Старый художник

- Да решайся же  наконец!    Ну да, этот клиент – не подарок! Но других у меня сейчас  нет.   Останешься без работы.  Деньги тебе  нужны? А жить где будешь?
     Хозяйка бюро  права.   Пациентка, у которой она работала и жила,  умерла. Ее родные должны сдать квартиру. Катерина  понимала, что мешает им. Попросить ее уйти они не решались.  Она попала в Германию  по их приглашению.
  Соседи по  коммуналке в Киеве  уехали   на ПМЖ   в Германию  много лет назад. Они обжились, устроились. Работали. Дети пошли в школу.  Родители  поселились  отдельно, получали  пособие.  Но годы  брали свое. Первым умер дедушка. Не вынес  разлуки с родным городом, с многочисленными  друзьями и знакомыми,   со школой, в которой проработал всю   жизнь.
- Немой да глухой! Вот кем я стал  на старости лет! – повторял с горечью.-  Ни спросить, ни ответить! Кругом  чужая речь. Все  чужое.
- Вот это его и  убило! – Утверждала его жена. Сама она   взяла на себя заботу о  семье   дочери, о внуках. И  совсем не жаловалась в письмах к Катерине, своей « младшей сестричке», как она ее называла. Долгие десятилетия в  коммуналке  сроднили их.    Для Катерины письма из Германии постепенно стали единственной отрадой. С дочкой она  редко находила общий язык, а с подругами  не откровенничала, не  любила жаловаться.
 
   И  тут случился  у  вдовы  инсульт, ее частично  парализовало. От  Дома престарелых она  отказалась, насмотрелась   на них в России. Не  верила, что  в Европе  все иначе. Да и немецкий ей не давался.   Когда пришла в себя в больнице, сразу  сказала   дочери:
- Звони  Кате в Киев, пусть приедет. Я тебе не говорила, но у них в семье разлад. Поживет у нас. Мне поможет. И сама успокоится.  И тебе не придется бросать работу.    Потом будет трудно найти, сама знаешь.  Главное – у меня  голова  работает.  Выкарабкаюсь!
  Ее детям  с трудом удалось выхлопотать для  Катерины  долгосрочную визу и разрешение на трудоустройство  в Бремене.  Она   приехала. Думала, на месяц-другой, а оказалось – на   три года.

 Катерина  подняла глаза на  хозяйку бюро. За  эти годы они сдружились. Так  вышло. Ей было с кем поговорить,  спросить совета. Фрау  Кейц, из русских немцев, приехала в  Германию с родителями  более тридцати лет назад,  и была по  образованию и по призванию   социальным работником.  Она переводила Катерине  бесчисленные  письма и инструкции,  научила ее  управляться с лежачей,  Возила  их к врачам.. Продлевала ей визу.
        -  Но  Юля говорит, он на нее кричал!-  Сказала  Катерина  неуверенно.- Оскорблял ее. И вообще он  странный: « К столу не подходи! Ничего не трогай!» Пыль вытереть не давал! Она говорит, иной раз даешь ему поесть, он сердится. « Не мешай! Потом. Позже!»  И надо снова греть и подавать!
   - Да знаю я, знаю!  Думаешь, Юля у него  первая? От двух он сам отказался. Но и мне терять клиента    невыгодно, сама понимаешь.
 Катерина   задумалась.   Они сидели  в  бюро уже  больше часа, пили кофе  с печеньем. Здесь было  тепло и уютно, за окном ветер  обрывал   желтые  листья с деревьев.  Проплывали крыши трамваев,  огромных фур.
   После похорон  квартира, где она жила и работала,  погрузилась в печаль и уныние. Она  помогала дочери покойной  разбирать вещи,   старалась  не часто включать  отопление, экономила  электричество. Не хотела  вводить  эту семью в лишние расходы.  Нужно было  соглашаться, или уезжать.
   В Киеве у нее квартира.  У нее?  Это только по документам. На самом деле  хозяином  там стал  зять.   Он везде чувствовал себя хозяином. Но   бизнесменом  ему не удалось  стать,  он обанкротился.   Семье дочери   пришлось продать   квартиру, чтобы погасить долги, и  они переехали к ней, в ее  однокомнатную   Хрущевку.   Считалось – временно.   Зять «пока»     не работал, выпивал, и   вымещал  дурное настроение на  жене и теще. Требовал от  Катерины,   чтобы она  взяла  ссуду в банке под свою квартиру. Уверял, что может   войти  компаньоном в дело приятеля. Были бы деньги.  Она не доверяла ему, не соглашалась. Он  скандалил, по любому поводу надувался и начинал орать. Дочь его защищала. Боялась  остаться  без мужа. Жили на зарплату дочки-  воспитательницы в детсаду и на ее пенсию.  Приглашение из  Германии пришлось очень кстати. Катерина   собрала   вещи и  документы и уехала.  Ее пенсию  теперь получала  дочка. Нет, возвращаться на Украину   она  пока не решалась, хоть и очень соскучилась  по дочери и родному городу.   
- Ладно,-  вздохнула она.- Делать нечего, Нужно попробовать. Может, справлюсь?

  Им открыл   старик  в мятой рубашке и свисающих с тощих  бедер   тренировочных штанах. Костыль  под  острым правым  локтем, щеки в седой щетине, в глазах тоска и недоверие.  Он помедлил, будто раздумывал, впускать  их или нет. Но потом  отстранился, дал им войти.
 Пока хозяйка  бюро что-то с ним  обсуждала, Катерина
 разглядывала  комнату, в которой они очутились.
    Ну и  бедлам! Он,   очевидно,  загонял своим костылем под мебель все, что падало на пол, расчищал  себе дорожку, боялся   споткнуться и упасть. Нагнуться  он не мог. Это было ей  знакомо по прежней пациентке.  Но  грязная посуда  на столе, одежда на всех стульях. Скомканная бумага под столом! У окна – мольберт, прикрытый     простынкой  в разноцветных пятнах. Художник? Фрау   Кейц ничего  об этом не говорила. Катерина  подошла к мольберту,  подняла край покрывала.
      По дорожке между сугробами уходила в никуда старушка  в расстегнутом   пальто, голова  совсем  седая. Нет, старушек было  две. И все же это была одна и та же. И чем дальше она оказывалась от зрителя, тем  прямей становились ее  плечи, тем  выше поднималась голова. А на горизонте, куда она направлялась, появилась  голубая с золотом полоса, раздвинувшая тяжелые  тучи.
   Катерина  опустила  простыню  и оглянулась. Старик не слушал, что ему говорила хозяйка  бюро.  Он смотрел в упор на нее.  В его глазах что- то  дрогнуло, взгляд  потеплел , а губы тронула скупая  улыбка. Но она тут же погасла.
- Хорошо, попробую ужиться с этой.   Другого выхода нет.-  Он  тяжело поднялся с  кресла, показал  на дверь в  коридоре. -  В спальне   кровать. И шкаф. И стол. Жена там  лежала. Я давно туда не заглядывал. Мое все  здесь. Там  Верочкины вещи. Пусть  повисят. Я еще не готов с ними расстаться. Но места вам хватит,  располагайтесь! А  столовая – моя!-  И положил на стол связку ключей.
-  Утром, когда придете,   откроете вот этим.- Показал.

      Он смотрел в сторону,  губы кривились.  Лицо стало непроницаемым. По тощей шее ходил  вверх- вниз  кадык.


- Он что, художник? – спросила  Катерина, когда они вышли под дождь  и раскрывали поспешно зонтики.
- Какое там! – махнула пренебрежительно рукой   фрау Кейц.     - -  Работал  технологом на каком-то заводе. Думаешь, я не проверяла? Я о своих  пациентах стараюсь все узнать.  Попросила через знакомых одного  художника посмотреть его картины. Он пришел как социальный работник. Сказал – мазня. Но я считаю, что  это хобби  создает   старику  видимость  полезного труда,  отвлекает от грустных мыслей. Пусть себе. Ты ему не мешай.
-  А мне картина  понравилась.
- Она там уже   давно  стоит.  Он никому не разрешает ее трогать. У него два года как жена умерла. Хорошая  женщина была. Тоже моя пациентка. Вот он и тоскует.

 Легко  перебраться  из квартиры в другую, если у тебя всего  вещей, что  чемодан да дорожная  сумка. Катерина поставила вещи в угол, и оглядела свое новое пристанище.
- Первым делом  - уборка.- Подумала она. -Окна открыть! Ну и запах тут,  как в склепе!  Знать бы, где  пылесос и все  остальное. Метелки- тряпки. Не хочется его в такую рань  будить… А когда он вообще встает? - Она    посмотрела на дверь  его комнаты.- Или сначала  завтрак?- Хм, я, кажется, его  побаиваюсь. –  Катерина сжала губы, и решительно  постучала в дверь. Но  он появился из ванной. Вытирал  руки  наброшенным на плечо полотенцем. От него пахло  кремом  для бритья.
-  Я уже позавтракал. Утром я пью только кофе. -  Он был выше    ростом , и   смотрел на нее сверху вниз,  как начальник на подчиненного. 
-  Если Вы не ели, позавтракайте, - Там в холодильнике   кое- что осталось.  Обеда у меня нет. Посмотрите, что нужно купить.- Он положил деньги на стол -  Или закажите, привезут. Я в последнее время питался  в основном консервами и готовыми  блюдами.  Заказывал  по телефону. Есть такая  служба, вы ведь  знаете?
 - Она кивнула.
--  Юля  варить не любила.- Он не смотрел на Катерину. Лицо озабоченное и  сердитое.
  - Нет, она девочка  хорошая, аккуратная. Убрать, постирать, купить, что надо. Тут за углом « Пенни». Живет рядом. Но она все время стремилась   устроить здесь больницу со строгим режимом.  Больше всего ей бы понравилось, если бы я  тихонько лежал и не возникал. А я хочу просто жить! Как все люди!  Привычка у нее была – отвечать на звонки по телефону. Пока я доползу,  трубка уже у нее в руках.  Решала  за меня, передать мне трубку, или нет.  А я  еще живой! Я на нее кричал. Было.- Он помолчал.
 _- Оправдывается. – Поняла  Катерина. – Но сразу ставит меня на место.
 Ну что же, он прав. Я здесь, чтобы ему помогать, а не командовать. Для дружбы, а не для покровительства. Нет, с дружбой не выйдет. Он не   Полина, которую я знала  с детства. Тут следует  вести себя иначе.  Но как?
-В кладовке  все,  что  нужно для уборки. – Он указал на узкую дверь в прихожей. - Там  стоят и  мои папки. Юля  собралась их выбросить.  Ну да, они старые. Но они мне еще   нужны!
- Да,- подумала Катерина. - Тут Юля  сплоховала. Видно все, что  касается рисования, и есть теперь  смысл его жизни.
Сегодня он был в полосатой майке и в брюках.  Он повернулся  к дверям в столовую. Седой венчик  из когда-то кудрявых волос и   лысина в коричневых пятнах.   
 
Вот так  начался ее  первый рабочий  день за границей. Потому что жизнь у   подруги она работой вовсе не считала,  хоть и получала за нее плату.  Слишком близки они были с покойной.
 Но кое-что  начинало проясняться. Она  сходила в  супермаркет,  купила  все, что сочла нужным. Чек принесла ему. Он  молча поднялся  из-за стола, подошел к комоду,  выдвинул   верхний ящик.
- Деньги здесь, - показал ей коробку. – Покупайте на ваше усмотрение. Чеки тоже кладите сюда. Я не проверяю, нет. Но мало ли что? Так верней.
 Она кивнула.
« Смотрит в сторону. Тон командирский, перебить не решишься.»-  Отметила  про себя Катерина.
 - Все, что касается хозяйства, уборка там, варка, стирка – на ваше усмотрение. Ну, лекарства еще  разложить… К врачам вы со мной не  пойдете, языка не знаете. Фрау  Кейц   взяла это  на себя. Вы – хозяйка! Я не капризный. Но одно условие:  большой стол у окна не трогать! Мольберт  тоже! –Он повысил голос, подчеркивая этим свои слова.- Если что на пол упало – поднять и положить на стол!  Я сам решаю, что можно  выбросить!
Катерина кивнула и убралась на кухню.
« От греха  подальше! - решила. –  Да, легко мне не будет. Может, все же  уехать домой?»

 - Уф, наелся. И вкусно как! Давно не ел ничего домашнего! – взгляд его потеплел, он смотрел на нее с благодарностью.- Моя жена хорошо готовила.- Добавил он.
  Катерина  поспешила воспользоваться  случаем:
- Вы мне скажите, что  любите, я приготовлю.  Не стесняйтесь. Я  охотно  вожусь на кухне.
- Да все самое простое!  Я ж говорил!   Но без  соусов! Я их не терплю.!   
 Катерина вздохнула с  облегчением.- По крайней мере  с едой конфликтов не  предвидится , - подумала она. Но и уборка прошла благополучно. Он сам  привел в порядок стол. Сложил в  папку  широкие  листы ватмана. Краски  отправил в ящик. Кисти- в ведерко.  Мольберт  задвинул в угол, а сам ушел на кухню, пока она  управлялась с пылесосом.

 Прошло несколько дней, и она  совсем освоилась. Он  действительно  оказался совсем не требовательным, дни проводил за мольбертом  или   дремал с книжкой  на диване. Изредка ему звонили.  Она не подходила. По ее просьбе  хозяйка бюро  купила ему телефон с  переносной трубкой. Он обрадовался, спрятал  трубку  в карман. Теперь он мог сам   звонить  и отвечать на звонки.
    Катерина старалась  не беспокоить его  по пустякам, без стука не входить  в «его» комнату. Проводила дни на кухне и  у себя. Прислушивалась, когда он стоял под  душем. – «Только бы не упал!» Он с удовольствием  ел все, что она ему подавала,  да похваливал.
  Ей было трудно смириться с таким унылым существованием, почти без общения, но теперь вечерами она часто  звонила дочери, и они подолгу делились друг с  другом  переживаниями и новостями. Дочка  собиралась  подавать на развод,  но никак не могла решиться. Говорила, что не хочет  больше терпеть выходки мужа.  Его требования, упреки, его нетрезвых  друзей.
  Вот теперь  Катерине, наверно, не мешало бы  вернуться, чтобы помочь дочери, не оставлять ее  одну с ее проблемами. Но пока у  нее не было уверенности, что та действительно  разведется и она боялась опять очутиться в прежнем положении. Пугало и то, что в стране  неспокойно… Майданы, палатки на  Крещатике.

     Она  сложила   поглаженное белье в шкаф,  и невольно задержалась, перебирая  взглядом книги,  которыми были забиты   полки стеллажа. Почти все были ей не просто знакомы -  Русская  классика!  Но была и  современная  литература, которую она почти не знала. Дома они не издавались. 
-  Можно мне  пользоваться   библиотекой? – спросила  она,- Вечерами  тоскливо.  Я привыкла читать перед сном…
- Да берите, конечно! Эти книги раньше  стояли в спальне.  Там тоже  был стеллаж, но когда Верочка  слегла, его пришлось вынести в подвал. А вы кем работали?  – Впервые поинтересовался он. До сих пор они говорили только  по  делу.  –
-  Я учительница. Географ.  Пришлось уйти на пенсию.
Фарингит, не могу повышать голос.

 Катерина   выключила пылесос  и задержалась  возле мольберта.  Лицо  на широком листе  ватмана притягивало взгляд. Напряженное. Сжатые в полоску   губы.  Морщины в углах рта. Глубокая складка между  бровями, темные глаза прищурены. Во что он так упорно вглядывается?  Лицо едва намечено  углем или карандашом,  но уже живое.
- Конечно, я ничего не понимаю в живописи, но это  безусловно не  «мазня» - подумала она.
 Тут открылась дверь, он вошел и остановился на пороге. Она    выпустила из руки  край покрывала.
- Простите,-  поспешила  оправдаться  Катерина. -  Я не хотела…я нечаянно…
 Он отмахнулся от ее  слов.
- Тут еще не на что  смотреть. Это просто  так, эскиз. Если хотите,  вон  та большая  папка,- он  показал  - там уже оконченные  работы. Мне интересно, как вы к ним отнесетесь.
- Как я отнесусь? Но я не специалист, я мало что понимаю…
- Неважно. Просто посмотрите. Хочу услышать ваше мнение.
- Хорошо …- Ответила она неуверенно.


   Катерина  забрала  папку, а   вечером расположилась у себя  за столом и  открыла ее с некоторой боязнью   и душевным трепетом.  Не знала, как он отнесется к ее мнению. Не обидеть бы его! Врать ей тоже  не хотелось. Решила, что если не понравится, ничего не говоря,  поставит  папку на место.
 Но  первый же рисунок надолго овладел ее вниманием.
   Сильный ветер гнул ветви   раскидистого  клена. Срывал  листья.   Желтые, оранжевые  ладошки  крутились в воздухе, кустики и трава прижимались  к земле. Дерево вот- вот рухнет на дорогу,  Корни уже приподняли землю у самого ствола,  листья, казалось, летели ей   прямо  в лицо.

 Утром она принесла папку  и задвинула ее  за мольберт.  Не знала, что сказать.  Говорить о картинах она  не  умела и стеснялась.   Хотела отмолчаться, да не вышло. Он требовательно   смотрел на нее.  Хмурился.
- Не понравилось? - Спросил.
- Я не специалист, я не знаю. Но эти рисунки меня  задели.   
 Она помнила  приговор  художника –« мазня» – И  осторожничала.
-  Я    ощутила  тревогу…  И, кажется, даже осенние запахи. 
- Вот!  Это  главное!  Не так  важно, что на  рисунке, главное, что  чувствуешь, когда смотришь  на картину.
- Вам нужно  было учиться…
 Он отвел глаза, кривая и печальная усмешка тронула  губы.
- Учиться… Я окончил в свое время  Московскую академию художеств… Давным - давно. Вы когда - нибудь интересовались, сколько может заработать  художник, особенно начинающий? Никому не известный?  Без поддержки? Без  заказов?  Я ведь ленинградец. Из вывезенных во время блокады  детей.  Родители погибли.  Знаете, сколько стоят холст, подрамники, краски. Кисти?  И все это нужно   было еще  доставать! -
Она пожала растерянно плечами. Смотрела  со страхом  на его покрасневшее лицо,  Полные горечи глаза. Только бы с ним ничего не случилось! По ее вине!    Ему нельзя  волноваться.    Доктор предупредил. Давление!
-  Время было такое – послевоенное.  Людям было не  до  картин.  А у меня  сын родился  . Жена болела.-  Он  помолчал.- Я пошел на завод . Слесарил. Потом выбился в начальники цеха. Закончил заочно  политех. Сын родился  слабеньким, болел.  Нужно было зарабатывать.  Вот так ! Я на долгие годы забросил кисти, но все время мечтал  поработать.  Мучился.  Очень редко  выпадало  свободное время.  Боялся, что  никогда не  вернусь к живописи.
 Но когда   приехал сюда… Новые  люди… Совсем  другая  жизнь… А потом сына не стало…Мне нужно было за что-то зацепиться… У меня много законченных работ, но кому они нужны?
   Старик  задумался. Катерина терла  тряпкой  уже совсем чистый стол.   Он стоял перед мольбертом, спиной к ней и поправлял что -то  на эскизе. Лица его она не видела, но голос выдавал всю боль, которую он испытывал. И безнадежность.

        Она  мыла на кухне посуду и  старалась справиться   с потрясением  от  этого разговора.  Катерина действительно никогда не задумывалась над тем,  как складывается жизнь  художников, вообще  представителей  профессий, которые называют  « свободными». Приходила в голову только известность и слава. Ну а те, кому не выпала  на  долю слава и известность.?
Как они?
   Она вспомнила  картину,   подписанную :  « Крепостной  художник» .  в какой то- усадьбе во время  экскурсии по Золотому кольцу. Ни имени, ни фамилии. Нет, фамилия была.  Помещика, владельца поместья.  Тарас  Шевченко опять же.   Но его выкупили. А те, кого не выкупили? Отправились обратно на конюшню?
   Катерина  обвела взглядом стены. Как много картин! Раньше она  не  всматривалась.  Висят  для украшения, и пусть себе висят. Окинула их пару  раз  взглядом и перестала  замечать.  Пейзажи.  Только  портрет пожилой женщины  удостоила  вниманием. И то потому, что  фрау  Кейтс сказала, что это портрет его  покойной  жены. Но  теперь она  оглядела их с интересом.

   Днем она  заскочила в бюро  к  фрау  Кейтс и рассказала ей об этом разговоре.
- Так он действительно  художник? Вот не ожидала! – Удивилась та, -  Он об этом никогда не упоминал. А тебе  правда понравилось?
 - Ну да! Но я   не берусь судить. А он очень переживает, считает,  что опоздал, что  никому не  нужен. Не знаю, как ему  помочь.
- Да-а. Я тоже.  Попробую посоветоваться кое с кем…

 Фрау Кейтс   никак не могла  выбрать время, чтобы   заняться   картинами старика.    Впрочем, у нее много  работы, и   это не входило в ее обязанности – понимала Катерина.- Напрасно я  его обнадежила. 
 Старик  встречал ее  вопросительным взглядом, когда она приходила  из города.
  - Надеется,- поняла она,- А на кого ему еще  надеяться? Как плохо, что я без языка и никого здесь не знаю!
   Однажды она спросила  его: - А друзьями вы  здесь не обзавелись? Почему никто к Вам не приходит?  Звонят  редко  и только  по делу?
 - Раньше у нас часто  собиралась  компания.-

   -  Задумчиво  ответил он.-  Единомышленники. В эмиграции это быстро происходит. Люди тянутся   друг к другу.  Но потом круг распался…  Постарели  мы все…
-  Вот мой самый близкий друг, тоже художник. Он часто  у нас бывал. Мы советовались.  Но он  потерял зрение. Видит  только силуэты краем  левого глаза. Совсем замкнулся в себе. Не выходит.  Трубку не берет. Я как-то дозвонился,   а он  мне:  «на том свете свидимся, там и   поговорим!» И отключился.  Правда, он не художник. Архитектор. Но кое-что  он мог!- добавил старик с  неожиданными ревнивыми нотками  в голосе  и нахмурился.
- Есть  у меня знакомый  журналист, тоже  из  Москвы. – Продолжил    он после небольшой паузы. -   Раньше он нас собирал, читал свои рассказы. А теперь   почти  все  наши  приятели уже  плохо  слышат… Плохо  видят… -        На  Родине  нами не  интересуются, считают  предателями…
- А  родня у Вас где?-  Спросила она. – Может, пусть приедут, побудут…
- Не знаю…- Он пожал плечами.-  Мы перед самой войной  переехали в Питер…  Мне тогда было  года три. Кажется, из  Белоруссии… Может, там и есть кто, я не  искал, не знаю.
 А впрочем, старость  всегда  одиночество. Не  терплю  шума, долгих разговоров.  Устаю…

    Он  открыл  ящик  комода, и  стал перебирать   фотографии,  заполнявшие  его.
- Теперь я  редко  выхожу,  рисую с фотографий.  Люблю  пейзажи.. Я собирал их несколько лет. Про запас.   Бродил с фотоаппаратом по окрестностям, как на охоту.  Надеялся. Срисовывать с   чужих картин не могу. Это как плагиат.
- Молодежь  от нас  отмахивается. Им не  интересно… Умрем – все выбросят на  помойку! – Добавил он после долгой паузы.
    Катерина  вздрогнула.  Нет. Так не должно  быть!  Рисунки,  которые ей  так нравятся, и  на  свалку? В этом было что-то кощунственное.  –
- Это же вандализм!- не выдержала она.-
Он невесело рассмеялся.
-     Вполне возможно, что  на помойку  попадают  и  гениальные  произведения.  Не замеченные никем. ВЫБИРАЕТ  СЛУЧАЙ!. Или упорство и настойчивость  автора.  Протекция. Знакомства. Ничего  этого у меня  не было. 
   Он  пошатнулся, поискал глазами  опору.  Катерина   помогла ему подойти к столу.
     -Я бы охотно  подарил свои  картины. Мне денег не надо. Но  никто не берет!  Однажды я   осмелился. Мой друг   выставил  их в интернете – желающих приобрести  не нашлось…  Правда, маслом я уже не работаю. Слишком  сложно. Пастель да акрил… Главным образом  акварели. Мое  время  ушло…
  Это прозвучало, как приговор.
   
   Они сидели перед телевизором в столовой.  Широкое  окно  заливал дождь, его  плеск  проникал в комнату, заставлял  вздрагивать.   Катерина  накинула на плечи  пуховый платок, а старику  принесла  шерстяную жилетку, которую  связала ему  в подарок  на день рождения.
    Она постаралась, напомнила заранее  кое-кому из его прежних друзей ,  нашла адреса в его записной книжке. И вечером  за столом  их было  пятеро. Пришел  только писатель с женой, живой веселой старушкой.  Та охотно  рассказывала  забавные  истории  из своей семейной жизни,  казалась легкомысленной.   Но Катерина  уловила  ее озабоченный  взгляд на мужа, и поняла, что эта веселость не просто так, а стремление его расшевелить.   Пришла и фрау Кейц,  Принесла  бутылку легкого сухого вина,  и сообщила, что  утром зайдет владелец небольшой частной галереи, попросила  подготовить  картины. Сказала, что он говорит на русском, переводчик не нужен.
 
- Даже если он ничего не выберет,  это  полезное знакомство. Хозяин галереи  искусствовед .
 
    Искусствовед  сразу предупредил, что у него не то, чтобы  художественная галерея, а  мастерская, где  реставрируют старинные рамы, можно заказать раму « под  старину»  или  просто   для картины,  застеклить ее.  Но по просьбе  местных художников он  выставляет   их произведения.  Помещения у него  светлые.  Картины  украшают стены и  реклама хорошая.    -   Рамы  я сам выбирал. Кое-что  удалось  продать –  Добавил   он.   

   Катерина решила не мешать, ушла на кухню. А они разговорились,  Долго перебирали папки, раскладывали  листы на столе, ставили  вдоль стен. Искусствовед задержался у них до вечера. Катерина накормила их обедом, ждала потом  на  кухне и  жалела, что  затеяла  все это:  старик раскраснелся,  повышал голос. Его было слышно  даже  здесь.  Искусствовед унес  три  акварели, среди них  и ту, что ей нравилась больше всего:   «Ветер». И деньги на рамы для них. Сказал, что не  может иначе.  Но пообещал:
- Если купят, получите полностью гонорар!
   Ночью  Катерина  вызывала  « Скорую». Давление у старика  зашкаливало, он  задыхался. Не мог произнести ни слова. Держал ее руку в своей, ледяной.

    Они теперь  часто  проводили вместе  вечера. Говорили. Катерина вязала, а он стоял перед мольбертом, работал. И  много рассказывал о жене. Как они  познакомились  в Москве,   на площади у  памятника Маяковскому.  Свои стихи читали поэты. Евтушенко, Вознесенский,  Ахмадулина …          Она об этом столько слышала   в молодости. Ей было интересно.
  Иногда  доходило  до споров.  Он легко возбуждался.   Краснел.  Морщил  лоб,  вытирал его рукой.  Хватался  за костыль,  пытался быстро ходить.   Оскальзывался, чуть ли не падал. Катерина старалась  поменять  тему.  Но ей это удавалось с трудом. Тогда она поспешно соглашалась с его мнением.  Но если до споров не доходило, в этих вечерних посиделках  было что-то родственное, семейное, уютное. Это их  сближало.
   Она теперь реже звонила дочери,   все прошлое ушло на второй план.  Слушать о ее жизни он  не любил, ему сразу становилось  скучно, он отводил взгляд, отворачивался к мольберту.
 Однажды у него  вырвалось: - А,  обычная  рутина! – Катерина  обиделась, но не подала  виду.
 Но долго сидеть  не мог, и стоять тоже. Это его раздражало, он замыкался в себе, хмурился,   все трудней  стало его разговорить.
 
     После  визита  искусствоведа он  работал  много  и как то  лихорадочно. Спешил.  Отмахивался от ее  забот, от еды.
 Катерина решила, что  мешает, и с сожалением  поглядывала  на телевизор, где шел  увлекательный  сериал. Неохотно уходила к себе, но он часто просил ее остаться.
-Мне хорошо работается, когда  вы  рядом.  -  Он смущено  улыбнулся. – Жена   любила вот так же сидеть, когда я работал.
  С тех пор  Катерина, когда  была свободна,   устраивалась со своим вязанием  у  торшера.
     В один из  таких вечеров   он  преподнес   ей ее портрет. Она в кресле с вязанием в руках,  смутно отраженная  в темном экране . Катерина    расстроилась.  Сутулая спина  и этот платок на плечах! Совсем старуха!  С трудом  дождалась  конца  обеда, и   поспешила  в  свою комнату к зеркалу.- Фу..у!  ничего  подобного!  Из  зеркала на нее смотрела     приятная,   совсем не старая  круглолицая женщина.  Серые глаза , чуть  припухшие  губы.  Если  распустить по плечам   каштановые, с легкой  сединой,  волосы и  улыбнутся… Ямочки на полных щеках.    Она повесила   портрет  в « своей» комнате, но  редко поднимала к нему глаза.
   

   Теперь  Катерина  охотно   знакомилась с городом, ходила  не только в супермаркеты.  Здоровалась с соседями, и они улыбались ей. Вышла из затворничества.  Откуда-то из глубины сознания выплывали  немецкие слова – в школе и в институте она учила  язык. Оказалось, она кое-что понимает. Вот только говорить не получалось.
   Отваживалась иногда   гулять  по  окрестностям.   Город ей очень нравился – чистенький, с ухоженными палисадниками, уютный,   очень  домашний.  Изредка   попадались  старинные  фахверковые  дома.  Она разглядывала их с любопытством, и старалась  понять, каково это жить в  доме, где  под крышей  стоит год постройки: 165о, например. И хоть ей уже объяснили, что от старых домов остался только фасад,  ей не верилось.  Она больше  не чувствовала  себя  тут потерянной, чужой. Оказалось, что   здесь  немало русских, главным образом русских немцев. У нее даже  появились  приятельницы. Было, с кем  отвести  душу.   
 
   Фрау Кейц   по его  настоятельной просьбе отвезла их в мастерскую, где висели уже  его  картины.
   Это было далеко от центра, тихая  улочка.  В  узкой витрине – пара пейзажей в  рамах.  Несколько  пустых рамок  из дерева, покрытых лаком. На самом верху -  золоченые  детали  с лепниной.
  Хозяин встретил их  на пороге. Был приветлив  и благожелателен, но  не заинтересован. На высоких  стенах  висело  по нескольку  картин, преимущественно пейзажей. Но чувствовалось, что главное тут не они, а рамы. « Ветер»  она  увидела  в кабинете  хозяина,  над его  креслом .      
  - Эту  я , пожалуй, оставлю,-  сказал он.-  уж больно хороша. И рамка  удалась.  -  Сейчас  трудно  найти  хорошего  мастера для работ  по  дереву.  Ремеслу  молодежь не учат, нет таких школ.  Реставраторы   в большинстве  случаев самоучки. – Он оживился.  Теперь он говорил о том, что его интересовало:  что-то о гипсе, о древесине.  Катерина отвлеклась.   Ее заинтересовали  картины. Она пригляделась.  Фотографии.   Это ее  задело. Хотя казалось бы – что ей до  этого?
   Но поняла:  картины тут не главное.    Рекламу  им не делают. Их почти не замечают.
    И старик все понял. Он как-то  увял, стал малословным. Побледнел. От воодушевления, с которым  он ехал, не осталось и следа.
      Лучше  бы им не ездить в   ту  мастерскую. Его прежнее оживление пропало, он  редко  теперь  подходил к мольберту, открывал  папки.  Подойдет, постоит, махнет  безнадежно  рукой и уходит.   И все больше  молчал.  Жаловался на боль в плече.  Оправдывался?

     Как -то  фрау  Кейтс  показала ей в русской газете  небольшое  объявление. Художник-график выполнил  цикл работ  из еврейской истории. Но никто не проявил  интереса к его труду. Ни одна  еврейская  община  не отозвалась. « Горько представить, что мой труд окажется никому  не нужным. Помогите мне!» Взывал  художник. Отозвался ли кто-нибудь, Катерина не знала, но пример показался  ей  заразительным.  Она  пару дней  раздумывала, а  потом, посовещавшись с  фрау Кейтс,  послала , тайком от старика,  такую же просьбу в ту же  газету. Говорят, благими   намерениями  вымощен  ад. Просьбу напечатали в  нескольких номерах,  в разделе  частных  объявлений. Шли  дни.
   Однажды  заявился  молодой человек, Предложил продавать картины  по воскресеньям  на  фломаркте. За  проценты с выручки. Но нужно вставить  их в рамы.  По лицу было видно – торгаш. Живопись его не  интересовала. Художник  тоже.   Так и шнырял  взглядом по  квартире. 
 Уж лучше бы она не посылала  эту просьбу в газету.   Заметка  попалась  на глаза  старику. Он  вспылил, накричал на  Катерину.
- Не хочу   унижаться!  Не люблю  просить! 
 Хлопнул дверью и ушел к себе. От обеда отказался.  Долго лежал, отвернувшись к стене.
  Она  зашла, извинилась.
- Я хотела  помочь, я же вижу, как вы мучаетесь.  Нужно же что-то делать?
 Он повернулся, сел.
- Нужно, но что? Нет,  мое время ушло. Другая  эпоха. Другие  люди… Да и работать  мне трудно. Долго не могу. Руки  болят…
.
 Теперь  он почти все  время  лежал, выходить  ему не хотелось. Он  как будто стал меньше ростом. Равнодушно  глотал, все, чем она старалась  его порадовать. Телевизор стал его раздражать. Он распорядился  его убрать, и Катерина  переселила  его  к себе.    Теперь она  вечерами подолгу смотрела свои  сериалы.
 Но    как-то равнодушно, в пол  уха, прислушиваясь с тревогой  к тому, что происходило  в большой комнате.
  Расшевелить его  стало почти  невозможно. Ему не хотелось ни с кем общаться. Она понимала, что он уходит, и  страдала от этого.
 
 - Ты относишься к нему, как к родному .-   Сказала фрау  Кейтс, выслушав ее  тревожный  рассказ. – А он  всего  только твой  пациент. Уж не влюбилась ли ты в старичка?
 Катерина  даже  испугалась. – Нет, нет!  Наверно я просто  привязалась …   И я, и  он  чужом городе. В чужой стране . Мне его жалко. Душа  болит…У него нет будущего… Совсем нет! Это  страшно…
- Про  «Нет будущего»  он сказал?
- Ну да! Он  теперь  иногда  говорит сам с собой…Когда  один в комнате… Мне страшно.  Вчера он долго бормотал что-то про себя. Я слышала.
« Мы не свободны.- сказал. – Нас ведут обстоятельства, а не личные  качества и устремления…  Или я ошибаюсь?  И это совсем не так? … Я оставлял на потом… Когда смогу полностью отдаться  творчеству… Ничто не будет  отвлекать…Ох, это  проклятое  «  НА  ПОТОМ»! …  Ну вот. Оно пришло, это  «потом»…  И что? С ним пришли болезни…немощь…  Все потускнело и покрылось пылью… Внутри пустота…


Так продолжалось недолго.
  Однажды  он  хриплым шепотом подозвал   Катерину, задержал ее руку в своей, холодной и влажной и попросил настойчиво, как приказал:
- Забери  все, что я сделал, с собой… Я знаю. ты уедешь… Забери, может  быть там, на  Родине я окажусь нужным?
   Она  поспешно закивала, не вытирала слез, но знала, что  не сможет. Ни увезти  картины, ни добиваться чего – нибудь. Даже для дочери и для себя  она не  сумела ничего добиться.  Всю жизнь  плыла  по течению, боялась  перемен.

   День похорон   выдался  на удивление  сухим и теплым.  Скоро лето!  Шелестела  молодая  листва, ярко  зеленела  трава. Суетились птицы  в  кустах. 
  Пришло совсем немного  людей. Почти все они были  Катерине незнакомы. Но потому, как они на нее смотрели, она понимала, что они считают ее родственницей умершего. И сочувствуют.

  Его похоронили рядом с женой.  На ее могиле  скопились упавшие ветки,  прошлогодние  листья,  мусор. Невысокий камень  ушел в землю. Покосился. Она подумала, что   старику, наверно , вообще не поставят памятника.  Зарастет травой  могила.  Некому  будет вспомнить о нем… А говорят, человек  жив, пока о нем помнят…

 Она шла рядом с фрау Кейц. Та шепнула, что  найдет ей другого пациента.
- Не расстраивайся, не останешься без работы- 
 Но  Катерина  знала про себя, что уедет . Будь что  будет! Она успокоится. Освободится от этого груза. Будут другие обстоятельства, другие  интересы. Другие  заботы. Эта работа не для нее. Она так привязчива!  Принимает на себя  чужую  беду.   

  Ну вот!  Квартира опустела.  Пришла машина из Харите и увезла  кое- какую  мебель и парочку картин, из тех, что висели  в столовой. Катерины не было, когда они приезжали. Двери  открыты.
  Фрау Кейц  прикрепила к  дереву у подъезда  листок  бумаги с приглашением   заходить и брать, что приглянется. Сказала, что  таков тут обычай, если умирает одинокий  человек.  Появлялись  чужие люди . Рылись в одежде, перебирали посуду. Кое-что уносили.  О хозяине не спрашивали. Папки  оставались нетронутыми, кисти в ведерке тоже. Но  две  небольшие  акварели, одна   с купающимися  в канаве утками,  а  другая – полуразрушенная  мельница на ручье,  исчезли   сразу. Не подписанные. Он  почему-то редко подписывал  свои работы. Надеялся еще  вернуться к ним?  Считал  их  не  завершенными?  Теперь   уже  спросить не у кого…

 Среди его вещей попался ей на глаза  потертый  тубус, и она  выбрала  для себя  парочку   пейзажей и два своих портрета. Один тот,  где она в платке, а другой  в анфас. Этот нравился ей  больше. Открытое  молодое  лицо, доброжелательная улыбка. Она бережно  свернула  их в трубку, вложила в футляр и привязала его к ручке своего основательно нагруженного  чемодана.
 
  Вот и все. Билет на самолет в сумочке. Медленно, оглядываясь, будто   что-то ее держало, вышла она из пустой квартиры.
 У  входа  сложены остатки мебели, стулья, всякая мелочь.   Большие потрепанные папки с его  рисунками  прислонилась к дереву . Мусорное  ведро…

    У подьезда стоит мусоровоз.. Двое мужиков в оранжевых   жилетах  бросают в его нутро все, что еще осталось от  их жизни.  Вот один из них ухватил  связку  картин на  подрамниках, акрил, его любимых, и швырнул их в раскрытую пасть. Внутри  затрещало, заухало…  Словно там   пряталось  голодное   чудище.
     Катерина отвернулась,  взяла  за  ручку чемодан,  и пошла прочь, еле сдерживая  слезы.


Галина Кисель
Бремен.
2019г.