Дню учителя посвящается...

 
Мой педагогический дебют датируется 30 августа 1992 года. Именно в этот день, ближе к вечеру, в доме моих родителей раздался звонок. Звонили из секретариата музыкальной школы, где я с переменным успехом провела 8 лет и где отныне мне предстояло работать. Усталый голос секретаря сообщил, что через час состоится родительское собрание первоклассников. За 5 минут до звонка я зашла с прогулки домой. Я имела без двух недель 19 лет и юбку-солнце собственного пошива 40см длинной (привет, "Бурда") в крупный черный горошек. Оглядев меня критически, мама приказала:
 -Убери банты!
Я сняла болтающиеся где-то ниже спины банты и закрепила косы аптечными резинками.
Все присутствующие на собрании с нескрываемым сочувствием смотрели на родителей моих будущих учеников. По сложившейся традиции преподаватели теории музыки автоматически назначались классными руководителями. Классными других классов были мои педагоги, женщины 40+, представительной внешности и безупречных манер. Когда моему классу представили их классного руководителя, бедных родителей в разной степени экспрессии хватила кондрашка. Теперь,  много лет спустя, будучи мамой 2х детей, я понимаю их, как никто другой..
За пять лет до этой истории, в нашем доме состоялся семейный совет: решался насущный вопрос моего профессионального определения. Задачу усложнял один странный факт: сколько я себя помню - я  всегда писала. В детстве - сказки, в отрочестве - дневники и повести, для школы - сочинения в стихах и стенгазеты, для города - статьи в местную многотиражку. Музыку я тоже писала. В 7 лет, однажды познакомившись со структурой оперы, я, в одночасье, повторила детский подвиг композитора Прокофьева, написав оперу "Репка" по всем канонам жанра: с выходными ариями героев, дуэтами, терцетами и финальным ансамблем. Мои странные способности закрылись где-то в районе 2 курса училища, когда до сознания дошел факт, что тритоны должны разрешаться, а параллельные квинты - запрещены. На этом вдохновение меня покинуло.
Моя мама могла бы давать мастер-классы по умению предельно ясно выражать свою мысль:
- Что это за неудельная профессия - журналист? протирать штаны в заводской газете? Или, еще хуже - юрист! в нарсуде делить чужие одеяла?! То ли дело - учительница музыки... В красивом костюмчике, с маникюром, прической, на каблуках, сидишь, перебираешь пальчиками, зарплата 220 р, каникулы! Красота, а не жизнь!
За 9 лет моей учебы сначала в училище, потом - консерватории, мама многократно взяла свои слова обратно. Ежедневные многочасовые сидения за роялем (каждый пассаж сотни раз туда и обратно), переигранные до судорог руки, разбитые в кровь пальцы, тонны перетасканных клавиров и партитур, месяцы, сложенные из часов - с наушниками в фонотеке, годы выходных в публичке. Когда я  писала консерваторский диплом,  мама неожиданно нагрянула  ко мне в Питер на выходные. Прекрасным весенним днем, она наблюдала, как весь день я ползала по полу, перебирая листки исписанных бумаг, и резонно заключила:
- Знаешь, тебе точно надо к психиатру. У тебя - что-то ненормальное с головой... Только больная девушка твоего возраста может вот так бездарно проводить свой выходной...
Сложно не быть больной, когда тебя перманентно шлифуют:
- Как, Вы не читали Гегеля в оригинале?! Это же прямой посыл к пониманию Бетховена?! Как, Вы не можете наиграть наизусть 25ю модификацию 15го лейтмотива меча в тетралогия Вагнера?! Да... измельчали сегодня музыковеды...не то, что в наше время....
И ты краснеешь, покрываешься испариной, рубашка липнет к спине, белеют костяшки пальцев, а голова кружится от собственной никчемности. Конечно, было и кое-что другое. Первый, после возвращения Ростропович, еще не обласканный властью Спиваков и его хулиганские "Виртуозы", юные Женя Кисин и Вадик Репин, гастроли  Берлинского филармонического с ослепительно элегантным Аббадо и первые шикарные "итальянские" постановки Гергиева. И мы - везде, бесплатно, глупые, восторженные  и смешные девчонки, с сумками, набитыми нотами,  наперевес, с ощущением, что прямо сейчас, на наших глазах, рождается что-то новое, настоящее и удивительно прекрасное.
После училища и общежитской жизни в голодном талонном Ленинграде, было решено, что в консерваторию я поступаю на заочное. Высшее образование - идет, работа в провинциальной музыкалке - есть, функции родителей - выполнены.
Благодаря бэби-буму 1980х, все школы в нашем городке, включая музыкальную,  работали в две стахановских смены. Ровно 4 дня в неделю я спешила на работу к 8 утра. Как начинающий педагог, я получила по полной программе: сольфеджио, музлитра, аккомпаниаторские часы хору, и никому не нужные двоечники по фортепиано. До 8 часов вечера я едва успевала проглотить в столовой на первом этаже нечто, похожее на обед. Возвращалась домой ближе к девяти, без аппетита и практически без голоса. Просто молча мылась и ложилась спать.
По пятницам я садилась в самую первую, еще промерзлую, утреннюю электричку в Питер. Через три часа я слушала лекции с дневниками, сидела в читальном зале или просто гуляла по городу.  Жила у подруг или в знаменитом консерваторском общежитии на Зенитчиков. В воскресенье ночной электричкой я отправлялась домой, чтобы в понедельник заступить на вахту.
Окончательное отрезвление для моей мамы наступило в день моей первой зарплаты. Я уже не помню, какую именно сумму я тогда получила, но она была ровно в сто раз меньше маминого оклада. О папиной зарплате даже не говорю. Мама впервые на моих глазах потеряла самообладание. Воспитанная в лучших советских традициях, она негодовала:
- Этого не может быть! На эти деньги невозможно жить! Тебя просто обманули, потому что молодая и глупая! 
На дворе был 1992, перестройка закончилась, начались - рыночные отношения. Внезапно осознав, что моя профессия отныне не сможет обеспечить мне достойный доход, мама навсегда потеряла к ней интерес.
- Надо срочно выходить замуж! - сказала она и в нашем доме, как бы случайно, стали появляться странные личности.
Это был третий финальный звонок. Я точно знала, что остановить мамин бронепоезд можно только кардинальным путем, поэтому сдав летнюю сессию на отлично, перевелась на дневное. В сентябре я сообщила об этом родителям.
- Ну, раз ты такая умная, содержать себя в Питере тоже будешь сама. От нас не жди  ни копейки, - напутствовала меня мама.
В музыкалке, обнимаясь на прощанье, плакали мои дети, а директор, подписывая заявление об уходе, пророчил: 
- Видали мы таких резвых...ну, езжай-езжай...обломают тебе крылья, тогда вернешься домой...
Спустя 5 лет, когда мой бодрый “пионерский” голос из студии Петербургского Дома радио летал по заводским корпусам и местным конторам нашего городка, мама как-то вечером выдохнула мне в телефонную трубку:
 - Знаешь, я тут встретила на улице твоего бывшего директора…. он сказал: “ Не зря мы Иру тогда учиться отпустили...