Запретное слово

    С утра парило. Город словно вымер. «В такую погоду и червяк в сфинктер жалит», - со злобой говорили портовые грузчики, имея в виду то, что в это время, все в порту становятся раздражительными и нервными. Спастись от изнурительной жары можно было только в местах с хорошим кондиционером. В одном из таких укромных местечек, в портовом баре с вызывающим названием "Иди на…" в шесть часов вечера было уже достаточно многолюдно. В основном доминировала безобразная половина человечества. Два русских матроса-педика с парусного греческого говновоза, с безвкусно накрашенными губами громко, и по-детски, нелогично выясняли отношения, густо перемежая речь зазорными выражениями. Глухонемой вьетнамец Исмаил неподвижно уставился в экран телевизора, где круглые сутки нон-стоп шла жесткая непристойная порнуха, от которой выворачивало наизнанку даже искушенных в подобных забавах, видавших виды портовых грузчиков, славившихся своими пристрастиями к гнусным извращениям. За стойкой сидели два чумазых лоха, по всей видимости: отец и сын. Несмотря на жару, они были в одинаковых щегольских кожаных жилетках. Из колонок доносился хриплые блюзовые откровения Мади Уотерса. Кто-то в глубине бара гнусаво и фальшиво подпевал Уотерсу, бессовестно привирая ритм, мотив и слова. Сквозь блюз и дым сигарет в сизом мареве земного пространства возникали и исчезали, словно мелкие окаянные облака, простые человеческие слова и мысли:
    - Жил я чисто и изысканно. Словно в ритме вальса. С девицами обращался осторожно. Не повесничал. В бане мылся каждую неделю…
    - Сиськи у нее были большие, что твоя голова, а ума не было вовсе. Жила с вечно с пьяным кухмистром. С такой-то красотой…
    - Я могу обойтись в этой жизни малым.
    - А я нет. Малого мне недостаточно. Мне еще и женщина необходима…
    - I gonna get my baby one time… Someday I'm gonna make he mine!
    - Помню, был Йом Кипур и все пейсатые сидели по домам…
    - Дантес на дуэли с Пушкиным стрелял в себя! И не промахнулся. Он убил себя на много веков вперед…
Усатый бармен, мексиканец Хуан, что-то подсчитывал, возведя очи к небу, бормоча тихонько себе под нос.
    -М-м-м-м… Да… Ага… Так вот. Хорошо… Ну… Ну, в общем, х... с ним!
    Под глазом у него был небольшой, с доллар, синяк. Перед ним, в бутылке из-под виски, вызывающим символом торжества Добра и Красоты стоял одинокий цветок белой мимозы. Один из щегольских мужиков вдруг неожиданно громко выпустил газы, рыгнул, вздрогнул, и, оглянувшись по сторонам: не заметил ли кто, смущенно улыбнулся. Сидящий рядом с ним парень склонил голову в поклоне и учтиво сказал:
    - Будьте здоровы, тато! Да благословит вас Господь!
    - Не быкуйте, парни! - строго заметил Хуан. - У меня приличное заведение.
    - Пробило мине! Раскумарило! - оправдывался мужик, показывая коричневым, корявым, как сучок, пальцем куда-то во Вселенную, на некую трансцендентальную, невидимую причину его конфуза.
    - Да ладно. Что ты мне паришь. - недоверчиво, но снисходительно ответил Хуан, проследив движение его пальца. В это время дверь отворилась и в бар вошла невысокая кудрявая девушка, нешибкогрудая и нешибкобедрая, по-детски угловатая и притягательная. Глядя прямо перед собой невидящим взглядом, она уверенно прошла к стойке бара и ловко взгромоздилась на высокий стульчик. Несколько пар полупьяных взглядов обхватили со всех сторон хрупкую фигурку в коротком платьице из сиреневого шифона. Ее появление в этом баре было довольно неожиданно и неуместно. Она не была похожа на тех потаскушек, которые заполняли бар после двенадцати ночи. Бар "Иди на…" был не самым изысканным местом в плане нравственности.
    - Рылом не целься! - сказал бармен пареньку в жилетке. Кадык у паренька под пупырчатой кожей ходил ходуном.
    - А ты прямо разводной! Всех развел! - обиженно пробурчал паренек. Но тихо так. Чтобы никто не слышал.
    - В чем проблема, крошка? - спросил Хуан незнакомку, пропустив замечание малого сквозь уши.
    - Небо падает на добрых, - сказала негромко девушка, рисуя пальцем на стойке какой-то замысловатый узор.
    - Что-то я не пойму тебя малышка. Какое-такое небо? На кого оно падает? - напрягся Хуан, чуть наклонившись к лицу девушки. От нее пахнуло дорогими духами и покоем домашнего очага.
    - Лишь только в грезах человек становится самим собой. Наедине с собой он достигает Бога. - ласково улыбнулась она бармену.
    - Э-э-э. Да, ты, дочка, пьяна, что ли? - нахмурился Хуан. - А деньги у тебя есть?
Девушка разжала маленький свой кулачок. На грязной ладошке лежал темный комочек.
    - Что это? Гавно, что ли? - Хуан склонился над комочком. Понюхал и сморщился. - Сашка! Поди-ка сюда! - позвал он кого-то.
    - Пойдем со мной, малышка! Оттопыримся по полной программе! - озорно сказал вспотевший от возбуждения паренек в кожаной жилетке, сверкнув безобразной беззубой улыбкой.
    - Обоссут тебе крючок и три дня не сможешь баб покрывать! - сказала на это ему девушка. Отец глумливо захихикал. За столиками громко расхохотались мужики. Прыщавый пододвинул стул, картинно и изысканно обняв девушку за талию, победоносно оглянулся на сидящих за столиками мужчин..
    - А у медведя отлив вдвое жиже. Почти как океан! - продолжала девушка.
    - Пойдем со мной! Я всажу тебе по самые яйца! - оскаблясь, громко повторил малый, адресуя свой дерзкий порыв зрителям, и чмокнул девушку слюнявым поцелуем в губы.
    - Музыкант рождает безымянную мелодию без мук. - девушка ласково провела пальцем по его малопривлекательному лицу. - Но оплодотворяет его Небо. Мелодия устремляется во Вселенную. Туда, где она была рождена. А имя ей дают люди. А имени музыканта никто не вспомнит. Потому что у каждого своя музыка.
    - Санек! Пойди сюда! - сердито крикнул Хуан. Из темного угла поднялся смуглый, худой, давно не бритый, взлохмаченный мужчина в черной майке без рукавов, и, не спеша, приблизился к стойке.
    - Забери ее от греха, - сказал ему Хуан, кивнув на девчонку. Малый уже шарил своей грязной рукой у нее между ног - Отведи ее куда-нибудь, в участок что ли…
    Сашка бережно взял девушку под локоток.
    - Пойдем, прогуляемся, малыш, - сказал он. - Тебе надо подышать свежим воздухом.
    - Эй! Приятель! - недовольно воскликнул малый в жилетке. - Она останется со мной!
    Сашка не глядя резко и сильно ткнул парня пальцем в глаз, отчего тот глухо взвыл и соскочив со стульчика закрутился на месте.
    - Вам не нравится моя шляпа? - спросила девушка Сашку, когда они, сопровождаемые улюлюканием и свистом, вышли на улицу.
    - Отличная шляпа, - одобрил Сашка и бросил преувеличенно восторженный взгляд на непокрытую, кудрявую шевелюру девушки.
    - В Космосе понятия справедливости совсем другие.
    - Какие же?
    - Не такие, как здесь. Они отличаются от понятий Моисея. Ближе к Христу. Моисей призывает к мести. Он жесток, но справедлив. Но он не понял того, что возмездие свершится и без участия человека. Человек своим участием пытается подменить Закон Вселенной. В этом смысле к истине ближе Иисус с его идеей непротивления. Возмездие все равно настигнет виновного в каком-нибудь виде.
    - Так ты, выходит, прикалывалась? - спросил он задумчиво.
    - Что?
    - Ну, там, в баре… Ты же прикалывалась? - он внимательно взглянул ей в глаза. Глаза были голубые, и светились насмешкой.
    Девушка засмеялась, запрокинув голову назад и обнажив красивые белые мелкие зубки.
    - Нет. Я стебаюсь! У меня задание такое, - ответила она, вдруг прекратив смех и став серьезной. - У Виктюка в театре стажируюсь.
    - У Виктюка! - протянул со значением Сашка. - У Виктюка, значит… Здорово! Пошли тогда ко мне? - без видимой связи предложил он.
    - Логично, - неожиданно легко согласилась она.
    Они прошли два квартала вниз к порту. Спустились по каменным ступенькам к деревянному двухэтажному домику, прошли, держась за руки, по брусчатке небольшого дворика и поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж.
    - Ты один живешь? - спросила девушка, разглядывая незамысловатые рисунки на дверях и стенах комнаты. Рисунки изображали, по-видимому, сцены Страшного суда.
    - Не всегда. - ответил он уклончиво, доставая из холодильника запотевшую в одночасье бутылку красного вина. - А какое имя твое?
    - Ганна! – ответила девушка, снимая через голову платье и оставаясь в одних белых, парусиновых трусиках.
    - Ганна! - повторил Сашка. - Ганна. Хохлушка, стало быть?
    - Только я попрошу тебя об одной вещи… - сказала она, когда он привлек ее к себе.
    - Об какой? Об этой? - Сашка показал ей яркую упаковку презерватива.
    - Да нет. Не об этой. Это ерунда. Только пообещай, что сделаешь это ради меня.
    - Ну, хорошо, хорошо…
    - Слово скаута?
    - Слово скаута! - добродушно рассмеялся Сашка, целуя ее в губы.
    - Только ты не смейся, пожалуйста, ладно?
    - Ну, говори же, говори!
    - Никогда! Слышишь! Никогда не говори при мне слова "жопа". Хорошо? - Ганна выпалила последние слова поспешно, словно санитарка выплеснула остатки туберкулезной блевотины из тазика в лужу.
    В воздухе повисал напряженная тишина. Было слышно, как о стекло бьется муха и где-то за стеной надрывно орет свою песнь солист AС/DС Брайан Джонсон. Сашка разжал объятия. Отошел к окну. Некоторое время задумчиво смотрел на улицу, где серый котенок, самозабвенно гонялся за легким гусинным перышком. Ганна легко тронула его за плечо.
    - Ты обиделся?
    - Я просто не понимаю! Почему? - заволновался Сашка. - Почему я не должен говорить слова…
    - Тс-с-с-с - испуганно приложила палец к его губам девушка. - Человек тем и отличается от животного, что может отказаться от земных благ и сиюминутных удовольствий ради высокой цели, во имя будущего…
    - Нет. Я определенно не понимаю, почему я не могу говорить слова ж…
    - О! Молчи! Молчи! Умоляю!
Девушка крепко зажала ему рот ладошкой, чуть не плача от отчаяния.
    - Любимый! Я все сделаю для тебя! Только не говори слова "жопа"!
    - Но ты объясни хотя бы, почему я не могу произнести слова "жопа" если мне оно нравится! Почему? Что это за блажь? Кто это оценит? Кому это нужно?
    - Нам! Прежде всего, нам, любимый! Поверь мне! - девушка ритуально сложила руки на груди в мольбе.
    - Дьявольщина какая-то… Эзотеризм какой-то прямо!
    - Так надо, любимый! - Ганна легко скинула парусиновые трусики. Ладное тело ее было слегка тронуто ласковым загаром. На левом плече была маленькая родинка.
    - Ах, так! - вдруг озорно воскликнул Сашка. - Не хочешь говорить! А вот так, не хотела? Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Жопа! Опа! Попа! Задница! Очко! Жопенция! Сральник! Пердак! Серун! - визгливо заорал он во всю глотку голосом Брайана Джонсона. В тот же миг раздалось легкое шипение, из ноздрей и ушей девушки повалил густой черный дым, глаза ее налились кровью, выпучились до предела и вылезли из своих орбит. Она дико закричала и, словно взбесившаяся птица, нелепо и некрасиво взмахнув руками, внезапно с грохотом взорвалась. Ошметки ее недавно соблазнительного нежного тела мгновенно разлетелись по всей комнате. В лицо Сашке шмякнулись окровавленные кишки. На люстре повисла очаровательная загорелая женская ножка. Словно в замедленном синематографе глухо стукнулась дымящаяся кудрявая девичья головка о крышку пианино и покатилась по дощатому полу. Пианино отозвалось мелодичным звоном. На кровати остался лежать лишь окровавленный неровный кусок верхней части ее тела с маленькими, острыми грудками серны, с очаровательной родинкой на плече.
    - Твою мать! - дрожащими, посиневшими губами шептал Сашка, брезгливо соскребая с волосатой груди горячую, скользкую, зловонную массу. - Это что же это такое… Срань господняя! Фу! Во - дела! Чудеса какие-то! Никогда еще такого со мной не было! Во дела! И даже не пое…лся даже толком…