Глава 16 Друг друга поняли

ГЛАВА 16 ДРУГ ДРУГА ПОНЯЛИ

В деревню он не зашёл, обошёл стороной, лесом. Как раз шоссе. Повезло ещё раз: поймал попутку. Не совсем по пути – куда-то к Смоленску. Да хоть куда: к хохлам, к евреям! Подальше отсюда!

Мужик попался хороший: не взял ни копейки. Он что-то нёс, как в бреду, тот всю дорогу шпану материл. В кабине малость согрелся, задремал.
Вылез в первом же райцентре: тут, мол, родня.

Сразу на переговорный пункт:

- Галь, это я.

Разговор получился короткий, как телеграмма: застрял там-то, последний полтинник… Кажется, заболел.

Могло быть ещё короче: Галя поняла.

- Далеко не уходи. Жди – подъеду.

Он помотался по закоулкам, по проходным дворам. На милицию напорешься – заберут: с такой мордой и в рванье! В конце концов высмотрел школьный двор, благо никого – каникулы, там в сарайчике прикорнул.

Тут-то и нашла его Галя. Молча ужаснулась, перекрестилась, молча проводила к машине. Затормозили за городом.

Он выложил как на духу.

- Папе с мамой ни слова!

Не мешкая, обработала и перевязала рану.

- Приедем – сразу укол от столбняка. Я умею.

Дорога предстояла неблизкая. Нашлись и горячий чай в термосе, и закуска. Курнуть бы. При ней? Не посмел заикнуться.

Галя как будто знала: прихватила кое-какой костюмчик. И очки не забыла: он, дурила, у неё оставил, думал – всё. Минут пятнадцать работы ножницами и расчёской – и нет больше партизана. Взамен – типичный очкарик из детского кино: одичал за каникулы – и нарвался.
Всё как дома, как в детстве, которое кончилось.

С ним началась истерика. То смеялся, то плакал, вспомнил маму.

Галя гладила его по голове, тоже всплакнула, но не расслабилась.

- Запомни: ТЫ ДРАЛСЯ С ФАШИСТАМИ. Это не люди.

И всё.

Из городка ещё доносилось: пели «Тёмную ночь» с «Огоньком» и «Землянкой». В Канах давно уже стихло. Девятого мая, как водится, кино про войну. А назавтра – египетское: как баба за мужика отомстила, утопила в болоте всю банду.

И Галя бы не струсила.
 
Дальше ехали без остановок, спешили. Ему показалось, что Галя плохо справляется: «Жигулёнок» об асфальт скребётся, всех вперёд пропускает. Надо бы на обгон. А у неё руки дрожат – перенервничала.

Он не знал, что Галя ждёт ребёнка – от этого, нового. Поэтому не осталась поминать. А если бы знал? Вместо неё – за руль? Нельзя: он бесправный. Не стал бы звонить? Он обдумывал вариант: если не дозвонится – пешком, на попутках до самого дома. На пропитание – тимуровской работой. «Хлебом кормили крестьянки меня!» Может, и обноски дали бы какие-нибудь. Нет – тогда не грех реквизировать для «трудового народа»…

К Москве подъехали в сумерках: летнего времени ещё не ввели.

- Поживёшь у меня, подлечишься. Мой, сам знаешь, в санатории, Димка у вас. Рука пройдёт – я тебя поэксплуатирую.

Дел и впрямь оказалось навалом – для Гали, во всяком случае.

Он мало об этом думал. Больше о другом: чем заняться, когда свободен? На диване лежать, смотреть «Сержанта милиции», размышляя, как в жизни бывает и как могло быть? Не с кем-то – с ним! В «Крокодилах» карикатуры срисовывать – пьянчуг, Пиночетов всяких? А что? Практика. Или заняться всерьёз интеллектом? Что там у Гали за стеклом?

Он начал с «Вильяма нашего», осилил пару пьес. Попутно – «Князя Серебряного»: не хуже «Дубровского» с «Капитанской дочкой».

Вот что в школе надо учить!

Ещё нашёл про художников, итальянцев: Караваджо, Челлини. Как про него, ё-моё! Хорошо у них было: что ни город – свой синьор-помидор, герцог, дож. Речку переплыл – и уже за границей: пограничники на мосту народ шкурят. Пока туда-сюда… Не понравилось – дальше махнул.   

А на столе – молодёжная газетёнка с портретом. Не спутаешь: день тот же и область. К кому мотался «комсомолец, отличник, надёжный друг»? Ни слова. Зато – «глубокое возмущение»: чья рука поднялась? Прекрасный юноша парализован, теряет зрение, врачи не в силах. Он так мечтал, так хотел… ЕМУ НЕ ДАЛИ. Недаром на героической брянской земле, обильно политой кровью…

Ещё пионерский отряд назовут в честь «героя»!

Галя обмолвилась: сынок большого начальничка под Москвой. Наслышаны о нём – правда, до сих пор всё с бабами. Нарвался, говорят, сукин сын!
Папаша, поди, всю милицию на ноги поднял.

- Если что, мы тоже не будем молчать, – сказала, как отрубила. – Не при гоголевском Вие живём.

Вот он и не смолчал, подал голос.

Зря всё это. А почему? Разве не этого хотел: чтобы знала, ответила? Или струсил, герой?

Трусить нечего. И вправду разыграл, если что… Она думает…

Не всё ли ему равно?

Он чувствовал, что нет. Ей тоже не всё равно, если ответила.

Едва ли он столько думал. Выбрал время, закрылся в балагане от всех…

                Ну, здравствуй!
Как хорошо ты пишешь! Как в книжках. Ты давно школу кончила? Наверно, с медалью. Вы все такие умные. Строите из себя. Ты говоришь, вылезай из болота. Из какого? Представь себе, если кто-нибудь махнёт через границу, а пограничник в него из автомата. Что ему будет? Десять дней, не считая дороги, домой поедет, будет героя из себя корчить. То же самое на зоне, конвой стреляет без предупреждения. Ты не знала? Между прочим, в безоружного. Может, он ни за что сидит. Что, скажешь, так не бывает? Скажи кому-нибудь. И не собираюсь я ни в какую Румынию. Делать мне больше нечего! Какие у меня планы? Не скажу, вдруг передумаю. Или посадят, как бенвенутого Челлини. Шучу! Информация к размышлению. За все поступки я отвечаю после китайской революции. Проверь по численнику. Как раз кончим с картошкой. Наших гоняют через день, а мне в школе нашли работу. Нечего, говорят, груши околачивать. Так что сама понимаешь. Спасибо за советы. Низкий поклон! Пока!
                Валерик
P. S. Чуть не забыл. Не валежник, а волжанка. Съедобный гриб. В книжках пишут: волнушка. У нас их полно. До ноября с кошёлками ходят, и всем хватает. Если посолишь, то не хуже груздя.

Подумав, нарисовал их сразу несколько. Ярко-розовую, малюсенькую, как игрушечное колёсико. Рядом – покрупнее, уже выцветшие. Самая крупная – как воронка, в неё керосин наливать. Уж он постарался: все цвета, чтобы сразу осень, весна и лето. Русский лес в миниатюре. Тут же на веточке – птичка с клювом как шило. Автопортрет! Думай, если тебе интересно.

Адрес у Юлии другой – харьковский. По нему и отправил утром. Ради этого прогулял. Был предлог: скоро паспорт получать, фотку надо. А по пути – на почту.

Что в школе делать? Слушать, кто да с кем?

Вот так и после каникул, когда заявился в тёмных очках: «Пижон!» Что он, не слышал? Попутно узнал, что ездил в какую-то экспедицию – аж за Полярный круг. Сбежал, не выдержал – это ему не школа. И руку на спор порезал: хотел доказать. Или ему порезали.
Да шут с ними! Мама говорит: за глаза царя ругают. Хоть Брежнева. Друг Серёга из армии пишет, всех матом кроет, чурок и остальных. И ничего. А то – цензура!

Валерка и ему написал, как только приехал. Конверты чуть не спутал. Смеху было бы! Юлька бы вообще взбеленилась.

А Серёге и знать незачем. Он тоже – не всяко лыко, когда про себя.

Ещё одна новость: без него приезжала «святая Моника».

- Екатерина Вадимовна?

Римма обрадовала. Приехала, говорит, со своим Максимкой, без мужа. Римка просто с ума сошла: такой чудесный, прелестный, такой умный – в пять годиков. Весь в маму, только чёрный, как цыган.

- Как ты.

На себя посмотрела бы!

Дальше что? Побыла немного – кто-то ей что-то подписал. Сына окрестила. Римка разболтала, кто крёстные. И как тогда – с последним автобусом.

Разминулись! Знал бы – не сидел бы, как в дурдоме: ни на что бы не посмотрел. Столько об этом думал! Он бы с нею обо всём, что было.

Она, между прочим, тоже интересовалась: как там Колибри? Какие успехи? И адрес оставила: они теперь где-то на русском Севере с мужем, с Гешей. Римка, бестолочь, не могла как следует положить: мать смахнула нечаянно – и в печку. Что за люди! Галя – через Полярный круг, туда-обратно. Всё в целости.

Связался он с этим лагерем! Всё из-за этого!

...Юлька в ответном письме поздравила со знаменательной датой. Заодно – с Новым годом: дело опять к ноябрю, к зиме, а там и сессия. Мимоходом заметила, что медали не заработала и что ей интересно. 

«Я не знаю, что было у тебя, – прочёл он далее. – Не буду задавать глупых вопросов. Но только пойми: ты обязан быть лучше того, другого, кто вместо тебя. Сам никому не давай повода».

Его аж передёрнуло.

В любом случае призывала не отчаиваться. Вспомнила Тараса Шевченко: художник должен знать. Потом – венгерского классика Шандора Петефи (1): он и в тюрьме сидел при австро-венграх, и в сумасшедшем доме. А народ подхватил его песни, пошёл за ним.

Куда милиция смотрит?

Надо бы и её поздравить. Лучше всего – открыточку: можно две, чтобы и с тем, и с этим…

Потом был разговор с Галей. Уже и март прошёл, и Девятое мая. Праздник не венгерский. И в школе каждый раз: «Надо, Федя!» А тут и без праздников: кому в комсомол, у кого прибавление…

Он и думать не думал, что Галя приедет. Куда с грудным, с Артёмкой?
Приехала…

У них подоспели сборы. Анекдот! Полевой лагерь в общаге, версты три от речки, от воды. Сам военком речь толкнул: «Вас не для смеха».
А для чего же ещё?

Вместо пяти положенных уложились в неполных три. Юрка Дундук затемпературил, слабак, вот и распустили всех от греха подальше. Идите смотреть «Вечный зов» – когда ещё продолжение?      
«На биржу не шляйтесь! Обождут Зита с Гитой».

Рады стараться!

Он до дому не дошёл: с хорошими друзьями (один - "забайкальский комсомолец") махнули на остров Даманский. Есть такое местечко на речке Суше: глубина - троим таким, как он, с ручками. Там хорошо сети ставить, шахи. Сомёнка можно поймать. Как водится, искупались вне плана. Вернулся грязный, простуженный, пустой.

Пришёл солдат с фронта – с китайского!

Ему под нос – как повестку в суд. Вызов на переговоры – позавчерашний день. Галя ходила вместо него, извинялась. Не успела с дороги передохнуть. Врать пришлось с три короба. Стыд!

Дома всё ему высказала. Во-первых, ничего он не понял – а надо бы! И что совесть надо иметь, а не хрен вместо совести. Это из-за таких, как он, дурная слава. Сами ноем, как сироты казанские: нас, русских, нигде не любят! ЗА ЧТО ЛЮБИТЬ?

«А кого-нибудь любят?» Он вслух не посмел, понимал, что виноват перед Галей. Как никогда: не встретил, не проводил её. Не сохранил в тайне.

И что ей мадьярка нагородила, если так близко к сердцу?

Разговор, понятное дело, не телефонный. Впрочем, друг друга поняли: Юлия – что всё у него обошлось, Галя – что венгритянка в курсе. Велела, чтобы при ней – за стол: вот конверт, бумага. Подробнее сам напишет, извинится. Да чтобы поменьше врал! Человек ему поверил.

Какие слова! Поверила, поддержала! Можно подумать…

А что бы он хотел? Заграничный паспорт? Проводника с проводницей?

А что? Если и вправду его в розыск… Чем он хуже каких-нибудь негров? По льду бегали на вольный Север. А наши, русские мужички? Тоже – кто в Сибирь, кто на тихий Дон, к казакам. Чего далеко ходить? Родной прапрадедушка дед Роман…

За границу, конечно, крайний случай. Велика Россия: люди взад-вперёд. Вон полицаи, сволочи, сколько лет прячутся, до сих пор их ловят. В Брянске в том году двоих расстреляли. А таких, как он, больше десяти лет не ищут. Разве что «графский» папа – на место Брежнева.

Куда хватил!

Он знал, что Галя отправила два письма. Одно – в прокуратуру, в Брянск. Другое – в институт, где учился «Одихмантьев сын». Оба – анонимные: адрес Моссовета, японские имена.

Зато свои именем названо всё, что было. Пусть проверят, если хотят, поинтересуются, с кем «их сиятельство» знались, кого с ним видели за день, за два. У одного должна остаться отметина. Серьёзная рана, раз он не помог «господину». 

Впрочем, это дело следователей. Но никто не дал права равнять подонка с людьми, отдавшими жизнь за Родину. Он получил по заслугам – с него достаточно. Если же начнут преследовать невиновных, она постарается, чтобы «графскую» фамилию узнали на Западе. Скандал гарантирован. Конечно, у нас опровергнут: дескать, инсинуации. А всё же возникнет вопрос: может ли воспитавший такую мразь оставаться членом партии?

- На войне – как на войне, – рассудила Галя.

«Войны мы не хотим, но в бой готовы». Как всегда, Галя сдержит слово – он понимал. Как будто ей так легко: села, написала. Каждый раз – всё заново: словно сама была вместе с ним, видела. А он ведь не один: на руках своих два пацанёнка. В придачу мужик – хуже бабы. Тащи одна их всех!

Да он работу находит.
 
                * * *

Все, кто знал – не знал, за него решили: если дочь, то Галя.

                Продолжение следует http://www.proza.ru/2019/12/28/391

1. В венгерских именах и фамилиях ударение на первом слоге.