрившийся Михаил  Иванович  Любушкин  стоял  в  кабинете  начальника  УВД  навытяжку.  Генерал  оглядел  его,  а  затем  крепко  пожал  герою  руку.  Заглянул  в  глаза,  чему-то  лукаво  улыбнулся  и  отметил,  что  Михаил  ведь  и  действительно  прямо-таки  очень,  и  в  самом  деле  здорово  похож  на  знаменитого  актера  Мкртчяна.  А  потом,  не  ходя  вокруг,  да  около,  неожиданно  предложил  ему  место  работы.  Вернее,  службы. 
            Да,  пока  в  их  ОМОН.  Умные  ребята  «с  головой»  и  с  такими  крепкими  кулаками,  как  у  Михаила  Ивановича,  мол,  очень востребованы! Зарплата  сейчас  неплохая,  он  должен  знать. А  дальше  видно  будет… Затем  генерал  тряхнул  его  за  плечи  и,  с  обезоруживающей  улыбкой  снова  глянув  на  его  «отремонтированный»  правый  глаз,  поздравил  Михаила  с  «новым  веком»,  не  забыв  напомнить,  еще  и  скором  годе  Новом,  2000-м,  годе-миллениуме.  И  еще  о  наступающем  Веке  тоже  Новом,  21-ом.  И  перед  уходом  его,  генерал  напомнил,  что  сразу  после  прибытия  с  Черного  моря  в  УВД  ждут  его  на  новую  должность. 
            С  того  судьбоносного  дня,  пьет  Михаил  Иванович  Любушкин  в  меру,  лишь  по  праздникам.  А  еще  он  полностью  «завязал»  с  курением.  Супруга  же  его  ни  в  коей  мере  не  теряет  связи  с  Еленой  Павловной  Шалашовой,  ибо  именно  только  ей  она  обязана  «становлением  своего  благоверного  на  путь  праведный»... Кстати  сказать,  ведь  и  сама  Елена,  осмелившаяся  «прокрутить»  описанное  выше  нелегкое  дело,  вдруг  поняла,  что  она,  оказывается,  и  действительно  пока  еще  чего-то  стоит  в  жизни…  И  призадумалась  Елена  Павловна,  поднатужилась,  и  неожиданно  для  самой  себя  круто  изменила  свою  жизнь  в  «абсолютно  трезвую  сторону».  И  даже  удачно  замуж  выскочила.  В  чем  ей  повезло?  А  потому  что  выйти  пофартило  ей  за  мужика,  запаха  алкоголя  вообще  не  переносящего    Видать,  сама  судьба  о  ней  подсуетилась…
            А  жена  новоиспеченного  лейтенанта  Любушкина  М.  И.  также  благодарила  судьбу,  и  на  добровольных  началах  вменила  себе  в  обязанность:  каждое  утро  выносить  на  улицу  оставшееся  со  стола  угощение.  Наверное,  вы  догадались,  кому?  Да-да!  Им,  мудрым  воронам,  вначале  чуть  было  не  расправившимся  с  веками  и  глазиками  ее  пьяного  мужичка.  И  лишь  по  причине  благожелательного  отношения  к  ее  мужу,  тогдашнему  должнику  Елены  Шалашовой,  обошлись  оголодавшие  вороны  с  Михаилом  «малой  кровью»:  то  есть,  повреждением  только  лишь  одного  века.  И  что  привело  к  описанным  выше  дальнейшим  интересным,  и,  главное,  положительным  событиям.  А  уж  они-то,  в  конечном  итоге,  наставили  обоих  фигурантов  дела  на  путь  праведный,  и  путь  единственно  верный.