Полиграфистка

   Все было как у Блока. Ночь, улица, фонарь, аптека... Мой знакомый штурман пришел после очередного семимесячного «заплыва» во благо какой-то буржуйской страны. Они медленно шли и молчали. Когда супруги молчат, то все – это конец. И никакой психолог уже не поможет. Он это уже понимал, но она еще цеплялась и боролась за свое счастье. По-женски неграмотно, как умела…  А тут еще его морская профессия, они каждый раз привыкают к телу друг друга заново, былой близости уже нет и явно не будет... Разные духовные миры, отсюда полнейшее непонимание друг друга.

    Никто не хотел видеть достоинств друг друга. Правда, иногда были всплески восхищения своим спутником, но они были мимолетными и напоминали восторг ребенка, когда ему дарят необычную игрушку. И после ночного клуба с латиноамериканской румбой, где она профессионально уходила в отрыв, или после того, как он негласно математически подстраховывал ее в магазине возле кассы, вновь наступало молчание, а еще хуже - глупая ревность. Когда они шли по улице, он брал пеленг на остановку или на следующую поворотную точку так, чтобы все в округе были счастливы. Все для него - это только Она. Он был впередсмотрящим. Некоторые "морские" даже на берегу смотрят наперед. Им подсознательно нужно  контролировать обстановку, быть готовым ко всему.  Но в данном случае сектор обзора был меньше румба. Да только уже не латиноамериканского, а который 11.25 градусов. И не дай Бог, если его шея выходила из меридиана при расхождении с женщиной. Сразу включалась сигнализация - укоряющий взгляд, - от которого ему сразу хотелось выпить литр водки прямо с горла бутылки.


    Она была нестандартна в мышлении, вкусе. А он как никто другой умел оценить это. Он до сих пор спрашивает «попутчиц», нравится ли им Андрюля Челентуля (он же Андриано Челентано) и Владислав Галкин, пытается услышать от других ответы на загадки, которые она отгадывала не задумываясь. Но почти везде натыкается на вечную мерзлоту и недоумение. Везде все банально: Брэд Пит на пару с Киану Ривзом. Ну, иногда там Орландо Блум пробегает в эльфовских доспехах. Нестандартность была даже в том, что она остановилась на нем. Может быть потому, что его мясистое лицо чем-то похоже на дальнобойщика Владислава, а притворная походка, когда он ее веселил, на  Челентановскую из фильма «Укрощение строптивого».


   Наконец молчание сменилось допросом. Он превратился в подследственного и должен был быстро отвечать на вопросы профессиональной, но чертовски красивой «полиграфистки». Вопросы сыпались градом, а после семи месяцев пребывания на волнах он еще был немного заторможен. На один из вопросов он все же ответил однозначно неправильно…


    Сначала он подумал, что это был бейсбольный мяч, прилетевший со скоростью 238 километров в час. Но потом, сплевывая сгусток крови, он вспомнил, что бейсбол в его стране не в моде – это была нежная рука «полиграфа». Но она, очевидно, трансформировалась, и от былой нежности не осталось и следа. Он даже сначала не поверил и, отхаркивая сукровицу за сукровицей, искал глазами наемного Тайсона в округе… Растерянный он не знал, как быть. Бить ее или пожалеть «малышку». Или просто сесть на бордюр и разрыдаться. Он сплевывал и думал, что же делать? А потом вспомнил, что ему позавчера большим «гаечным ключом» крепкий потный дядя-земляк, приехавший из далёкой Сибири в относительно богатый по российским меркам Владивосток на заработки, вкручивал имплант в теперь уже расквашенную челюсть, утолщенную какой-то там бычьей костью после неудачного приживания первого импланта. Так что же делать? Отлупить ее или не надо? Вот в чем политический вопрос ни одного тысячелетия!


    Как ни странно, бить ее не хотелось. Да и из пробитой рукой «полиграфа» артерии в челюсти поверх титанового инородного тела забил «бахчисарайский фонтан». Он сплевывал и мысленно повторял слова из песни: «Лох – это судьба». Только то была группа «Дискотека Авария», а тут была авария в его жизни. Но заезд его жизни не был остановлен. Он на «пит-стопе» просто сошёл с этого странного круга и умчался на поврежденном балиде за горизонт, где ему совершенно чужие, но почему-то очень близкие зализали физические и душевные раны. Спасибо Владику с Андрюлей. Он выключил ненужную ему гиросферу и впервые, не таясь, сделал оборот своей затекшей шеей на триста шестьдесят градусов. Теперь у него этих румбов тридцать два, и они все его.

    Я  смотрю на него со стороны, мы иногда пересекаемся с ним в Питере между контрактами,  в глазах у него явно прибавилось  рассудительности. Взгляд порой отчужденный и очень уставший, он сидит в ресторане и вспоминает про себя свою нежную юную «полиграфистку» в легком белом платье в лучах владивостокского летнего солнца. Как когда-то на морском пляже с босоножками в руках, увлекая его за собой игривым взглядом, она грациозно танцевала свою румбу. Когда даже представить себе было невозможно, что для счастья нужно что-то выяснять, что для правды нужен полиграф.

   Другая сторона планеты… Вышли на набережную Обводного:
 «Умрешь – начнешь опять сначала,
  И повторится все, как встарь:
  Ночь, ледяная рябь канала,
  Аптека, улица, фонарь»