Сны Летнего сада

И вправду, 9 сентября не был обычным днём. Осеннее солнце купалось в зените, отражаясь в Неве миллионами ярких бликов. Пронизанные светом, необыкновенной красоты облака, словно белые новогодние шары повисли над Дворцовой набережной, золотым куполом Исаакия, Стрелкой Васильевского острова, исчезая за горизонтом. А совсем ещё по-летнему тёплый ветерок слегка трогал волосы.

— Как же знаком с детства этот плеск волн, эти мокрые камни, здесь у Петропавловки. Подумать только, сколько воспоминаний связано с этим городом! — произнесла она вслух, и словно испугавшись своих невольных слов, оглянулась.

Но никого не было, только Троицкий мост радовал глаз своей строгой торжественностью, похожий на старого верного слугу в зелёном мундире.

— Вот редкий день, когда не нужно спешить, не нужно ни о чём думать. Даже странно как-то. И дело не в Дне рождения, не в том, что дома всё приготовлено, а потому, что приснился этот сон.

Стопы касались круглых камней, а недавние грёзы уже захватили всё её существо.

— Будто лечу над решётчатой оградой Летнего сада, низко-низко, а золотистая тьма словно соткана из тысячи ночных песчинок, причудливых запахов сказочных роз в античных вазах, окутанных негой деревьев и сонных дорожек. Кажется, во всём мире нет большего счастья, чем оказаться там. — глаза засветились, а в уголках губ промелькнула улыбка.

— Почему он приснился? И почему именно в эту ночь, когда исполнилось… дцать? Вечером соберутся гости, но мне совсем не до них. А ещё я встретила там его, да это мог быть только он…

Она не считала себя красивой.

— И как только бабушка может называть меня принцессой? Ну скажите на милость, где вы видели принцесс с нескладной фигурой и кривенькими ножками. — беседовать с собой стало привычкой и вовсе не тяготило. Да это и не удивительно, ведь подруг у Сони никогда не было, а почему, она и сама не знала.

Расположив свой любимый маленький мольберт поудобнее, Соня предалась занятию, которое обожала всегда. Масло венчалось с холстом, и каждый мазок приносил юной художнице светлую радость. В эти минуты она не замечала никого и ничего вокруг. Казалось, кисть была продолжением тонких Сониных пальцев, а движения — быстрыми и невероятно точными. Игра света в облаках ясного питерского неба особенно захватывала воображение, унося в мир возможных и невозможных сочетаний цветов и оттенков.

— Как же это волнительно, вновь и вновь подбирать тона. — Соня тонко чувствовала природу лучей древнего исполина, которые словно сами ложились на загрунтованный холст, создавая тени и блики. Её картины не молчали, а пели хором прекрасных голосов.

И теперь, окончив работу и повесив на хрупкое плечико свой детский мольберт, она шагала вдоль Государева бастиона, глядя высоко за облака.

Пройдя через Невские ворота, Соня направилась напрямик к площади перед Петропавловским собором. Миновав Ботный домик Петра Великого, на крыше которого красуется древнегреческая нимфа ручьёв и родников — символ навигации, она остановилась и повернулась лицом к собору. За перезвоном колокол отмерил пять ударов, полилась мелодия «Коль славен» Дмитрия Бортнянского на стихи Михаила Хераскова. Некогда национальный русский гимн, вдохновлённый сорок седьмым псалмом.

Соня была влюблена в Северную Пальмиру, воссозданную Петром I после отступления вод, вод до времени скрывавших древнюю столицу.

Как натура с художественным складом, она одевалась со вкусом, но простенько. Салатного цвета кофточка из льняной пряжи с перламутровыми пуговицами поверх платья из простого ситца с мелким рисунком приятных глазу полевых цветов. Образ её дополняла светлая панама с широкими полями от солнца и босоножки.

Бабушка — единственный близкий человек на всём белом свете, не чаяла души в любимой внучке. Платье кроили и шили вместе, кофту Соня связала сама. Мария Васильевна воспитывала девочку с тех пор, как однажды нашла конвертик перевязанный розовой лентой у двери своей квартиры хмурым сентябрьским вечером… года.

— Пора, уже пять часов вечера, в семь начнут собираться гости. — подумала Соня и направилась к Кронверкским воротам крепости.

Через несколько минут она уже шагала по набережной к Биржевому мосту. Соня и Мария Васильевна жили в маленькой квартире с высоченными потолками на Большом проспекте Васильевского острова, неподалёку от лютеранской церкви Святой Екатерины.

Мимо бесконечной вереницей проносились машины, а навстречу спешил людской поток, но в шуме большого города был ещё один звук — тихий звук биения маленького Сониного сердца, в котором всечасно обитали её мечты.

— Как жаль, что приходится расставаться с работами. Вот бы открыть собственную выставку, пусть даже совсем маленькую. Я назову её «София». — Соня писала свои картины на заказ для частной галереи в центре города за небольшое вознаграждение. Там пейзажи быстро продавались туристам, и Соня писала новые, получая готовые подрамники с натянутым на них китайским холстом.

— И никто никогда не узнает, что это мои работы, подумать только! — отсутствие подписи автора было необходимым условием контракта.

Писала Соня и для себя. Она умела ловко натянуть свёрнутый в рулон льняной итальянский холст на толстый галерейный подрамник из сухой древесины, которые не жалея средств, приобретала у знакомого багетного мастера.

— Никогда не экономь на подрамниках, Сонечка! Никогда! — повторял добродушный Борис Григорьевич всякий раз, когда Соня забирала очередной шедевр старого ремесленника.

С такими мыслями Соня вошла в парадную, поднялась на второй этаж, повернула налево и постучала в массивную, потемневшую от времени деревянную дверь.

Вечернее небо совершенно очистилось, и прямо напротив Института живописи, где училась София, сфинксы с лицами фараона Аменхотепа III, как домашние кошки нежились в лучах заходящего солнца.

Звонок в квартире Марьиных не действовал с незапамятных времён. На Сонин стук дверь открылась. Мария Васильевна встретила внучку в кухонном фартуке и с блюдцами в руках.

— Ключ опять забыла. — улыбнулась Соня.

— Амалия Петровна и Антонина Сергеевна уже сидят за столом. — прошептала бабушка. — Отправляйся мыть руки. Давай мне свой мольберт.

Амалия Петровна и Антонина Сергеевна были коллегами Марии Васильевны по работе на университетской кафедре, и по совместительству хорошими приятельницами. Других гостей в доме не ждали. Ещё не старые тётушки являли собой две противоположности. Амалия Петровна, худощавая и высокая, напоминала вязальную спицу. Антонина Сергеевна, напротив, была невысокого ростика с короткими ножками и ручками. Соня в шутку так их и прозвала — клубок и спица. Правда, Мария Васильевна не одобряла такое сравнение, но снисходительно относилась к Сониной шалости и вместе с внучкой была не прочь похихикать над своими закадычными подругами.

Стоило Соне войти в гостиную, как обе гостьи тут же подскочили из-за круглого стола и принялись целовать именинницу.

— Как же ты выросла, девочка моя! — прощебетала Амалия Петровна, и на мгновение могло показаться, что в её взгляде блеснула слеза.

— Сонечка, детка, поздравляю тебя! — добавила Антонина Сергеевна. — Будь счастлива!

— Мы тут тебе маленький подарочек приготовили с тётей Тоней. — протянула свёрток Амалия Петровна.

Соня развернула нарядную бумагу и прижала к груди подарок.

— Краски! Но как вы узнали?

Тётушки старались не выдать Марию Васильевну своим видом.

— Ой! Это же Winsor&Newton! — именинница смутилась, и Сонино личико залил лёгкий румянец.

— Ну что же вы, чай остынет. — пригласила к столу Мария Васильевна.

На белой нарядной скатерти красовался именинный пирог с черникой, а из фарфоровых чашечек поднимался едва заметный пар. Беседа текла весело и непринуждённо, ведь темы для разговора у закадычных подруг никогда не заканчивались. И на этот раз, Антонина Сергеевна «уселась на любимого коня» и галопом мчалась через тернии английского языка, который, к слову сказать, все трое уже много лет преподавали в университете.

— Нет, ну вы представляете, они не имеют ни малейшего представления о страдательном залоге! — продолжала она. — Да что там залог, неправильных глаголов не знают!

— А согласование времён? — добавляла Амалия Петровна.

Глядя на них, Соня смеялась как ребёнок, а через мгновение уже хохотали все четверо.

Проводив гостей во двор и простившись с милыми тётушками, София вернулась и заперла дверь на ключ.

Между тем, Васильевский остров погрузился в сумерки, засверкал тысячами огней. И каждое яркое окно скрывало свою историю, неповторимую судьбу.

В Сониной комнатке тоже было своё окно, узкое и высокое, а в нём голубой лоскуток питерского неба, собственный Сонин. На массивном карнизе, прикрытом ламбрекеном с бахромой внизу, громоздились плотные коричневые портьеры с подхватами по бокам.

Собравшие в укромных уголках пыль столетий, двойные рамы были так прочно и аккуратно выполнены из лиственницы, что по-прежнему служили верой и правдой. И даже старинные засовы с поворотной ручкой посередине исправно двигались.

Справа от окна помещался письменный стол с зелёной лампой. За ним вдоль стены следовал невероятно массивный диван с высокой спинкой и подлокотниками, каких теперь не сыщешь. Напротив стола разместился небольшой книжный шкаф, с которым соседствовало высокое зеркало в чёрном резном обрамлении, доходившее почти до самого потолка. Слева у входа завершал обстановку платяной шкаф с узорами ваз, цветов и фруктов на дверцах. Вся мебель помнила ещё маленькую Марию Васильевну и стояла здесь с незапамятных времён. То же можно было сказать и о зелёных с изумрудным отливом обоях, которые, учитывая их возраст, на удивление неплохо смотрелись. Паркет по привычке натирался воском и приятно блестел.

На подоконнике в круглом керамическом горшке рос куст герани с плоскими полукруглыми листиками и пышными красными цветами, а рядом умывалась Рита — Сонина кошка.

Это ласковое полосатое создание Соня подобрала в прошлом году у «Василеостровской». Несчастная взрослая Рита металась от одного прохожего к другому, поднимая хвостик и заглядывая в лицо. Снежные хлопья кружились в зимнем вальсе, а кошка ежесекундно перебирала озябшими лапками, не в силах вынести холода и ужаса одиночества, одиночества среди тысяч спешащих пар обуви. Сердце Софии дрогнуло, подхватив Риту на руки и прижав к себе, она вернулась домой.

Смотрело окно в глухую стену соседнего дома, выходя в маленький непроходной дворик без единого деревца, кустика или травинки. Но в этом была своя прелесть — ни одна живая душа не могла заглянуть в Сонино окно, это был её мир. Половину вида составляла жёлтая стена, а половину — небо.

Субботний вечер в семье Марьиных навевал невидимое постороннему глазу послепраздничное блаженство.

— Представляешь, внученька, кого я сегодня встретила? — насухо вытирая чашки, загадочным голосом промолвила Мария Васильевна. — Зою Фёдоровну! Помнишь её?

— Да, конечно. Наши соседи из квартиры напротив. — робко ответила София.

— А самое главное, ты знаешь, кто с утра к нам придёт? — таинственно продолжала Мария Васильевна. — Зоя Фёдоровна попросила позаниматься с внуком. Помнишь Романа?

— Ой! Ромку, конечно помню! Ведь мы всё детство провели вместе. Жаль, что они переехали тогда. — от внезапно нахлынувших детских воспоминаний у Софии перехватило дыхание и она поспешила присесть на стул в маленькой кухне, где и шел их разговор с бабушкой.

— Урок начнётся в десять и может завершиться чаепитием, если ты, Сонечка, составишь нам компанию. — завершила свой message Мария Васильевна.

Ну конечно составлю! — Соня покраснела, закрыла лицо руками и засмеялась. — А потом на этюды.

Напишешь, напишешь ещё свои этюды. — добавила Мария Васильевна с едва заметным налётом доброжелательного ехидства.

Горячий душ был для Сони приятным дополнением вечера. Струйки мягкой невской воды сбегали по волосам цвета спелых колосьев и золотистым веснушкам вокруг зелёных глаз. Сменив халат на ночную пижаму, именинница прыгнула на диван, служивший постелью, и накрылась с головой одеялом. Через минуту она выглянула из своего убежища, зажгла лампу и потянулась за книгой, бросив взгляд на Риту, которая умывалась и громко мурлыкала в ногах.

Глава о фресках флорентийских мастеров в Сикстинской капелле занимала, но почувствовав, что веки смыкаются, Соня положила книгу на стол и погасила свет. Через мгновение она спала безмятежным сном, а в закрытых глазах проносились дворцы и всадники, Атланты и фонари самого красивого города на свете — города, где застыло время, — «Летучего голландца» Санкт-Петербурга.

P.S.:Поделитесь историей со своими друзьями. Продолжение истории увидит свет в ответ на отклик читателей. Ваш автор.