Нарцисс Араратской Долины. Глава 23
Эта дама, как и я, рисовала и продавала свои небольшие скромные натюрморты на Арбате. Звали её Еленой. Она дружила с экскурсоводом Севой, и у них были довольно близкие отношения; через него мы, собственно, и познакомились. Я, прилетев из Еревана в середине июля, остановился у Севы на тушинской квартире. В Ереване тогда было очень нервозно, в связи с карабахскими событиями. В город ввели войска и многолюдные митинги запретили. В атмосфере стояла не очень приятная напряжённая сумрачность, и от былой ереванской жизнерадостности мало чего осталось. Началось это всё в начале февраля. Я тогда ходил в мультцех, где особо ничего не делал; там у меня лежала моя трудовая книжка. Работать же я не работал, просто приезжал на киностудию и, так сказать, культурно проводил время. Там было уже не так весело, как раньше. Мультцех перебрался в главное здание и что-то в нём, на мой взгляд, душевно поменялось, стало суше и холоднее. Роберт Саакянц с головой ушёл в политику и в национализм, и постоянно выступал только на эту тему. Да и мультфильмы у него были уже не такие лёгкие и забавные. Ереван жил тогда, как на вулкане. Советская власть в городе закончилась. Постоянно происходили многотысячные митинги и собрания…
Экскурсовод Сева, где-то в мае месяце, приехал ко мне туда, посмотреть, что происходит в свободной Армении. Я его встретил на вокзале. Его сильно утомило двухсуточная поездка в поезде. Почему-то он решил в Ереван ехать, а не лететь. Хотя экономия там была не очень большая, - билет в поезд «Москва – Ереван» стоил 30 рублей, а самолётом же – на десять рублей дороже. Диссиденту и вольнодумцу Севе, можно сказать, в Ереване понравилось. Мой хлебосольный папа постоянно угощал дорогого московского гостя спиртными напитками. Я же Севу водил по городу и показывал местные архитектурные достопримечательности. Мы с ним также съездили в Гарни, где он, находясь в нетрезвом состоянии рядом с античным храмом, чуть не упал в пропасть. Мой папа свозил его в Цахкадзор. В общем, Сева пробыл в Ереване тогда, где-то неделю и вернулся в Москву очень довольный этой своей поездкой, в мятежную закавказскую республику. Видимо, он застал самые последние радостные дни в Армении, когда ещё всё было хорошо, и относительно спокойно и миролюбиво…
Прилетев в Москву, я остановился жить у Севы, который с удовольствием меня принял в своей двухкомнатной квартирке. Я тогда привёз с собой где-то около пятидесяти графических работ, которые были нарисованы в течение нескольких месяцев. В то время у меня происходил сильный творческий прорыв, - мне тогда очень легко рисовалось, и у меня появился свой стиль. Я вышел на Арбат, где и начал приторговывать своими картинками. Мои рисунки, могу сказать без лишней гордости, вызывали у людей повышенный интерес. Работы были яркие и очень своеобразные. Да и сам я был тоже симпатичен, под стать своим черно-белым рисункам. Тогда у Севы появилась идея познакомить меня со своей подружкой-художницей, которая тоже иногда «стояла» на Арбате. Эта довольно красивая светловласая барышня пригласила нас на свой день рождения. Ей исполнилось двадцать девять лет. Мы к ней приехали на «Севастопольскую», со спиртными напитками. Почему-то, кроме нас гостей больше не было. Елена приготовила праздничный стол, и какое-то время мы вели застольную светскую беседу. Было заметно, что я ей понравился. Она всё время курила и призывно глядела на меня своими большими голубыми глазами. Потом, помнится, я сильно опьянел, напившись водки, которую до этого никогда не употреблял. И я тогда впервые в жизни закурил сигарету… и вскоре всё у меня поплыло перед глазами. Хозяйка уложила меня на свой раскладкой диванчик, и легла рядом. Сева же не ушёл домой и тоже, будучи сильно пьяным, остался ночевать. Он спал где-то рядом в кресле, в обнимку с рыжей собакой, которую звали Марта. Утром он уехал домой в сильно расстроенных чувствах. Очевидно, что он сам хотел лежать на моём месте рядом с хозяйкой, но там у них что-то не получилось. И она долго его выгоняла, а он не хотел уходить и чего-то настойчиво требовал от неё. Это всё до меня доносилось, сквозь пьяную дрёму. Можно сказать, я лишился девственности в эту страстную летнюю пьяную ночь. И Сева этому был свидетель. Он слышал наши страстные звуки и, вероятно, слегка мучимый ревностью, что-то там недовольно комментировал в темноте. Его пьяная фигура где-то там во тьме ходила, падала, вздыхала. А мы с Еленой занимались под одеялом любовью. Опять же, я всё это смутно помню…
После этого, я переехал к Елене жить, и надо сказать, что я попал в довольно жёсткие материнские руки, которые тут же принялись из меня что-то лепить. И какое-то время я этому радостно и безвольно подчинялся. Елена была, скажем честно, женщиной властной и своенравной. До меня, у неё было несколько мужей, с которыми она благополучно развелась. Что-то такое в ней было строгое и требовательное, что видимо, и служило причиной того, что мужчины рядом с ней надолго не задерживались. И я в том числе, оказался одним из фрагментов её многообразной, творческой и авантюрной жизни. Она была умна и довольно начитана. Читала же она в основном духовную теософскую литературу, в самиздате. В ней было что-то такое мистическое и даже ведьмовское. Вполне вероятно, что она и на самом деле была настоящей московской ведьмой! Летала в Новолуния, на шабаши и собрания. Светлые длинные волосы, высокая и худая, благородный нос с горбинкой, лёгкая сутулость и голос с хрипотцой, небольшая женская грудь, и большие красивые голубые глаза. Она понимала толк в сексе и в мужской психологии, и людей делила на разные группы. Меня она тоже поместила в какую-то группу, которая, видимо, называлась «Нарциссы и Инфантилы». В общем, я долго у неё не задержался, и через три месяца вернулся обратно жить к Севе. Он меня по-дружески принял и обогрел. Я был тогда в сильно расстроенных чувствах, поняв всю свою никчёмность и неприспособленность к семейной жизни. Мои юные крылья были обожжены и безвольно обвисли. Надо было воскресать к новой жизни и приходить в себя после этого испытания огнём. Можно сказать, что с первой женщиной мне как-бы «повезло»… но как знать?.. Это ведь тоже карма…
С Еленой, лишившей меня девственности и юношеских иллюзий, я продолжал поддерживать отношения. Она мне частенько звонила по ночам, и я выслушивал её назидательные монологи. Именно в это время произошло землетрясение в Армении. Елена начала меня упрекать в том, что я совершенный эгоист, и мне дела нет до этой трагедии. Она взывала к моей совести, если таковая вообще у меня осталась. Тут она, конечно, в чём-то была права. Несмотря на то, что она была ведьмой, в ней присутствовало некое вселенское сочувствие к людям, или к, так называемому, человечеству. Я и говорю, что она начиталась разной теософской литературы и считала себя некой Махатмой в женском обличии. А может, она и была послана на грешную Землю, спасать разных инфантилов, вроде меня. Я сходил в одну больницу, в районе метро «Улица 1905 года». Туда привезли раненных со спиномозговыми травмами. И я там немного поволонтёрил. Там были ещё грузинские студенты из ВГИКа, и я с ними дежурил по ночам. В этой же больнице жила сухонькая горбатая старушка, которую звали Мать Тереза. Она раздавала всем католические крестики и молилась со своими сёстрами-монахинями. В этой больнице также лечились иностранцы, и это я тоже как-то запомнил. Ну а потом, я перестал туда ходить, потому что не сильно чувствовал себя там на своём месте. Это был довольно странный для меня опыт, который сильно запомнился и запал в душу…
Тот драматичный 1988 год подходил к концу. Я впервые остался на зиму в Москве, и тихо жил у экскурсовода Севы, который меня терпел и не выгонял. Он был алкоголиком, а как известно, у многих пьяниц – доброе сердце и тонкая душа. Кроме того, Сева был настоящий христианин, который всегда думал о других лучше, чем они есть, хотя и иногда паясничал и злословил, будучи под влиянием своих бесов. Этих бесов и у меня было предостаточно. Пожив с этой Еленой три месяца, я тогда остро осознал, что лёгкой жизни у меня не будет. А до этого были ещё какие-то там иллюзии. Наверное, это из-за того, что я немного потом повзрослел. Эта женщина сделала меня мужчиной. И надо быть её благодарным, а не кормить своих горделивых бесов какой-то там обидой. Ну, это я уже начал понимать значительно позже, когда уже моя инфантильность немного уменьшилась
Свидетельство о публикации №219122301858