Киностудия

На закате "перестройки", когда она быстро и естественно начинала перетекать в перестрелку, я работал на киностудии  имени Горького.

Приехала  к нам зимой  съемочная группа во главе с режиссером Джоном Берри.
Приехали они к нам,  потому что снимать у нас было, не знаю во сколько раз,  дешевле, чем там, у них, в капиталистических студиях. Почти бесплатно снимали! По их меркам, конечно!

Работа моя мне не очень-то нравилось, да и появление этой команды как-то все в моей жизни обострило и осложнило!

Во-первых, мне не "показался" сам режиссер! Был он каким-то неправильным, аномальным… Из тех почтенных старцев, которые без фляжки с горячительным напитком в кармане  и шагу из дома  не сделают!

Это я пока только по поводу его румяной внешности  иронизирую!  А в смысле поведения,  у него тоже  было много, на мой взгляд,  неправильного! Достаточно сказать, как он нас приветствовал,  входя, как солнце красное, в наш рабочий павильон:
"Привет, ИДИОТЫ!"

Насчет идиотов, я бы спорить даже не стал!  В наши дни, по крайней мере, — когда столько всяких разочарований в себе и в окружающих мной пережито! Я  бы сейчас с этим даже согласился!  Но в то время я твердо считал, что "так" нельзя!" Хоть  с товарищами по работе язык свой паршивый бы попридержал!"

Ну, и компашка при нем  была соответствующая. Оператор, к примеру! Известный очень,  весь при себе и такой  из себя! При деньгах! Помню,  как-то в перерыв, стал он и другие придурки из его бригады  хулиганить: предметами реквизита бросаться! Наш администратор сделал им замечание. Видели бы вы их реакцию:
"Скажи этому  животному, что мы не нуждаемся в его советах!"
Это мне, значит, такое  задание дали "сказать", потому что я понимал кой-чего по-французски! Не стал я эти гадости передавать, потому что сами они, операторы эти,  талантливее зверюг воплощали звериное начало!

Но каково отношение, а? Это тогда уже, в 89 году, начинался у нас оккупационный режим, и эти твари просекли ситуацию намного быстрее нас, аборигенов: в ловкости и чуйке им не откажешь! А мы-то все надеялись, что с нами будут цацкаться! Ха!

Был у них  один педераст… А может, и не один, не знаю, но этот себя открыто, рекламировал. Я, говорит, самый нежный  педераст во всей Франции!

"Ты как ко мне относишься?" — это уже вопрос адресный, ко мне! Отвечаю ему, что люблю мужчин погрубее, а они там, у себя, пусть лучше нежничают в своем тесном кругу и  не пристают к нормальным парням!
 
Вот так! И с этой, задней  стороны,  их "ценностей",  взаимопонимание наше — ноль!!!  Ничего! Все лучше вот так, чем…
Ах, "нежность", их профессия!

Еще  неожиданная проблема! На мою  беду,  невзлюбила  меня француженка, помощница режиссера. Не помню даже за что, за какую вину объявила она вендетту: то ли  в дверях я ее величество не пропустил, то ли еще чего… И начала она на меня охоту: жалобы писала, доносы строчила!

А тут еще одна неприятность: попил я чаю с одной девушкой в нашем буфете. Как думаешь, может ли случиться "плохое"  из-за чая  и девушки?  Оказывается, может! Увидел нас директор фильма, который мы снимали, и начал меня обкладывать со всех сторон;  как волка травить. Потом мне рассказали о причине: сей доморощенный Отелло   давно уже домогался благосклонности моей "партнерши по чаю"!

Ну, этот "деятель"  был намного свирепее и круче помощницы режиссера: она, рядом с ним,  казалась уже воплощением небесного света и божьей благодати!  И дошло до того, что понял я тогда: найдет он, не пожалеет, змей,  денег на киллера; и не хотелось мне  погибать из-за чая; да и девушка, если честно, была уже замужем, и дитя было при ней, и все у нее в семье было спокойно и благодатно, как дай бог каждой!

После всех этих передряг и тонких "творческих"  нюансов недолго проработал я в киноиндустрии:  фильм дальше снимали уже без меня.

До сих пор не могу себя заставить его, этот фильм, то есть,  посмотреть! Словно осколок  от обиды в сердце остался!

А вот  "Таманго" работы того же режиссера — я все же посмотрел!  Переборол себя. И помню, странная мысль мелькнула в моей голове после просмотра:
"А  ведь я ему простил! За "идиота" простил,  за  помощницу, оператора; за директора и чай! 
За все! Даже за то, в чем он не виноват! Какие же честные, наполненные смыслом   картины снимали американцы в пятидесятые-шестидесятые годы!  Пока совсем не разучились писать человеческие сценарии!"

"Таманго", фильм Д. Берри,
по новелле Проспера Мериме, —
убрал горькую горечь из моей памяти!
Дети за отцов не отвечают!
Они отцов защищают! 
Как произведения —
Своих создателей!

Вот что значит хорошо сделанная работа!!!

И все же не могу я благостно завершить сей рассказ! Ведь Страны моей больше нет! С тех пор, с той  самой студии,  ненавижу "деятелей искусства"!  Нет в искусстве "деятелей". Есть работники. Пахари с утра до вечера и с вечера до утра.  Измазанные гипсом с ног до головы; изруганные критикой; в красках, чернилах;  все с искривлением позвоночника и геморроем. Не деятели, а работники,  труженики создают Искусство, а  вы, вы… "Деятели"! Деляги!

Это вы, закормленные "боровы",  заказали мою Страну вместе с  говнюками из ЦК и КГБ, которых купили с потрохами, чтобы они всех громче вопили, что ЦК и КГБ — это плохо; что  надо убить Страну! Сильно, видать,  мешала Она всепланетным "ветхозаветным" бандитам из  сообществ всемирной мрази!

И-таки ведь убили!
Не будет вам прощения. Ни вам, ни вашим родичам в сто сорок седьмом колене, за то, что сотворили вы со Страной!
Клянусь Таманго, Африкой  и всеми ее "вуду-вуду"!