9 Финогеев Александр Витальевич Тихая заводь

 
АЛЕКСАНДР ФИНОГЕЕВ

ТИХАЯ ЗАВОДЬ

Повести и рассказы

 

 
 



Так и живем…
 
;

Мы хотим всем рекордам…

 

Самбурову Юрию Сергеевичу

Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
 Сергей Есенин
1
Спорт в моей жизни занимал и занимает далеко не последнее место, а скорее… предпоследнее. Да и отношусь я к нему всегда инертно…
Ну нет у меня ни яркого желания, ни силы, ни умения, ни тем более упорства…
Конечно, как всякий нормальный мужик, я болею за наших футболистов, хоккеистов, биатлонистов, сокрушаясь и радуясь, высказывая дельные советы, коря за промахи и повышая адреналин в крови. А болеть – не самому на поле пахать. Здесь, кроме эмоций, ничего не надо.
Учась давным-давно в Военно-медицинской академии, а потом служа на флоте, мне все-таки пришлось несколько раз стать спортсменом-тотальником.
Волею судьбы я участвовал в каких-то соревнованиях и даже что-то завоевывал, но это было уже потом, во взрослой жизни, да и то по шашкам.
И ничего не поделаешь, военный, даже если он и врач, должен быть выносливым и мужественным. Было, не спорю. А еще, ко всему этому, я был безумно красив. Женщины влюблялись в меня как помешанные, катаясь в истерике в пыли, умоляя о взаимности (последнее предложение в этом абзаце у меня, как и у вас тоже, вызвало улыбку. И только жена отнеслась к написанному весьма равнодушно. А может, просто сделала вид…).
Служа на флоте, даже принимал участие в очень «интеллектуальном» состязании по перетягиванию каната, отстаивая честь родного корабля. Но и здесь ничем похвастаться не могу. Если силы нет, умом ее не заменишь!
И все ж таки я имел честь, правда, потом за это имели меня, принять участие в соревнованиях по плаванию, защищая честь второго курса факультета подготовки врачей для Военно-морского флота на первенство военно-медицинского факультета в лучшем бассейне города-героя Ленинграда – бассейне спортивного клуба армии.
А получилось так: за какую-то очередную провинность мне объявили три наряда на службу, и я отрабатывал их через день, стоя дневальным по курсу. И было это аккурат за полтора месяца до летних экзаменов. Природа надела на себя зеленый наряд, солнце помогло женщинам сбросить колготки, вездесущие голуби сели на яйца высиживать потомство, а майское тепло плавило лед в сердцах черствых и бездушных людей.
Время приближалось к девяти, когда мне милостиво позволили сходить на завтрак, проглотить комок застывшей в комбижире перловой каши и выпить полусладкий чай, температура которого не превышала температуру тела здорового человека.
Я, измученный бессонными ночами стоянья у тумбочки с нулей до четырех часов утра, шаркая от усталости ботинками, с красной повязкой «Дневальный» на левом рукаве бушлата, чтоб не дай Господь патруль не забрал, равнодушно брел в академическую столовую.
Все послушные и дисциплинированные слушатели давно поели, их развели на занятия, где они впитывали азы военной медицины. А я… я отрабатывал свою непокорность.
У входа в столовую стоял подполковник Самбуров, начальник нашего курса, и нервно курил папиросу «Беломор». Он всем нам олицетворял собой образец военно-морского доктора: высок, подтянут, строен, симпатичен. Выглаженная форма идеально сидела на его статной фигуре, а огромная фуражка с шитым «крабом» лихо красовалась на его голове.
– Финогеев, кто есть сейчас на курсе?
– Никого, кроме дежурной службы. Коротаев на занятия пошел, сейчас дневалит Быцко.
– Дежурный кто?
– Мордухай.
Самбуров задумался, горестно сплюнул и закурил вторую папиросу.
– Не служба, а сплошь убогие. Придется тебе, Финогеев, защищать честь курса.
– Я еще не завтракал, – пытался возразить я, чувствуя что-то недоброе, а ослабевшая прямая кишка была готова сползти по ноге вниз.
– Не возводи пищу в культ. Пойди купи себе пирожок.
– У меня денег нет.
– На рубль, себе два возьми и мне. Сейчас поедем в бассейн. Веремеенко болеет, а Борминцев повредил ногу… Кого я сейчас найду? – он снова задумался. – Поплывешь ты!!!
– Я плаваю плохо. Второе место после топора, – попытался я свести разговор на шутку.
– Не спорь… – было видно, что начальник меня не слушает.
– У меня и плавок нет, шапочку кто-то спер… – я еще надеялся убедить его в своей непригодности.
– Шапочку и плавки здесь в магазинчике купим. Иди в буфет за пирожками, мне с капустой возьмешь, а я в магазин.
Когда я вышел, жуя пирожок, начальник курса ходил по дорожке взад и вперед и опять курил. У парапета стояло такси.
– Почему так долго? Мы уже опаздываем!
– Очередь была.
– Быстро садись в машину, повезу тебя как порядочного. Держи, это твое, – протянул он сверток.
Поставив на себе жирный крест и понимая собственную обреченность, я быстро сел на заднее сиденье, развернул бумагу и ахнул от увиденного: у меня в руках были огромаднейшие ярко-желтые плавки 60 размера, тогда как мое тщедушное, анемичное тело весило пятьдесят девять килограммов и даже 46 размер обычно грустно пытался сползти вниз.
– Товарищ полковник (в вооруженных силах подполковников обычно называют полковниками)… – Надежда вновь затеплилась в моей впалой груди. – Эти плавки мне велики, у меня 44 размер.
– Ничего, подвернешь, резиночку подтянешь… И вопросов больше не задавай. Плыть будешь ты!
Надежда угасла, почти не зародившись.
– Ты откуда родом? – спросил он.
– Что? – не понял я из-за шума в машине.
– Родился где, спрашиваю…
– Пензенская область, поселок Беково.
– Там речка есть у вас или лужа какая-нибудь?
– Извините, не разобрал.
– Ты не глухой? После соревнований на лор-кафедру сходи. Может, тебя пора комиссовать. Результат мне доложишь.
Таксист, молодой парень, тихо трясся от смеха, что еще сильнее подзадоривало моего начальника.
– Хопер.
– Что Хопер?
– Речка у нас, Хопер.
– Летом высыхает?
– Отчего высыхает? Нет, не высыхает.
– Почему тогда плаваешь плохо?
Я молча пожал плечами.
Мы подъехали к ненавистному мне бассейну. Самбуров протянул таксисту рубль.
– Не надо, товарищ полковник. Я получил от этой поездки истинное удовольствие.
– Спасибо, я тоже. Это один из моих многочисленных кандидатов в паралимпийскую сборную. Пойдем, у нас времени уже нет, – он взглянул на часы. – Через двадцать пять минут твой старт.
Таксист впервые рассмеялся в полный голос.
– Победы вам! – прокричал он, захлопывая дверь.
– Наша победа – не утонуть, правда, Финогеев? – и он обреченно хлопнул меня по плечу. – Ты хоть знаешь, кто такой Пьер де Кубертен и что он сказал?
Я потупился.
– Ничего не знаешь, бездельник. Тебя по жизни не голова ведет, а нечто другое. Запоминай, вдруг блеснешь где-нибудь. Де Кубертен – французский общественный деятель, барон, между прочим, в отличие от тебя, в самоволки не ходил. А сказал он слова, ставшие олимпийским лозунгом: «Главное – не победа, а участие». Так что иди и участвуй!

2
Олимпийца я даже отдаленно не напоминал. Плавки, дважды подтянутые и трижды подвернутые, чтоб ничего из них не вываливалось, очень напоминали форму лопнувшего желтенького воздушного шарика. И вообще, я сильно походил на сутулого, печального и разочаровавшегося в этой жизни мима.
На жеребьевке мне досталась седьмая дорожка.
«Божье число», – подумал я без энтузиазма и особой радости.
– Вы кто? – спросил, излучая радость, судья.
– Защитник Отечества! – хмыкнул я.
Раздался смех.
– Это я вижу! С какого факультета?
– Четвертого.
– Второй курс?
– Так точно!
– Кто начальник?
– Самбуров…
– Если таких орлов готовят для флота, мы – непобедимы! Выходим и строимся! После того, как диктор всех представит, встаете каждый на свою тумбочку. Все ясно? Пошли!
Когда мы вышли, болельщики (а их было достаточно много, в основном жены, невесты и просто подруги будущих военно-морских врачей) от увиденного вначале остолбенели, а потом разразились неудержимым хохотом. Овации переросли в шквал аплодисментов. Все их внимание было приковано, естественно, ко мне.
Я украдкой бросил взгляд на трибуну. Начальник курса сидел, упершись руками в колени, низко наклонил голову и пальцами нервно крутил папиросу, периодически нюхая ее. Я понял, что он хочет не только курить, но и выпить, а может, и убить меня с особым цинизмом в изощренной форме.
Начали объявлять участников. Когда назвали мою фамилию, я сделал шаг вперед и импозантно наклонил голову, мои плавки тревожно завибрировали. Чаша бассейна вновь задрожала от раскатов хохота. Мне уже это начинало нравиться, и предстоящая гибель в водяной пучине не казалась столь трагичной.
Раздался свисток. Все разошлись, бодро встали на тумбочки и принялись махать руками, разминались, готовя себя к прыжку.
Болельщики продолжали неистовствовать, ожидая, что будет дальше. Такого циркового номера больше никто и никогда не видел в своей жизни.
Я согнул корпус и подогнул колени, чтоб локтями придержать намеревающиеся сползти плавки. Могу только представить свой вид сзади, но мне сейчас было не до этого. Панически боясь высоты, со страхом глянул на воду, голова закружилась, подступила тошнота.
– Внимание! – голос судьи из-за шума еле пробивался.
Соревнующиеся напряглись, я вспомнил о счастливом седьмом номере и закрыл глаза, чтоб не упасть и не утонуть.
И вот – «долгожданный» свисток!
Как я оказался в воде, не помню, кажется, сзади кто-то меня подтолкнул. Теперь требовалось плыть нескончаемые пятьдесят метров, и желательно быстро Но опять возникла проблема – вторглись потусторонние высшие силы: я с ужасом почувствовал, что при соприкосновении с водой мои плавки сползли до колен. Натягивать их времени не было, потерял бы драгоценные минуты. Стиснул ноги в коленях и, извиваясь, как Ихтиандр, я неистово заработал руками. Казалось, что первые полтора метра я проплыл невероятно быстро. Но этот новый вид плавания оказался для меня очень тяжелым. Проклинать судьбу времени не было. Понимая, что плыть надо, я ослабил ноги, что позволило плавкам благополучно утонуть, и стал переходить на разные стили под общим названием «Самопомощь человеку на воде, не умеющему плавать», неспешно преодолевая водное пространство.
Когда с чувством собственного достоинства была мною преодолена половина дистанции, все, кто стартовал со мной, уже вышли из воды и ушли в раздевалку. Не дожидаясь моего финиша, стартовала следующая группа слушателей, и они уже догоняли меня.
Наконец моя рука коснулась кафеля, и я бездыханно повис на канате. Трибуны радостно взревели. Никто не собирался расходиться.
– Чего ждем?! Быстро вылезай! – заорал судья.
– У меня плавки утонули.
– Жаль, что только плавки.
– И что мне делать?
– Повторить их подвиг! – перекрикивая болельщиков, заорал он.
Трибуны резко затихли, они явно не понимали, что происходит внизу, и с нетерпением ждали моего выхода из воды, чтоб выразить свой неистовый восторг.
Самбурова на трибуне не было. И восторга от встречи со мной у него тоже явно не было. Да и мне, если честно, встречаться с ним абсолютно не хотелось.
Я почувствовал холодную дрожь в теле, а это минимум ангина, да еще накануне летней сессии.
Проклиная всё и всех, изрыгая в атмосферу общенародную брань, я подплыл к трапу и стал подниматься, при этом пытаясь прикрыть пах левой ладонью. Но из этого ничего не получалось, правая рука соскальзывала с поручня, и я дважды падал в воду. Мой новый номер снова привел в экстаз публику. Они встали и захлопали в ладоши… Вдруг кто-то запел:
«Мы верим твердо в героев спорта!
Нам победа, как воздух, нужна...
Мы хотим всем рекордам
Наши звонкие дать имена!»
Трибуны дружно подхватили эту песню. Такого ликованья здесь никогда не было, даже при проведении мировых и олимпийских игр.
А я, сгорбившись, синий, весь покрытый огромными мурашками, прикрыв мужское, с позволения сказать, достоинство, которое сжалось до величины спичечной головки, и походя; на стоящего на лестничной площадке обнаженного инженера Щукина из знаменитого романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев», скользя по кафелю, шел в душ, прекрасно понимая, что впереди ничего хорошего меня ждать не может.

3
Ночью у меня поднялась высоченная температура и я был госпитализирован в клинику инфекционных болезней с лакунарной ангиной. Видно, Бог из двух зол выбрал одно, менее жесткое.

4
Шли годы, я мужал, приближалось окончание учебы в академии. Но даже потом, по окончании, будучи уже офицером, когда приезжал в Ленинград на повышение квалификации, меня иногда узнавали, останавливали незнакомые мне люди, жали руку и неистово хохотали.
Путь к Славе и Бессмертию не всегда покоится в благих делах.
;

Будь здоров, солдат

 

 Павловой Инне Николаевне
Раннее-раннее утро терапевтического отделения военного госпиталя. В длинном коридоре тускло горит ночное освещение. За столом, под настольной лампой, сидит дежурная медицинская сестра и пишет, пишет, пишет. Надо все успеть. Тут порядки строгие, и нерадивые с лентяями не работают.
На лавочке, в тени коридора, в синем больничном костюме сидит молодой солдат, скорее страдающий хроническим недосыпанием, чем чем-то иным.
– Пилигримов. Пилигримов! Пи-лиг-ри-мов!!! – тембр голоса медицинской сестры каждый раз усиливается, но она, не поднимая головы, по-прежнему пишет, пишет и пишет. – Ты здесь или ушел? – наконец поворачивает она голову. – Мочу сдал?
Пилигримов медленно поднимает упавшую на грудь голову и с силой пытается открыть сомкнутые веки.
– Нет, – шепчет он, и его череп глухо бьется о грудь.
– Так пойди и сдай. В туалете на подоконнике баночка стоит, на ней бумажка с твоей фамилией наклеена. Читать умеешь?
В пустом коридоре с высоченными потолками слышится легкий гул от ее голоса, но никакой ответной реакции нет.
– Пилигримов, ты меня слышишь?
– Нет, – тихо отвечает больной.
– Читать умеешь?
– Читать? Да. Но давно уже ничего не читал. Некогда.
– Запоминай: бумажка с твоей фамилией наклеена на баночке, в нее и пописаешь.
– Ладно, – после долгой паузы отвечает он, и вновь его сознание стремительно несется в бездну.
– Что ты здесь делаешь, почему не спишь в палате?
– Не понял…
– В коридоре что делаешь, спрашиваю?! – опять повышает голос медицинская сестра.
– Вы же сами сказали, чтоб утром подошел. Я пришел, а вы отлучились и укол кому-то делали… Я взял градусник и температуру стал мерить.
– Ты час ее измеряешь. Градусник не расплавился? Сколько набежало?
Пилигримов долго шарит под рубашкой.
– Ну?..
– Щас, – наконец он находит термометр и сонными глазами пытается на шкале поймать столбик ртути.
– Сколько? Давай сюда!
Подниматься больному лень, да и ноги затекли и обмякшее тело не слушается.
– Сорок пять, – изрекает он. – Температура у меня сорок пять!..
Сестра как ошпаренная взлетает над столом и быстро подбегает к солдату, берет градусник в руки и лихорадочно смотрит на градусник.
– Ты точно больной, Пилигримов, только не у нас должен лечиться, а в психиатрии. Это цифра тридцать пять, а не сорок пять, – тычет она пальцем. – Он у тебя под мышкой был?
– Нет… Свалился… Я нашел его под рубашкой…
– Быстро встал, помочился – и в койку!.. Мне некогда тобой заниматься! Я сама скоро всем приду мерить температуру. И тебе градусник дам. Помнишь, что вчера тебе сказала твой лечащий врач Инна Николаевна?
– Не помню… Ничего не сказала… – он помолчал. – Я ее ни о чем и не спрашивал… – он снова надолго затих. – Зачем?
– Иди уже, досыпай. В пятницу выписывают тебя. Служить надо, а не валяться здесь.
– А я и не валяюсь, – брюзжит он удаляясь.
Вскоре, пошатываясь, он выходит из туалетной комнаты.
– Все сделал? – интересуется медицинская сестра, снова склонившаяся за столом над бумагами.
– Нет.
– Почему?
– Я баночку не нашел. Там вот эта бутылочка только стоит, – он потряс ею в воздухе.
– Это она и есть. Не отвлекай меня.
– Я в нее не попаду.
– Предлагаешь мне попасть?
Пилигримов стоит и долго думает.
– Не знаю, – наконец выдавливает из себя.
– Прицелься и попадешь. Иди, а то укол сделаю.
– Хорошо.
Как и куда ушел больной, медицинская сестра не видела, а когда пришла мерить температуру, тот крепко спал.
Через три дня Пилигримова в отделении не было. Снова заступив на дежурство, она заглянула в его историю болезни, где на бумажке «Анализ мочи» красной пастой большими буквами было написано: «Мало мочи».
Она улыбнулась, вспомнив этого неуклюжего солдата, прошептала: «Будь здоров, солдат!» – и начала новый день с капельниц, уколов и всего остального, полностью отдаваясь своей работе.
Жизнь лечебного учреждения не располагает к воспоминаниям, медицинских работников ждут новые больные.
Дай Бог им всем здоровья!
;

Горький жребий судьбы
 

Лидии Федоровой

 Существует одна непреложная данность,
 одинаковая для всех и всегда, – никто не волен знать
 наперед, что есть судьба, что написано ему на роду, –
 только жизнь сама покажет, что кому суждено, а иначе
 зачем судьбе быть судьбой.
 Чингиз Айтматов

1
Марина Круглова проснулась рано, хотя на работу не надо было идти. Полагала взять отпуск за свой счет дней на десять, но директор махнул рукой и отпустил аж на две недели. Был серьезный повод: сегодня в шестнадцать тридцать приезжал Владимир Краснопольский – потенциальный жених, с которым она познакомилась в Интернете. Он отставник, бывший военный моряк, на фотографии выглядит молодо и очень неплохо, хоть и старше ее на восемь лет: симпатичен, подтянут, строен, высок, без отвислого брюха и мешков под глазами. Но не с фотографией живут и с лица воду не пьют… Главное, чтоб человек был хороший.
Поставив варить борщ (что-что, а он у нее всегда получался очень вкусным – ешь и есть хочется), она решила погонять в доме пыль.
Протерев мебель, Марина огляделась и, решив вспомнить молодость, набрала ведро теплой воды, принялась мыть и без того чистый пол. И это сейчас ей очень даже нравилось, если честно, доставляло радость житейского бытия.
Потом застелила на кровати чистое постельное белье, а грязное бросила в машинку стирать.
 – Встреча встречей, а жить бок о бок, не проверив мужскую силу, никак нельзя, – хмыкнула она. – Без этого нет семьи, одна морока. Тогда и связываться не стоит, а сразу от ворот поворот.
В свои почти сорок лет Марина прошла всё, включая не один десяток километров медных труб. Так что в этом деле она разбиралась очень даже неплохо. И мужей у нее было… Не один, по крайней мере, и не два… Одни ушли сами, других выгнала, а третьи... Что теперь вспоминать. Да и у самой Марины, при ее привлекательности, норов был крутоват. Чуть что не по ней, могла и кулаком приласкать, и сковородкой огреть – сильно не забалуешь.
Работала она главным бухгалтером на винзаводе, невдалеке от города, да еще свое большущее хозяйство имела. И дом громадный, и сад, и огород… Это уж отец постарался, не зря в больших областных начальниках ходил, Царствие ему небесное. Все обнесено высоченным забором, чтоб не глазели и не завидовали. И чего на этом огороде только не росло!.. Конечно, одной с этим не справиться, родственники помогают, а за ведро хорошего вина рабочие и вспашут, и посеют, и соберут, и в город отвезут, и продадут.
Деньги у Кругловой водились большие: и зарплата немаленькая, и огород огромную прибыль давал.
Жила Марина одна припеваючи, да вот только счастье ее где-то заблудилось. А где?.. Может, сегодня приедет...
Единственная дочь от второго брака, Елена, после окончания школы поехала отдыхать в Турцию, на море покупаться, позагорать, там и замуж вышла. К себе не приглашает, а сюда муж не пускает. И где живет – не говорит. Уже четвертым беременна. Но на судьбу матери не жалуется – сама виновата. Марина с этим давно смирилась: баба с возу – кобыле легче. Не нравилось свой хлеб есть, турецкий теперь пусть жует. Жизнь быстро на дочь узду надела, и крутой характер не помог, думала у матери на хребте до конца дней кататься, ан нет, теперь у мусульман не забалуешь. Там звезды считать да зорьку встречать не дозволят, а вот пахать от зари до зари, чтоб глаз от земли некогда было поднять, – это да.
 – Ничего, порой жизнь строго с непокорными поступает, – прошептала она тихо.
Марина включила Интернет, нашла песни Ваенги. Та пела песню «Скучаю».
– Бабская ты певица, Ленка! Каждое слово – истина, будто из сердца алая кровь капает. Видно, и ты сполна попробовала несладкую женскую долю, тоже с избытком хлебнула «счастья», – и она запела вместе с ней:
«А я не знаю почему, но меня тянет,
Меня так тянет, ох, как меня тянет,
И я всё время пропадаю ночами, ночами, ночами…»
Наведя в доме порядок, она почувствовала усталость, да и часовая стрелка давно перевалила за полдень. Есть не хотелось. Приняв ванну, Марина попила кофе и стала приводить себя в порядок. Надев красный сарафан с крупными цветами, который подчеркивал красоту и фигуру, расчесав густые, темные, слегка вьющиеся волосы, подведя глаза, подкрасив губы и создав вокруг себя сладковатый и дурманящий ореол арабскими духами, Марина оглядела себя в зеркале со всех сторон и осталась довольной.
Она надела черные туфли на высоченном каблуке, села в машину и поехала на вокзал.

2
Долгожданный поезд пришел на первую платформу с опозданием на пятнадцать минут. А вот и вагон номер четыре. Марина встала напротив двери, из которой на платформу стали выходить пассажиры. Их было немного, человек пять-шесть. Среди них никто не походил на героя ее нового романа. Она в недоумении подошла к проводнице.
– Скажите, это все пассажиры, которые приехали в вашем вагоне?
– Сейчас еще один красавец выйдет. Напился после родов, еле растолкала. А вот и он. Твой что ли?
Марина не ответила. Она с отвращением глядела на помятое, отекшее лицо высокого мужчины с взъерошенными волосами и в помятых джинсах. Гость с наслаждением вдохнул свежий воздух.
– Здравствуй, Причерноморье! – пафосно произнес мужчина. – Ну, – поглядел он мутными глазами на Марину, – не стесняйся, подойди и обними!
От такой наглости Круглова переменилась в лице. Она зло подошла к нему и изо всей силы влепила пощечину.
– Падаль! Чтобы духу твоего здесь не было! Пошел вон отсюда!! – и резко развернувшись, быстро пошла по перрону.
– Ничего себе, – накрыл он ударенную щеку ладонью. – Серьезная женщина, уважаю таких! Правильно все сделала, сам виноват. Марина! – закричал он. – Подожди, я тебе все объясню!
И он, слегка пошатываясь, побежал вслед за ней, волоча за собой довольно увесистую сумку. Догнал ее уже в здании вокзала.
– Марина, извини, – он бережно взял ее под руку. – Выслушай, пожалуйста. Не делай поспешных выводов.
Было видно, как он трезвел с каждым произнесенным словом.
– Давай присядем на пять минут, и ты все поймешь, а может быть, и простишь. Только пять минут, – умоляюще произнес он.
Они присели на пустую лавку. Марина строго смотрела на него.
– Понимаешь, за три с половиной часа до прихода поезда у женщины начались роды. И так быстро… И нет ни одного медработника... Все боятся, никто ничего не умеет. А я, хоть никогда такого не делал и не видел, стал, – он хмыкнул, – акушером. У нас на корабле был доктор, много баек рассказывал, включая и то, как принимать роды. «Самое главное, – говорил он, – не мешать в этом женщине. Она сама справится». И рассказывал, как пупок обрезать и все остальное... Вот и пригодилось… Хорошо хоть вода теплая была… Мальчик родился… Хорошенький… – грустно улыбнулся он. – На радостях муж достал литровую бутылку самогона и буквально заставил меня выпить. Сначала за здоровье сына, а потом и за мать. Два полных стакана! А закуски – сухарь и яйцо… Только через двадцать минут поезд остановился на полустанке, медики забрали счастливую семью. А я… остался и уснул. Сына назовут моим именем. Пригласили на крестины, вот их адрес и телефон… Позвонят, – он протянул Марине помятую бумажку. – Поверь, пожалуйста, я не пью, нет, пью, но не теряя памяти… У меня от этой гадости голова сильно болит и за грудиной давит. Потом давление начинает подниматься. Тоже ненавижу подобное состояние. А здесь… За новую жизнь, а потом такой напор новоиспеченного отца… И отказаться грешно, и к тебе еду… – он ненадолго замолчал. – Прости, Марина!.. И поверь во все сказанное. А если не веришь, то корреспондент ехал из вашей газеты, забыл, как она называется, и этот случай, сказал, опишет в ней. Ей-то, думаю, точно поверишь. Посмотри, название написано на обратной стороне бумажки. Марина перевернула ее.
– «Южная правда», – прочитала она.
Подперев ладонями подбородок и упершись локтями в колени, Марина снизу-вверх внимательно смотрела на Владимира. Он и правда был симпатичен, строен и мускулист. В нем ощущалась мужская сила, твердость характера и порядочность. На голове сквозь вьющиеся волосы виднелась небольшая плешь. Глубокие морщины бороздили высокий лоб. Нос слегка заострен и вытянут. Под черными бровями на нее смотрели голубые бездонные глаза. Щеки слегка впалые, а губы мягкие, особенно нижняя.
«Должно быть, сладко целоваться», – хитро прищурила глаза Марина.
Выглядел Владимир респектабельно. Ярко-красная футболка, фирменные джинсы и кроссовки фирмы «Adidas» делали его похожим на героя-любовника. Рядом стояла большая черная спортивная сумка.
«Значит, деньги есть, значит, точно не пьет, коль хорошо одет…» – сделала вывод Марина.
Она встала и оглядела гостя. Владимир тоже поднялся.
– Если все это правда, на первый раз прощаю, пойдем в машину.

3
На перекрестке он попросил остановиться, быстро вышел, подбежал к женщине, торгующей цветами, и купил пять шикарных роз – четыре красные и одну белую.
– Мариночка, это тебе. Не обижайся, пожалуйста.
Марине нравился Владимир все больше и больше: и его открытость, и непосредственность, и неподдельная доброта, и искренность извинений, и что-то еще, о чем она давно забыла. Ей казалось, такого внимания мужчин она не испытывала никогда или это было так давно, что даже забылось. Ее глаза неожиданно увлажнились, и чтобы скрыть свое волнение, она опустила голову в цветы.
– Спасибо, – прошептала она и впервые улыбнулась. – Очень красивый букет. Я очень люблю розы, георгины и пионы... У меня дома растет множество цветов. И когда они цветут – становится тепло и светло на душе. Я тебя не сильно ударила? Прости. Знаешь, как стало обидно за себя… Ждала человека, а приехал… – она погладила его по пунцовой щеке.
Он взял ее ладонь, прислонил к губам и поцеловал.
Сзади раздался гудок автомобиля.
– Ой, – всплеснула руками Марина, – мы мешаем проезду транспорта, поехали быстрее, пока не оштрафовали.

4
Через сорок минут они подъехали к дому.
– Вот и приехали.
Владимир вышел и огляделся. Перед ним за высоким забором высился огромный дом, правда, видна была одна только внушительных размеров крыша.
– Это твое? – удивленно спросил он.
– Мое! – с гордостью ответила она. – А ты думал – голь перекатная?
– Ну зачем, ты же писала, что и дом, и огород…
– А ты сразу и прикинул, что надо брать быка за рога…
– Если я подобное еще услышу, развернусь, уйду на вокзал и уеду. Ясно? Я не в мусорном баке и не в шалаше живу! И не сирота в третьем поколении! Я не из тех, кто стоит с протянутой рукой, кто заискивающе смотрит в глаза. Ты мне внешне понравилась, вот я и приехал… Дом, сад, огород… Такое и у меня тоже есть… Может, не таких габаритов, но вполне хватает! И море под боком!.. В человеке важны не его богатство или бедность, а душевные качества, чистота помыслов и деяний. Я не приехал домом и огородом твоим любоваться, хотя это тоже здорово, а тобой. Поэтому давай оставим этот бессмысленный разговор.
– Прости бабу-дуру, я не хотела тебя обидеть, просто случайно вырвалось, – Круглова обняла Владимира, прижалась и всхлипнула. – Вова, не обращай внимания на глупые слова. Сказала не подумав.
Он погладила ее по голове:
 – Ладно… Забудем…
– А я представляла тебя совсем другим. А ты… Как бы это выразиться?.. Ну, совершенно другой человек… Гораздо лучше, чем думала.
Марина действительно увидела этого человека совершенно с другой стороны. Это была уже не та пьяная физиономия, вылезшая из поезда, вызывающая чувство омерзения и отвращения, а совершенно иной человек. В нем ощущался такт, энергия и доброта, открытая и не наигранная. И сила, мужицкая сила. И как-то сразу Марина с ним почувствовала себя слабой. Давно забытая женственность выплеснулась вулканом из сердца, делая его мягким и беззащитным.
– Володя, а поехали на речку! – ни с того ни с сего вырвалось у нее. – Правда, комары… Но… всю кровь не выпьют. Ты на реке, поди, сто лет не был. Все море, море… Пойдем, – умоляюще попросила она. – Плавки у тебя есть? А нет – сейчас купим.
– Море… Что да то да. А плавки есть, надеть – и готово!
– Ну и я без купальника не пойду, – весело рассмеялась она, игриво встряхнув волосами. – Пошли переодеваться.

5
– Володя, ты не возражаешь, если мясо я маринованное возьму? Будем шашлык есть. Честно, есть хочу, просто нет сил терпеть! Вино взять? Очень хорошее, мы его за границу продаем.
– Не надо. Не пью вина. У меня от него желудок болит. Водки?.. Ее сегодня было сверх меры, а вот пива…
– Пива купим по дороге. А я вино пить буду. Володя, пожалуйста, сходи в сарай, набери в мешок дров и положи в багажник, а я спички возьму и газеты для растопки, посуду кое-какую соберу. Да, забываю спросить: ты куришь?
– Сейчас нет. Вот уже шесть лет. А до этого… Видно, свой стог уже скурил.

6
На берегу уже догорал костер, а Марина и Владимир все никак не могли вылезти из воды, до того та была теплой.
Лучи закатного солнца искрами скользили по водной глади, из густых камышей выплывали встревоженные утки, а над водой еще порхали поздние стрекозы, перелетая с одного листа кувшинки на другой.
– Володенька, пойдем на берег, костер погаснет – и шашлык не пожарим. Между прочим, мясо мариновала сама. У меня есть свой рецепт маринада. Оно тает во рту, а запах…
– Это интересно. Рецепт расскажешь? Лично я мариную на пиве вместе с кефиром.
– А я делаю на томатном соке. Все, как обычно: мясо, специи, перемешать и залить томатным соком, чтоб покрыл мясо. И оставляешь все это на шесть-восемь часов. Сегодня попробуешь и поделишься впечатлениями. Скажу не хвалясь: готовлю очень вкусно, вот только на это у меня времени не всегда хватает. Ты шашлычком займись, а я импровизированный столик организую и картошечку в угли побросаю. Держи полотенце, вытрись, а минут через десять одеваться надо будет, чтоб комары не съели, а то посидеть спокойно не дадут. В ваших краях они есть?
– Почти нет. Водоемов с пресной водой мало. С морем они не дружат.

7
Владимир бросил на тлеющие угли несколько камышин, выдернутых из воды. Поднявшийся ветерок разбросал дым по побережью. Теперь их никто не донимал, можно спокойно сидеть и беседовать.
– Ты родом из этих мест? – спросил он.
– Да. Здесь родилась, здесь школу окончила, здесь и замуж выходила. Училась, правда, в Николаеве, в финансово-экономическом техникуме. А потом снова сюда. Главным бухгалтером на винзаводе работаю. В доме есть все… Вот только счастье в нем почему-то не живет, – вдруг она всхлипнула.
– Успокойся. Счастье не куют в одиночку. Оно большим трудом достается, а когда поселится, то лад и мир вместе с ним живут в этом доме. Но беречь его надо как зеницу ока. И тогда можно говорить: «Безоблачное счастье». Я так понимаю.
– Ты такой умный, а…
– Слава Богу, разобралась, а то «падаль», «убирайся», – засмеялся он.
– А самому было бы не противно, не обидно за себя, когда бы я в таком же виде приехала к тебе?
– Абсолютно права. Не будем больше вспоминать. Может, жизнь хотела таким образом испытать нас?!
– Пусть это будет последнее испытание. Знаешь, Вова, устала я от этих жизненных экзаменов. Куда-то иду, зачем-то спешу, чего-то ищу, а радости нет. И вроде бы все есть, но только вроде бы. А на самом деле пустота! Как в густом лесу. Кричишь, а эха нет. Себя перестала слышать. Еще раз повторюсь: у меня есть все… И ничего вроде бы не надо… Привыкла к этому, очерствела. Везу этот воз «счастья», потупив в землю взор, и оглянуться некогда… Ты правду сказал: зачем этот гигантский дом, безграничный огород, корова, свиньи?.. Но червь накопительства так глубоко завяз, сидит там внутри, – она похлопала кулаком по груди, – и наружу не просится. Разумом понимаю, а поделать с собой ничего не могу.
– Ишь, как вещизм в тебе глубоко засел! Бороться с этим делом трудно.
– Согласна. И самое главное – для кого все это? Дочь в Турции, замужем. Муж ее ко мне не пускает, – она задумалась. – Видно, нет на этой земле МОЕГО счастья, – Марина горестно всхлипнула. – Может, ты мне его привез? – произнесла она это почти неслышно. – Да ну их всех! – вытерла она глаза. – Не хочу об этом больше говорить. Давай, Володенька, выпьем!
– Знаешь, Мариночка, я очень люблю путешествовать, наверное, где-то глубоко во мне живет цыган. А может, это от длительного хождения по морям и океанам. Скучно на одном месте становится. Прочитаю, где что интересное есть – и на неделю… А там уже целый день на ногах, от зари до темна…
– И где же ты там живешь?
– Комнату снимаю или квартиру. Сейчас с этим легко. Купил газету «Позвони» – и все прелести жизни, что душа желает. Объявлений – миллион! Одни строят, другие ремонтируют, третьи продают… В руках карта, выбираешь центр и… с песней. Но обязательно смотреть не тупо, а знать и о достопримечательностях, и об архитектуре, и о великих людях… И фотографировать… А потом альбом создать, под фотографиями красиво подписать. Считаю, что без этого нельзя, потом, к сожалению, забывается многое. Камеру хочу купить. Но одному все делать сложно. А сейчас ты есть. Поможешь?
– Помогу, – улыбнулась она и легко вздохнула. – Интересно как! А где ты был? Расскажи.
– Много где. Потом расскажу. Скажи, когда у тебя отпуск?
– Порадовать не могу – зима или ранняя весна. Сам понимаешь – виноград: переработка, реализация плодов и вина, подготовка сада к новому сезону… Короче, от бумаг глаза из орбит вылезают.
 – Это плохо. Люблю смотреть на цветущую природу, когда все благоухает, ароматы дурманят голову… Но и зимой тоже много прелестей. Горы, лыжи, звенящий воздух… Здоровье! – он сжал кулак и потряс им в воздухе. – Поедем в Карпаты, на турбазу. Я знаю там одно чудесное место. Не возражаешь?
– Согласна! – захлопала Марина в ладоши. – Ты похож на теплый дождь, который вымочит тебя насквозь, а уходить из-под него не хочется. Стоишь, и стоять хочется. Он смывает всю грязь, пошлость, грубость. Ты под ним чувствуешь прилив сил и молодеешь. Спасибо тебе.
– Пока еще не за что, – Владимир обнял ее и прижал к себе. – Тебя комары не тревожат? – прошептал он. – Какое-то здесь у вас кровавое место.
– Есть немного.
– А я просто начинаю изводиться.
– Чего же ты молчишь? Поехали домой. Я тебя должна беречь.
– Да, забыл поблагодарить тебя за шашлык. Очень вкусный и мягкий.
– Правда? Тебе понравился?
– Очень.
– Спасибо, – она приподнялась на носочках и поцеловала его. – Клади шампуры в багажник, а я все остальное соберу. Еду оставим птичкам, утром позавтракают.
Быстро все собрав, они сели в машину и двинулись в сторону дома.

8
– Володя, расскажи немного о себе, а то эти интернетные переписки о человеке мало дают информации.
– Родился в Ростове. Папа был офицер, а мама – учительница химии. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, отца перевели в Мариуполь, а там, в пригороде, жили родители мамы, у самого синего моря, – улыбнулся он. – В городе получили квартиру. После окончания школы поступил в Ленинградское военно-морское училище, стал штурманом и шесть лет прослужил на Северном флоте. После окончания командирских классов направили в штаб, в Севастополь. Когда наша жизнь завертелась, закрутилась, я был уже капитаном второго ранга. Перспективы служить дальше не видел, ушел на пенсию и переехал в бабушкин дом под Мариуполем, севастопольскую и мариупольскую квартиры продал, а деньги поделил между сыновьями. Они у меня тоже оба моряки. Один – помощник капитана сухогруза в Одессе, а второй, военный, служит на Балтике, под Калининградом.
– А жена? – затаенно спросила Марина.
– Переехав, жена резко занялась общественной деятельностью. Я не мешал – занят человек и хорошо. Был митинг, на котором началась заварушка. Народ побежал, она упала, и ее затоптали насмерть.
– Боже, какая трагическая смерть, – Марина передернула плечами и перекрестилась. – Царствие ей небесное, пусть земля будет пухом. Спаси всех и сохрани, – снова перекрестилась она. – И ты больше не женился?
– Нет.
– Почему?
– Тебя искал.
Марина зарделась.
– Нашел?
– Нашел.
– А я тебя…
– Понравилась, потому и приехал. Сама видела, с какой радостью вышел из вагона, – он впервые свободно и счастливо рассмеялся.
– Это точно, – тоже захохотала Марина. – Щека прошла?
– Я о ней давно забыл. Но это надо было сделать, и правильно поступила, иначе не получился бы этот замечательный вечер. Мариночка, давай остановимся и купим минеральной водички. Пить хочу, спасу нет!
– Дома есть.
– То дома, а я сейчас хочу.
Марина припарковалась у магазинчика с экзотическим названием «Голубая лагуна». Магазин был маленький, сплошь заваленный бутылками со сладкой и минеральной водой, пивом, коробками с фруктами и овощами так, что и к прилавку трудно подступиться. На витрине лежали сыры и колбасы. В помещении стояла невыносимая жара, было неимоверно душно. У прилавка стояли трое мужчин, брали пиво и соленую тюльку.
– Марина Васильевна! – вскрикнула продавщица. – Добро пожаловать к нам в парилку! Вы что-то хотели? Мужчины, расступитесь, я отпущу нашего дорогого гостя.
– Верочка, мы не торопимся, отпускай виноградарей, мы их беречь должны. Это слава нашего завода. Правда, ребята?
– Марина Васильевна, может, с нами пивка? – спросил пожилой мужчина.
– Нет-нет, Александр Михайлович, отдыхайте. Мы тут сами.
Вера большущими глазами дырявила Владимира, пытаясь понять, с кем пришла Круглова.
Владимир взял три бутылки минеральной воды. Одну тут же открыл и стал с жадностью пить.
– Нам что-то еще, Володя, надо взять? – нарочито громко спросила Марина.
– Мне нет. Наелся, напился…
– Тогда я к чаю конфеточек возьму. Верочка, хорошеньких взвесь мне.
– Сколько, Марина Васильевна?
– Не скупись, взвешивай. Халвы полкило возьму и печенья. Как ты тут работаешь? В таких скотских условиях в ящик сыграть можно. Что кондиционер не поставишь?
– Надо, да все денег не хватает.
– Вера, мне только не ври. Все в торбу. Когда же мы перестанем прятать деньги в чулки? Пускай твой Евгений ко мне зайдет через пару недель, часиков в одиннадцать. У нас на складе есть старенькие, но они лучше новеньких, пусть сам и выберет, какой понравится. Мы недавно в канторе их меняли... Да не смотри на меня так жалостливо, ничего платить не надо. Я все документы подготовлю. Поняла?
– Поняла, Марина Васильевна, спасибо большое. А директор…
– Не переживай, с ним сама разберусь. И машину сразу пусть возьмет, чтоб вывезти, и мастеров дам для установки… Только в помещении порядок наведи, а то магазин больше на помойку похож, развернуться невозможно.
– Все сделаю, как скажете, Марина Васильевна.
– Да не «как скажете», а чтоб уютно здесь было, глаз радовался…
Расплатившись, они вышли на улицу. Владимир снова принялся пить.
– Будешь? – протянул он ей бутылку. – У меня там с по;том все соли из организма вышли.
– Глоточек сделаю. Что купалась, что не купалась, опять вся мокрая. Надо было в другой магазин заехать, недалеко совсем.
Марина немного отпила, Владимир допил остальное и бросил пустую бутылку в стоящий вместо урны картонный ящик.
– А ты тут в больших начальниках ходишь! – помотал он головой. – Видно, что люди тебя уважают и ценят, и… даже побаиваются.
– Вот так сразу и побаиваются? Откуда ты это взял?
– Опыт, помноженный на мастерство.
Марина рассмеялась.
– Знаешь, Вовочка, просто жалко эту семью. Четверо детей… Вера из кожи вон лезет, чтоб накормить всех, одеть, обуть… А муженек маленько за воротник закладывает. Помогаю таким, чем могу…
– Приятно это осознавать. Доброта у нас сейчас не в моде. Умница!
– Не перехвали. Домой?
– Поехали.
– Марина, спросить тебя хочу. Огород у тебя громадный, как же ты с этим справляешься?
– Скажу больше: у меня корова есть, свиньи, птица… А всем этим занимаются мои родственники – брат, тетки, племянники… Три литра молока мне на неделю хватает. Из пяти свиней – одна моя, ну и так далее. Корм мой, уход их. И огород также. Все сыты, все довольны и денежки имеют неплохие. Как-никак, а человек здесь я далеко не последний. И вспашут, и посеют, и уберут. Мне, если честно, заниматься всем этим просто физически не хватает времени. От зари до зари на работе… Но… держу… Зерно для кур есть, для уток бассейн большой вырыт, вода проточная. Зато мясо круглый год. На зиму мне его закатывают, получается тушенка. Картошечку зимой сварю, баночку открою, перемешаю… Вкуснотища неимоверная!.. Слюнки не потекли? – улыбнулась она. – Излишки реализую через рынок, рестораны. Дома скважина пробита, вода своя. Еще раз, Володя, повторюсь: абсолютно не надо ничего, а пашу, как муравей. Все есть, понимаешь, все! На сто лет хватит, ан нет, – она с силой надавила на сигнал и ненадолго замолчала. – Вот ты везде ездишь, смотришь все, интересный образ жизни ведешь. А я? Только Киев да Одессу видела, а что видела – и рассказать не могу. В командировке много не погуляешь, не посмотришь. Мечешься, как мотылек у горящей лампочки. О Николаеве молчу, в нем я училась. Молодая была, а какие музеи с театрами в молодости? Город знаю хорошо, а что в нем... Да ну ее, такую жизнь, – Марина вдруг неожиданно всхлипнула. – Одна я, кругом одна, – она остановила машину. – Пожалей меня, пожалуйста, Вовочка.
Она крепко прижалась к нему и зарыдала.
– Ну что ты в самом деле? Успокойся, Мариша, – он поцеловал ее в мокрые глаза.
– Ты приехал и за считанные часы всю душу мне разнес, словно пришелец с другой планеты, из другой жизни. И тоже у тебя все есть, но сердце свое ты не рвешь понапрасну, живешь в свое удовольствие, – она снова завела машину и тихо поехала. – Забыла спросить: а ты где работаешь?
– Я же тебе писал – в порту, лоцманом. Честно, без этой самой работы занять себя нечем. Не будешь же целый день в огороде ковыряться. Да и огорода того пять соток. А так – люди, общение… Но не сказал бы, что от избытка радости прыгаю, словно клоун на манеже. Тоже свои проблемы, трудности. Запомни, а лучше запиши, – улыбнулся он, – трудности даны нам для того, чтобы их с достоинством преодолевать.
– Все равно… ты интересный человек.
– Я сказал бы больше – красивый, умный, добрый… – Владимир заливисто рассмеялся.
– И красивый тоже, – задумчиво промолвила Марина. – Вот мы и приехали. Володя, пожалуйста, открой ворота, – она протянула ему связку с ключами.

9
– Ты душ принимать будешь?
– В обязательном порядке.
– На улице или дома?
– Только на улице.
– Тогда иди в спальню, переодевайся, полотенце я на кресло положила. Что постирать – бросишь там в корзину. Сейчас я на улице свет включу. Увидишь зеленую будку – это и будет летний душ. Мыло, шампунь, мочалку найдешь… А я после тебя тоже сполоснусь.
Через полчаса в шортах и без майки торжественно вошел Владимир.
– Как же все-таки хорошо! – пафосно произнес он. – Я на седьмом небе. И хорошо, что у тебя все есть!
– Я рада, – улыбнулась Марина. – Что-то кушать, пить еще будешь?
– Что ты, сегодня наелся, напился, – хмыкнул он, – наверное, на год вперед.
– Тогда я тоже в душ. А ты смотри телевизор или сразу ложись, я все расстелила. А хочешь – компьютер включи, найди легкую музыку. Я под нее часто грущу. Побежала, – Марина поцеловала Владимира в щеку. – Отдыхай! Да, совсем забыла, обойди дом, найди где ванная, туалет, кухня… Это первое, что нужно знать в незнакомом доме. Остальное потом увидишь, – и, махнув рукой, убежала.
Смотреть ничего не хотелось, он отыскал музыку Поля Мориа, включил ночник над кроватью и лег. Только сейчас Владимир ощутил, как устал: поездка, роды, алкоголь… И здесь вроде не работал, отдыхал, а тело гудело от напряжения. Под тихую, спокойную мелодию он начал медленно погружаться в царство Морфея, и только почувствовав, как рядом легла Марина, сознание мгновенно погасло.
– Ты уже спишь? – прошептала она. – Спи, спи, мой хороший, – Марина обняла Владимира, прижалась всем телом и слегка прикоснулась губами к щеке. – Спи, дорогой. Сегодня был мой самый счастливый день, мне было так легко, как не было никогда, – шептала она, нежно гладя его волосы. – Как хорошо, что ты приехал. Ты добрый волшебник, коснулся палочкой – и душа расцвела, а сердце вновь стало горячим, я как будто ожила вновь, почувствовала себя совершенно другим человеком... Я никогда тебя больше не обижу. Только и ты не бросай меня, пожалуйста. Тогда умру я от безысходности. Спи, мой родной. И я тоже сегодня очень устала. Рождение на свет чистого и светлого всегда происходит болезненно и мучительно. Спи, и я буду спать. Будет день, будет пища.
Она выключила компьютер, погасила свет, еще раз поцеловав Владимира, тоже моментально уснула.
Марина не слышала, как рано тот вышел на улицу, сделал зарядку, принял душ... И только когда ее жаркое тело почувствовало прохладу и свежесть, она вздрогнула от нахлынувшего напряжения, обвила желанного человека руками, прижала к себе и сладко простонала.
Почему-то для Марины все было, как впервые, и никогда не существовало того тяжеленного груза прошлой жизни, что камнем висел за спиной, а лишь сейчас его голубые глаза перед лицом, и мягкие губы, непрестанно целующие и сбивающие дыхание, и руки, сильные, смелые, сжимающие в объятьях, и слезы, стекающие из уголков ее глаз помимо воли, и его тихий шепот…
Наконец содрогнувший Вселенную крик, крик радости и счастья вылетел из Марининой груди, и она, широко раскинув руки и закрыв глаза, тихо лежала несколько минут в беспамятстве.
Сознание медленно возвращалось. Она снова притянула Владимира к себе и тихо прошептала:
– Ты только мой! Никому тебя теперь не отдам, – и страстно впилась губами в его губы.

10
Марина бросила взгляд на висевшие на стене часы.
– Ой, – быстро вскочила она, надевая на обнаженное тело халат, – двенадцатый час. Быстро встаем! Мне кормить тебя надо, а я, словно королева, нежусь в постели. Нет-нет, ты лежи, отдыхай.
Она поцеловала его и быстро вышла.
– Я тебя позову, – послышалось из глубины дома.
Владимир тихо лежал, закинув руки за голову, и думал: «Ничего не могу сказать, хорошо тут. И женщина замечательная. Но… не моя среда обитания. Простор жизни – вот моя стихия. Тут я умру от тоски. А как забрать Марину к себе?.. И поедет ли она? В этом месте ее дом, работа и все остальное, здесь сформированы уклад жизни, привычки, здесь она в своей среде. И вытащи отсюда – разрушишь все. А это уже не жизнь, не любовь, а мука одна».
Те же думы одолевали и Марину.

11
– О чем философствуем? – в спальню вошла Марина, сияя красотой и здоровьем. – Мысли поведаешь? Тебе не плохо? – встревоженно спросила она.
– С чего ты взяла? Просто задремал, – солгал он. – По-моему, слишком хорошо. Вот и боюсь вспугнуть эту нахлынувшую радость.
– Вот и я, как птица, выпущенная на волю, тоже не знаю, в какую сторону лететь. Но не будем об этом. Всем надо сосредоточиться, подумать и решить, к какому берегу плыть. Вставай, мой лучший мужчина! Иди, мойся – и за стол. Как там у вас на флоте говорят: «Море любит сильных, а сильные любят поесть!» Так?
Владимир рассмеялся:
– Какие глубокие познания о военном флоте!
– Фильмы смотрим, а в них сейчас чего только нет. Само собой, такое прилипает к языку. Поднимайся, а то все остынет.

12
Вскоре они сидели на кухне за столом, на котором дымились в сковородке большие куски мяса, по тарелкам разложена яичница с колбасой и зеленым луком, лежали разрезанные на четыре доли огромные помидоры и еще на кухне чем-то вкусно пахло.
– Когда ты это все успела? Такого обильного завтрака я давно не едал. Кофе, бутерброд – и на работу. А тут целый пир... Что за дурманящий запах в кухне?
– Я какао сварила и греночки пожарила.
– Балуешь меня!
– А кого я еще должна баловать? Кушай, соль, перец, горчица на столе. Приятного аппетита!
Говоря обо всем и ни о чем, они не спеша ели.
– Вова, что будем делать? Ты гость, я должна тебе показать наши места, съездить в город.
– У меня такое предложение. До обеда ты показываешь свое царство.
– Ура! Согласна! Побалую тебя ягодами, самыми-самыми вкусными. Вот дура, не догадалась сбегать в сад и нарвать чего-нибудь. Вот непутевая! – хлопнула она себя по бедрам.
– Чего удручаться? От такой пищи живот начнет расти.
– И пусть растет. Лишь бы все в пользу.
– Мариночка, как ты смотришь на то, чтобы вечером поехать в театр, посмотреть вечерний Николаев. Я давно мечтал сюда попасть. Это ведь кузница кораблей для Военно-морского флота, детище Григория Александровича Потемкина. А главное, именно отсюда военные моряки повели свои корабли по морям и океанам планеты.
– А я мало что знаю, – горько произнесла она. – С каждой секундой опускаюсь все ниже и ниже. Стыдно даже. Живу как в подвале. Что слева, что справа – ничего не вижу. Идешь по земле, как лошадь в шорах. Восхищаюсь тобой, твоими знаниями, осведомленностью!
– Просто историю края, куда едешь, надо немного знать. Не люблю выглядеть бараном, постоянно спрашивая: а это кто, а чем он занимался, а это что?.. Я тебе о Николаеве и его людях многое могу рассказать. А теперь – веди в свое сказочное царство.
– Куда желает пойти мой повелитель?
– На простор, на воздух, в сад, где Ева может вновь соблазнить Адама.
– Если так, идем немедленно!
Они вышли из дома на просторный двор.
– Извини, милый, буду говорить теперь я, здесь моя вотчина. Смотри, по двору курочки ходят, их много, за сеткой уточки. Их тоже много. В бассейне всегда свежая водичка. Вода, кстати, нисколько не хуже минеральной, потом попробуешь. Ряска, силос, отходы от сахарной свеклы, кукуруза, пшеничка у них всегда. Живут припеваючи. У меня и огород капельно орошается, оттого и урожай всегда отменный, девать некуда. Но стараюсь все реализовывать. Тут мои сараи, хозяйственные постройки, гараж… Их смотреть не будем. Коровка в стаде, а свиньи… Чего их глядеть, только пачкаться. Кролей раньше держала, но хлопотно очень. Заметь: вся территория огорожена высоким забором – ветер землю не сушит, снег равномерно по всей территории лежит, не разметается по сторонам… Три собаки у меня – Альбина, Гера и Лера, охраняют хозяйство и хозяйку. Умные очень, никогда понапрасну голос не подадут. Их сейчас нет, чтоб не дай Господь не покусали тебя. Вот, собственно говоря, и весь мой двор.
– Потрясающий размах!..
– А ты думал… Отец в свое время был в этих краях директором совхоза. Он-то и создал все это, – развела она руками,– а я только немного добавила. Пойдем на огород. Там увидишь настоящее чудо.
Она открыла дверь тоже высоченного забора, и они вошли в тенистый сад. Краснопольский чуть не задохнулся от переизбытка влажности и эфирных масел, выделяемых деревьями.
– Вот здесь, Вовочка, у меня все и растет. И яблони, и груши, и персики, и абрикосы, вишни, черешни… Об овощах вообще не говорю. Видишь, многое осыпается… Убирать не успеваем. Вишня отошла, абрикосы тоже… Яблоки… Пойдем, я тебя оставшимися персиками угощу. Только, Володя, просьба большая: майку сними – они очень сочные, обрызгают, не отстираем потом.
– Видел-перевидел в своей жизни, но такого... Горжусь тобой! – он обнял Марину и поцеловал в мягкие влажные губы.
– Подожди, Адамушка, хоть чуть-чуть… Потерпи… – произнесла она шепотом, тоже целуя Владимира. – Пойдем, моя душа. Пойдем, мой хороший. Я сама… Нет… Лучше слушай… Наварили варенья, фрукты посушили… Зимой калий будем есть ложками, а он для сердца хорош, – подмигнула Марина и рассмеялась, – не стесняйся, на что глаз лег, то и кушай. Вон три мои тетушки смородину собирают, пойдем к ним. Здравствуйте, тетя Люба, тетя Оксана и тетя Лариса! Не заморились?
– Нет, Мариночка, что ты. От такого праведного труда разве можно замориться? Варенье начали варить, реализаторы приезжали… Я перед тобой весь отчет и расчет потом представлю. Из подвала все старое вынесли, загружаем консервацией этого урожая. Ведро смородины передала в совхоз, пусть тебе ее посушат.
Говорила все время тетя Оксана, видно, она здесь была старшей. Другие сидели молча, смотрели на Владимира не отрываясь, но вопросов не задавали.
– Тетушки, это Владимир, Владимир Михайлович. Приехал ко мне в гости из Мариуполя. Ягодами его угостите?
– Здравствуйте, Владимир Михайлович! Угощайтесь вот из этого ведра, в него мы кладем самую крупную. Она у нас величиной с вишню.
– Добрый день! – наклонил голову Краснопольский, приветливо улыбаясь. – Спасибо большое. Я хожу здесь и слов не нахожу, как будто на другую планету попал.
– А помидоры, Марина, ты гостю не показывала?
– Еще нет. Сейчас пойдем туда.
– Сходите-сходите, это очень интересно. Они у нас с голову пионера.
– Так и с голову? – засмеялся Владимир.
– Посмотрите и сами убедитесь.
– Если обманули – вернусь, – засмеялся он.
– Боюсь что не вернетесь. Смородина вкусная?
– Очень!
– Раз понравилась, я вам в кулечек насыплю.
– Тетя Оксана, вы смородинку лучше домой занесите, а мы пока погуляем.
– Хорошо, Мариночка, прямо сейчас и занесу.
– Ну, тогда мы пойдем, покажу городскому человеку, чем отличается чеснок от картошки, – она взяла Владимира под руку и счастливо рассмеялась. – Пойдем, дорогой, посмотришь головы пионеров, – она повернулась. – Тетя Оксана, принесите еще хорошего винограда, чтоб гостя сразить наповал. И пару помидоров тоже. На вечер миску малины наберите. И молочко парное оставьте на столе.
– Гуляйте, все сделаю! – прокричала Оксана.
– Пойдем потихонечку в дом. Мне надо тебя беречь, чтоб от избытка информации крышу не сорвало. Остальное завтра покажу. Хочу сказать, что сорта винограда все элитные и, поверь на слово, таких ягод нигде больше не попробуешь. Скоро второй урожай малины собирать будем. Кстати, и картошки тоже. А овощи растут за садом.
 – Я потрясен! Вот это размах! Правда, у меня от восхищения нет слов. Тебе при жизни памятник надо ставить и назначать руководителем садоводства и овощеводства в стране. Гарантирую: рай будет обеспечен!..
– Не ради чинов и наград… Попробуй крыжовник.
– У тебя все такое вкусное… Я сражен!
– Рада, что оценил. Поцелуй меня, пожалуйста, – прошептала она, обвивая Владимира руками за шею.
Они долго стояли, прижавшись друг к другу.
– Я думаю, что экскурсию пора прекращать, – Владимир сипло дышал. – Хочу домой!
– Возражений нет! – и глаза Марины засветились обжигающим огнем.

13
Ближе к вечеру они поехали в город, чтобы бегло осмотреть город и посетить театр.
Прошлись по набережной, постояли у памятников адмиралу Макарову, первому гражданину города Николаева Михаилу Леонтьевичу Фалееву, поэту Пушкину, полюбовались местом слияния рек Южный Буг и Ингул, погуляли по пешеходной улице Спасской… Но машина постоянно вынуждала их возвращаться к месту ее стоянки.
– Сама видишь, Мариночка, путешествие на машине отнимает много времени. Предпочитаю ее где-то оставлять и пользоваться городским транспортом, а лучше пешком. От этого только польза. Если хочешь что-то увидеть и что-то познать – не жалей ног.

14
Пьеса, которую они посмотрели, не вызвала бурю восторга. В зале было неимоверно жарко, поэтому актеры играли вяло, без эмоций, впечатлений от просмотренного и восхищений не было.
– Не собираюсь никого обидеть, но невольно хочется сказать: «Провинциальный театр». В столицах такого почти не практикуется, даже если жарко или холодно, там дорожат своим местом и профессией, – огорченно произнес Владимир.
– Согласна. Между прочим, Вовочка, из нашего города вышло много талантливых людей: Серов, Сенчина, Трубач, Брейтбург, Захаров…
– Ты еще забыла актера Игоря Лифанова.
– Тебя ничем не удивишь. Откуда в тебе эта тяга к знаниям?
– Живя в серой массе, хочется чем-то отличаться от них, если не богатством, то знаниями. Но честно заявляю: богатые к знаниям не стремятся, а дуракам живется легче и беззаботнее. Ничего в этой жизни их не тревожит, кроме собственных меркантильных интересов. Принцип «День прошел – и хрен с ним» меня не устраивает. Всегда с трепетом подхожу к повороту: а что за ним, а что за горизонтом? Так вот и складываются знания, опыт, формируется мировоззрение. Интересно же, когда интересно.
– И мне с тобой очень интересно. Таких разносторонних и любознательных людей редко встретишь. Чувствую: сама от этого становлюсь чище, добрее и начинаю возвышаться над собой.
– То ли еще будет!..
– А ты надолго ко мне приехал, Володя?
– Пока на десять дней.
– А потом? – в вопросе послышалось волнение.
– А потом мы сядем за стол переговоров и начнем коллегиально решать, по какой дороге идти, где вить гнездо, в какую землю пускать корни. Тут «авось» не нужен, тут требуется взвешенное и обдуманное решение во имя любви, счастья и семейного благополучия.
Марина молча остановила машину, припарковавшись у дороги. Она обняла Владимира, положив голову на плечо, и долго так сидела.
– Мариночка…
– Ничего не говори. Мне так хорошо… Я теперь не могу себе представить жизни без тебя. Я тебя люблю. Поверь, пожалуйста, в мою искренность. Мой голос никогда первым не произносил подобных слов. Подожди, – она достала из сумочки телефон, поискала номер. – Света, это Круглова… У тебя есть хорошее мясо на пару шашлыков?
– Мясо замариновано, Марина Васильевна, но неважное. Вам не рекомендую. Вы хотите посидеть? Есть свежая и очень вкусная домашняя колбаса с чесночком. Я ее пожарю. Когда вы будете?
– Минут через двадцать-тридцать. А вино сухое хорошее есть или в городе купить?
– Лучше в городе. Мы дорогие и хорошие не берем, – засмеялась Светлана, – на них спроса нет. Годами будут стоять, и никто не купит. Марина Васильевна, сегодня Слава судачка хорошего поймал. Вам рыбки пожарить?
– Вова, ты рыбу будешь? – повернулась она к Владимиру. Тот утвердительно махнул рукой. – Пожарь, Светочка.
– Хорошо, ждем.
Марина отключила телефон.
– Мы куда-то едем? – спросил Краснопольский.
– У нас есть неплохая кафешка, столики на улице, беседка плющом обвита, полумрак…
– Ну, если полумрак, прибавь газу, дорога полупустая.
– У тебя машина есть?
– Даже две.
– Крутые?
– Не совсем. Но…

15
Они сидели в углу беседки, задушевно общаясь, ели горячую рыбу и поджаренную колбаску, запивая все это белым сухим грузинским вином.
– Света, – позвала Марина хозяйку, – принеси нам крепкий кофе, а после него хорошее мороженое. Слава далеко?
– Дома. Позвать?
– Позови, поговорить надо.
– Сейчас.
Через пару минут к ним подошел небритый мужчина в порванной майке и грязных шортах.
– Славик, неужели переодеться было сложно? – запричитала Светлана, смахивая крошки со стола. – Чистой воды Бармалей. Неудобно за тебя перед хорошими людьми.
– Света, не ругайся, лучше принеси мужу грамм сто пятьдесят, колбаски порежь и кофеек сообрази.
– Хватит с него, с обеда навеселе ходит.
– Со мной можно. А ты, Светочка, не выпьешь с нами?
– Спасибо, некогда. Он сейчас спать пойдет, а мне еще работать… – сказала она, ставя на стол рюмку водки и колбасу.
– Слушаю вас, Марина Васильевна, – пробасил Вячеслав.
– Слава, просьба великая, не откажи. Возьми нас с Владимиром побраконьерничать. Я обещаю вести себя подобающе, сяду в корме – и слова от меня не услышите. Хочу своему гостю показать еще одну сторону нашей жизни.
– Я вроде бы и не планировал такое в ближайшее время. Разве что в пятницу… Есть во что одеться? А то ночи стали прохладные.
– Не беспокойся, найдем. Сапоги отцовские где-то лежат.
– Они, поди, уже давно потрескались. Если что, у меня возьмете. И одежду ему найду. А вы уж сами… И вина баклажку возьмите. Без этого рыбалка – не рыбалка.
– Вот и славно! Света, ты не возражаешь, если Вячеслав пойдет с нами в пятницу на рыбалку? Отпустишь? Вернем как новенького.
– А крышу в сарае кто перекрыть обещал?
– Не начинай, ночью крышу не перекрывают. Иди, не мешай нам разговаривать.
– Светлана, завтра пришлю тебе двух рабочих, они за пару часов все тебе сделают. Материал есть?
– Есть.
– Вот и славно. Проблему закрыли?
– Закрыли, – улыбнулась продавщица и, довольная, удалилась в кафе.

16
До пятницы время пронеслось беззаботно. Они несколько раз приезжали в город, посещали музеи, ездили купаться в Очаков на море. А еще были в Херсоне и поклонились праху светлейшего князя Григория Александровича Потемкина, который покоился в Екатерининском соборе.
Марина и Владимир все эти дни были вместе.
Она показала ему и совхозное хозяйство, и весь процесс производства вина – от выдавливания сока до выхода готовой продукции. Они спускались в подвалы и даже дегустировали вино…
Краснопольский очень заинтересовался всем этим процессом, задавал массу вопросов, что-то уточнял, внимательно выслушивал ответы.

17
В пятницу Марина все приготовила к рыбалке. Костюм и сапоги все-таки пришлось брать у Славы, отцовские вещи и правда истлели, пришлось выбросить на помойку.
С наступлением темноты Марина и Владимир заехали за Вячеславом и двинулись далеко за село, где у того в камышах была спрятана лодка.
Быстро забросив сети, они вышли на берег и, чтобы не кормить кровопийц, сели в машину, стоящую в прибрежных кустах. Вино, густое и терпкое, под сыр и колбаску слегка туманило мозги. Владимир, правда, вина не пил, для него взяли три бутылки пива и копченого леща.
Слава курил не переставая. Марина даже возмутилась по этому поводу, после чего он стал выходить из машины покурить.
Ночь посерела.
– Пора, – шепотом скомандовал Вячеслав. – Марина Васильевна, вы пробирайтесь в корму и садитесь там, Володя – на весла, только греби тихонечко, без всплесков, вон к тому буйку, – показал он в сторону оседавшего на воду тумана, – а я сеточку поднимать буду. С Богом!.. Марина Васильевна, вы наш сторож, не дайте в обиду, если вдруг…
– Не переживай, Слава, все будет замечательно.
Ей отчего-то стало холодно, и она зябко вздрогнула, в голове неожиданно запела Елена Ваенга:
«Уйду на рассвете,
Вернусь, коли сумею,
В моей воле ветер,
Но поймать его не успею…»
Вячеслав медленно стал поднимать сеть, бросая ее в лодку вместе с запутавшейся рыбой.
– Вот и судачок… Хорош! – гордо простонал Слава, перебрасывая бьющуюся рыбину через борт. – А вот и второй с ним рядом, видно, семейная пара… – хрипло засмеялся он.
Марина, как и Владимир, в таком мероприятии никогда не участвовали и видели подобное впервые. Их глаза с восхищением созерцали происходящее.
Вдруг сеть резко натянулась и стала подниматься вверх и в сторону.
– Эгей, стой, шалишь!.. – радостно произнес Слава. – Глядь, какой гигант попался, играться со мной вздумал, погодь… Володя, придержи сетку, один я с ним не справлюсь.
Краснопольский быстро поднялся, намотал сеть на руки и стал изо всех сил тянуть ее на себя. Сопротивление рыбы ослабело.
– Васильевна, у тебя в ногах колотушка лежит, дай ее мне, – протянул руку Вячеслав.
Рыба вновь вызывающе резко пошла в сторону и сильно рванула сеть. Владимир не устоял, упал за борт и тут же скрылся под водой. Видно, хорошо зафиксированные руки не смогли освободиться.
Марина в отчаянии закричала:
– Да что же это такое!? Почему так!? Не было у меня жизни, и эта не нужна! – и она в отчаянье бросилась в черную воду.
– Что ты делаешь? – Вячеслав попытался схватить и удержать ее, но, поскользнувшись, упал вслед за ней.

* * *
Так трагично закончилась эта история, история мгновенной любви и взаимопонимания, история неразвившегося безоблачного счастья, история двух людей, которые, как разнополюсные ионы, притягивались друг к другу и сливались, но…
Может, так распорядились на небе, чтоб они всегда были вместе, один подле другого, и никогда не расставались, считая, что здесь, в раю, им не надо будет выбирать место своего проживания – на берегу моря или реки.
Зачем они взяли с собой третьего?
Может, нужен был свидетель на их небесном венчании?
Ну почему хорошее часто оборачивается плохим? А может, действительно, так лучше для них обоих? Мы же этого не знаем.
А если бы знали?
И что?
Неужели что-то изменилось бы?

;

Во имя любви

 Надежде Щедровой

1
– Тетя Вера, вы дома?
– Надя, ты?.. Дома, где я еще могу быть. Заходи.
– Нет, вы выходите, жарко в хате. Давайте посидим по-бабьи за столиком в саду. Я вина принесла, из Молдавии прислали… А то тоска такая, не знаю куда себя и деть… Прямо все немило.
– И не говори. Я тоже чего-то скучаю. Посиди на крылечке, я быстренько яичницу с колбаской и помидорчиками пожарю.
– Тетя Вера, не беспокойтесь, яблочко сорвем с дерева – и ладно.
– Нет-нет… Закусить надо обязательно. Вино хмельное?
– Сережа говорил, что по мозгам бьет, но когда он его пил, не видела, и канистра полная. Решила с вами попробовать.
– Как ребятишки? – из дома слышался стук ножа о доску.
– Нормально, целый день на улице. Загорели, от негритят не отличишь. Вам помочь, тетя Вера?
– Помоги. Стаканы возьми. Я помидоры с огурцами порежу. На две части или салат сделать?
– Ой, зря вы...
– Этого добра в этом году видимо-невидимо… Не съедим, курочкам выброшу. Угощу тебя грушами. В прошлом году было всего две на дереве, а в этом усыпана вся. И сладкая – конфет не надо.
Вскоре женщины сидели за столиком под раскидистой яблоней.
– Совсем забыла, – встрепенулась Вера, – посиди, пойду свет включу, а то скоро темнеть начнет. Горит больно тускло… Мишу, соседа, прошу поменять лампочку, а ему то некогда, то пото;м.
– Давайте я поменяю. Делов-то – выкрутил и вкрутил новую.
– И у меня с головой тоже не все в порядке, забываю купить.
– Так я сейчас сбегаю и принесу. А вы включайте.
– Куда ты, шутоломная? – прокричала она убегающей Наде.
«До чего хорошая женщина, – улыбаясь, думала Вера, глядя ей вслед. – Сколько ей? Лет тридцать, наверное. Да, тридцать, она же с Володей моим училась… И в доме у нее все ладится, и мужа держит в строгости, и ребятишки растут… Ни крика, ни драки, ни ссор…»
Включив свет, она достала из холодильника лукум, невестка прислала из города. Сладкий, мягкий – милое дело.
Вера вышла на улицу, вдохнула полной грудью приближающуюся прохладу. За столом уже сидела Надежда, а над ней ярко светила лампочка. Стаканы наполнены темно-красной жидкостью.
– Ты, Надюшка, словно метеор, я только зашла в дом и вышла, а ты тут как тут.
– Велик путь – дорогу перебежать. Садитесь и… поехали. Давайте выпьем за нас, женщин. Тяжела наша доля, но почетна.
– И не скажи...
– А давайте, тетя Вера, по полной, а потом поболтаем.
– Давай, – махнула та рукой.
Они выпили. Вино было сладкое, но терпкое.
-– Хорошо пошло, – засмеялась Вера. – Надя, попробуй лукум, Володькина супруга, Лена, в кои веки передала. Вроде и ладная, и симпатичная, а вот не лежит у меня к ней душа.
– Махните рукой, вам с ней не жить. Нравится она Володе – и ладно.
– Наливай! И чего у вас с ним тогда не сложилось? Думала, свадьбе быть… И вдруг – бац, словно горох об стену.
– Кто старое помянет…
Они снова выпили.
– Надя, ты ничего не ешь. Возьми яичницу, небось остыла уже. Только попробуй, мне кажется, я ее не посолила. Если что – посоли сама сколько надо. Соль перед тобой.
Надежда вытерла воротником халата влажные глаза.
– Ты чего это, дочка, аль случилось чё? Вроде гляжу, все в порядке у тебя дома, ребятня растет, муж спокойный, трудяга, каких поискать… Мне нравится твой Николай! Это вино тебя расслабило. Давай по чуть-чуть, а то влили в себя два стакана, вот оно плохое-то и повсплывало. Расскажи, что за забором творится, а то никуда не хожу, днем жарко, вечером некогда, да и некуда, все по хозяйству.
– Сногсшибательного ничего нет. На дискотеке молодежь передралась, Кульчевский пьяный с мотоцикла упал и ногу сломал. Теперь месяц, а то и больше будет дома сидеть, больничный ведь не дадут. Радость семье какая!.. Нина из кожи лезет, а этот… Трое детей малолетних, и все есть хотят. У Марины, соседки вашей, сегодня ночью белье с веревки украли.
– А я слышала, будто она утром на кого-то ругалась, а не разобрала на кого. Вон оно что!
– Марина Петровская своего выгнала.
– За что?
– Застукала с Александровой. Он якобы на рыбалку поехал, а она на велосипед – и за ним. А он вместо речки к Марусе завернул. Она окна ей побила, платье порвала, лицо разодрала…
– Ба, какие страсти у нас. И что?
– А что?.. Выкинула в окно его вещи и велела убираться с глаз. Орала так, что полсела собрала. Театр местного значения устроила, – улыбнулась Надежда.
– А я как в погребе живу, ничего не вижу, ничего не слышу.
– И хорошо. Меньше знаешь, крепче спишь. Больше ничего и нет, вареные от жары все ходят, веселья мало.
Они сидели, откинувшись на спинки стульев, и тихо беседовали. Приближающаяся ночь не несла с собой прохладу, и ветер где-то задремал в пути, а листья скорбно свисали над головой.
Лохматая темно-коричневая дворняжка, высунув язык, лежала у их ног и часто дышала. Она периодически вставала и жадно лакала из миски воду.
– Смотри, как животное тоже мучается. Посиди, я ей холодненькой водички налью. И у самой тело липкое, аж противно.
Вера сходила в дом, принесла ковш воды и вылила ее собаке.
– Ничего не ест, только пьет, – сказала она. – Надя, посмотри, сколько звезд. Красотища!
– А луна? Будто блин на сковороде. Давайте, тетя Вера, еще по маленькой. Я вам душу пришла излить, а не получается. Как вино, забыла спросить.
– Вкусное… И по мозгам бегает. Кто тебе его прислал?
– Сестра, Маша, с автобусом передала целую канистру. Готовится к новому урожаю, тару освобождает.
– Она давно в Молдавии живет?
– Уж лет двадцать, не меньше, – она задумалась. – Нет, двадцать один, мне тогда девять лет было. Техникум закончила и по направлению туда уехала. Замуж вышла, детей нарожала. Уже и внук есть! – засмеялась Надежда.
– А родом ты откуда, Надя? Я че-то запамятовала.
– Я училась в пятом классе, когда папу назначили сюда главным зоотехником. Совхоз и дом нам построил… А до этого жили в Трихатах, на берегу Южного Буга, что недалеко от поселка Ольшанское. Здесь степь, простор, а там река, ширина с километр, а то и больше. Скучаю по тем местам. Отсюда ехать сорок минут, максимум час, с пересадкой, правда, а ни разу не была. Ну а здесь я школу закончила, здесь и любовь свою повстречала. Давайте, тетя Вера, выпьем еще. Мне так удобней будет разговаривать. Только прошу вас ничего не принимать близко к сердцу. Это моя жизнь, и я ее буду дальше жить, – она разлила остатки вина. – Давайте, тетя Вера, выпьем за нашу жизнь, за нашу горькую бабскую долю.
– Ты как старуха изъясняешься, а тебе... Рассказывай, Надя. Горечь надо наружу выводить, тогда и душа очищается.
– Тетя Вера, прошу, пусть этот разговор не выйдет с вашего двора.
– Ну что ты, Наденька! Могила! Еще никто меня не обвинил за длинный язык.
– Я знаю. Ну, слушайте. Было мне четырнадцать с половиной лет, когда заболела мамочка и ее скорая помощь отвезла в больницу с приступом почечной колики. Помните, она в конторе работала, в бухгалтерии. А домой ее привезли умирать. У нее оказался рак почки, саркома, сгорела за полтора месяца. Отец сильно переживал, пить начал и через два года замерз на улице. Так я осталась одна. В девятом классе подружились с вашим Володей, и дружба переросла в любовь. На выпускных экзаменах почувствовала, что беременна.
– Эко…
– Но Вова жениться не захотел, сказал, что не нагулялся и ребенок не нужен.
– Паразит какой, приедет, я ему все выскажу…
– Тетя Вера, я вас просила… Это не нужно никому. И я вас еще раз прошу: ни-ко-му, ни словечка.
– Хорошо, дочка. Давай-ка я принесу вина. У меня со дня рождения осталась бутылочка сухого, тоже молдавского. Пойдем, поможешь открыть бутылку, а то с этими пробками беда одна. А я сырку порежу.
– Тетя Вера, я заметила розетку на ножке стола. Она рабочая?
– Ты чай захотела, сейчас организую.
– А кофе нет?
– Как нет, всё есть. Дальше-то, дочка, что? – спросила Вера, когда они вновь сели за стол.
 – А что дальше… Вова даже не был на выпускном вечере, а сразу уехал в Полтаву на подготовительные курсы, а потом поступил на юридический. А я поступила у нас в Николаеве в педагогический. Сдала последний экзамен, иду, радуюсь и не заметила ямку на дороге. Упала, сижу, плачу. Подходит парень… Неказистый, неприметный… Такси остановил, отвез меня в больницу скорой помощи… Слава Богу, был только сильный вывих, наложили тугую повязку, велели лежать… А у меня дома хозяйство, куры, утки, свинья… и никого. Сестра-то жила в Молдавии, а к ней переезжать я не захотела. Парень, это был Сережа, муж мой теперь, он работал шофером на автобусе, опять позвонил куда-то, взял отпуск без содержания на десять дней и привез меня домой. Влюбился в меня страшно, так здесь и остался, через две недели расписались в ЗАГСе, свадьбу не делали….
– А как же ребенок? – прошептала тетя Вера.
– А что ребенок, родился, как и у всех.
– Но это…
– Да, Володин. Сережа об этом не знает, воспитывает, любит… Он замечательный человек! Мне с ним сильно повезло!..
– А потом родили своего?
– Тоже нет.
– Как? – выдохнула Вера.
– А вот так!.. Начал меня Сережа умолять родить второго. И как я только ни старалась, ничего не получалось. Поехала в больницу провериться, мужу об этом не сказала, а его анализы, как научили, тоже собрала. Результат оказался плачевным – он не мог иметь детей, подвижность сперматозоидов была очень слабой. Иду я, плачу. А еще дождь льет как из ведра. Останавливается машина… Владимир… Короче, я как полоумная ничего и не помню… Отвез меня к себе домой (жена у него в это время на юге отдыхала), все опять и случилось… И я опять забеременела.
– И девчонка тоже Вовкина? – еле слышно прошептала Вера, прикрыв ладонью рот.
– Да, вторая тоже его. Только прошу вас, никому ни гу-гу.
– Поняла я, поняла.
– Горе у меня сильное, тетя Вера, у Сереженьки моего рак желудка, неоперабельный уже. Врачи дают максимум год. Он не знает ничего, думает, что там у него язва, и таблетки от боли горстями глотает.
Надежда зарыдала.
– Наденька, я и не знаю… А где же он сейчас? С детьми остался?
– Дети у меня самостоятельные, спят уже, наверное. А Сереженька пошел к Богдану Супруну на день рождения. Доктор говорит, что ему сейчас можно все, пусть ни в чем себе не отказывает. И я не препятствую. Вы даже не представляете, как мне жалко его, сердце кровью обливается. Он уснет, а я выйду на улицу, наревусь…
– Скорбные дела твои, Господи! – перекрестилась Вера.
– Радости мало, это точно.
Во дворе послышался лай собаки.
– Ой, – встрепенулась хозяйка, – Буран залаял, никак пришел кто-то, пойду гляну. Давеча Никитину Максиму брюки порвал… Сереженька, ты? Заходи, родной, – послышалось вдалеке. – А мы с твоей Надюшей вино пробуем. Пойдем к нам в сад. Надя! – крикнула она. – Сережа пришел. Сбегай в дом, тарелочку с вилочкой и рюмочкой принеси.
– Я ничего не буду, тетя Вера, не беспокойтесь. Посижу немного, и с Наденькой пойдем домой.
– Сережа, ты чего так рано? Я ждала тебя к утру, – Надя натянуто засмеялась. – Да ты и не пьян вовсе. День рождения перенесли?
– Нет. Что-то ни водка, ни вино не пошли… Устал, наверное. Посидел немного… Трезвому на пьяных смотреть… – он устало улыбнулся.
– Может, с нами выпьешь, Сережа? – Вера подвинула к нему рюмку и тарелку.
– Спасибо, правда, не хочу. Надя, ты знаешь, что мне пришло в голову, пока шел? А поехали завтра на море, Мишу с Леночкой возьмем, тетю Веру… Так искупаться захотелось...
– Что вы, ребята, какая тетя Вера? Хотите весь пляж испугать?
– А поехали!.. Года три точно не были. Тетя Вера, и не спорьте даже. Куда нас повезешь?
– В Очаков… Одесса далековато, в Коблево с Рыбаковкой все застроено – ни подъехать, ни подойти. Часов в семь выедем, в восемь там, а к обеду домой, на пекле сидеть не очень приятно.
– Утверждается! Ты иди домой, ложись, отдыхай, а я помогу тете Вере стол убрать и тоже приду. Не забудь таблеточки выпить.
– Дочка, вы идите, я сама…
– Невелик труд. Быстро уберем… И тоже собирайтесь. В семь у калитки стойте. Кушать ничего не будем брать, жарко, опасно… Только водичку по дороге купим.
– У меня компот в холодильнике холодный…
– Ну налейте бутылочку ребятишкам.

2
День обещал быть жарким. На безоблачном небе солнце, собрав все свои лучи в пучок, в тупом неистовстве посылало их на землю. За городом, куда ни брось взгляд, лежала сплошь выжженная степь, редкие придорожные деревья и кусты в безысходности скорбно наклонили свернувшиеся от жары листья.
Купались недолго. На солнце и правда длительное время находиться было просто невыносимо. Но вода дала столько бодрости, силы и энергии, что возвращались в приподнятом настроении. Сергей без умолку болтал, рассказывая смешные шоферские байки, а Надежда просто не могла нарадоваться, глядя на такое преображение. К обеду все были дома.
– Надюш, я кушать не буду, пару часиков отдохну, а в шестнадцать подменю Славу Тихоненко. Ты мне что-нибудь поесть собери.
– Ты же сказал, что у тебя выходной, – огорченно сказала жена. – Это тебя и ночью не будет?
– Ты так говоришь, будто и не знаешь, что такое косовица.
– Каждый год одно и то же, – махнула она рукой. – Ложись, я в три тебя подниму, окрошки похлебаешь и пойдешь.
Всё было как всегда, к этому в доме давно привыкли.

3
Утром Надя попыталась дозвониться до мужа, но телефон оказался дома.
– Растяпа, ушел и телефон забыл… – подумала она, затевая стирку.
И в обед супруга в доме не было. Такое тоже не являлось новостью.
– Папка не приезжал? – на всякий случай спросила она детей.
– Нет.
И только когда солнце собралось спрятаться за горизонт, она начала тревожиться.
– Богдан, – набрала она номер Сережиного друга, у которого тот вчера был на дне рождения, – ты Сережу не видел? Как ушел вчера вечером, так до сих пор и нет.
– Не видел, Надь. Я после вчерашнего застолья голову от подушки оторвать не могу. На работу не ходил, целый день в койке лежу.
– У кого тогда спросить?
– Не знаю. Петровичу попробуй позвонить, уж он точно знает.
– Виктор Петрович, – Надежда позвонила завгару, – это Надя Петренко. Вы не знаете, где мой Сережа? Вчера ушел…
– И знать не хочу. Мне некогда за всеми следить. Как ушел, так и придет! Я сам третий день дома не был, и ничего… – в телефоне раздались короткие гудки.
Это успокоило Надю.
– Коль запарка, значит, где-то рядом. И с голода не помрет, еду с водой им привозят. А таблетки всегда с ним… И как так уйти и не взять телефон?..
Но когда и на следующий день вечером муж не пришел домой, она, покормив детей, пошла на мехбригаду. Но его не было и там, и в субботу он не выходил и никого не подменял.
С колотящимся сердцем она бросилась к участковому.
– Что ты раньше времени бьешь тревогу? Пройдет три дня, потом и заявляй. А раньше он всегда вовремя приходил?.. Может, запил, может, загулял…
– Он у меня не пьет и не гуляет, – твердо заявила Надежда. – Он… он тяжело болеет, только никто не знает. У него… у него рак. И врачи сказали, что безнадежен. Я боюсь, чтобы с ним ничего не случилось.
– Завтра утром придешь, позвоним в район, область, может, в больницу попал, в полицию… Иди и раньше времени не поднимай шум, найдем твоего мужа, и не переживай.
Ночь у Надежды выдалась бессонной, в голову лезла всякая ерунда. Вконец измучившись, она включила свет, посмотрела на часы. Они показывали двадцать минут третьего. Чтоб чем-то себя занять, решила заполнить книжки за свет, газ, воду…
Выдвинув ящик из стенки, она увидела пакет, в котором были абонентские книжки, а под ним лежала сильно выпачканная, истрепанная ученическая тетрадь, непонятно каким образом попавшая сюда.
– Что это? Зачем ребятишки положили ее туда? И чего она такая грязная? Двойку решили спрятать, – хмыкнула Надя, раскрывая ее.
Она сразу узнала неровный почерк Сергея: «Милая, дорогая моя и любимая Наденька! Вот ты и читаешь мое письмо. Хочу сразу сказать, что очень сильно люблю тебя и благодарен судьбе, которая свела нас с тобой. Спасибо тебе, милая, за все. Спасибо, что стала моей женой, спасибо за детей, спасибо за жизнь, что вместе прожили…»
Дальше, на половине страницы, слова были тщательно зачеркнуты. Было видно, что писалось это не один день.
– Что это за новость? Я это все знаю, мне он об этом говорил сотню раз. Приятно, конечно…
Она легла, поправила подушку и стала читать дальше: «…Не получается у меня гладко все описать, какие-то обрывки… Переписывать уже не буду. Прости, родная, но я все знаю о своей болезни, знаю, что дни мои сочтены, поэтому никому не хочу приносить горя и страдания, себе тоже. Я все-все давно обдумал и что сейчас делаю, считаю правильным. Я, как животное, чувствующее за спиной свою смерть и уходящее со двора, принял такое же решение и поступлю, как оно. Не осуждай, любимая, меня и не плачь. Кто спросит, скажи, что меня забрали в армию или, мол, к тетке в Польшу уехал, а когда вернется, не сказал. Так надо, Наденька. Не ругай меня и не кори. Не хочу оставлять горький след после себя, хотя и этот поступок не из приятных. Не ищи меня, даже не пытайся… Пойми и прости. Целую вас всех и обнимаю… Береги себя и детей. Всё… Всё…»
На этом письмо обрывалось.
Надежда, сдерживая рыдания, еще раз перечитала его. Как поступить, куда бежать, как дальше жить и что делать, она не знала. Повернувшись к стенке и уткнувшись в подушку, она зарыдала в голос.

;

Возвращение
 

Бурмистровой Ольге

1
Вместе с сединой на висках, нежеланием бриться по утрам, тягой к телевизору и дивану Леонид стал замечать, что жизнь принялась лететь со скоростью секундной стрелки, а сам шагаешь по ней все медленнее и медленнее, а это, увы, как ни думай, приближение старости. Начала грызть ностальгия, стало нестерпимо тянуть туда, где время было бесконечно, где мама, бабушка и тетя были молодыми, где на бездонном небе плыли огромные причудливые облака, где улица, плавясь на солнце, спускалась прямо в речку, где песок на дороге был столь горяч, что босиком пройти не представлялось возможным, где от запаха черемухи и сирени кружилась голова, где вечерами омерзительно пищали и жалили комары величиной с воробья, а утром будили трели соловья, где зимой столбом из трубы валил дым, а из-за высоченных сугробов никого и ничего кругом не было видно…
«Время неумолимо проносится мимо, моложе уже не стану, поэтому необходимо съездить, поклониться праху родных, проститься с Отечеством и теми, кого еще знаю и помню. Надо полагать, это будет моя последняя поездка. И дорого, да и тяжело уже», – размышлял он.
Дождавшись долгожданного октября (теперь Леонид предпочитал отдыхать весной или осенью – не холодно еще, но и не жарко), он взял билет, сложил в спортивную сумку необходимые вещи, долго находиться там он не планировал, и двинулся в путь, на Родину, давшую ему крылья, силу и разум.
Ехать предстояло с пересадкой в столице.
Путь туда не вызвал особых затруднений, а вот обратно…
Сделав все запланированное, Леня побродил по знакомым до слез родным местам и отправился в обратный путь.
Столица встретила Федосеева нудным дождем и похолоданием до +8 градусов. Пока добежал до вокзала, легкая куртка и свитер промокли, а вот ноги, обутые в добротные берцы, были в тепле и сухие, что весьма радовало. А вот желание побродить по улицам древнего города, окунуться на время в столичную жизнь отпало само по себе.
В здании вокзала Леонид первым делом зашел в кафе, заказал рюмку водки и горяченный кофе. Вскоре по телу разлилось приятное тепло.
Найдя место в уголочке, он переоделся, позвонил однокласснице Ангелине, с которой когда-то учился в параллельном классе, сказал, что сидит в зале ожидания, достал книгу и… задремал.
Разбудил его звонок.
– Где ты, Федосеев? – пробасило в телефоне. – Я уже двадцать минут брожу по вокзалу в поисках тебя.
– Ой, Буреломова, не лги, поверни голову направо – и твой проницательный взгляд упрется в мою съежившуюся от холода фигуру.
– Это ты, что ли, с бородой? – она широко улыбнулась и, сильно прихрамывая, пошла к нему.
Поздоровавшись, Ангелина присела напротив.
– Здесь от холода скоро весь шерстью обрастешь. Чего хромаем?
– Шла и поскользнулась, наверное, растянула связки в голеностопе.
– Ко мне навстречу женщины обычно летят, а не идут. Скажи, что бежала, и я поверю, – Леонид задорно рассмеялся.
Замороженные пассажиры с удивлением посмотрели на него.
– Да иди ты, Казанова нашелся, – махнула она рукой. – Я тебе борщ горячий привезла и кофе в термосе, курицу с котлетами пожарила в дорогу, пирожков напекла, картошку сварила и огурчиков малосольных положила… Потом сам разберешься. А сейчас сходи помой руки, а я пока все разложу и кормить тебя буду.
– Как это гуманно с твоей стороны! Честно сказать, я уже подумывал пойти перекусить в кафе. Ты настоящий боевой товарищ!
Вскоре Леонид с аппетитом ел принесенную Ангелиной пищу и рассказывал о своей поездке.
За час до отхода поезда они вышли на перрон. Дождь так же нудно продолжал моросить. Под навесом, гудевшим, как встревоженный улей, с огромными баулами, коробками, мешками и прочей поклажей стояли ждущие посадки пассажиры. Все чего-то тупо и сосредоточенно ждали, вероятно, надеялись на прекращение дождя. Но…
Носильщиков в толпе отъезжающих не было. Из-за природной скупости их услугами никто не пользовался, все предпочитали переносить вещи самостоятельно, короткими перебежками – отнес одно, побежал за другим… И так, пока не дотащишь все до своего вагона. Лучше пусть пупок развяжется, чем тратить кровно заработанные на каких-то носильщиков. Но дождь все шел и шел, и никто из-под навеса выходить не собирался.
– Аля, может, ты поедешь домой? Какой смысл мокнуть? Я быстро добегу и сяду в вагон.
– Нет, провожу, – твердо заявила она. – Я должна убедиться, что ты благополучно уехал.
Купив в ларьке бутылку пива и выпив ее, он, проклиная себя за то, что не взял в дорогу зонтик, поднял воротник куртки, натянул фуражку на самые глаза и, зябко передернув плечами, скомандовал, поднимая увесистую сумку:
– Пошли, пока дойдем… Мой вагон в голове состава…
Нашему народу обязательно нужен лидер, вожак, за которым тот должен следовать куда угодно, в воду ли, в огонь ли, не важно, главное – зреть спину ведущего.
Видя удаляющуюся сутулую спину Леонида, народ мгновенно оживился и, опережая собственный визг, принялся стремительно переносить свои громоздкие вещи, быстро образовав из них на платформе цепочку.
Федосеев ускорил шаг, но, оглянувшись, увидел отставшую Ангелину, тащившую за собой больную ногу. Этим она отдаленно напоминала графа Жоффрея де Пейрака из кинофильма «Анжелика» – та же хромота, то же многострадальное лицо и та же целеустремленность.
Поежившись, он остановился… Хотелось быстрее в теплоту вагона. Но бросить товарища он не мог, тем более раненого.
– Мой милый друг, – всегда веселое лицо Леонида теперь выражало грусть, – не пойти ли тебе домой, промокнешь. Где твой зонт?
– Я его забыла в зале ожидания, – не поднимая головы, ответила она.
– Как мило! – хмыкнул он. – Одни утраты и потери.
– Он старый, все равно я хотела его выбросить.
– Наверное, не сегодня?
– Далеко еще твой вагон? – блеска и радости в ее глазах тоже не наблюдалось.
– Его еще и не видно, он первый. Может, все-таки…
– Пойдем… – твердо произнесла она, но в это время, споткнувшись о стоящую на платформе сумку, упала на мокрый асфальт.
Приводить бранные слова в адрес всех отъезжающих сейчас нет смысла, потому как это заняло бы не одну страницу текста.
Двери по всему составу поезда были закрыты. Наш народ, привыкший к своему бесправию, безропотно стоял у вагонов и как только мог прикрывал от дождя свои вещи.
За пятнадцать минут до отхода поезда проводники наконец «радушно» распахнули двери, и мгновенно в людях проснулся неуправляемый звериный инстинкт самосохранения. Сминая и давя друг друга котомками с баулами, все ринулись в вагоны.
Этот всеобщий ажиотаж не миновал и Буреломову. Зажатую между двух огромных мешков, ее занесли в тамбур вагона, где она стояла, пытаясь выйти, неистово ругаясь и мешая проходу. Каждый протиснувшийся считал своим долгом ей это высказать в очень мягкой и доступной форме, получая в ответ не менее ласковые слова.
Эта перепалка очень развеселила Леонида, даже холод ушел на второй план.
В вагон он вошел последним. В тамбуре в облаке пара стояла красная и растрепанная Буреломова. Под ее правым глазом красовался синяк, а из носа капала кровь.
– О, как!.. Я пришел дать вам волю! – задыхаясь от смеха, простонал Леонид.
– Федосеев, с тобой всегда одни проблемы! – морщась, она потрогала травмированный глаз и размазала по лицу рукавом плаща кровь. – Лучше бы я и правда поехала домой! Я тоже этому дебилу харю расквасила! – гордо заявила она и сплюнула на пол.
– Спасибо тебе, Ангелина, – Леня похлопал ее по плечу. – За стойкость и героизм, проявленный при… Короче, перевожу тебя в лик святых. Отправления поезда не жди…
– Уж теперь дождусь точно! – и сопя, она вышла из тамбура.
Сейчас хромота у нее стала значительно меньше и не так бросалась в глаза.
 
2
Вскоре Леонид сильно пожалел о скупости и взятом билет не в купе, а в плацкарт.
Войдя из тамбура в салон вагона, он обомлел от увиденного зрелища. Картина плацкартного рая была просто ужасающа и чем-то напоминала обстановку поезда времен Гражданской войны, но именно сейчас эта война отдыхала: коридор и все купе от пола до потолка были завалены тюками и мешками, а по полкам уже лежали пассажиры в куртках и пальто, многие даже в обуви. Но о вещах еще как-то можно было понять и уразуметь – люди ехали с заработков и везли подарки, а вот холод, сковывающий холод, ввел Федосеева в оцепенение. И сразу показалось, что на улице даже теплей.
Леониду доводилось в жизни много ездить, и ездить в разных вагонах: и с разбитыми стеклами, и прогнившим полом, и расколотым унитазом, и пьяными проводниками, и даже в такой чистоте и в таком порядке, где невольно начинаешь говорить шепотом… Но чтобы было так холодно – никогда.
Протиснувшись сквозь преграды, Леонид устало сел на свою полку.
– Я правильно попал? – спросил он сидящую напротив седую полную женщину в пальто и платке.
На верхней полке, на голом матраце, в куртке и грязных ботинках лежал молодой парень и сильно храпел. Над ним парило мощное алкогольное облако, а от ног исходило жуткое зловоние.
– Коль пришел, значит, сюда.
– Меня гложут смутные сомнения: это грузовой вагон-холодильник?
– Вы кто? – на вопрос вопросом спросила она.
– Полагаю, что человек.
– Я не об этом. Здесь мы все не люди. Профессия какая?
– Менеджмент финансовой компании.
– Врать нехорошо. Ну да ладно… Эти «жменты», как ты выразился, в таком свинарнике не ездят.
– Как вас зовут? – поинтересовался Федосеев у попутчицы, присаживаясь к столику.
– Мария Афанасьевна.
– Мария Афанасьевна, не знаете, почему так холодно?
– А тут и знать ничего не надо – топить нечем.
– О как! Что значит нечем?
– Так и значит… Угля нет.
– И что теперь?
– А ничего. Поедем так. Не хочешь – оставайся. У нас начальство всегда умное, думало, что тепло вечно будет, а тут раз – и похолодало. Мы никогда ни к чему не готовы – ни к снегу, ни к паводкам… У нас всё случается неожиданно, во всем природа виновата. А люди страдают… Никому мы не нужны. Ты чем возмущаться, мил человек, пока люди еще суетятся, одеяльце бы себе второе нашел… Ночь впереди, теплее не будет. Промок и, поди, переодеться не во что? У меня халат теплый есть. Дать?
– Спасибо вам большое. Давайте, буду очень вам признателен.
Леонид, облокотившись об огромный тюк, взял два одеяла с боковой полки и сразу застелил постель. Миллиметровой толщины матрац состоял, как всегда, из многочисленных комков, а подушка была ужасно жесткой, что не сулило крепкого сна ночью. Достав из сумки спортивный костюм, он надел его на брюки и свитер и завернулся в огромный махровый халат, а голову повязал банным полотенцем, сразу почувствовав неимоверную усталость в теле.
Что делалось на улице и ушла ли Ангелина, через запотевшее стекло видно не было. Да и выйти не представлялось никакой возможности, а если честно, то и не хотелось.
Федосеев взглянул на часы. Поезд уже десять минут назад должен был отойти от станции. Такое с Леонидом тоже было впервые. Поезд и не ушел по расписанию… нонсенс.
Зазвонил телефон.
– Ангелина, ты еще не ушла?
– С вами уйдешь!.. Тут в соседнем вагоне при посадке у одного из пассажиров порвался баул и вещи высыпались с платформы под вагон.
– Ты человеколюбиво помогаешь их вытащить?
– Да пошли вы все… Я промокла до нитки.
– Нитка какого цвета – белого или черного?
– Федосеев, я обиделась и ушла!
– Это надо было сделать минимум час назад. Спасибо тебе! До свидания! Позвоню завтра. Дома чаю с медом выпей. И запомни: наш человек и коня на скаку, и в горящую избу… Чтоб просто так бросать нажитое собственным горбом? Да ни за что, никогда. Наверное, он сейчас под вагоном, да? Пока все не поднимет наверх, оттуда не вылезет! Из-за этого и поезд не отправляют?
В мобильном телефоне раздались протяжные гудки.
Через двадцать минут, издав жалостливый гудок, поезд отошел от станции. Вагон начал оживать, воздух быстро насыщался парами алкоголя, голоса звучали громче, но теплее от этого не стало.
Поскольку к алкоголю в пути Леонид относился отрицательно, то решил выпить чаю и отправился к проводнику за кипятком.
Возле титана, положив на него руки, стоял плотный коренастый мужчина лет пятидесяти с округлым животом, в свитере и серой болоньевой куртке. Его полное лицо сине-багрового цвета, то ли от холода, то ли от бурно прожитых в молодости годах, напоминало переспелую вишню. Как ни странно, он был трезв.
– Вы проводник? – спросил Леонид.
– Проводник, – обреченно ответил тот голосом партизана на допросе.
– Вода закипела?
– Нет.
– Через сколько приблизительно закипит?
– Ни через сколько.
– Почему?
– Угля нет.
– И что теперь?..
Он равнодушно пожал плечами.
Федосеев задумался. Было всего два варианта: умереть лютой смертью от холода или получить расстройство кишечника, но выжить… Таблетки от второго у него предусмотрительно были запасены.
Набрав в кружку горячей воды, он немного постоял и спросил:
– Как считаете, мы дотянем до Европы?
Проводник поднял глаза, взглянул на Леонида взором врача, смотрящего на конченого идиота, и ничего не ответил.

3
В вагоне стоял полумрак, света никто не зажигал, да его, наверное, и не было. Соседка, облокотившись о переборку, мирно спала, забавно дребезжа губами при выдохе.
Пакетик заварки слегка окрасил горячую воду в цвет концентрированной мочи. Леонид, не дожидаясь, пока жидкость окончательно остынет, выпил ее и, достав принесенные Анжеликой продукты, принялся с аппетитом поедать их, помня и о том, что в дороге еще надо будет позавтракать и пообедать.
Бабушка вдруг громко вскрикнула и открыла глаза. Леонид от неожиданности вздрогнул.
– Сколько времени? – спросила Мария Афанасьевна, вытирая уголком платка краешки губ.
– Без двадцати шесть.
– Фу, приснится всякая ересь, – женщина перекрестилась. – Надо бы тоже перекусить… Тебя как зовут? – роясь в сумке, поинтересовалась она.
– Леня. Леонид. А что приснилось?
– А приснился муж мой первый, Евгений. Он моряком был. На сухогрузе ходил по морям и разным странам. Его порой по восемь месяцев дома не бывало. И вот он как-то возвращается домой… Подарков – полная квартира, ни развернуться, ни пройти. Дочь от радости пищит, я на седьмом небе… Пока все пересмотришь, перещупаешь, перемеришь – и ночь наступает, новая радость приближается. Вижу, а на дне сумки лежит штуковина, на лампочку похожая. «Женя, – интересуюсь я, – это что такое?» Я только потом узнала, что на спасательных жилетах моряки использовали такую батарейку-маячок. Принцип действия заключался в следующем: при попадании воды внутрь батарейки происходит химическая реакция – вырабатывается ток, и лампочка начинает гореть. «Это, – говорит он и смеется, – французский тест на верность». Мне бы тоже посмеяться, так нет – спрашиваю, как действует. «Надо пописать в баночку, опустить туда этот прибор, и если лампочка загорится – значит, жена изменяла мужу».
Женщина – создание пытливое и легковерное. Ничего не подразумевая, делаю все, как он сказал… Лампочка и загорелась. Я в слезы и признаюсь, что действительно изменяла ему два раза. Скандал был жуткий. Естественно, мы разошлись. А через полтора года он утонул в Атлантическом океане. В трюм, куда было загружено зерно, каким-то образом попала вода, корабль и разорвало… Царствие ему небесное! Давай, Леня, его помянем, хороший человек был, добрый… У меня самогончик хороший есть, сестра в дорогу дала.
– Я…
– Ничего страшного, со мной можно. В такую холодину грех не выпить.
– А-а-а, – махнул рукой Федосеев, – наливайте. Да, Мария Афанасьевна, вот как горестно шутка обернулась.
– Не говори. Сама себя за все виню.
Она долго молчала.
– А ты женат? – наконец спросила она, опять наливая в стаканы огненную жидкость и профессионально разламывая малосольный огурец.
– Женат.
– Дети?..
– Двое.
– Кто жена?
– Вампир.
– О-о-ой… – громко выдохнула она, фонтаном разбрызгивая слюну, и выпила. – Сами вы все, мужики, упыри. Расскажу тебе одну интересную историю да спать будем. А произошла она давным-давно с моей старшей сестрой, Любой, Царствие ей небесное. Зимой дело было. Жили они с мужем, Петром, тогда на Урале, в частном доме, он у нее военный был, а она медсестрой работала в поликлинике. Детишек двоих нарожали, девочку и мальчика. Петро, значит, в этот день на дежурстве был. Ночь наступила, они уж спать собирались, как вдруг в дверь постучали. В этом ничего необычного не было. Кто укол просит сделать, кому давление измерить… И никто не обратил внимания, что во дворе собака не залаяла, обычно она никого не пропускает, лает до хрипоты.
– А муж в каких войсках служил?
– Я почем знаю… Открывает сестра дверь, а на пороге стоит незнакомая, очень бледная молодая красивая женщина с распущенными волосами и в длинном до пят легком темном плаще. Любовь даже оробела.
– Кого вам? – спрашивает она.
– Я опоздала на поезд. На улице очень холодно, пустите погреться.
Да, такое было вполне возможно. И электричка ушла минут двадцать назад, а следующая только через час… Но Любе что-то стало не по себе, сделалось тревожно на душе. Если приехала к кому, чего не вернулась назад и чего не переждала в теплом вокзале, а идет к чужим людям?
Из комнаты в сени выглянули дети. Глаза незнакомки мгновенно вспыхнули огнем, а в глубине двора заскулил цепной пес.
– Нет, – твердо произнесла сестра, – идите на вокзал, в зале ожидания тепло, – она резко захлопнула дверь и закрыла ее на все запоры.
Сестра занималась чем-то на кухне, когда туда минут через двадцать вбежала перепуганная десятилетняя дочь.
– Мама, а тетя смотрит в окно и просит меня открыть дверь, говорит, что ей холодно.
Любаня влетела в зал и от неожиданности вздрогнула: в сиянье полной луны за окном стояла та же незнакомая женщина с серым вытянутым лицом и горящими глазами. От страха ее сковал цепенящий ужас. Сорвав с себя крестик, Люба направила его в сторону окна и стала шептать молитвы. Лицо стоящей за окном женщины скривилось, она замахала руками и опрометью побежала прочь, причем она даже не бежала, а парила, не оставляя на снеге никаких следов.
Сердце Любаши от страха неистово билось в груди. Не выдержав, она позвонила соседке, бабе Кате, и попросила ее переночевать у нее.
Как выяснилось на следующий день, на другой стороне городка в доме нашли женщину с перегрызанной шеей.
– Это все сказки, брехня!.. Ваш мозг одурманен запахом носков нашего соседа, вот и пошли галлюцинации… Предчувствую, что к утру и я пропахну этим смрадом до ногтей, – Леонид встал. – Вам чаю принести?
– Не надо, я, пожалуй, лягу, а то мне ночью выходить. Да и ты не сиди. Если свет не включили, значит, уже не включат. А верить аль не верить – твое право. Только после этого сестра за одну ночь стала седой, а малолетний сын заикаться начал. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Мария Афанасьевна. Я халат на себя сверху положу. Будете выходить, не забудьте забрать.
Но соседка его уже не слышала, откинувшись к стенке, она безмятежно спала, дребезжа губами.

4
Запив таблетку снотворного горячей водой, Леонид, не раздеваясь, лег под одеяла, положил сверху халат, намереваясь поскорее уснуть, но… за перегородкой с каждой минутой разговаривали все громче и громче – там, видно, водка лилась рекой.
– Тихо, мужики, тихо, анекдот вспомнил…
– Мальчики, давайте выпьем, а потом… – раздался голос крепко подпитой женщины.
– Дельно! Миша, ты самый глазастый, наливай. Ленуся, за твою вечную молодость!
– Мишаня, за такие слова дай я тебя расцелую.
– А нас?
– А вас потом.
Послышалось, как все с удовольствием выпили и дружно зачавкали.
– Саня, говори уже свой анекдот.
– Щас, Гена, котлету дожую… А вода у нас еще есть?
– У меня под ногами, держи.
– Слушайте анекдот. Купейный вагон поезда. Поздний вечер. В купе двое – мужчина и женщина.
Женщина в дорогом халате смотрит в окно, мужчина лежит, читает.
– С этой железной дорогой можно просто с ума сойти, – вдруг говорит она.
– Вы правы – грязь, мусор… И белье не первой свежести.
– Вы на что это намекаете?
– Я совсем ни на что не намекаю!
– Так я вам и поверила! Мужчина наедине с женщиной и ни на что не намекает?!
– Да у меня и в мыслях ничего такого нет!
– Конечно, нет… Здесь мыслей и не надо, все делается инстинктивно!
– Что все? – мужик откладывает книгу и садится.
– Вы меня изнасилуете! – утвердительно говорит дама.
– Вы ненормальная?
– Первый раз слышу, чтобы перед изнасилованием спрашивали о здоровье.
– Да не собираюсь я вас насиловать! Сейчас повернусь к стенке и буду спать!
– Значит, вы будете спать, а я должна всю ночь нервничать? – голос женщины дрожит.
– Почему, скажите, пожалуйста, вы должны нервничать?
– Потому что у меня предчувствие!
– Какое?
– Не перебивайте… Предчувствие меня еще ни разу не подводило!
– А сейчас оно бессовестно лжет! У меня моральный облик выше Эвереста!
– Саня, долго еще? – перебил рассказчика друг.
– Миша, не мешай, пусть расскажет, мне интересно, – на правах хозяйки скомандовала женщина. – И руки от меня убери. Говори, Саша.
– Заканчиваю уже. С такой высоты довольно легко упасть! – хмыкнула дама.
– А я не упаду, привяжусь!
– Ко мне привяжетесь?
– От вас как раз отвяжусь!
– Мазохист какой-то!
– Я не мазохист, а образцовый муж, примерный семьянин!
– Попросите, чтобы проводник перевел вас в другое купе!
– С какой это стати? И проводника нет на месте!
– Наверное, он тоже кого-то насилует! Целый вагон насильников! Хоть в окно выпрыгивай!
– Скажите, что мне сделать, чтобы вы дальше ехали спокойно? – в бешенстве мужик вскакивает со своего места.
– Насилуйте уже меня быстрее, чтобы я дальше ехала спокойно.
От безумного хохота сразу вздрогнул весь вагон. А ехавшая с ними женщина, кажется, была готова повторить подвиг героини рассказа.
Ночь выдалась беспокойной и не несла ни отдыха, ни облегчения. Люди входили и выходили, причем это проистекало в полной темноте, шумно и с неистовой бранью таща за собой свою огромную неподъемную поклажу.
Где-то стояли очень долго, кого-то разыскивала полиция, каждому светили мощным фонариком в лицо. Парень, что лежал наверху со зловонными ногами, когда его разбудили, стал ругаться последними словами и полез в драку. У него потребовали удостоверяющий документ и, надев наручники, увели. Тот ли разыскиваемый это был или просто нарвался на неприятность, никто не знал.

5
Проснулся Леонид от бьющего в глаза солнца. Часы показывали начало двенадцатого. Одеяла и сползший матрац валялись на полу вместе с халатом, хозяйка которого забыла его забрать. Ни в салоне, ни на боковых полках никого не было. До прихода поезда на конечную станцию оставалось около трех часов.
Приведя себя в порядок, Леня вернул матрац, положил его на верхнюю полку и пошел к проводнику сдавать постельные принадлежности, а заодно и набрать кипятку. У закрытой двери проводника ворохом валялось уже затоптанное белье, а служителя порядка нигде не было. Титан безжизненно окоченел. Сказали, что ночью проводника сильно побили и его скорая помощь забрала на какой-то станции.
Вспомнив в огорчении кое-какие народные высказывания, Леонид извлек из пакета остатки пищи, доел их и, достав книгу, приступил к чтению, но летящие впереди поезда мысли мешали сосредоточиться на прочитанном и книгу пришлось отложить. Пробегающие за окном поля тоже не радовали взор.
За сорок минут до прибытия поезда на станцию он принялся собираться. Аккуратно сложив спортивный костюм, куртку, фуражку и завернув в газету тапочки, положил всё в сумку, халат поместил на полку его бывшей попутчицы.
Осталось только надеть обувь и… Но вот «и» и не получилось.
Он перерыл все, посмотрел во всех багажных ящиках, заглянул на всякий случай даже на верхние полки – берцы как в воду канули. Настроение резко испортилось.
– Мужчина, вы что ищете? – спросила женщина, выглядывая из соседнего купе.
– Ботинки не могу найти.
– Черные, на полусапожки похожи?
– Да.
– Их рыжий парень взял, он ранним утром выходил. Еще сказал так уверенно: «Чего это они здесь делают, я их разыскивать должен?» Забрал и к выходу пошел.

6
Эмоции из Леонида вырывались гейзером. Но, как говорится, слезами горю не поможешь. Пришлось вновь надевать на ноги комнатные тапочки. И что еще сильно «обрадовало» – за окном вновь пошел дождь, даже не дождь, а ливень.
Домой он пришел мокрый, продрогший и злой. Мысль о ванной тоже мгновенно развеялась – в доме второй день не было никакой воды. Попарив ноги, выпив двести граммов водки и чай с малиной, он лег спать.
Радости от поездки не было, но зато появилась новая незапланированная проблема – найти хорошие ботинки на осень и зиму.
Больше мыслей о путешествиях у него не возникало.
;

Почти криминальная история
 
 Сергею Проданчуку

1
Валера раз в месяц, обычно с субботы на воскресенье, в обязательном порядке приезжал из города к матери в село – степным воздухом Родины подышать, а он, как утверждают поэты, и сладок, и приятен, привезти что-нибудь ей, да и по хозяйству помочь. А заодно и самому развеяться: на рыбалку сходить или с друзьями за бутылочкой посидеть, а то и пошалить со старыми подругами…
Обратно же надо захватить овощи, фрукты, варенья, соленья… Огород у матери огромный, и этого добра она заготавливает превеликое множество.
В конце лета Нина, жена Валерия, специально берет отпуск и приезжает с детьми сюда. Вдвоем они от плиты не отходят, консервируя столько, что и дивизии солдат не съесть.
Да и чего не приезжать – от дома до дома ровно тридцать пять минут езды. Поэтому встречи происходят без возгласов: «Сыночек мой родной приехал!», прикладывания уголка платка к глазам и радостных поцелуев.
В пятницу вечером неожиданно позвонила мать:
– Валера, ты завтра будешь у меня?
– Да, мам, не раньше двенадцати. А в чем дело? Что-то привезти надо?
– Батончика, как всегда, захвати, крышек для консервации штук пятьдесят, конфеточек сосательных, что прошлый раз привозил, а остальное все есть. Я чего звоню… Утром в Веселиново еду и вернусь поздно вечером. Хозяйничать сам будешь. Справишься? – засмеялась она.
– Справлюсь. А чего тебя туда несет?
– К тете Наташе подруга наша общая из Одессы приехала, а послезавтра уезжает к дочери в Полтаву. У нее будет день рождения, хотим встретиться, поболтать, по рюмочке пропустить…
– Великая…
– Слушай и не встревай. Я разожгу плиту в летней кухне и петуха целиком в большой кастрюле поставлю. Ты за ним приглядывай и дров много в плиту не клади, пусть томится, а я приеду, все остальное сделаю. Водички только маленько подливай. Лук, морковь, соль, перец сама брошу… Часа в четыре снимешь кастрюлю и одеялом укутаешь… Картошку, сорокадневку, выкопай да просуши ее… В воскресенье заберешь, на рынке продашь. Поцелуй всех, пойду сумку на завтра складывать, – в телефоне послышались гудки.

2
Оставив машину на улице, Валерий вошел во двор. От увиденной картины он просто обомлел. Дверь летней кухни была открыта, на плите стояла огромная кастрюля, из которой торчали толстенные ноги петуха, как бы символизируя, что он сдается, а рядом валялась крышка. Видно, по мере готовности птицы ее ноги вместе с крышкой медленно поднимались все выше и выше, пока та не свалилась. Но не это поразило Валеру. Подле кастрюли, на столе, сидел здоровенный рыжий кот и, периодически подпрыгивая, бил петуха по ногам, пытаясь выдернуть того оттуда, но обжигаясь, резко отдергивал лапу. Кот был так увлечен, что на скрип калитки даже не среагировал.
Наконец он взвился высоко вверх, вцепился острющими когтями в мякоть ноги и с неимоверной ловкостью выдернул того из плена. Тело птицы, описав живописную дугу, глухо шлепнулось на землю. Кот деловито схватил добычу за шею зубами и, высоко подняв голову, быстро перебирая задними ногами, поволок ее за дом.
Валерий был восхищен происходящим и находчивостью сообразительного кота и не стал отнимать трофей, заработанный им в честной борьбе. Быстро сев в машину, он съездил на птицефабрику, купил там тушу петуха и к приезду матери тот был готов.
Немного поспав, Валера выкопал картошку, разбросал ее на огороде, чтоб подсохла на солнце, порубил дрова, а под вечер полил огород.
Подмены мать не заметила.
Поужинав, он пошел к друзьям, а там… все по плану.
По плану и до утра.
 
Философ
 

Вячеславу Качурину
Absit invidia verbo
(Пусть сказанное не вызовет неприязни).
 Латинская пословица

Жил-был на белом свете один мужик и ничего незаурядного из себя не представлял. Имел как достоинства, так и недостатки. А чего больше, не знал даже сам. И все ж одна особенность в нем превалировала: стоило ему только выпить, как он тут же превращался в самого умного, интеллигентного, галантного и красивого, короче, имел все положительные качества самого положительного человека.
К этому в селе давно привыкли и никакого внимания не обращали, а чуть что – сразу посылали на все четыре стороны. Но он не обижался, а только упрекал их в невежестве, бескультурье и серости. Зато когда попадал в город, а здесь выпить сам Бог велел, его талант перевоплощения усиливался втрое. Он напрочь забывал о цели своего визита и с головой уходил в народ. А где народ в городе? В трамваях, троллейбусе и на рынке.
Но на рынке люди малоразговорчивые, а вот в общественном транспорте – другое дело! Здесь можно блеснуть и тактом, и умом, и сообразительностью.
Чтобы по-настоящему проявить свой талант, он доезжал до конечной остановки, садился к окну, ждал, когда троллейбус или трамвай наполнится пассажирами, и выискивал симпатичную дамочку.
– Женщина, женщина в голубой кофточке! – кричал он. – Идите садитесь сюда, я вам свое место уступаю. Прекрасно понимаю, вы рождены восседать на троне, а не на этом жестком сиденье.
Женщина, никогда до этого не слышавшая ничего подобного в свой адрес, поднимала с пола свои сумки и, давя по пути всех, невзирая на беременных и детей, резво занимала предложенное место. Плюхнувшись на сиденье, она доставала платочек и вытирала им пот с лица и шеи. Слова благодарности галантному мужчине королева не произносила, но это Михаила нисколько не смущало.
– Знаете, товарищи, – говорил он громко, растягивая слова, – когда я служил срочную службу, а служил я в столице, нас водили на экскурсию на киностудию. Так режиссер, фамилию его я запамятовал, увидев меня, а я в молодости был просто красавец и девки ходили за мной табуном… Правда, я и сейчас хорош… Так этот режиссер за рукав тащил меня в кино сниматься, всякие роли предлагал. Сами понимаете: как я пойду, если мне еще год надо было дослуживать, да и образования маловато, я только восемь классов закончил. Правда, когда демобилизовался, пришел на эту киностудию, а этот режиссер даже не узнал меня, говорит, наверное, пьяный был, потому и позвал. А так… А что так, не сказал.
Слушают его или нет, Михаила не интересовало.
Так он доезжал до конечной остановки, пересаживался в другой транспорт – и все начиналось сначала.
– Кто из вас любит читать, поднимите руки.
Народ исступленно смотрел на него, но в диалог не вступал.
– Я так и думал… Век компьютеров, порошкового пива и туалетной бумаги… А я хоть и в селе живу, скотину с тещей держу, птицу всякую, нет-нет, а книгу в руки беру. Интересно люди пишут… И о путешествиях, и о любви, и о войне… Да кто толком сейчас войну-то помнит? Нет таких. Вот раньше… Шолохов, Фадеев, Пикулев…
– Пикуль, – подсказывал кто-то, но на эти реплики он не реагировал.
– …Соловьев-Седой…
– Это композитор.
– Я разве против? Да, композитор… К нам вот мужик приехал в село жить, тоже, говорят, писатель. Так он в шортах ходит, кур держит, пиво из горла пьет, пару раз слышал, как матом ругается… Разве после такого я его читать буду? Ни-за-что! Стихи читаю редко. Но бывает. Попался мне как-то сборник Качурина, на скамейке в парке нашел, а вот как звать этого поэта, убей не помню. Сложно как-то. Так вот, он в молодости рыбаком был, по морям-океанам ходил. У него стихотворение одно есть, как они подстрелили кита, а это самка оказалась. Вокруг нее детеныш вертелся, так за ней мертвой и плыл, пока ее тащили. И как он на людей потом посмотрел… Прямо так и пишет: «Когда почти по-человечьи он из воды взглянул на нас…» Погиб, должно быть, с голодухи, аль акулы сожрали. Строго у них там в океане. Я плакал, когда прочитал, так мне его жалко было. Даже сейчас слезы наворачиваются. Вот как люди пишут! А то шорты, пиво из горла… Это так, прошел-проехал, бумагомарателями я их называю. Попался мне как-то в дороге любовный роман. Сплошной секс со всеми подробностями. Тьфу! Тут ко мне внук зимой приезжал, девять лет, захожу в комнату, а он красный весь, потный, кряхтит и по компьютеру порнуху смотрит… Так в этой книге страшнее эти сцены описаны, чем на экране. Чему там умному можно научиться? Я, значит, снимаю ремень и к этому сопляку, а он орет, что ему мать разрешает смотреть, мол, улица дурному научит. Звоню дуре-дочери… Точно! Разрешает! Но я все равно электропровод из экрана вырвал. Внучек на следующий день и уехал.
– А еще дети у тебя есть? – послышалось из толпы.
– Дети у всех должны быть! Двое у меня, сын и дочь.
– Красивые, все в тебя?
– Что есть, то есть, но глупые до безобразия. Что ни спросишь – сплошной ноль! И мой сосед армию отслужил, таблицу умножения не знает!.. Зачем, говорит, ее знать, у меня в телефоне калькулятор есть. О книгах, художниках молчу. Спрашиваю: какая цель у тебя в жизни? Деньги, говорит. Будут деньги – будет всё. А какой прок от ваших книг, боль головная и не больше. Толку от этих писателей. Скоро страна дебилов и недоумков будет. Страшно!.. Идем в каменный век.
– Мужик, если ты не прекратишь мести пургу, я тебя выкину.
– Я еще минутку о водке и СПИДе…
– Предупреждать больше не буду.
– Да пусть говорит, – заступился народ. – И он занят, и нам не скучно. Продолжайте, мужчина. Где еще встретишь такого доморощенного Аристотеля?
– Спасибо, товарищи, – дрогнувшим голосом произнес Михаил. – Да, я выпил… Но сами посудите: лиши нас всего-навсего только спичек… И всё… Труба!.. Уже доказано, что добыть огонь трением невозможно, как ни корячься, а если и возможно, то у нас просто-напросто сил столько нет. В Интернете пишут, что добыть огонь проще простого… Может, и можно, только мы-то не знаем как. А если и узнаем, толку мало. Теория это все, а на практике… Это летом лафа – вода в речке, ягодка, грибок какой… А зимой? Вымрем все к чертовой матери!
– Мужик, про космос что-нибудь рвани.
– А что космос? Летаем, зернышки проращиваем, наружу выходим… И что? А ничего! Триллионы выплевываем, а зачем, если в больницах нет медикаментов, если дороги, как стиральная доска. Работать надо над увеличением скорости, а без этого… Бред один, да и только. Вот, скажем, НЛО. Я, честно сказать, не видел. Но они есть, в обязательном порядке должны быть. Значит, мы еще цивилизация низкого уровня, а они освоили скорость света! Раз – и к Марсу подлетают, два – и уже в каком-то созвездии. Кстати, о Марсе. Набрали несколько экипажей добровольцев, построили макет космического корабля, стали их готовить. Живут они там с год… Понятно, что есть и девочки, и мальчики… Разгрузочка должна быть, без этого ни-ни, ведь лететь туда без малого с год.
– Двести десять дней.
– Вот и я о том. Так пока они были в этом отсеке, все перегрызлись – психологическая несовместимость. Не могут люди длительное время существовать вне общества, с ума от этого сходят. И опять же, скорость нужна для этих полетов. Луну толком не рассмотрели, а туда же, на красную планету… На земле белых пятен полно, океан не изучен, а мы…
Кто-то постучал по спине Михаила, он обернулся. Позади стоял добропорядочный дедушка с окладистой бородой.
– Сынок, ты тут такого намутил, я и половины не слышал. Но мне выходить, пропусти, пожалуйста.
– Какие разговоры, конечно, проходите.
– Сейчас все выходят, конечная…
– Ну что, философ, пошли накатим по соточке, я угощаю, – к Михаилу подошел крепкий коренастый мужичок, что стоял недалеко от него.
– Я почти не пью, да и с деньгами проблемка.
– Мне твои деньги не нужны. Идешь? Времени нет у меня тебя уговаривать, я к подруге спешу, муж у нее в рейс ушел. Не оставлять же красивую женщину грустить, – и он заразительно рассмеялся. – А может, со мной пойдешь? У нее подруга заводная есть.
– Сто грамм потяну, а к подруге в следующий раз, мне домой ехать надо.
– Зря, разговелся бы. Ты ходишь по бабам?
– Почти нет. У нас на одном конце села чихнул, а на другом поминки по тебе справлять собираются.
Они подошли к кафе.
– Как тебя зовут, праведник?
– Михаил.
– Тебе сколько – сто, сто пятьдесят, двести?
– Сто. Остальное будет много.
– Молодец! Не алчный. Пирожок взять?
– Можно.
– Ты, Миша, к женщинам как относишься?
– Философически, как в кино говорили.
– Вот и я – философически, – засмеялся мужчина. – А конкретно?
 – Конкретно? Если бы я был Богом, сделал бы так, чтоб они без языка рождались.
– Очень мудро! Я бы тоже против этого не возражал.
Они выпили.
– Давай, Михаил, – мужчина протянул руку, – забавный ты мужик. Будь здоров! Сам доберешься?
– Доберусь. Я сейчас на рынок, а там маршруткой…
Он заметил приближающийся автобус и побежал к остановке, заскочил в заднюю дверь.
– Водитель, погоди, я еще не вышла. Помогите кто-нибудь… – услышал он в салоне.
В средних дверях стояла старушка на костылях, пытаясь выйти. Как учтивый и культурный человек, Михаил с криком «Секундочку, мамочка!» – выскочил из салона, подбежал к двери, схватил бабушку за костыли и резко потянул на себя. Женщина, потеряв равновесие, стала быстро наклоняться вперед, неистово визжа и матерясь. Михаил от навалившейся на него тяжести даже присел. Красный от напряжения, он изо всех сил держал старушку, его руки от натуги ходили ходуном. Пассажиры заверещали, кто-то потянул ее за платье, которое не выдержало и треснуло в поясе, обнажив интимные места ее далекого прошлого.
– Мы долго будем стоять и смотреть на этот беспредел? Я опаздываю, – выкрикнул кто-то. – Оттолкните этого недоумка от старухи или выкиньте их обоих!
Шофер, видя в боковое зеркало какие-то элементы насилия, выскочил из кабины и огрел учтивого пассажира монтировкой по спине. Тот как подкошенный рухнул вместе со старой женщиной в придорожную лужу.
Закрыв двери, шофер быстро отъехал от остановки.
Народ взревел от восторга. В заднее стекло было видно, как убогая женщина со всей злости и не щадя сил била костылем красивого, умного, воспитанного и благородного мужчину, который заслонялся руками и при этом жутко ругался матом.
Наконец Михаил, кряхтя и корчась от боли, поднялся.
– Кому нужна в этой жизни моя доброта, моя культура, мое обаяние? – по лицу катились пьяные слезы. – Вся благодарность – монтировкой по хребту, а потом костылями!.. За что? Да пошли вы все… – он опять грязно выругался.
Приехав в село, он купил две бутылки самогона, зашел к приятелю, и они вместе выпили его в сарае. Здесь философствовать было уже не перед кем. Ночевал он там же на охапке душистого сена.
Нельзя выпрямить у дерева кривую ветку, нельзя у человека изменить сформировавшийся характер. Так и Михаил, вновь спустя какое-то время приезжал в город, вновь выпивал сто граммов, садился в общественный транспорт и продолжал вести беседы с неучтивым народом о нравственности, культуре и сущности бытия.

;

Жестокая красота
 

1
В конце ХVII века Бернар Ле Бовье де Фонтенель, великий французский писатель и ученый, вывел аксиому: «Красивая женщина – рай для глаз, ад для души и чистилище для кармана». И это поистине так.
Хочется еще добавить, что женская красота – это горе, горе, кто ею обладает и кто находится рядом с ней.
Все красивые, особенно девочки, с детства быстро привыкают к постоянному вниманию, сразу ставя себя выше остальных, превращаясь в эгоисток. И, за редким исключением, они все глупы. Уж природа так распорядилась, давая одним красоту, а другим ум.
Может быть, иные думают иначе, – это их право.
Валя Круглова с пеленок была неимоверно красивой девочкой. И уже тогда ее мозг начал впитывать, что она лучше всех, красивее всех, умнее всех, делая ее себялюбивой.
Дальше ясли, детский садик, школа… И везде Валечка была самой-самой-самой… Зеркало также подтверждало это.
Мальчики, потерявшие от любви голову, так и вились вокруг нее. Но, зная себе цену, она дружила только со старшими, сильными и могущими для нее что-либо сделать. А если нет – до свидания, других не пересчитать, которые давно лишились разума.
Из-за нее дрались, прекращали учиться, делали на теле неимоверные наколки, курили, пили, пели блатные песни…
Красавица росла, росли ее запросы и требования.
Беззаботно и весело пролетели школьные годы, и Валентина поехала в столицу поступать в театральный институт. Но… помимо красоты, оказывается, нужны были знания и талант. Карьера актрисы не состоялась.
И все же красивую девушку быстро заметили, она пересела в дорогие автомобили, ела в шикарных ресторанах, спала на широких кроватях, на руках, в ушах и на шее засияли камушки, обрамленные золотом, даже обзавелась квартирой недалеко от центра. Но теперь за это приходилось расплачиваться телом. И вообще, за красивую жизнь надо в обязательном порядке красиво платить!
Шли годы. От хронического недосыпания, чрезмерного употребления спиртных напитков, курения и баловства наркотиками Валентина начала замечать, как кожа становилась сухой, появилась желтизна, под глазами наметились мешки, а в уголках глаз забегали лучики морщинок.
Время летело, замуж никто не брал и даже попыток не делал. Стали зарождаться мысли, что жизнь проходит, через пару лет тридцать стукнет, а впереди ничего не видно, тьма одна.
Впервые отчаявшись, Валентина, никому не сказав ни слова, поехала в Санкт-Петербург с тайной надеждой выйти замуж, и желательно за морского офицера. Она даже узнала, когда в их училищах выпускные экзамены.
Сняв в гостинице на Литейном проспекте недорогой номер, она целыми днями фланировала по городу, прохаживаясь около военно-морских училищ. Офицеры, которые служили в них, были женаты и на романы с ними у нее не было времени. Свой выбор она остановила на выпускниках этих училищ, а если быть точнее – будущих военно-морских врачах из Военно-медицинской академии. И вскоре такой случай ей представился.

2
В академическом парке гремел оркестр. Новоиспеченные лейтенанты медицинской службы в новенькой форме, с кортиками на поясе, разрываясь от радости и счастья, сияли как новая копейка. На моряков без восторга смотреть было невозможно. Воздух пьянил разум, сердце вырывалось из груди, а жизнь казалась реальной сказкой!
Валентина стояла с букетом роз на выходе из парка и внимательно следила за происходящим. Ее нисколько не интересовали те, кто шел с девушками. А вот четыре молодых лейтенанта, шумно обсуждавшие сегодняшнее событие, сразу привлекли ее внимание.
– С праздником вас, ребята! – протянула она каждому розу. – Ой, а вам роза не досталась, извините, – игриво произнесла она, глядя в глаза молодому светловолосому парню.
– Вы можете стать моей розой, – широко улыбнулся тот.
– Я на розу вовсе не похожа, – засмеялась она. – У меня колючек нет.
– Это очень хорошо. Как вас зовут?
– Валя, – она слегка присела.
Неожиданно поднявшийся ветерок приподнял подол ее белого в темно-синий горошек платья, которое подчеркнуто облегало ее стройную фигуру, обнажив крепкие ноги.
– Ой! – вскрикнула Валентина от неожиданности, и все рассмеялись.
– Миша.
– Валера.
– Гена.
– Володя, – представились ребята.
– Между прочим, Вова – дальний родственник писателя и врача Викентия Вересаева… – уточнил Валера.
– Какое смешное имя, – прыснула Валентина, но вовремя остановилась. – Извините. Из современных, наверное, не знаю такого.
– Да нет… Умер в 1945 году. Лауреат Сталинской премии… Про Пушкина писал, Гоголя…
– Потом почитаю, – твердо заявила она, прекращая эту тему.
– Вы из Петербурга? – поинтересовался Михаил.
– Нет. Я сюда приехала отдохнуть из Москвы, а родом из Пензы.
– Пойдемте с нами, – предложил Геннадий.
– Куда?
– Сначала в общежитие, нам надо переодеться, потом… Потом придумаем.
– Я думаю так, – сказал таинственно Владимир, – все уже осчастливлены золотыми звездами и розами… Один я остался не у дел. Поэтому мы переодеваемся, вы пойдете по плану, а я покажу Валентине красоты северной столицы, если она не возражает, разумеется.
– Я не возражаю.
– Лучше бы мне не дали розу, – горестно произнес Валера.
– Не убивайтесь. Сегодня все розы ваши! И не только они.
– Все равно буду огорчаться.
– Мы приглашаем вас завтра в 19.00 в ресторан «Север», что на Невском проспекте, там наш взвод будет отмечать окончание академии и… прощание с ней. Надеемся, что не навсегда.
– А Володя пойдет? – поглядела она на Владимира.
– Конечно, пойду, все идут. Я искренне буду рад, если вы согласитесь.
– Я согласна! – Валентина жеманно пожала плечами.

3
Жизнь завертелась в стремительном ритме. Через неделю Владимир и Валентина расписались и поехали сначала к родителям Валентины в Пензу, потом Владимира в Новгород, а оттуда в Североморск, где начинались суровые флотские будни.

4
Из отдела кадров Владимир вышел в приподнятом настроении, высоко вскинув руку:
– Ура! На атомоход!
– Куда? – не поняла Валентина.
– Начальником медицинской службы на атомную подводную лодку в…
– Куда?!
– На подводную лодку. Я же говорил тебе об этом… И звание, и оклад, и перспектива роста…
– И перспектива сделать меня вдовой?
– Почему сразу вдовой?..
– Потому… Стой здесь, я сейчас, – и она быстро вошла в здание.
Не было ее часа полтора. Вышла оттуда раскрасневшаяся, источая запах дорогого коньяка и сигарет.
– Иди, тебя начальник отдела кадров зовет, – сказала Валентина радостно. – Между прочим, я уже тоже работаю в Доме офицеров, – и она показала ему язык.
Так лейтенант медицинской службы Владимир Вересаев стал начальником медицинской службы на береговой базе подводных лодок и его жизнь резко изменилась.

5
Валентину как опытного и бесценного работника очень быстро заметило и оценило высокое начальство Заполярья, она вновь расцвела и заблагоухала, несмотря на бодрящие холода и пронизывающие ветра.
За «хорошую» и даже «отличную» работу ей, а точнее – мужу, вдруг дали двухкомнатную квартиру, что у всех сразу вызвало шок, ведь многие офицеры с семьями, даже с двумя детьми, ютились в тесных общежитиях. А комнаты, за счет благодетелей, были обставлены дорогой мебелью и оборудованы всем необходимым, в холодильнике горой лежали деликатесы.
Домой Валентина приходила поздно, а то и вообще выезжала в «командировки» на 3–4 дня, летала даже на выходные к теплому морю.
В семье начались скандалы.
Владимир от безысходности начал пить, ему в этом усиленно помогали сослуживцы, что было только на руку отцам-командирам. У них даже появилась забава – пьяного Владимира забирал вызванный ими патруль, отводил в комендатуру, оформлялись документы – и его сажали на гауптвахту на три или пять суток. Или же если муж и жена вдруг встречались дома, происходил скандал, вновь вызывался патруль, его забирали с теми же вытекающими последствиями. Тогда супруга развлекалась в собственной квартире. Так повторялось почти изо дня в день.
Владимир опускался все ниже и ниже, ходил отекший, грязный, обросший, перестал появляться дома, оставаясь спать в санчасти береговой базы. И, в конце концов, с горячкой был госпитализирован в психиатрическое отделение военно-морского госпиталя, где его и комиссовали, откуда и уехал в свой родной Новгород, где его след затерялся. Слухи были разные, но… слухи так и остались слухами.
Валентина после этого «проработала» еще года два и тоже исчезла, а куда, никто не знал, да и знать не хотел, а все женщины в гарнизоне облегченно вздохнули.

;

Зигзаги жизни
 
 Игорю Меркушеву

Ну что поделаешь с любовью?!
Она смеется и поет!
Она плюется черной кровью,
Убить захочет, так убьет!
Аркадий Суров

1
 Сергей Васильевич Кисель, сорокачетырехлетний главный бухгалтер в одной престижной фирме, человек тихий, замкнутый, забитый, тщедушный, толстый сверх меры, но исполнительный и незаменимый специалист, был женат на тридцатипятилетней сестре начальника охранного агентства, Лене, смазливой, разбитной и раскрепощенной женщине, имевшей трех детей от разных мужчин.
 Елена курила, любила выпить, была гвоздем в любой компании. Она изменяла Сергею Васильевичу налево и направо, даже порой не ночевала дома.
Лена нигде никогда не работала, но одевалась изысканно и всегда имела деньги.
А произошло слияние этих двух сердец довольно неожиданно.
Утром Сергею Васильевичу позвонил директор и сказал, чтобы тот незамедлительно шел к начальнику охранного отдела, поступал в его распоряжение и делал то, что он прикажет. Главный бухгалтер попытался робко возразить, но в ответ услышал только короткие гудки.
Через двадцать минут он робко постучал в коричневую бронированную дверь с черной табличкой, на которой золотыми буквами было написано: «Начальник охранного отдела «Беркут» Седой Михаил Петрович», и застенчиво вошел.
– Кисель? Заходи, заходи… Давно жду. Где шататься изволите?
– Мне только что директор сказал, и я сразу к вам…
– Не надо оправдываться. Вижу, мужик не промах… А чего так глазки забегали? – хмыкнул он. – Проходи к столу, садись. Рассказывай, как жизнь молодая.
– Нормально…
– И тебя в ней все устраивает?
Сергей Васильевич непонимающе пожал плечами.
– Чего не женишься? Мотор не работает, или фитиль отсох? – Седой зашелся веселым смехом от собственной шутки.
Кисель густо покраснел.
– Не обращай, Серый, на меня внимания. Давай-ка выпьем за знакомство.
– Извините, я не пью.
– Ты думаешь, я пью? – деловито произнес тот, доставая из ящика стола бутылку коньяка, плитку шоколада, на тарелках порезанные колбасу и лимон. – Может, и не куришь, и по бабам не ходишь?
– Не курю, – Сергей Васильевич помотал головой.
– Так, сегодня можно всё! Понял? Директор сказал, что отпустил тебя на три дня?
– Нет.
– Значит, я тебе передаю его слова.
– А…
– Всё! За нас! – Михаил Петрович разлил коньяк по стаканам, причем Сергею Васильевичу налил больше.
– Михаил Петрович, мне нельзя, я же на работе.
– Ты разве не слышал, что я только что сказал? Считаешь, я вру или я подлец?.. Пей, а то побью!..
– Нет, что вы… Но…
– Слышать ничего больше не хочу! Пей!!! Поехали! Сразу вылей себе все в рот и тотчас лимончик под язычок… Будь! – он чокнулся и выпил.
На лицо Сергея Васильевича без смеха нельзя было смотреть: его исказила гримаса отчаянья и отвращенья, с подбородка на застиранную темно-синюю рубашку ручьем текла слюна.
– Молодец, Серега! Между первой и второй… – снова разлил Седой благородный напиток.
– Михаил…
– Отговорки не принимаются. Ты меня уважаешь? – улыбнулся Седой.
Кисель пьяно мотнул головой.
– За это и выпьем! И еще за нашу дружбу.
Они выпили снова. Теперь Сергей Васильевич был молодцом. Он спокойно разжевал лимон, а потом принялся закусывать колбасой.
– Держи, – Седой протянул сигарету.
– Нет… – замахал руками Сергей.
– До чего же ты противный человечек. Тебе сегодня позволено все. Лучше мне ответь: холостому трудно живется?
– Я привык…
– Ты не ответил!
– Тяжеловато… Надо и постирать, и уборку сделать, и кушать приготовить…
– А живешь ты где?
– Рядом с драмтеатром.
– О-о-о!.. Неплохо устроился! С кем?
– Один. Мама и папа… Царствие им небесное! – всхлипнул бухгалтер, достал из кармана брюк не первой свежести платочек, вытер глаза и высморкался.
– Давай, Сережа, помянем твоих родителей.
Выпили молча и вновь закурили.
– А братья, сестры?.. – заинтересованно спросил Михаил Петрович.
– Я один-одинешенек.
– Замечательно! Сережа, тебе нужна жена! Ты готов жениться?
Кисель туманным взором посмотрел на собеседника и пожал плечами.
– Положись на меня, сейчас организую, – он нажал кнопку на пульте телефона, – Марина, пусть Лена зайдет. И водителя моего ко мне прыжками! Да, принеси три крепких кофе и минут через тридцать мороженого, только без шоколада и прочей дряни.
– Будет сделано, Михаил Петрович!
Открылась дверь, и, импозантно покачивая бедрами, вошла очень красивая женщина в короткой джинсовой юбке, красной футболке и серой спортивной обуви. Она оглядела присутствующих, села напротив Сергея, закинула ногу на ногу, налила себе коньяк, молча выпила, закурила и, откинувшись на спинку стула, выпустила тому в лицо длинную струю дыма.
– Это, братец, мой суженый-ряженый? Хорош, нечего сказать!
– Ты, милочка, своих королевичей давно прогуляла.
– Решил поиздеваться над сестрой – обижусь и уйду.
– Лена, тебе штемпель в паспорте обременяет? Живи как жила, только появится трехкомнатный очаг в центре города, дети под присмотром будут…
– Уговорил. Как тебя зовут? – равнодушно поинтересовалась она у Сергея.
– Сергей Васильевич.
– Солидно! Сергей Васильевич, в жены меня возьмешь?
– Вас?..
– Не его же, – показала она пальцем на брата.
– Вас возьму, только я…
В кабинет вошел шофер.
– Сергей Васильевич, – официально произнес Седой, – паспорт при вас?
– Да, меня директор предупредил носить его всегда при себе.
– Давай сюда. Лена, и твой давай тоже. Саша, – повернулся Михаил Петрович к водителю, – дуй в ЗАГС к Антонине Глебовне… Она все знает. На все про все у тебя максимум сорок минут. На обратной дороге шампанское возьми, я что-то с этим делом немного тормознул. Вперед!
Сергей Васильевич, уронив голову на грудь, тихо спал.
– Мишенька, всего от тебя ожидала, но такого… – кивнула она головой в сторону Киселя.
– Слюбится, стерпится… Он тебе мешать не будет, сама увидишь.
Вскоре появился шофер, неся в руках две бутылки шампанского.
– Все готово, Михаил Петрович. Только Антонина Глебовна просила к своему юбилею пару хвостов осетра и килограмм пять красной рыбки.
– От стерва! Пятнадцать кубов доски на дачу ей мало. Хорошо… Будет ей рыба… К юбилею.
– Милый братец, женитьба – это не только штемпель в паспорте, крики «Горько», это еще и кольца, но ему оно не обязательно, – Лена кивнула головой в сторону сопящего Сергея, – вместо его кольца мне подойдут сережки с камешком, в качестве свадебного подарка.
– Хорошо! – Седой нервно закурил. – Лучше бы не связывался с тобой! Будет тебе кольцо и сережки в честь такого события.
– Скупой ты, Мишенька… Давай, братец, выпьем по маленькой за этот праздник души… А ты, Санек, грузи это пьяное тело в машину, как-никак, а у меня сегодня первая брачная ночь, – дико захохотала она. – Да, забыла, Миша, положи в багажник хорошей минеральной водички, она ночью ой как будет нужна.

2
Лена к мужу относилась пренебрежительно и после первых двух брачных ночей, сославшись на то, что тот сильно храпит и мешает спать, перебралась жить в другую комнату, лишь изредка посещая супружеское ложе.
Так и жил он, как жил раньше, до женитьбы, скучно и одиноко. А вот детям отдавал все свое свободное время и охотно ими занимался, находя в этом отраду. Он вместе с ними раз в неделю убирал квартиру, варил еду, вечерами читал книжки, а в выходные все вместе ходили гулять по городу, посещали музеи, театры. Он с удовольствием рассказывал им историю города и края.
Сергей Васильевич полюбил всем сердцем этих, абсолютно не похожих друг на друга как внешне, так и по характеру, детей. И они привязались к этому доброму человеку, несущему тепло и радость, но не приспособленному в этой жизни ни к одному мужскому ремеслу.
Чем занималась Елена, он не знал, да и не хотел знать. Ему так было проще, проще всем – и ему, и ей. Елена же позволяла себе многое. Могла не ночевать дома, прийти пьяной, месяцами не общаться с детьми… Такая уж была у нее блажь и непутевая жизнь. Но скандалов в семье никогда не было. Супруги относились друг к другу инертно, терпимо и очень примирительно.
Шли годы. Дочки, Маша и Наташа, друг за другом поступили в медицинский колледж, а через два года и сын, Тимофей, уехал учиться на машиниста тепловоза. Окончив учебу, все начали жить своей жизнью. Девочки вышли замуж, переехали к мужьям, там и стали работать по специальности, а сын бывал больше в пути, чем дома, а потом тоже уехал жить в другой город.
Сергей уверенно приближался к своему шестидесятилетию, а Елене перевалило за полвека. С появлением морщин на лице поведение Лены кардинально изменилось. Она стала привыкать к домашней обстановке, мужу. В нем она, наконец, увидела чистоту и глубину кристальной души. Может, чувство большой вины перед этим человеком, а может, глубоко зарытая материнская любовь пробились наружу, но их отношения стали близкими и теплыми. И Елена, взяв мужа под руку, как делали когда-то их дети, онемев от изумления, слушала его рассказы о городе, великих людях, живших в нем. Женщина об этом ничего не знала и внимала рассказам Сергея, как ребенок, который слушает сказку, затаив дыхание. Супруги изредка, по выходным, даже ездили в близлежащие города и села, которые представляли исторический интерес, занялись фотографией, посещали театры, концертные площадки.
Сергей Васильевич похудел, ссутулился, прежние костюмы и рубашки сидели на нем теперь мешком, даже пришлось покупать новые. Но вот живот рос, принимая форму большого арбуза.
Он тайком пил какие-то таблетки, а вечерами лежал на диване и тихо смотрел телевизор, скрестив руки на животе.
С работы Сергей приходил уставший, с ввалившимися глазами, ел плохо и мало, норовил больше полежать, но ни на что не жаловался. И Елене было это как-то невдомек – переутомился человек, вот и отдыхает…
Лето было в разгаре. Лена и не заметила изменения цвета лица мужа, полагая, что это загар, но когда позеленели белки глаз, супруга забила тревогу и срочно повела его в больницу. Обследование показало, что у Сергея Васильевича неоперабельный рак желудка.
Это был сильнейший удар в жизни Елены. Она ничего подобного себе представить не могла. Вот теперь Лена ни на шаг не отходила от Сергея.
Умирал Кисель в страшных муках, было видно, как он страдает, но жена ни разу не услышала от него ни одного стона, ни одной жалобы. Через четыре месяца его не стало.
Похоронив мужа, Лена надела на себя все черное и перестала со всеми общаться.
Через год она собрала детей и справила с ними поминки прямо на кладбище, у могилы мужа. Сидела долго, не говоря ни слова. Потом налила всем по рюмке, молча выпила, встала на колени лицом к могиле и поцеловала землю.
– Сереженька, – хрипло вымолвила она, – прости меня, милый. За все прости. И вы, дети, тоже простите меня, – повернула она к ним голову. – Сережа, ты у меня был золотой, только я этого не замечала. И для детей моих ты был настоящим отцом. Именно ты, а не я, вырастил их, на ноги поставил, сделал настоящими людьми. Я же, великая грешница, жила только в свое удовольствие, только для себя. И появился ты у меня для штемпеля в паспорте, шутки ради… Можно сказать – «на спор». А видишь, как получилось? Только с возрастом уразумела я, что ты – святой. Только с тобой поняла, как интересна и прекрасна жизнь. И для этого не требовалось пьяного угара. Только ты мог вынести и вытерпеть мои выходки, мой дурной характер. Милый Сереженька, первый раз я произношу эти слова для тебя, которые должна была сказать значительно раньше: я тебя люблю! Как теперь мне не хватает твоего присутствия. Еще раз прости меня, милый мой, – она снова наклонилась и поцеловала землю. – И вы, деточки, простите.
Дети сидели тихо, удивленно слушая ее речь. Такой мать они видели впервые.
Елена тяжело встала, снова наполнила рюмки.
– Давайте, мои хорошие, еще раз выпьем за упокой души мужа моего и вашего отца.
Все встали, молча выпили.
– А теперь послушайте меня и не перебивайте. Я ухожу в монастырь и до конца дней своих буду просить у Господа нашего Бога прощения за грехи свои, чтобы потом там, – она показала пальцем в небо, – быть подле него. А вам и деткам вашим просить здоровья и светлого пути в жизни. Это решение принято мной в здравом уме и трезвой памяти. Оно окончательно! Ничего не говорите и не перечьте мне. Пусть у нас всех всегда все будет хорошо. Вы уже не птенцы, которых требуется кормить и поить, а взрослые, самостоятельные птицы, свившие гнезда, – она подошла к ним, каждого поцеловала и три раза перекрестила.
Из глаз дочерей катились слезы.
– Это мое материнское благословение, – она снова перекрестила их. – Проводите меня до ворот кладбища и идите домой с миром, дальше я сама, – Елена снова повернулась к могиле. – Спи спокойно, дорогой мой и любимый, жди меня. Мы обязательно с тобой встретимся, я все для этого сделаю.
За воротами кладбища она сняла туфли, аккуратно поставила их у забора, поклонилась в пояс детям и, повернувшись, не сказав ни слова, быстро босиком пошла по дороге, ведущей из города. Шла она, высоко подняв голову к небу, и ни разу не обернулась.
А дети стояли в оцепенении и смотрели на удаляющуюся мать. И чем дальше та уходила, тем им больше казалось, что идет она в ореоле яркого золотого света.
 
Амплитуда жизни
   

Татьяне Сусловой
Тоня.
Антонина Маклецова.
Друзья и соседи шепотом называли ее Малец, она же любила, когда величали Антонина.
Для отображения ее образа не требуется переводить много красок и чернил. Она походила на прямоугольный параллелепипед, без выпуклостей спереди и сзади и вогнутостей по бокам. Имела крупные черты лица, широкие скулы, мясистый нос и тонкой черточкой бледно-розовые губы. Ее темно-коричневые глубоко посаженные глаза быстро бегали из стороны в сторону, изучая обстановку. Черные жесткие волосы, извитые крупной волной, она коротко стригла и зачем-то красила в белый цвет, что не прибавляло ей неописуемой красоты.
Стояла вся эта плотная, но не толстая фигура на высоченных каблуках и на очень коротеньких ножках-бутылочках, возвышаясь над уровнем моря на один метр шестьдесят сантиметров.
Во время передвижения она так быстро перебирала ножками, что издали казалось, будто Антонина парит в воздухе. Левую руку при этом она слегка отводила в сторону, быстро ею двигая, а на правой неизменно висела сумочка. Голос был тонок и пронзителен. А характер… характер был далеко не идеальный. В ней жил никогда не дремлющий вулкан, постоянно выбрасывающий наружу лаву кипящей энергии, а внутри покоилась граната с выдернутой чекой, готовая незамедлительно взорваться. Свое мнение Антонина всегда считала верным и правильным. Очень не любила спорить, а если чувствовала, что проигрывает, могла расправиться с соперником и физически. И несмотря на всё это, в ней жила искренняя доброта и человечность. Она не могла долго помнить зло и всегда готова была помочь в беде любому.
Чтоб скрыть дефекты генетики, носила Тоня, начиная с девичества, широченные платья чуть выше колен, и когда шла, одежды колыхались на ветру, создавая картину легкости и невесомости.
Несмотря ни на что, она пользовалась жуткой популярностью у мужчин, имела в паспорте несколько штемпелей о замужестве, сына Димку от первого брака, трехкомнатную кооперативную квартиру в Пензе и очередного мужа, Николая, балагура и гармониста, который виртуозно играл на гармошке, особенно он любил исполнять «Цыганочку», «Барыню» и «Страдания». Тоня же обожала петь частушки, чаще матерные, а еще ругаться матом, но делала это очень красиво и театрально, никого никогда не обижая. Зато скандалы в доме оглушали округу.
Николай был мужчиной симпатичным, с черной кудрявой шевелюрой, выпирающим вперед животиком в форме переспелого арбуза, и тоже маленького роста. Ходил он смешно, «елочкой», точнее, не ходил, а семенил походкой Чарли Чаплина. Его левую кисть украшал синий якорь – память о доблестной службе боцманом на крейсере «Чапаев», а на пальцах увековечено собственное имя.
Родилась Антонина в далеком пятидесятом году в Тамбовской губернии. Это без малого через полвека о Тамбове узнала вся страна и запела во все горло: «Мальчик хочет в Тамбов…». А тогда… тогда это была глубокая провинция. И, как пелось в той же песне, туда не летали самолеты и не ездили поезда.
Были у нее еще старший брат Михаил и младшая сестра Мария, ну и, конечно, родители, потомственные крестьяне. Мама работала свинаркой в колхозе, а отец успел пройти по огненным дорогам войны, воевал командиром танка и вернулся домой после первого боя без левой кисти. Работал он в том же колхозе завгаром.
Детство прошло, как проходило оно у всех деревенских детей того послевоенного времени, в трудах, заботах и, разумеется, в школе. Труд в поле, огороде и по дому закалил ее, сделал сильной, практичной и целенаправленной.
И в играх Антонина не отсиживалась в стороне, всегда была заводилой, дралась не хуже мальчишек и огороды обчищала…
Все летние каникулы, когда позволяло время, пропадала на речке Цна, купалась, загорала, ловила с ребятами рыбу и раков, зимой каталась на лыжах и санках.
В четырнадцать лет она попробовала всё и сразу. Случилось это на ее дне рождения, девятнадцатого августа, в яблочный Спас. Была суббота, родители, взяв с собой Машу, сестру, поехали в город, к папиному брату, а Михаил в это время служил моряком на подводной лодке Тихоокеанского флота.
На берегу реки ребята построили огромный шалаш, зарубили утку, принесли картошку, огурцы, помидоры, яблоки и всё, что нужно для такого торжества, наловили рыбы для ухи, купили четыре бутылки вина и две пачки сигарет «Памир».
Пиршество началось в десять часов вечера. Пришли трое ребят и ее две подруги, Ленка и Марина.
Отблески костра в ночи создавали картину таинственности и загадочности, а скрытый во тьме лес вторил их веселым голосам. Ели мало, пили и курили часто.
К полуночи все были пьяны и чересчур веселы. Тут-то все и случилось. И вовсе не с тем, с кем дружила, целовалась и шептала слова любви. Это был мальчик, который приехал на каникулы к тете Марусе, их соседке, из какого-то города.
Многое из случившегося Антонине понравилось, за исключением курева, остальное же… остальное сопровождало ее по жизни всегда.
Лихо отгуляв окончание школы, она уехала в Пензу к брату, который после службы работал мясником на центральном рынке, был уже женат и имел большущий авторитет в городе.
В Пензе Антонина поступила в училище. Став дипломированной портнихой, пошла работать швеей на фабрику, в пошивочный цех, где выделывали овечьи шкуры, красили их, кроили, а потом шили дубленки и полушубки. Шить, вязать и вышивать Тоня очень любила, имея к этому врожденный талант.
Не откладывая в долгий ящик, она вышла замуж за тихого, скромного, интеллигентного студента политехнического института, Леню Сероуса, влюбив его в себя до безумия и безрассудства. Как ни противились этому браку родители Лени, но из-за всепоглощающей любви к сыну все же согласились и ввели Антонину в свой дом.
Поначалу она мирилась с их занудным, интеллигентным укладом бытия, мгновенно возненавидев эту тихую заводь, слащавую и размеренную жизнь, разговоры шепотом, по утрам яйцо всмятку с геркулесовой кашей, порционные диетические блюда и прием пищи левой рукой. После родов ребенка терпение ее иссякло.
Высказав всё, о чем думала и что в душе таила, она уехала домой к родителям, а после окончания декретного отпуска, оставив сына матери, которая вышла на пенсию, Тоня вернулась на фабрику, развелась с мужем и перебралась в общежитие. Жизнь вновь заиграла всеми цветами радуги.
На работе ее уважали и ценили. Шила она хорошо, качественно и быстро. А коллектив любил Антонину за буйный нрав, высокий профессионализм, справедливость и способность часто попадать в неординарные ситуации буквально на ровном месте. С другой стороны, она никому и никогда не позволяла унижать ни себя, ни кого либо другого. А еще Тоня мастерски ругалась матом, не хуже флотского боцмана, находя такие обороты, от которых присутствующих бросало то в жар, то в пот.
Из многочисленного числа воздыхателей она оставила одного, Николая, успешно развела его с женой и связала с ним судьбу. Сделать это для нее не составило большого труда. Детей у Николая не было, да и с женой у него были большие разлады. К Диме, ее сыну, он относился хорошо, а тот звал его папой, хотя носил фамилию генетического отца.
С годами Тоня матерела и жизнь видела изнутри, держа ее возле себя мертвой хваткой, но все-таки один раз эта самая жизнь преподнесла ей жестокий сюрприз.
Она быстро поняла, что к лоботрясу деньги не текут и для них следует проторять надежное русло. Благодаря прирожденному таланту Антонина хорошо шила и вскоре на фабрике стала настоящим мастером дела. Но этого было мало, и она быстро освоила еще одну профессию. На базе пошивочного цеха создала подпольный бизнес по пошиву дефицитной одежды из кожи.
Вместе с Николаем они оставались на фабрике после работы, кроили и шили классные дубленки и полушубки, делали это быстро и качественно. Появилась богатая клиентура, а с ней и большие деньги, трехкомнатная квартира в престижном районе Пензы и малиновый «Москвич».
С приходом Горбачева, а потом Ельцина страна стала рушиться. Первый что-то непонятное вещал народу, усиленно боролся с алкоголем, чем завоевал почет и уважение у женщин, но, успешно развалив СССР и получив за это Нобелевскую премию, уехал жить в Германию. Ему на смену пришел алкоголик Ельцин, оставив после себя в стране одни руины.
Наступило очень благоприятное для Тони время. Она на широкую ногу поставила теневой бизнес, а с ним и до невиданных высот увеличила свой капитал. А очередь для приобретения красивой дубленки только росла, для всего этого приходилось задерживаться после работы и приходить домой далеко за полночь.
Сын к этому времени окончил школу и поступил в политехнический институт.
Была зима. Николай ушел домой раньше – позвонил сын, сказал, что простыл и у него высокая температура, а Антонина осталась в цеху.
Время приближалось к полуночи. Она в дорогой песцовой круглой шапке с резиночкой под подбородком и элегантной коричневой дубленке подходила к дому. Из тени подъезда к ней сзади быстро подошел мужчина, сдернул шапку и побежал. Такой наглости Тоня простить не могла. Она, семеня крохотными ножками, неистово махая левой ручкой (на правой висела сумка с продуктами и деньгами), помчалась за грабителем.
На втором квартале разбойник начал сдавать и юркнул в подъезд. Это не остановила Антонину. Между пятым и шестым этажами вор был настигнут и жестоко избит в кровь. Вырвав из-за его пазухи свою шапку, она гордо спустилась вниз.
Придя домой, не раздеваясь, Тоня растолкала спящего мужа и, захлебываясь от переизбытка чувств, стала рассказывать эту криминальную историю и про свой подвиг.
Николай слушал не перебивая. Он прекрасно знал, что прерывать супругу чревато, и делал вид, что в этой истории сопереживает вместе с ней.
– А за плечами у тебя что? – спросил он, улучив момент.
– Где? – она подняла руки и передвинула на грудь… свою песцовую шапку, закрепленную за шею резинкой.
Она долго непонимающе смотрела то на одну, то на другую шапку, площадно выругалась и добавила:
– Правильно, что получил! Воровать у других не будет, – и пошла раздеваться.
Недостатков у Антонины было хоть отбавляй, но превалировали два – сквернословие и запой два раза в год по неделе.
С первым бороться было бессмысленно, но как только наступал второй и она запивала, муж с сыном, чтоб остановить беду, уходя на работу, держали ее под замком, телефон выносили из квартиры, а Мария, сестра, работавшая в шестой больнице медсестрой, приходила вечером и ставила капельницы.
Дома Антонина спиртного не держала, боясь, что супруг его обязательно найдет и все выпьет, а это никак не входило в ее планы. Когда же у нее наступали критические моменты, скудных запасов хватало лишь на пару дней, и теперь без спиртного она обойтись не могла.
Квартира Тони была на третьем этаже, а под ней жила Лида Зуева, главный бухгалтер профсоюзного комитета строительного управления, женщина умная, покладистая, спокойная и очень сердечная. Маклецова с ней дружила.
Зуева жила тихо, скромно, все у нее было, включая и алкоголь. Где она его брала, покупала или ей его дарили, Антонину не интересовало, но в этот период для нее Лидия была просто незаменимым человеком.
Она привязывала веревку к сумке, клала в нее что-нибудь тяжелое для веса и спускала из окна вниз, стуча соседке по стеклу.
– Лида! Лидка! – кричала она на весь двор, высунувшись по пояс из окна. – Водки дай, а то умру! Не дашь – окно разобью!
Лидии становилось жутко стыдно, она бегом доставала бутылку и клала ее в поклажу, с ужасом ожидая завтрашнего дня. Сколько потом она ее ни просила, ни умоляла так не делать, все повторялось с завидным постоянством.
Отгуляв свою положенную неделю, она пару дней отпаивала себя кефиром и возвращалась к нормальному образу жизни.
Николай тоже выпивал, порой очень крепко. Но делал это исключительно в выходные дни.
Жила Тоня хорошо, на жизнь денег не жалела, а по красоте и убранству квартира походила на музей. И чистота в ней была идеальной, ни соринки, ни пылинки… Раз в месяц она в обязательном порядке во всех комнатах меняла обои и делала это за одну ночь, благо деньги были, блат и… желание.
Как-то, убирая комнату сына, Антонина под его кроватью нашла маленькую, красивую, блестящую коробочку с нарисованными на ней розами. Она крутила ее, вертела, нюхала, пыталась подслеповатыми глазами прочитать мелкий текст на иностранном языке, но ничего так и не поняла. Интерес заставил спуститься на второй этаж к Лидии Зуевой. Теперь они обе заинтересованно изучали странную упаковку. На кухню вбежал семилетний мальчик Миша, сын Лиды.
– Миша, ты не знаешь, от чего это? – Тоня протянула ему коробочку.
– Тонька, это гондон! – он открыл ее, достал инструкцию и протянул ей. – На, изучай!
Взяв со стола печенье, ребенок убежал.
Мать залилась пунцовой краской, а Антонина радостно и деловито крякнула и захохотала (советские женщины, многие дожив до глубокой старости, даже не подозревали о существовании в природе контрацептивов).
– Лида, – она по-хозяйски села в кухне за стол, – я случайно прихватила с собой палку сухонькой колбаски и армянский коньячок.
В начале 90-х годов это были просто сказочные и неимоверно дефицитные продукты. Но благодаря золотым ручкам и пошитым ими множеству классных дубленок и полушубков, имела огромные деньги, невиданный блат во всех сферах и брата, рубщика мяса на центральном рынке. Со всем этим даже горы могла свернуть.
– Тоня, ты знаешь, я не пью.
– И не надо. Я вместо тебя выпью, ты мне только порежь колбасу, как люблю, наискосок, а оставшуюся убери, потом мужа с сыном угостишь.
Она любила ее сына за деловитость и серьезность и особенно за то, что тот называл ее Тонькой, гордясь этим.
– Я тащусь, чувствую себя молодой, – всегда говорила она и от души смеялась.
Дома;, где они жили, стояли квадратом, а в середине находилась огромная детская площадка. Вечером, когда дети расходились по домам, из квартир всех домов выползали мужики. Их гулянье начиналось с распития пива и завершалось более крепкими напитками. От разнообразных историй, анекдотов слышался оглушительный грохот смеха, затем наступало время споров, переходящее в потасовку. Кто-то из жильцов вызывал милицию, и когда во двор въезжал «воронок», толпа мгновенно разбегалась по домам.
Николай Маклецов всегда бежал так, что терял тапки, а потом полз на четвереньках до подъезда. В тамбуре переводил дух и, уронив на грудь голову, поднимался на третий этаж. Проходя мимо квартиры Лидии, всегда звонил в дверь, пока ему не открывали.
– Уважаю! – мычал он и, не поднимая головы, шел дальше.
Девяностые годы прошлого столетия – время огромнейших перемен: распад великой страны, развал экономики, перекрой сфер влияния... Богатейшая страна вмиг превратилась в нищую. С прилавков пропали продукты, за водкой люди стояли в километровых очередях сутками…
У предприимчивой Тони мгновенно созрел гениальный план. Ей вдруг резко захотелось приобрести четыре ящика водки.
Недолго думая, она спустилась к Лидии Зуевой, муж которой служил в милиции офицером.
– Кольк! – с порога начала она. – Мне надо четыре ящика водки.
– Чего четыре, а не три и не пять? Что-то случилось?
– Ничего не случилось, запас карман не трет.
Николай рассмеялся:
– Сейчас за бутылку убивают, а что с нами сделают за четыре ящика – представить сложно.
– Не боись, я с тобой! Короче, Коля, ты поможешь или нет? Завтра в «Планете» будут давать водку, мне сообщили верные люди. Я встану в очередь, все, как положено… А ты в магазине договорись, чтоб на мое имя четыре ящика отпустили. А дальше я сама…
Антонина, как порядочная, заняла очередь еще с вечера.
В одиннадцать дня, когда открылся магазин, она увидела, как на милицейской машине в форме подъехал ее сосед Николай. Он зашел с черного хода. Услышав свою фамилию, Тоня, распихивая всех локтями, рванула к прилавку.
Вот тут все и началось.
Люди орали, обзывались, лезли драться, но Тоня шла напролом, как герой на амбразуру. Тут-то она и показала свой несгибаемый характер и выдала на-гора весь словарь блатного русского языка. Очередь понимающе мгновенно притихла.
Оплатив за четыре ящика, она с гордым видом победителя стала поочередно выносить ящики на улицу, а муж всё аккуратно складывал в машину.
Наступил 1993 год, год денежной реформы Ельцина-Гайдара, когда Россия поменяла советские денежные знаки на собственные, мгновенно сделав миллионы состоятельных людей нищими.
У Тони в сберегательном банке на тот момент лежало сто тысяч рублей! Это была колоссальнейшая сумма, которая грела душу и позволяла смело глядеть в глаза будущему. Но в этой жизни Антонина совершила только одну непоправимую ошибку – она не обменяла рубли на доллары, деньги в одночасье сгорели, сделав ее нищей в одно мгновение.
Тоня запила. Запила страшно и надолго. Запил и Коля. Четыре ящика водки оказались как никогда кстати.
Она пила и не могла остановиться, а сестра Мария со своей медициной была бессильна.
Николай ушел к другой женщине.
Лидия, соседка и подруга, не могла без боли смотреть на семью Антонины.
– Тоня, остановись! – умоляла она. – Что ты делаешь? Понимаешь, это случилось со всеми…
– Лидочка, любимая, – истекая пьяными слезами горя, шептала Антонина. – Ты должна понять, что это вся моя жизнь. Я заработала всё это своими руками и копила, копила, копила... Я верила своему государству! Я не ездила по курортам и домам отдыха, ты же видела это…
– Тоня! Возьми себя в руки, верни Николая… Ты сильная и волевая женщина! Начни жить с нуля!
Она говорила ей это часто и долго. А однажды вечером Лида увидела в окно, как Тоня с Николаем шли под ручку. В семье снова наступил мир. Вскоре женился их сын, сыграли скромную свадьбу.
Спустя месяц Антонина вечером зашла к соседям в дорогом платье, с кольцами на пальцах.
– Так, родные мои, – торжественно произнесла она, – приглашаем на прощальный ужин. Мы завтра с Николаем уезжаем на мою родину. Там дом, земля, она, матушка, нас и прокормит. А работать я умею.
Стол ломился от изобилия.
Прощальное слово произнесла Антонина:
– Благодарим вас, наши дорогие и любимые соседи, за дружбу, за помощь, что в трудную минуту всегда были рядом. А ты, Лидочка, для меня как сестра была. Я тебя очень сильно люблю. Простите, если было что не так.
Она выпила и поклонилась всем в пояс.
;

Поворот
 
Александру Иванову

Весеннее солнышко, неистово радуясь своему выходу из зимнего плена, весело раскидывало свои ласковые лучи на соскучившуюся по теплу землю. Птицы, ликуя и перекрикивая друг друга, вещали миру о приходе весны! По дорогам, искрясь и сверкая, беззаботно неслись ручьи. Тоненькие, свисающие до земли веточки ивы заметно позеленели, начали набухать почки сирени и березы, за городом пробивались первые подснежники. Все дышало счастьем и радостью, воскресая от долгих зимних ночей и лютого холода. И только огромный кряжистый дуб пребывал в забытьи, не решаясь никак восстать из глубокого сна.
Сквозь заклеенные газетами окна в классы школы врывалось тепло и дрема. Учителя и ученики пребывали в гипнотическом видении, не слыша друг друга.
Неожиданно и весьма жутко прохрипела школьная трансляция, и после традиционного отсчета: «Один, два, три» – раздался хриплый, прокуренный голос учителя физкультуры.
– Внимание, внимание! – просипел он. – Закончить урок и через пятнадцать минут всем собраться в конференц-зале. Повторяю: закончить урок и через пятнадцать минут всем собраться в конференц-зале!
Резко пробудившись, классы загудели подобно встревоженному рою пчел.
Ответов на вопросы, что произошло и зачем собирают, никто не знал, и это подогревало интригу, будоража у всех нервную систему.
– Весну хотят запретить и отменить каникулы! – прокричал Сережа Гололобов, ученик 9 класса, и школа задрожала от выплеснувшегося смеха.
– Ты бы так на уроке бойко отвечал, Гололобов, а не стоял бараном, не хлопал глазами да не шмыгал носом, – назидательно изрекла Ольга Михайловна, учительница математики. – Самым умным себя сейчас почувствовал?
– А чё, сказать ничё нельзя? Как что, так сразу Гололобов… Других нет? Вон Савенко…
– Разговоры прекратили! – скомандовала завуч. – Шагом марш! И не растягиваться!
В конференц-зале зачем-то горел свет, а на сцене был застелен зеленой скатертью стол, на котором стоял горшок с цветущей геранью, что создавало еще большую таинственность. Классные руководители сели рядом со своими учениками.
– У кого увижу телефоны в руках, отберу и отдам только на летних каникулах. Вы меня знаете!.. Рисковать не советую, – очень строго предупредила завуч. – И чтоб ни звука, ни шороха…
– А почему такая таинственность, зачем собрали? Сидим как дураки…
– Почему «как»?..
В зал энергично, широким армейским шагом вошла директор школы, Зоя Сергеевна Ковальчук, жена местного начальника милиции. Ее боялись как огня. За ней шел высокий, подтянутый, представительный мужчина с пышной шевелюрой седых волос, одетый в дорогой темно-синий костюм, белую рубашку и галстук.
Все встали. Гость направился к столу, а Зоя Сергеевна подошла к трибуне.
– Садитесь, – требовательно произнесла она. – Прошу тишины! Хочу всем напомнить о стремительном приближении летних каникул. А это значит, что отстающим в учебе требуется задуматься и подтянуть имеющиеся хвосты. Особо намереваюсь обратить внимание тех, кто сдает в этом году экзамены, и выпускникам школы. Требования на экзаменах к вашим знаниям возрастают, а значит, надо оставить в покое улицу и основательно сесть за учебники. Поверьте, времени на подготовку остается очень и очень мало, особенно у тех, кто намерен продолжать учиться дальше. Думаю, что вопросов по этому поводу ко мне нет.
Она натянуто улыбнулась ниточками губ и обвела прищуренными глазами притихшую аудиторию.
– Это хорошо, когда все всё понимают. А сейчас я хочу представить вам этого человека, гордость нашей школы и нашего поселка, – она подошла к столу и нагнулась к гостю. – Николай Владимирович Иванов, – почти прокричала Ковальчук, положив руку на плечо мужчины, – профессор, академик, член-корреспондент академии наук, лауреат многочисленных премий, ректор университета и, наконец, выпускник нашей школы, – ее губы снова широко растянулись, отчего она сразу стала походить на страшную сказочную героиню. – Кто у нас внимательный, тот наверняка видел и вспомнит фотографию, что в течение многих лет висит на нашей Доске почета. Это фотография Николая Владимировича, нашего золотого медалиста. Он по своим делам приехал на несколько дней на Родину и нашел время посетить свою родную школу, любезно согласившись встретиться с вами. Поприветствуем его!
Она неистово захлопала в ладоши, дети поддержали ее порыв. Никто не хотел оставлять у нее о себе плохую память. Это могло закончиться плохо и даже очень плохо.
Академик поднялся.
– Зоя Сергеевна, вы представили меня в таких красках, будто я прилетел к вам с другой планеты. Ребята, – посмотрел он в зал, – я обычный человек, как и вы, из той же плоти и крови. Но… упорство и труд сделали меня таким, каков я сейчас есть. Учитывая мой дефицит времени, я кратенько расскажу вам историю, которая сделала крутой поворот в моей жизни. А было так. В школу из-за болезни (краснуха со мной приключилась) я пошел с восьми лет и учиться абсолютно не хотел, улица была медом намазана. И что мама ни делала, ничего у нее не получалось. Я был высокий и крепкий мальчик, даже многие пятиклашки доходили мне до плеча… Как говорится: «Сила есть – ума не надо». Однажды поздней осенью отец вечером подошел ко мне и тихо сказал: «Коля, завтра в школу не ходи, пойдешь со мной в шахту». Я подумал, что он шутит. Нет. Проработал я в забое полный рабочий день, вырубая породу кайлом. Так устал, так обессилел, что папа вынес меня наверх на руках и положил на лавку. Лежу я и еле дышу. «Ну как, сынок, понравилось работать?» – спрашивает он улыбаясь. «Я буду, папа, учиться», – только и смог прошептать я и заплакал. И больше никто не заставлял меня это делать, и никто не проверял домашние задания. Окончил школу с золотой медалью, институт тоже… А о моих заслугах вы только что слышали. Видите, как судьба резко поменяла направление моей жизни, совершив этот самый поворот на сто восемьдесят градусов… Извините, пожалуйста, надо спешить. А кто захочет учиться в нашем университете, милости прошу, лично помогу поступить, обещаю. До свидания, ребята.
Он пожал руку Зое Сергеевне и быстро вышел под шквал аплодисментов.
Эта маленькая речь большого человека возымела на многих учеников колоссальное впечатление, помогла задуматься о своей будущей жизни и о том, кем они в ней станут.
;

Юбилей
 

Галине
Сегодня ровно месяц, как Света и Миша стали мужем и женой. Сегодня их первая маленькая дата в долгой семейной жизни – день Зеленой свадьбы.
Пока муж был на учебе, Светлана решила приготовить праздничный ужин. Для этой цели она даже отпросилась с работы.
Ей захотелось подать к столу любимому человеку утку с яблоками. Когда-то она пробовала это блюдо у тети, и оно ей очень понравилось.
Утром Света, надев новые, подаренные мужем сережки с бирюзой, камнем счастья, сбегала в магазин, купила бутылку вина, огромную утку, килограмм яблок, хлеб и для Миши в подарок фотоаппарат ФЭД, которым он просто бредил.
Супруг должен прийти около шестнадцати часов, поэтому времени у Светы было предостаточно.
Сразу после обеда Светлана приступила к созданию кулинарного чуда. Она мелко порезала утку, посолила ее, поперчила, положила в кастрюлю, переложив дольками яблок. Света помнила, что тогда с куском утки на тарелке лежала пропитавшаяся жиром картошка. Она почистила несколько картофелин, погрузив их на дно кастрюли, полагая, что жир будет стекать вниз и пропитает их как следует.
Довольная собой, Светлана, плотно закрыв кастрюлю крышкой, поставила ее на самый маленький огонь в духовку и со спокойной душой пошла в комнату, легла на диван, накрылась пледом и стала смотреть телевизор. Согревшись, она вскоре мирно уснула.
Проснулась Света от скрежета поворачивающегося в дверях ключа. Выскочив в коридор, супруга повисла на шее Михаила и впилась губами в его губы.
Любовь, как встревоженное шампанское, сорвало пробку и затуманило рассудок. Именно сейчас не требовались слова, а жажда голода ощущалась только в одном – обладании друг другом.
Погасив страсть, они лежали счастливые и немного уставшие.
– Мишенька, а я приготовила сегодня торжественный ужин. Представляешь… – и вдруг она спрыгнула с кровати как ошпаренная.
– Что случилось?..
– Утка… – донеслось с кухни. – Я совсем о ней забыла.
Света быстро вытащила кастрюлю из духовки и сняла крышку. Ничего страшного не произошло. Куски утки плавали в жире и яблочном соке, а картошка разварилась, перемешавшись с мякотью яблок. Кухня мгновенно наполнилась приятным сладким ароматом.
Вошел Миша.
– Чем это у нас так вкусно пахнет? Чего приготовил мой любимый поваренок?
– Утку с яблоками, – радостно пожала плечами Света.
– Можно попробовать?
– Только чуть-чуть. Вечером на стол поставим, свечи зажжем… А сейчас я борщ тебе разогрею и макароны по-флотски… Пойду хоть халат наброшу, а то словно Ева в райском саду.
– А мне так очень нравится.
– Мне тоже. Но соловья баснями не кормят. Ты поешь, потом хоть немного позанимайся, а я займусь в это время вечерней сервировкой.
Через минуту Светлана вошла на кухню. Михаил, склонившись над раковиной, полоскал рот и отплевывался.
– Что случилось, Миша? – встревоженно спросила Света.
– Ты пробовала утку?
– Нет. Жесткая? Или…
– Рекомендую насладиться ароматом кулинарного шедевра…
Светлана взяла вилку, подцепила кусочек мяса, подула на него и аккуратно положила в рот. Долго жевать не пришлось, она тут же его выплюнула. Вкус был настолько мерзок, что есть подобное было просто невозможно.
– Я же хотела… – и Света огорченно заплакала.
Миша обнял жену, прижал к себе и стал гладить по голове.
– Ну что ты так расстроилась? Давай я сейчас сбегаю в кулинарию, возьму курочку, ты ее разогреешь и…
– Я сама схожу. Ты ешь и садись заниматься, а я продолжу преподносить сюрпризы, – горько улыбнулась она. – Первый удался не славу.
Миша засмеялся и поцеловал жену.
– Не сокрушайся. Ты еще приготовишь мне самую вкусную утку в мире. Иди, а я налью борщ сам.
Вечером они сидели за столом, на котором горели свечи, стоял букет гладиолусов, вино, конфеты и огромная поджаренная курица… Тихо играла инструментальная музыка.
Муж и жена пили за любовь и говорили, говорили, говорили...;

Поговорили…
 

Ольге Сизоненко
Для женщин поговорить, что чай с пирогами попить. И чем дольше их разговор, тем на душе теплее и спокойнее становится и солнце ярче сиять начинает.
– Маша! Маша! – закричала Нина, увидев свою подругу, учетчицу с элеватора. – Куда летишь?
– Здравствуй, подруга. К матери иду, повидаться надо да конфеточек с халатом передать – Наташа из Харькова посылку прислала, собирается в августе к нам приехать.
– Как она там? Не скучает?
– А чаво ей скучать. Муж летчик, четыре раза в месяц по заграницам мотается, она магазин «Ткани» держит, дети учатся: Вера в Лондоне в университете, а Мишка в Америку поехал компьютеры осваивать.
– О как!.. – ноздри Нины предательски побелели.
– Давай я тебя французскими конфетами угощу. Она бабке целый кулек передала, – Мария открыла пакет и протянула подруге горсть конфет в разноцветных фантиках.
Нина развернула одну и положила в рот.
– Как вкусно, не чета нашим, – заметила Маша.
– А по мне, так наши лучше, большой разницы не вижу – что там сладко, что здесь. У тебя сережки новые в ушах?
– Наташа тоже прислала. Нравятся? – Нина покрутила головой.
– Красивые. Стекляшки?
– Нет, бирюза. Смотри, – кивнула Нина на женщину, несущую ведро абрикос.
– И что?
– Это же Карпенко Люся, не узнала, что ли? К ней Маринки Савун муж похаживает.
– И что? Он и ко мне заходит. И Люську не обижает, вон какой дом строит, глаз не оторвешь.
– Да ну? К тебе?.. – махнула рукой Нина. – Не верю.
– Вот тебе и «да ну». Мужик – зверь. А твой тоже не ангел, с Леночкой Губенко гуляет. Аль не знаешь? Гляди, легка на помине, вон в цветастом сарафане идет, ишь, как ягодицами играет. А сама с Федором по посадкам… Своего не замечаем, так?
– Да ну тебя, дура какая-то, не пойми что несешь.
– Вы у нас здесь только культурные, все видите, все слышите, а бревно в глазу никак не разглядите…
Нина развернулась и, не прощаясь, пошла всхлипывая.
Желанного разговора не получилось, как не получилось и полета души.
Бывает и такое.
Бывает, но редко.
;

Психолог
 

Вячеславу Куштейко
Василий Богданович Стеценко, доцент кафедры психологии, старый холостяк, страстно любил себя и женщин. Он и сам не мог определить, кого больше. Словом, любил жизнь в ее лучших проявлениях!
Василий был прирожденным оратором, он с таким упоением, так вдохновенно и интересно читал лекции, что послушать их приходили из других университетов и даже люди с улицы, мгновенно влюбляясь в этого умного и незаурядного человека.
При такой тяге к прекрасному эта самая жизнь стала преподносить Василию Богдановичу свинью – он быстро начал лысеть. Это никоим образом не входило в планы старого ловеласа. И он сильно забеспокоился.
Что Василий Богданович не делал со своими волосами: и электростимуляцию, и замораживал участки кожи жидким азотом, использовал энергию лазера, втирал в голову перцовую настойку, мыл волосы с яичным желтком…
Но… природа на такое вмешательство никак не реагировала, а процесс еще больше прогрессировал, да и стареть не очень-то хотелось, тем более молодые и симпатичные студенточки его очень и очень волновали.
С нетерпением дождавшись каникул и наложив на себя вынужденное вето безбрачия, Стеценко поехал в столицу, где ему сделали парик, да такой, что и не отличишь от настоящих волос.
И вновь жизнь восторжествовала! Снова Василий погрузился во все радости мироздания и ласки фортуны. Вновь милые девичьи губы на ухо шептали нежные, дурманящие голову слова.
Василий Богданович расслабился, потерял бдительность и… во время очередной лекции в творческом экстазе с такой силой мотнул головой, что парик сполз. Раздался смех. Он не понял, что произошло, и продолжал свое повествование. Когда смех усилился, Стеценко насторожился, замолчал и провел руками по волосам. Густая краска залила его лицо, и он стремглав вылетел из аудитории.
Больше в университет Василий Богданович не пришел, передав заявление об увольнении через соседа.
Стеценко долгое время сидел дома, пробовал пить, уезжал за тридевять земель и, наконец, попал в какую-то секту, став в ней незаменимым проповедником. Больше в мир он не вернулся.
Любовь к женщинам и себе погубила личность, а кафедра лишилась хорошего преподавателя.
;

Сюрприз
 

Лидии Зуйковой

1
– Ой, Сережа, забыла сказать, – произнесла удрученно жена за ужином, – Римма Михайловна звонила. Хотят с Глебом вечером в пятницу к нам приехать.
– Зачем? – спросил муж.
– Ты что, не понимаешь, ей очень интересно, почему мы четыре года назад оставили город и переехали в село. Опять же, шашлычка с водочкой хотят откушать, молочка парного попить, воздухом степным подышать, покупаться, позагорать… Короче, отдохнуть. Я у плиты плясать буду, а уж ты вози их везде, чтоб меньше здесь их видела. Честно говоря, я ее недолюбливаю. Вечно всем недовольна, нос свой сует во все дыры… Губки всегда недовольно вытянуты, пальцы веером, – супруга зло хмыкнула, изображая Римму. – Утром раненько подъем – и начнем пыль протирать, полы мыть, постель с хрустящими простынями застилать… И запах от нее всегда какой-то тошнотворный. А Глеб – мужик простой…
– И на огороде уже почти ничего нет, солнце за лето все повыжигало, но я чего-нибудь придумаю.
– Что тут можно придумать?.. Я в шоке!..
– Я тоже… Они точно вечером приедут?
– Ну да, после работы. Значит, не раньше восемнадцати. Сказала, будут выезжать – позвонит.
– Уже лучше.
– Что ты задумал? – забеспокоилась Алена.
– Всё будет нормально!
– Ой ли?..

2
Время до обеда пролетело стремительно. Драили и мыли всё сверху донизу, пылесосили… Правда, было в этом и много другого положительного, например, вынесли на помойку огромное количество ненужных вещей, считавшихся до этого времени крайне необходимыми. Поменяли занавески на окнах, покрывала на кроватях, скатерти на столах и еще делали несметное количество других работ.
Наскоро пообедав, Алена помылась в ванной и занялась приготовлением королевского ужина, а Сергей сел в машину и уехал за спиртным и еще каким-то сюрпризом.

3
– Ну вот все готово для встречи дорогих гостей, – сказал муж, кладя водку в морозилку. – Порежь мне лук в шашлык, сейчас мясо мариновать буду.
– Ты где был?
– На рынок ездил.
– Близкий свет.
– Ты же не хочешь упасть в грязь лицом.
– Чего нет, того нет!
– И я о том же.

4
Около пяти вечера позвонил Глеб.
– Сережа, ты в курсе, что мы сегодня к тебе нагрянем?
– Донесли уже. С нетерпением ждем. Водка в морозильнике, шашлык маринуется и даже рыба жарится… Вы с ночевкой?
– Римма сказала, что да.
– Вот и славно! Когда выезжаете?
– Минут через пятнадцать.
– Дорогу знаешь?
– До села доеду без проблем, а дальше…
– Дальше прямиком до Дома культуры, это двести метров после поворота, а там встретим. Только не забудь позвонить, когда проедешь Любомировку. Звони на Алин телефон, я занят буду.
– Хорошо! До встречи! Соблазн такого стола окрыляет меня, – засмеялся Глеб.
– Сильно не окрыляйся, дорога неважная.

5
– Алена, минут через двадцать сходи на перекресток, встреть гостей! – прокричал Сергей.
– Встреть сам, я занята.
– Оторвись от занятий, мне надо будет время, чтоб преподнести им сюрприз.
– Вечно ты что-нибудь вытворишь, а мне краснеть.
– Меньше слов, больше дела! Телефон не забудь взять.

6
Ликующе загудела машина, извещая о приезде гостей.
С перепачканными землей руками и лицом вышел улыбающийся Сергей.
– Ай, не успел, – сокрушенно произнес он, стряхивая пыль и грязь с ладоней. – Здравствуйте, гости дорогие! – он открыл ворота. – Глеб, заезжай во двор.
Из машины в цветастом брючном костюме, белой шляпе с закрученными полями грациозно вышла накрашенная и надушенная Римма. Ее глаза скрывали огромные темные очки.
– Сергей, ты явно не готов встречать нас. Почему такой затрапезный вид?
Алена растерянно смотрела на мужа, но вопросов не задавала.
– Да вот, хотел до вас навести порядок в палисаднике, – приглашающе расставил руки хозяин. – Целый день как заводной. Но немного не успел… – виновато улыбнулся Сергей, показывая на огородик.
Римма от неожиданности ахнула и даже присела, Алена прикрыла рот рукой и смотрела на все расширенными глазами. По участку были рассыпаны громадные луковицы, в гигантской корзине лежали помидоры, а ярко-зеленые огурчики собраны в кучу. Во дворе на столе сушился чеснок, а в тазу лежал мясистый перец.
– Это ваш урожай? – глухо выдохнула Римма.
– Честно сказать, бывало и лучше. Сухо в этом году, поливали мало. Вот решил собрать… Огурцы стареть начинают, помидоры лопаются, лук посушить разбросал… Чеснок в этом году вообще не удался. Да вы проходите в дом, переодевайтесь, а я сейчас быстренько душ приму и шашлык начну жарить. Аля, – повернулся к жене Сергей, – выбери помидорчики поспелей, огурчики и что там еще надо, салатик нам со сметанкой сделай. И отдельно овощи помой, может, кто просто захочет съесть.
Жена стояла, ничего не понимая.
– Чего ждем? Я в душ, гости – переодеваться, а ты… Я быстро, потом помогу тебе.

7
Под раскидистым орехом сидели до позднего вечера. Над столом в окружении мошкары сонно светила лампочка.
– Да, Сереженька, – Римма поджала тонкие губы и машинально подняла сползшие на живот груди, – хорошо устроился. Я, честно, и не верила, что вы здесь так жируете, – голос ее пьяно тянулся. – Гуси, утки, куры… Сколько кур у тебя, Алена?
– Кто их считал? Около сотни, наверное.
– Сотни?.. А яиц много несут?
– Когда как. И восемьдесят бывает, и семьдесят, и девяносто… В худшем времени не меньше сорока. Я их и не считаю. Вам сотню с собой приготовила.
– И овощей еще возьмете, – хмыкнув, добавил Сергей.
– Куда же вы их деваете? – яйца затмили разум Риммы, о другом она и не слышала.
– Город каждую неделю приезжает, по полтысячи забирает. Расчет наличкой.
– Вот что, Глеб, – Римма закурила и повернулась к мужу, – бросаем к черту этот город и переезжаем сюда! Тут деньги с неба падают. Посмотрел, что у них в квартире? В городе такого нет. Только один телевизор на полстены. А…
– Минуточку, – Сергей разлил водку по рюмкам. – Давайте, друзья, выпьем. Ой, а шашлык совсем холодный. Аля, разогрей его нам. Сала порежь, балычка… Что я хочу сказать. Все, что у нас есть, это добыто каторжным трудом, – он похлопал себя по спине. – Утром разбужу, покажу. И не только покажу, но и привлеку к работе. Надо попоить, покормить, а это мешок зерна, убрать дерьмо, травы накосить прицеп, ряски на болоте наловить… А это только птице с цыплятами. Свинья еще есть, я их раньше пять держал, так за ней тоже надо убрать и тоже накормить. На огород съездить, полив включить…
– А что ты там выращиваешь?
– Картошку, морковь, буряк… В трех километрах отсюда дом старый купил по дешевке. Там рассадил фруктовые деревья, собаки сад охраняют, они тоже жрать хотят… А еще надо и пахать, и сеять, и урожай убирать... Если честно, тяжело это. Думаю, от огорода и сада отказываться надо. Дичь есть и… хватит. Будет на что и картошку купить, и овощи с фруктами. Так что телевизор во всю стену смотреть некогда, – он поднял рюмку. – За нас! Будем все здоровы! – и не чокаясь выпил. – А если захотите приехать, дома здесь у нас продаются, огород с садом даром отдам, только на них, повторюсь, работать надо!
Над столом долго висела тишина, а радужное настроение тускнело, окрашиваясь красками наступающей ночи.
;

Склероз
 

Неониле Еременко
Муж вдруг взял и заболел. Кашель, насморк... И понеслось, и поехало... Положили его в госпиталь, а там нашли еще одно, потом второе, потом третье заболевание. Короче – тоска полная. А с ней – таблетки, уколы, капельницы и… больничная койка, без сна и покоя. Разрубить бы этот гордиев узел, да нечем.
Живет теперь Алина с двумя котами, собакой, что охраняет подворье, и десятком кур, с аппетитом поедающих зерно, а вот нестись они не желают.
В доме скучно и тоскливо, не на кого прикрикнуть, выплеснуть адреналин, чтоб на душе сделалось легче и светлее. А котам все ее эмоции по барабану – поели, поспали и гулять, рассвет встречать. У них времени на мышей и крыс абсолютно не хватает, а тут какой-то адреналин...
Чтобы разнообразить жизнь, Алина решила на ночь искупаться. Хорошо вымыла ванну, а так как кран засорился и из него плохо текла вода, приняла волевое решение приспособить для этих целей душ, положив шланг на дно сеткой вниз, и включила горячую воду.
Общение в «Одноклассниках» затянулось до полуночи, полностью лишив ее памяти и разума, а ванна была напрочь забыта. Вода же добросовестно продолжала набираться. Сеточка от напора перевернулась, и водичка фонтаном стала бить вверх, наполняя ванную комнату, а из нее перетекая в подсобку, где хранились коробки, тряпки, крупы, пылесос и все остальное, что мешало в комнатах.
Когда глаза стали наливаться тяжестью, Алина разобрала постель, выключила телевизор и с полузакрытыми от дремы глазами направилась в туалет и ванную. Как только она переступила порог и вошла в подсобку, ступня по щиколотку погрузилась в теплую, приятную воду, а глаза от удивления округлились и стали вылезать из орбит. Память мгновенно разбудило серое вещество, но это произошло с явным запозданием. Крик отчаянья и горечи уже ничего не решал.
Сразу почудилось, что это галлюцинация или сон. Но нет, все оказалось явью.
Алина мгновенно распахнула дверь в ванную, влетела в нее и закрыла кран. Схватив ковш, отчаянно шагнула опять в прихожую, но, поскользнувшись, рухнула на затопленный полиэтиленовый мешок с макаронами, подняв столб брызг, окативший стоящую на полках консервацию и потолок. Мешок мгновенно порвался, а его содержимое всплыло на поверхность, весело плескаясь вместе с тряпками и всем тем, что способно было плавать.
Вскочив как ошпаренная, Алина сорвала с себя мокрую ночную рубашку и в неистовой злобе, словно та являлась виновницей всего этого бедлама, порвала ее в клочья, оставшись в костюме Евы пенсионного возраста.
У одной стенки скорбно покоилась раскисшая коробка с туалетной бумагой, а у другой лежал погруженный в воду умирающий пылесос.
Естественно, о вылившихся наружу эмоциях и площадной брани в этом повествовании мы писать не будем, но они были, и были в изобилии и обязательном порядке.
До утра Алина, в позе лишенной плотской любви невольницы при посадке риса, черпала воду, выволакивала в коридор все, что покоилось на полу. Ночь пролетела, как одна минута.
Когда за окном хмурое утро начало размалевывать мир грязно-серыми красками, она, изможденная и уставшая, протерла пол, открыла настежь дверь на улицу и, придя в зал, рухнула на диван, мгновенно уснув сном праведника.
Проснувшись, женщина взглянула на часы, которые показывали пятнадцать минут третьего. Потянувшись и сладко зевнув, она вдруг вспомнила о ночной битве со стихией, быстро поднялась, распахнула дверь в коридор. Ее сразу обдало морозным воздухом. Все, что было вчера мокрое, сковал лед, а цветы на кухне тоже приказали долго жить.
Снова вспомнив боцманский лексикон, Алина закрыла дверь, оделась, попила чаю и принялась выносить промокшие, а теперь уже и замерзшие вещи на помойку. Эта учесть постигла и пылесос с дрелью, которые теперь молчали, как партизаны на допросе в гестапо.
Зато квартира освободилась от многих нужных и ненужных вещей, став значительно чище и светлее.
А вскоре из госпиталя выписался муж и семья вновь зажила мирно и счастливо, с новыми надеждами на будущее. Но еще долго под линолеумом чавкала вода, да, наверное, с год в доме пахло сыростью и плесенью.
И только у котов все было без изменений. Каждый из них ел, спал и занимался поисками подруги для дальнейшего продолжения рода.
;

У природы нет…
 

Николаю Яременко
Лето выдалось неимоверно жарким. Солнце, сойдя с ума, в неистовой злобе сжигало все на этой грешной земле. Даже небо – и то от этого палящего зноя потеряло свой радующий глаз голубой цвет, став грязно-серым. Днем без нужды на улицу никто не выходил, все с нетерпением ждали вечерней прохлады, легкого северного ветерочка, но и он, изможденный этим пеклом, застревал в безжизненно повисших листьях, где и засыпал до утра.
Все живое требовало воды или ехало к ней.
Магнолия Стецько купила для себя и младшего сына Левы две путевки на базу отдыха у моря еще месяц назад, твердо зная, что муж в это время будет продолжать зарабатывать деньги за пределами границы родного Отечества. Да и на фига его туда везти, где, кроме соленой морской воды, много еще других развлечений и соблазнов. Уведут – не вернешь! Нервы себе мотать она не собиралась! Приедет, полежит, выспится, на рыбалку съездит, – чем не развлечение... Смена обстановки – тоже отдых. После такой активной передышки и на работу снова быстренько захочется!..
Дни, особенно последняя неделя, тянулись как резина и были вязки, словно смола. Сердце, душа и все остальное рвались прочь из опостылевшего дома.
И все же долгожданная пятница, день их заезда, хоть и медленно, а приближалась. Вещи: три купальника, два сарафана и платье на выход, сменное белье и еще кое-что – давно лежали в сумке. Сверху она побросала одежонку для пацана. В пакете лежали ложки, вилки, рюмки, огурчики, помидорчики и на всякий случай бутылка самогона. Как без нее? Мало ли протереть что придется или для чего-то другого пригодится. В дамскую сумочку положены путевки и деньги на проезд, а к внутренней поверхности левой чаши бюстгальтера четвертого размера аккуратно пришиты остальные финансы.
И вдруг в четверг к вечеру… Нет-нет, не переживайте, муж не приехал и телевизор не перегорел… просто резко похолодало. Но принцип «Лучше замерзнуть красивой и на море, чем увянуть невостребованной в огороде и дворе» для Магнолии сейчас звучал как никогда кстати.
Ночью она спала плохо, да и утро тоже не обрадовало, выдалось далеко не летним. Пришлось на Льва надевать джинсовые брючки, рубашку с длинным рукавом и легкий свитер.
Наскоро позавтракав, Магнолия надела широкое, без рукавов, выше колен платье грязно-зеленого цвета, в котором походила на взволнованную зеленую муху, равнодушно посмотрев на спящего старшего сына, уверенно оторвала мощными руками поклажу и вышла во двор. У ворот стоял посиневший, сгорбленный, с засунутыми в карманы брюк руками младший сын.
– Тебе не холодно, Левочка? – спросила она сына, передернув плечами.
– Нет, мамочка.
– Тогда пошли быстрее, маршрутка ждать не будет и отходит в семь утра, нам надо еще занять места, – и она зашагала широким шагом, перекатывая с боку на бок мощные ягодицы.
– А как же котеночек? Кто ему есть даст? – прошепелявил наследник.
– У нас соседи есть, – зло ответила мать. – Им делать… – она чуть было не произнесла бранное слово, но почему-то сдержалась. – Покормят, не переломятся. А нет… Иди молча! Вопросы задает. Умный стал?
Магнолия все глубже и глубже погружалась в пучину фантазий и грез.
– Ничего, что сейчас холодно. В конце концов, это не вечно, через день-два снова будет жарко, – размышляла она. – Песня еще такая есть, типа не бывает у природы плохой погоды и так далее… Главное, уже сегодня надо провести фотосессию и фотографии выложить во все социальные сети. Пусть, суки, знают и завидуют, как живет Магнолия Стецько! И выкладывать буду разные фотки каждый день! Лайки, небось, ставить начнут, лицемерки!!! С другой стороны, даже хорошо, что холодно, значит, мальчики не будут заняты водными процедурами и на пляж никто не пойдет, а все разбредутся днем по барам, а вечером по дискотекам… У них ведь только одно на уме, вот и будут сорить деньгами. Скорее бы пролетели эти два с половиной часа. Скорее, скорее, скорее!..
Она оглянулась.
– Лева, не отставай, передвигай ногами быстрее! Нам еще надо батьке позвонить, чтоб вечером не тревожил. Как говорится, помогай нам Бог!  – молитвенно прошептала она. – А нет, и сами справимся.
;

Шутники
 

Юрию Курочкину
Розыгрышей в этой жизни миллиард. Каких только нет! И самое главное, мы сразу начинаем верить в происходящее и лишь потом принимаемся смеяться, смеяться сами над собой.
Но в отдельном ряду стоят розыгрыши, которые творят близнецы.
Братья Гена и Миша Бондаренко так походили друг на друга, что отличить их не было никакой возможности, разве только при открытом рте. У Миши не было на нижней челюсти шестого зуба слева, а у Гены справа. И еще. Один имел родинку на предплечье, а второй малевал ее ляписом, когда это требовала обстановка.
Пользовались они этим сходством очень рационально, со знанием дела и в полном объеме. Один из них мог заменить другого в любой ситуации, например, сдать один и тот же экзамен в университете, поочередно ходить к одной и той же девушке, получая от этого истинное удовольствие, или кого-то шокировать, например, фотографа. Один прячется за колонну в парке, а другой фотографируется в плавках и рубашке. Затем просит снять его с другой стороны колонны. Но здесь выходит второй, в джинсах и голый по пояс. Фотографирующий в шоке!
И главное, уличить их в этом никто не мог, хотя и пытались. Потом махнули рукой и перестали обращать внимание. Шалят ребята – и пусть шалят, пока молоды, главное, что криминала в этом никакого нет.
Когда было скучно и не было чем заняться, Гена и Миша шли в народ. Они набивали огромную сумку скомканными газетами, создавая вид тяжести, и спускались в метро.
Один, проехав две остановки, выходил, а во вторую электричку садился брат с огромной сумкой, показывая своим видом, что она очень тяжелая, и начинал дремать. На следующей остановке он мотал головой, отгоняя «сон», и резко выскакивал из вагона.
– Молодой человек! – кричали сердобольные пассажиры. – Вы сумку забыли!
Но он не слышал. Двери закрывались – и поезд ехал дальше.
Пока пассажиры совещались, что делать с поклажей, электропоезд прибывал на следующую станцию, открывалась дверь, и в нее влетал тот же парень, запыхавшийся, красный и растрепанный, забирал сумку и тяжело выходил на перрон.
Пассажиры первое время цепенели, а потом активно обсуждали, как и каким образом он успел добежать, а главное, обогнать поезд.
Так рождаются легенды, небылицы, предания и, наконец, сплетни.
А братья, отведя душу и обсуждая проведенное мероприятие, беззаботно шли в общежитие. Народ оборачивался им вслед, искренне удивляясь их поразительной схожести, нисколько не задумываясь, что завтра они могут попасться на их удочку.
;

Это сладкое слово «свобода»
 
 
Сергею Проданчуку

1
Поезд, омерзительно скрипнув колесами, громогласно свистнул и встал. Дверь вагона открылась, и в ее проеме появился Васек1.
Он уверенно приближался к полувековому юбилею, но в среде обитания, особенно у молодежи, считавшей его безукоризненным авторитетом, он так и оставался Васьком, без рода, отчества и племени.
Выглядел Васек импозантно и комично одновременно. Очень коротко подстриженные соломенные редкие волосы покрывала огромная, напоминающая сомбреро, надвинутая на глаза соломенная шляпа. На худом теле мешковато висела голубая рубашка, застегнутая на все пуговицы, а на широких прямых брюках кофейного цвета фасона конца пятидесятых годов мирно покоились два огромных жирных пятна. Через левую руку болтался серый пиджак. Гладко выбритая кожа щек отбрасывала тусклых зайчиков, бугристый красный нос прорезывали извилистые линии синих прожилок. Под лбом, изрезанным многочисленными морщинами, покоились белесые брови, а отечные веки прикрывали подслеповатые серые глаза. На верхней губе рыжела ниточка усов, а выпирающая вперед челюсть скрывала верхнюю губу. Маленькие жесткие уши, обращенные вперед, напоминали локаторы.
Дешевым одеколоном он смердел так, что выходящим пассажирам выедало глаза, а стоящая сзади проводница даже зажала нос воротником форменной рубашки.
Но не только этой красотой отличался наш герой. Его тело покрывали многочисленные наколки, первые из которых появились еще на флоте, на эсминце, где он доблестно служил минером. Уж потом над ним трудились многочисленные доморощенные Рафаэли и Тицианы… Но к этому моменту мы вернемся несколько позже.
Сегодня Васек вновь воротился из мест не столь отдаленных, где проводил за очередную кражу со взломом три с половиной года, а этих краж, только раскрытых, было шесть, а нераскрытых – и не сосчитать. Отсидел он там треть своей беспокойной жизни, нигде не работая, не имея ни семьи, ни детей.
Это был всего лишь мелкий воришка, и не более. Все, на что способен, – утащить курицу, украсть велосипед, обчистить ларек, вытащить кошелек из кармана да белье с веревки снять... Добытое продавал, деньги пропивал.
Не работать же… Да и где, если ничего не умел.
Полтора года назад сердце матери не выдержало этого позора и она ушла в мир иной, оставив наследнику покосившийся дом и небольшой огородик, заросший бурьяном и редким кустарником.
Васек приподнял голову, обнажив прикрытые шляпой глаза, равнодушно осмотрел знакомый пейзаж, хрипло крикнул: «Ликуй, Родина-мать, твой сын вернулся!» – и прыгнул со ступенек вниз. Его полет был так красив и восхитителен, что казалось: сын Родины летит, словно орел, над ее просторами.
Но парение было не очень долгим. Не удержавшись на ногах, Васек со всего маху упал на острый щебень. Он лежал на правом боку, содрогая атмосферу отборными словами, и громко стонал.
Шляпа, несколько раз весело подпрыгнув, тоже хотела изобразить себя птицей, но безвольно застряла в пятне жирного, черного, как смоль, мазута.
Быстро подбежали встречающие друзья, парни от шестнадцати до тридцати лет, сзади ковылял бывший сокамерник Васька;, Михалыч, который за версту чувствовал нездоровой печенью предстоящую грандиозную халявную выпивку. Они подняли долгожданного друга и поставили на ноги.
Выглядел бывалый человек теперь далеко не празднично. Из разбитой щеки и носа текла кровь, сочилась она и из раны на локте. Справа на брюках, в районе колена и ягодицы, теперь зияли дыры, появились и новые, но уже грязно-черные, пятна. И только рубашка блистала своей первозданной голубизной.
– Неласково встречаешь, земля-матушка! Вот так сразу и на плаху, и голова долой?.. А я, как глухонемой, чалился за колючкой три с полтиной, кайлом махал да кирпичики возил, слезами с потом умываясь. А ты? Надеюсь, из стоящей здесь братвы, – он оглядел присутствующих, – никто не поскупился накрыть поляну в честь возвращения долгожданного корешка? И барух2 для компании не повредило бы пригласить. Не грех мне разговеться сегодня!
Он подошел к колонке, смыл кровь.
– Слушай, братва, анекдот, – поднял Васек голову. – Приходит православный к попу и спрашивает: «А можно спать с бабой в пост?» –  «Можно, – говорит поп, – только не с жирной».
В дружном смехе гаснет грохот проходящего грузового поезда.
Все по-деловому закуривают, протягивая вернувшемуся другану дорогие пачки сигарет, купленные сегодня по этому поводу. Васек, не обращая ни на кого внимания, гордо достает из брюк папиросы БЛК3, но… они сильно помяты и поломаны. Падение и здесь проявило себя не в лучшем свете.
– Что варежки4 пораззявляли? Представились быстро! – скомандовал Васек, закуривая протянутую сигарету. – А то я, грешным делом, и позабыл кое-кого. Гляжу, новенькие у нас появились, значит, смена подрастает, ввысь растем, ее-то я вообще не знаю. Тебя, бабай5, это не касается, – посмотрел он на Михалыча, – чё кандыбать стал? Копыта на воле сточил, аль мошонка между ногами не помещается? Дай я тебя скорее прижму к себе.
– Ты шо, Васек, забыл, как я два года назад со шконки6 бухой упал и обе ноги поломал? Одно колено теперь совсем не гнется.
– Помню, старина, помню, – хлопал Васек Михалыча по спине. – Как тут живете?
– Бедуем7 поманеху. Прыщ за драку с булатом8 теперь в зоне чалится. Балай за длинным рублем на север подался, Лысый в дурке валяется, белочку словил…
– Хорошо жить стали, морды без драки квасим, коленями не хрустим, сифилис за болезнь не считаем… По-моему, ты Хмырь? – встал Васек напротив высокого парня.
– Да, Хмырь! Спасибо, Васек, что признал, – широко улыбнулся тот щербатым ртом.
– А ты Фикса?
– Фикса.
– Век воли не видать, если это не Казак, – ткнул он пальцем в грудь коренастого рыжего парня.
– А я подумал – и не распознаешь! – гордо захохотал тот.
– Тебя и не признать… Я прекрасно помню, как ты задницу у машины поднимал, когда колеса скручивали. Меня взяли, а я тебя не выдал… Помни, шнурок, мою доброту! Ты Бомба… Когда жрать перестанешь? Лопнешь скоро. А эти?.. – спросил он у Михалыча.
– Васька Туз, Мишка Заруба и Лопух… А вон и Дурь ползет, – представил Михалыч всех. – Так что компания в сборе. Бухать к речке поедем, все готово. Искупаться можно, позагорать… И…
– Я туда пешком не пойду. Аппарат9 где? – тоном хозяина произнес Васек.
– Вон, за твоей спиной стоит. И водка в ней, и закусь… – лебезил Михалыч.
– Дело...
– А если желаете с ветерком, ваше величество, можно и на мотоцикле Лопуха. Нинку и Лариску вечером привезем, они щас на работе.
– Живы? – расплылся в довольной беззубой улыбке Васек. – Заводи мотор! – и он направился к машине. – Чей кадиллак?
– Фиксы.
– Годится!
Счастливая десятка, шесть в машине и четверо на мотоцикле, двинулась к реке под раскидистую иву.

2
Пока молодежь накрывала поляну, Васек сбросил с себя одежду, представ перед обществом в девственной первозданности.
– Вы тут шевелитесь, а я по блину10 пройдусь, приму очищение грешного тела и духа в святой речной водице. Смыть требуется с себя всю тюремную грязь, чтоб чистым ступить на земную твердь. У кого баки11 есть? – сыпал он на блатном жаргоне. – Сколько намотало?
– Десять минут первого.
– Самое время.
Друзья с восхищением, а многие с завистью смотрели на синеву картин на теле кумира, где светлые пятна почти не просматривались. Они оставались только в истории и уголовных делах Васька.
На пальцах левой руки он увековечил свое имя, а на правой – тускло синели три перстня. На одном предплечье запечатлены знаменитые слова Сергея Есенина: «Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок», а на другом – изречение древних латинян: «Femina nihil pestilentius» (Нет ничего пагубнее женщины). Эти мудрые слова появились на нем после первой ходки. И хотя неровные буквы со временем расплылись, гениальность мыслей от этого стала только значимей. На левом плече красовался огромный силуэт корабля, на котором Васек прослужил три года.
На теле стреляли кучерявые пучеглазые амуры, с пронзенных стрелой сердец капала кровь, стояли обнаженные женщины, огромный орел нес в когтях юношу, во всю спину красовались купола… На ягодицах усердно работал кочегар…
Перечислить фантазию ваятелей всей этой галереи не представляется возможным. Наколки были везде, включая и детородный орган, хотя для этих целей он им почти не пользовался по причине вселенской занятости, употребляя его лишь для совершения естественных потребностей. В обязательном порядке присутствовали надписи, подчеркивающие его негативное отношение к органам правопорядка.
Если на все эти художества не смотреть, а только представить, становится жутко, охватывает цепенящий ужас.
– Клево как, братцы, будто заново народился! – подошел мокрый Васек. – Я извиняюсь перед честной компанией, – хрипло засмеялся он закуривая, – за то, что без парадного фрака. Шоб никого не смущать и муравьи в требуху не залезли, надену трусы. Вижу, разлито уже, молодцы! Говори, Михалыч...
– За тебя, Васек, за твое возвращение. Мы рады, что ты снова с нами.
Компания дружно выпила и с аппетитом принялась закусывать.
Водка лилась рекой. Пили много, ели мало. Молодежь, не привыкшая к такому изобилию спиртного, начала выпадать в осадок, и вскоре пиршество стало напоминать поле боя после сражения, где лежали падшие бойцы без признаков жизни. О женщинах все давно забыли, да они сейчас были ни к чему.
Из тех, кто еще мог сидеть, шевелить языком и пить, осталось только трое – Михалыч, Васек и Туз, который вскоре тоже угас.
– Глянь, Михалыч, слаба стала молодежь. Они так до утра проспят.
– А че им еще делать? Спят, сиську мамкину смокчут, а считают себя блатными. Мука одна. Не на кого положиться, некому дело свое передать. Дурь сдохнет скоро от своей наркоты. Рюмку выпил и упал… Давай, корешок, по единой, да тоже глаза прикроем…
– Выпить все нельзя, но стремиться к этому надо, – философски произнес Васек, чокаясь с Михалычем. Но его вдруг резко качнуло, и, пролив водку, он упал и мгновенно захрапел.
– Согласен, – Михалыч выдохнул, выпил и понюхал зачерствелую корку хлеба. Он с трудом поднялся, пошатываясь справил малую нужду, не сходя с места. – Слабак! – промолвил он, посмотрев на Васька, прикрыл глаза и рухнул как подкошенный.

3
Утро выдалось хмурым, серым, туманным и холодным.
Первым проснулся Васек. Трещала голова, подташнивало, рот высох, губы потрескались… Он с трудом поднялся, не единожды вспоминая прародителей, неистово скребя свое изъеденное комарами тщедушное тело. Хозяин жизни обошел место вчерашнего пиршества, оглядывая поляну. На траве валялись пьяные храпящие друзья, пустые бутылки, облепленные муравьями куски хлеба. Водки он не видел.
– Пойло зачем убрали?! – заорал он сиплым голосом, пнув кого-то со всей силы ногой в бок.
– Не мути волну, Васек, – поднял голову Михалыч и кряхтя тоже начал подниматься. – Я последний отрубился и четко помню: под липой стояли две закупоренные ампулы12 водки и одна начатая… Зуб даю. Может, ночью кто вставал да убрал. Еще в машине два литра пойла лежит.
– Где Фикса? Не вижу!.. Пусть метнется и скачками принесет лекарства, а я в это время схожу, окунусь, помокну маненько.
По дороге на речку он подслеповатыми глазами нашел сопящее тело парня и буцнул его ногой:
– Быстро подпрыгнул и похмелил нас! Трусит всего!
– Что надо? Дай поспать! – прорычал Фикса. – Пойди и сам в машине возьми, все в багажнике лежит, – он перевернулся на другой бок, поджал к животу колени и затих.
– Михалыч, а где стоит эта гребаная машина?
– Да тут она где-то… – неуверенно произнес Михалыч, вертя головой. – Щас поищу… Меня тоже всего корежит.
Прихрамывая, тот обошел поляну.
– Вроде бы тут была, – бубнил он себе под нос. – Может, запамятовал? Крепись, кореш, щас все будет, – успокаивал он и себя, и Васька одновременно.
Но поиски не увенчались успехом. Машины нигде не было.
– Нет ее нигде, Васек, а была. Точно была.
Страшный рев огласил побережье, поднимая из прибрежных камышей сонных уток.
– Встали все, бакланы13!!! Я сейчас начну каждому волосы на лобке выщипывать!
Толпа, выражая недовольство, матерясь, страдальчески поднималась.
– Машина где, Фикса? – скрипел деснами Васек. – Тащи бухло быстрее сюда!
Фикса грузно потопал в сторону стоявшего невдалеке дерева. Но машина там отсутствовала.
– Нет ее, – еще ничего не понимая, растерянно произнес он. – Я тут ставил. Точно тут! Вон и отпечатки на земле остались. Где она?! – в истерике закричал он, продолжая в замешательстве ходить по берегу.
– Михалыч, водку нашел? Ты сказал, что под деревом две бутылки стояли. Ищи! – Васька; нисколько не интересовала судьба машины.
– Сперли! Машину украли!!! – вопил Фикса.
Голос, отскакивая от каждого дерева, возвращался к ним веселым «али-али-али-али!».
– Ты, тварь, во всем виноват, – прорычал Ваську Фикса. – Гляди-ко,  приблатненный приехал!.. Встречайте короля!.. – и размахнувшись, со всей силы ударил того в лицо.
Васек упал навзничь, из разбитого носа потекла кровь. Он медленно приподнялся, держа в руке острую палку, выплюнул на песок выбитый зуб и, зло сощурившись, был готов нанести противнику ответный удар, но Фикса не дал ему это сделать, нанеся в пах удар ногой. Пнув еще раз лежащее скрючившееся тело, парень поднял с земли майку, шорты и босиком пошел в поселок.

4
– Положение на глобусе резко поменялось, – прошепелявил Васек, размазывая по лицу кровь, и начал одеваться. – А где мои бабки14, талмуд15?.. – шарил он по своим карманам. – Стибрили, суки!.. Жизнь меняет цвет с зеленого на красный. Обстановка перестает быть миролюбивой.
Он не торопясь оделся, аккуратно завязал шнурки на ботинках и, ссутулившись, ни с кем не прощаясь, тоже побрел в сторону поселка. По дороге Васек нашел железную трубу, сорвал замок с ларька, взял с полки бутылку водки, воду, порезал колбасу, уселся за прилавок и не спеша приступил к скорбному похмелью. Он посчитал, что идти домой не имело никакого смысла и надо немедленно возвращаться в давно насиженные места, туда, где все ясно и понятно.
Вскоре приехала милиция и его арестовала.
Через месяц состоялся суд. Васек получил два с половиной года и поехал туда, откуда только что вернулся.
Свою машину Фикса так и не нашел.
Компания, поняв, что хорошо жить надо там, где жить хорошо, распалась. И поселок зажил спокойной, мирной жизнью. О Ваське больше никто и не вспомнил.

_______________________________
1 Васек – карманный вор.
2 Баруха – женщина.
3 БЛК – папиросы «Беломорканал».
4 Варежка – рот.
5 Бабай – дед; старик.
6 Шконка, шконарь – койка.
7 Бедовать – существовать.
8 Булат – нож.
9 Аппарат – такси либо другая автомашина.
10 Блин – берег.
11 Баки – часы.
12 Ампула – бутылка.
13 Баклан – хулиган.
14 Бабки – деньги.
15 Талмуд – документы.
;

Прозрение
 
Владимиру Загоруйко
1
Лихие девяностые.
В них диаметрально менялось всё: мировоззрение, уклад жизни, понятие о высоком, добром и вечном…
Наверх всплыли хитрые, ловкие, изворотливые, а умные и интеллигентные мгновенно опустились на самое дно жизни, где многие остаются и по сей день.
Мир разделился на богатых и очень бедных. Сила стала доминировать над знаниями, а деньги решали абсолютно все проблемы.
Появилось огромное количество непонятных слов, без которых уже больше не могли обойтись: руководитель стал менеджером, убийца – киллером, эгоист – эгоцентриком, а быть дураком или недоразвитым – значит быть девиантным…
На флоте сказали бы проще: «Те же яйца, только вид сбоку».
Наташа Нестерук в свои тридцать с небольшим лет не задумываясь шагнула в эту жизнь хаоса, уйдя из школы и вышвырнув диплом педагогического института, резко став коммерсантом, а проще говоря – занялась куплей-продажей, а потом и услуг, в особо крупных масштабах, получая от этого приличную прибыль.
Бизнес по-нашему – купил дешево там, продал дорого здесь. Так рос доход, так накапливался капитал. Когда-то такая деятельность называлась спекуляцией, но это там, в социализме, в капитализме всё иначе.
Наталья была достаточно красива, но устрашающе огромна. За это ее боялись буквально все – и ученики в школе, тайно звавшие ее Поддубный, и предприниматели с участковым за суровый нрав, и даже муж, не единожды получавший кулачищем в глаз. При росте один метр девяносто два сантиметра она весила полтора центнера, имела просто огромнейшие ягодицы и грудь седьмого размера. Нет, это не была заплывшая жиром женщина, это было скопище развитых мышц.
Когда-то она интенсивно занималась тяжелой атлетикой, даже занимала призовые места на первенстве Союза, но и теперь не позволяла завязываться лишнему жирку. Наталья не напрягаясь могла поднять и пронести в каждой руке по мешку картошки. При всем этом она была проста и наивна, из-за чего с ней происходили различные курьезные ситуации.
Ее муж, Сеня, тоже был велик ростом, но его тело больше походило на жирный курдюк барана.
На заднем сиденье их машины можно было ехать только лежа из-за максимально отодвинутых назад передних кресел.
Вскоре их достаток так вырос, что у Нестеруков появилась целая сеть магазинов, кафе и салонов красоты. Но лежать на диване у телевизора Наташа не могла и продолжала колесить по планете в налаживании контактов, решении вопросов о поставке дешевых товаров, в основном из Китая, Польши и Турции, а летом и осенью овощей и фруктов из Молдавии и стран Средней Азии.
Поезда и самолеты Наталья не переваривала, предпочитая передвигаться только на машине, за рулем которой неизменно находился дрессированный Сеня.

2
Лето выдалось неимоверно жарким.
– Сеня, заправляй полный бак, завтра поедем к братьям-молдаванам, пришла пора витаминов.
– Позвони – и всё польется рекой.
– Не спорь со мной! Заедем к Буюклам, дал же им Бог фамилию, вина хорошего попьем с шашлычками, потом в Одессу на пару недель, в море покупаемся… По дороге в Пензу мотанемся, я договорилась купить сотню модных фетровых дамских шляпок, посмотрим, как они на юге пойдут. Так что…
– В котором часу выезжаем?
– Послезавтра, часов в 6–7 вечера, чтоб утром быть на точке.
– Хорошо, я отдохну пару часиков, потом загляну в автомастерскую, а машину заправим по дороге.

3
Как только в дороге выдавалась свободная минутка, Наталья мгновенно засыпала и проспать могла сутки.
Вторую половину ночи она провела за рулем, поэтому, чтоб выглядеть мало-мальски сносно, под утро пересела в пассажирское кресло, расстегнула спереди на платье пуговицы, перевалилась на бок, лицом к опущенному стеклу, и вмиг задребезжала губами.
Утреннее солнце начало припекать, когда они въехали в Пензу. Перед поворотом с улицы Циолковского на улицу Леонова, где находилась компания «Модная шляпка», их остановил автоинспектор. Семен послушно припарковался к обочине и вылез из машины, разминая затекшие ноги.
– Я что-то нарушил? – поинтересовался он.
– Нет, к вам претензий не имею, а вот к пассажирке…
Семен обогнул машину и онемел. Из окошка торчало лицо спящей благоверной с трепыхающимися губами и вытекающей изо рта слюной, а по двери, ровно на их половину, сползала грудь со сморщенным соском, походящим на бочковой огурец.
– Ё-ё-ё… – тихо простонал супруг и прикрыл ладонью глаза.
– Гражданка, – инспектор провел жезлом по ее молочной железе.
– Что такое, в чем дело?.. – открыла Наталья глаза, и в них заполыхало недовольство.
– Это ваше? – показал лейтенант на выпавшую грудь, правда, второй раз дотрагиваться побоялся.
Наталья опустила взгляд и грустно улыбнулась:
– Дороги хреновые у вас, товарищи блюстители порядка, вот и растрясло. Подай-ка мне ее сюда, сама не вытащу.
– Это муж с вами? Пусть он и подает.
– У него грыжа, больше трех килограммов врачи запретили поднимать, – захохотала она.
– А на вид…
– Только на вид. Сама страдаю.
Инспектор сунул палку под мышку и аккуратно принялся приподнимать грудь. Та несколько раз выскальзывала у него из рук и звучно шлепалась о дверцу.
Понаблюдать за происходящим быстро собралась толпа народа. Сеня стоял в стороне и курил.
– Твоя? – к нему подошел пьяненький тщедушный мужичок.
– Моя. Нравится?
– Я бы, наверное, в ней утонул.
– Эх, мужики, ни на что вы не способны, а так хотелось почувствовать игривое прикосновение мужественного человека. – Наталья опустила руку и втянула грудь в салон. – Семен, а ты что так удивленно смотришь, будто видишь женское тело впервые? Поехали! Долго нам еще мотыляться?
– Минут пять, не больше.
– Тогда вон там в тенечке притормози, – показала она рукой, – мне надо привести себя в порядок. Не появлюсь же я в солидном заведении чумой. Достань пока воду, я для начала умоюсь.

4
Бессарабия встретила гостей неимоверным холодом, даже пришлось покупать теплые вещи. Магазин «Гулливер» они нашли с большим трудом. Да это даже и не магазин был, а скорее лавка с разбросанными и развешанными по углам и стенам поношенными вещами, воняющими нафталином и еще какой-то гадостью.
Вид четы Нестерук был удручающ. Синие и дрожащие, покрытые от холода огромными пузырями «гусиной кожи», они буквально ввалились в «торговое» заведение.
За прилавком стоял низкорослый мужчина с огромной копной кучерявых седеющих волос, в изрядно потрепанном свитере и засаленных нарукавниках. На левой половине его груди висел бейджик с цветами флага Молдовы, где на желтом фоне красовалась черная надпись: «Марк Либерзон. Предприниматель».
– Коллега, – пробасила Наталья, – всё, сразу и быстро. Два теплых свитера…
– Вы еврейка? – удивленно поднял глаза продавец.
– Нет. Я – предприниматель.
– Это в корне меняет дело…
Было видно, что он разочарован.
– Повторяю: два свитера…
– Пойдемте. Они лежат вон в том углу. Фасон и колор выбираете сами, – проговорил Либерзон, добавляя к речи местный акцент, и уже собрался идти к стойке.
– Стоять! – прорычала Наталья. – Со мной подобным образом никто не разговаривает, предприниматель Марк. Слушай дальше: попробуй не найти, я тебя тогда здесь прикопаю в этом говне! Колготки, трое капроновых и двое хебешных, три пары трусиков, чтоб не малы были, и мохеровый халат… А там посмотрим…
– Простых колготок мы не держим, здесь импортный товар… – при этих словах он стал даже выше.
– Хорошо, но чтоб остальное было, и без ваших характерных мансов, не очень люблю я этого! – опять грозно изрекла Нестерук.
Свитера Наташа и Сеня надели на себя сразу, а остальное было сложено по пакетам.
– Мужчине брюки брать не будете?
– Нет! Лето еще не закончилось. Хотя спортивные штаны, наверное, возьмем, вон те, синие, – показала она пальцем на стену. – Сколько с меня?
Продавец назвал такую баснословную цену, от которой Наташа даже присела.
– Сколько? Да за такие деньги…
– Я не настаиваю. Нет – значит, нет, – он прекрасно понимал безвыходность положения этих людей.
Наталья, пылая от гнева, отсчитала деньги и швырнула их в лицо продавца, а выходя, так хлопнула дверью, что та соскочила с петель.

5
В Комрат, столицу Гагаузии, супруги приехали под вечер. Цветана и Мирче Буюклы от их внезапного появления пришли в неописуемый восторг.
– Мы как предчувствовали, что гости будут, – говорила Цветана, смеясь и обнимая Наталью. – Утром Мирче барашка зарезал, захромал что-то, я только кавурму приготовила, вечером шашлык будем кушать, вино пить....
– Подожди. Кавурма – это что-то из бараньего мяса?
– Рулет. Мойте руки, будем пробовать.
– А чего у вас так холодно?
– Еще неделю такая погода продержится. Вы надолго? Гостям мы всегда рады, особенно таким, как вы… Я почему интересуюсь, просто у меня путевка в одесский санаторий «Куяльник» с послезавтрашнего дня.
– На пару дней приехали… Вас поторопить по поводу фруктов и овощей, да шляпки фетровые привезла, – устало улыбнулась Наташа. – Хочу посмотреть, как они здесь пойдут. Потом хотели тоже в Одессу поехать, в море покупаться, а видишь, погода какая.
– Наташа, мы не первый день с тобой дружим. Два дня назад полторы тонны помидор поехало к вам.
– Не потекут?
– Зачем обижаешь? У меня товар…
– Это я так, к слову. Прости.
– Вчера виноград. Пятьсот синего, пятьсот «пальчиков»… Мы же отбили вам факс, разве не получали?
– В дороге были. Телефон вырубаю, чтоб не надоедали. Не переживай, там примут, спасибо.
– А что за шляпки? Покажи.
– Фетровые. Ты не занимаешься таким.
– Взглянуть можно?
– Пойдем, все в машине. Семен, открой нам багажник.
Глаза у Цветаны от невиданной красоты женских головных уборов сузились, щеки предательски раскраснелись.
– Сколько? – хриплым голосом спросила она.
– Сто, – сердце Нестерук ликовало от такой быстрой и неожиданной реализации и, правда, стоящего товара.
– А?..
Наталья назвала цену
– Тебе деньги наличными или на счет?
– Как всегда – на счет. Я, правда, хотела посмотреть, как Одесса на них среагирует.
– Об этом сообщу. Если «точку» с ними поставлю, потом докупать можно?
– Адрес дам, напрямую с поставщиком работать будешь. Покажи, куда выгружать. Семен, напрягись!
– Ему Мирче сейчас поможет… Благодарю тебя, подруга. А давай вместе со мной в санаторий. Путевку купим. Ванны, массажи… И потом, вдвоем не так скучно.
– У меня парадного костюма нет, – засмеялась Наташа.
– С этим все решим.
– Ты одна едешь?
– Одна, муж на хозяйстве остается. И Семен пусть с ним побудет. Им тоже не скучно будет.
– Интересная мысль. А-а-а, – махнула Наталья рукой, – поехали. И правда, в горячей воде надо маленько отмокнуть, коль море не работает. Сеня, тут без меня сильно не шали! – прокричала она мужу, несущему связанные коробки.

6
Деньги с ловкостью фокусника быстро сделали Наталью Нестерук отдыхающей санатория «Куяльник». Теперь ее жизнь потекла по узаконенному во всех таких лечебных заведениях распорядку: завтрак, медицинские процедуры, обед, послеобеденный отдых, ужин, наведение красоты перед танцами, танцы, а уж после них у каждого всё всегда по-разному.
Наталья не представляла собой для особей противоположного пола ничего экстравагантного, за исключением огромных объемов, наростов и выпуклостей. Ее рост был для них слишком велик, поэтому «гусары», дабы не опускать себя ниже плинтуса, не приближались к ней близко, так что танцы она быстро отвергла. Цветана же, обладая бо;льшим достоинством в фигуре и росте, явно не блистала красотой, так что тоже не пользовалась никакой популярностью.
Подруги предпочитали продолжительные прогулки по ночной Одессе. Ну а днем, в ожесточенной затаенности, всецело отдавались санаторно-курортному лечению. Все процедуры, что можно было и нельзя, были их. Целебную воду Наталья поглощала ведрами, а от ванн и подводного душа-массажа приходила в неописуемый восторг.
Вот только погода никак не хотела восстанавливаться, к холоду присоединился еще и дождь, так что приходилось напяливать на себя всю одежду, превращаясь в медведиц, а оставшиеся дни проводить в корпусе у телевизора.
До окончания оздоровления оставалось два дня.
Закончив на сегодня все процедуры, Наташа и Цветана неспешно стали одеваться, чтоб идти из процедурного корпуса к себе в номер.
– А где мои колготки? – высыпая из пакета вещи, удивленно спросила Наталья. – Я их, по всей видимости, забыла в ванной. Посиди здесь, я быстренько туда сбегаю.
– В третьей кабинке кто-то есть? – спросила она медицинскую сестру гидропроцедур.
– Мужчина. А в чем дело?
– Я там колготки забыла.
– Секундочку, я только двух человек…
– Вы занимайтесь, они у меня на лавочке в уголочке… – и она быстро вошла в кабинку.
Но на лавке, кроме пакета, ничего не было, а на вешалке висел спортивный костюм и полотенце. Она заглянула за шторку. В ванной, спиной к ней, вытянувшись во всю длину, лежал седовласый мужчина… в колготках, ее огромных колготках, которые, как крылья громадного мотылька, порхали в воде от исходивших вверх пузырьков.
От увиденного Наташа впервые в жизни онемела. Она и в бреду не могла себе представить подобного зрелища. Кровь резко ударила в лицо, рот скривила злоба.
– Ты! – заорала она, в гневе сорвав шторку. – Ты решил таким образом поднять свой дохлый свисток? – и она со всей силы ударила мужика кулаком по голове. – Я утоплю тебя, сморчок вонючий!..
В среднем пальце Наталья мгновенно почувствовала хруст и боль.
– Если я палец сломала о твою недоразвитую голову, убью!
Прибежавшие на шум сестры оттащили разъяренную Наталью от ванной.
Рентген показал оскольчатый перелом третьей фаланги третьего пальца правой руки. На кисть наложили гипс. За нарушение режима мужчину выписали. А весть о сногсшибательном происшествии в санатории быстро распространилась по городу.

7
– Вот что, Сеня, – проговорила Наталья пьяным голосом, сидя за столом у Буюклов, допивая очередной стакан вина, – нехер больше на дорогах этой жизни искать на свою жопу приключений! Хватит, отъездились! Как говорит моя подруга Лида… кстати, Цветана, это она занимается шляпками, напомни, чтоб я тебе ее телефон дала... Так вот, если что-то случается, она всегда изрекает: мол, это был знак сверху, предупреждение. – Наталья многозначительно подняла палец к небу. – Мы как-то сидели с ней, беседовали о том о сем… Умная женщина… – покачала она головой. – Наливайте, чего сидим… Так вот она мне и говорит: «Заканчивай, Наташка, с этими поездками, этим круговоротом. Пока спешишь заработать на жизнь, забываешь пожить сама». Они с мужем тоже в свое время поколесили по дорогам, мотались туда-сюда… Как-то раз возвращались домой, а на обочине пять убитых мужиков… Предпринимателей… Так в сознании сразу все на свое место встало. Создали свое предприятие, раскрутились… Живут теперь спокойной жизнью. Не надо ждать, когда по дороге бандиты тебя грохнут. Деньги – это искушение, и не каждый умеет перед ними устоять… Время нынче не для путешествий. И она права! Ехать будем только в светлое время суток, понял? – посмотрела Наталья на супруга мутным взглядом.
– Мне как скажешь…
– Вот и сказала. Сегодня пьем, точнее, пью я, завтра я похмеляюсь, послезавтра в путь. У нас и штат огромный, и кому работать есть… Денег на булку с семгой хватает. Дома сидеть будем, в театр ходить, в кино, книги читать начнем… А путешествовать станем только на поездах и самолетах, – она привстала, взяла кувшин, разлила вино по стаканам. – За всё хорошее! – и не чокаясь выпила. – Я спать, а вы еще посидите.
Она встала и, широко расставляя ноги, слегка пошатываясь, пошла в сторону дома.
;

Живая легенда

В Научно-педагогической библиотеке проходило совещание, посвященное четырехлетию интернет-журнала «Литературный Николаев», куда пригласили и меня.
Начав свой писательский путь уже в достаточно зрелом возрасте, в литературной среде я был лицом неприметным. Знали меня только единицы. Но когда появлялся на публике, все активно интересовались, что это за новое лицо. Одни в неведении пожимали плечами, другие говорили, что это новый писатель Финогеев, часто коверкая фамилию.
 
Учитывая мою отдаленность проживания от Николаева, я приехал сюда задолго до начала, тихо сел в пустом конференц-зале, достал блокнот, ручку и принялся излагать набежавшие за дорогу мысли. В это время я заканчивал книгу «Миражи тумана».
Я увлеченно записывал, когда рядом со мной присел приятный седой мужчина в клетчатой рубашке. Его открытое лицо с большими карими глазами сразу располагало к диалогу и притягивало к себе.
– Вы кто? – спросил он, протягивая руку.
Я представился.
– Очень приятно. Евгений Гордеевич Мирошниченко, литературный критик, – произнес он тихо, заставляя слушателя погружаться в его голос.
– Ого! – непроизвольно вырвалось у меня. – Вы из тех, кого следует остерегаться?
Он простодушно улыбнулся:
– Это следует делать тем, кто плохо пишет. А вы как пишете?
Я пожал плечами:
– Себя обычно не хвалят.
– Это правильно. Хочу почитать вас, чтобы создать мнение. У вас есть что-нибудь с собой?
Я достал из пакета взятую на всякий случай книгу «В жизни не поверю!» и протянул ему. Он, что меня удивило, без очков стал не спеша перелистывать страницы. Вдруг его взгляд задержался, он перевернул лист назад и углубился в чтение. Я скосил глаза. Это был рассказ «Крутой вираж».
Стали прибывать приглашенные. Каждый подходил к Мирошниченко и непременно здоровался с ним, ну, заодно и со мной. Евгений Гордеевич поднимал глаза, приветливо улыбался и вновь погружался в чтение.
– Что читаете, Евгений Гордеевич? – у стола стоял поэт, общественный деятель, заместитель редактора журнала «Литературный Николаев» Владимир Николаевич Христенко.
– Интересную книгу нашел.
– И кто автор, разрешите полюбопытствовать?
Мирошниченко посмотрел на обложку.
– Александр Финогеев, – прочитал он. – Кстати, он сидит рядом со мной.
– Ну, этого товарища мы знаем. Не так давно принимали в члены Союза писателей. Здравствуй, Александр Витальевич.
– Здравия желаю, – вымолвил я и покраснел.
Так исподволь наше знакомство переросло в крепкую дружбу, мы стали встречаться, бывали друг у друга в гостях.
Евгений Гордеевич, литературный критик, историк литературы, журналист, родился 23 февраля 1939 года в городе Витебске, Белорусская ССР, в семье военнослужащего, Мирошниченко Гордея Филипповича (1908– 1992). Отец много рассказывал сыну о свой юности, которая прошла в селе Званное Курской губернии, на берегу реки Десна, разделявшей Украину с Россией. Дедушка, папин отец, в двадцатые годы был почтальоном, единственным грамотным человеком на все село.
Мы сидим на набережной. Неторопливо скользящее к закату солнышко весело принимало водную процедуру в реке Ингул, слепя наши глаза. Евгений Гордеевич, низко наклонив голову, что-то неведомое чертит прутиком на асфальте, молчит, долго думает. На его умном, проницательном лице заметет бег мыслей о далеком трудном времени.
– Перед войной, – как бы продолжая давно начатый разговор, вспоминал он, – папа окончил военное училище, получил звание лейтенанта, и его направили служить в авиационную часть Белорусского пограничного округа… Отступал с войсками до Москвы… Ранен... Контужен… Закончил войну начальником штаба полка в Кенигсберге. С началом войны семьи военнослужащих были эвакуированы. Так, я с мамой и старшим братом оказались на Урале. Во время эвакуации наш эшелон попал под бомбежку, были уничтожены все документы, включая и наши свидетельства о рождении. Военное детство практически не помню. Холод, голод, да… – он горестно улыбнулся и опять надолго затих.
– В связи с частой сменой мест службы отца поменял пять школ, причем учился в Белоруссии, Абхазии, под Москвой, в Заполярье. В Украину приехали в 1958 году. Здесь, в Николаеве, я и завершал свое среднее образование.
Он встал, свел руки за спиной и хрустнул затекшими плечами.
 – Пойдем, Саша, где-нибудь посидим. Разбередил ты мне душу… Я редко вспоминаю то время.
Перейдя улицу Адмиральскую, мы медленно пошли по Соборной. Гуляющих было мало, еще хозяйничало время пенсионеров и их внуков.
– С благодарностью вспоминаю свою учительницу русской литературы Фаину Натановну Марьянчик, которая так много дала и сделала для формирования моей будущей профессии. А общение с ее мужем, известным николаевским журналистом Борисом Лазаревичем Аровым, до сих пор вызывает искренний восторг.
В 1959 году, после окончания средней школы, был призван на три года в армию, служил под Москвой. Столица тоже много мне дала. В увольнении часто посещал музеи, заседания литературного объединения воинов ПВО, активно печатался в окружной газете «На боевом посту».
Демобилизовался в 1962 году.
Вернувшись в Николаев, устроился на работу на судостроительный завод имени 61 Коммунара в столярный цех. Но… по жизни, всегда и везде меня вперед вело творчество. Далее работал на заводском радио, в газете «Строитель», здесь научился диктовать текст сразу на машинку. Интересными были самостоятельные годы в должности редактора многотиражной газеты «Кораблестроитель» (1966–1971) Николаевского кораблестроительного института, где встретил студентку Наташу, ставшую женой. Нашему браку идет пятый десяток, выросли сыновья Дмитрий и Игорь.
В 1970 году окончил филологический факультет Одесского университета, итоговое сочинение посвятил книге известного николаевского писателя, публициста, литературного критика Адриана Митрофановича Топорова «Крестьяне о писателях» (кстати, с этим автором дружил до конца его дней).
Тему дипломной работы одобрил сам Василий Александрович Сухомлинский, он же и благословил на педагогический труд.
Очень люблю город своего образования, Одессу, ее море и бульвары, ее историю, самобытный колоритный быт, ее язык, которым пользовались такие великие писатели, как Юрий Карлович Олеша, Исаак Эммануилович Бабель, Михаил Михайлович Жванецкий. А Ильф с Петровым чего стоят!..
Мы сели на открытой площадке кафе, заказали по сто граммов коньяка, шоколадку и кофе.
– После учебы, – продолжил свой рассказ Евгений Гордеевич, – я год работал ответственным секретарем Николаевской областной молодежной газеты «Ленінське плем’я», откуда подал заявление в очную аспирантуру Московского госуниверситета имени М. В. Ломоносова (1972–1975). Это было сложное, но интереснейшее время, время тайного чтения Солженицына, Булгакова и Пастернака, публичных встреч с Евтушенко, Высоцким, Шукшиным… Вознесенский, Рождественский, Пахмутова!.. – он почти кричал.
– Евгений Гордеевич, успокойтесь! Давайте выпьем за все хорошее, доброе.
Мы выпили, немного помолчали.
– В 1979 году, – продолжил он, – я защитил кандидатскую диссертацию на тему истории литературной критики.
По целевому распределению вернулся в Николаевский пединститут, где проработал 23 года. Эти годы нашли отражение в очерке «Кафедра» моей книги «Степная Эллада», изданной в 2014 году.
С 2005 по 2015 годы читал вузовские курсы журналистики, истории издательского дела в Николаевском филиале университета «Украина». Участвовал в научных конференциях в Киеве, Одессе, Симферополе, Кировограде, Харькове, Туле, Москве, Ельце, дважды выезжал с командировками на летние курсы русского языка и литературы в Болгарию. На разных форумах участвовал в дискуссиях о судьбе славянской словесности, русскоязычной литературы Украины, исследовал историю культуры Северного Причерноморья. В центре моего внимания всегда были творческие судьбы А. Баласогло, А. Пушкина, В. Даля, Вс. Гаршина, Л. Толстого, М. Горького, А. Ахматовой, И. Бабеля, В. Дорошевича, В. Маяковского, И. Бунина, А. Куприна, писателей, ставших жертвами репрессий советских лет, украинских современников – Д. Креминя, М. Винграновского, Л. Вышеславского, Б. Мозолевского, А. Сизоненко.
В 1991 году организовал выпуск литературно-краеведческого журнала «Южанин», был составителем краеведческих изданий, редактором альманаха «Бузький літопис» Николаевского учебно-научного центра Одесского университета, редактором «Славянского альманаха» Южнославянского института. Более десятка лет в газете «Южная правда» веду рубрику «Диалог культур», был членом редколлегии регионального литературно-художественного журнала «Соборная улица» (2012–2018). Печатался в литературной периодике Украины, России, русскоязычных зарубежных изданиях Франции, Германии, США. Являюсь автором сборников историко-литературных очерков, рецензий, эссе: «Я зачем-то съездил в Николаев» (2001), «Время и бремя культуры» (2003), «Чайка над лиманом» (2005), «Город и миф» (2007), «Литературный Николаев» (2008), «Живущие на перекрестке» (2011), «Степная Эллада» (2014), «Читали ль вы?» (2016), статей в «Українській літературній енциклопедії», «Енциклопедії сучасної України», энциклопедическом справочнике «Николаевцы» 1999 года. Написан целый ряд статей о творчестве николаевских писателей и поэтов: Адриане Топорове, Марке Лисянском, Эмиле Январеве, Дмитре Кремине, Анатолии Поперечном, Владимире Пучкове, Анатолии Малярове…
В 2004 году был избран членом-корреспондентом Международной Кирилло-Мефодиевской академии славянского просвещения. Член Национального союза журналистов Украины (1969), Союза писателей РФ (2001), в 2005 году отмечен Дипломом международной литературной премии имени великого князя Юрия Долгорукого.
Вечерело. Я украдкой посмотрел на часы. До отхода моей маршрутки оставалось около двух часов.
Евгений Гордеевич перехватил мой взгляд.
– Время ехать? – горестно спросил он, ему явно не хотелось расставаться.
– Мы еще можем выпить по пятьдесят граммов.
– Тогда я тебя провожу. Твое маршрутное такси отходит с рынка? А мне с рынка удобно на трамвае до дома добраться.
Беседуя, мы медленно шли по Центральному проспекту. И никто не обращал на нас внимания. Ладно на меня, а ведь я шел с ЖИВОЙ ЛЕГЕНДОЙ!
Это на небе ярко светят звезды. А на земле люди ничем друг от друга не отличаются. И, может быть, среди идущих нам навстречу прохожих тоже спешит по своим мирским делам еще одна, а может, и не одна, такая же ЛЕГЕНДА.
;

Военный госпиталь – старейшее медучреждение Николаева
 

 В конце XIX века Российская империя всеми силами стремилась расширить свои границы, особенно южные, чтобы выйти к Черному морю и занять на нем господствующее положение. Земли эти в то время принадлежали Турции, которая постоянно осуществляла набеги на территорию Руси, угоняя в рабство сотни людей, живущих в пограничных районах.
 Успешные военные действия русской армии привели к тому, что по итогам русско-турецкой войны 1768–1774 годов был подписан мирный Кючук-Кайнарджийский договор между Россией и Турцией, по которому России отошли земли между Днепром и Южным Бугом: Азов, Керчь, Кинбурн, Еникале, а в 1783 году дипломатическими деяниями светлейшего князя Григория Александровича Потемкина был присоединен к Российскому государству и Крым.
 Турция с этим никак не могла смириться, начав активно готовиться к новой войне.
 Тревожная обстановка на завоеванных территориях усугублялась еще и тем, что в этих краях свирепствовали холера и чума, с которыми требовалось также вести непримиримую битву.
 Для борьбы с этими недугами сюда пригласили доктора медицины Даниила Самойловича, основоположника отечественной эпидемиологии, который впервые в истории медицины применил живую чумную вакцину.
 Во время новой русско-турецкой войны (1787–1791) Самойлович – врач в действующей армии. 1 октября 1787 году в период Кинбурнского сражения, рискуя собственной жизнью, прямо на поле боя оказал неотложную медицинскую помощь дважды раненному полководцу Александру Васильевичу Суворову.
 Война, принесшая с собой множество раненых и убитых, заставила Самойловича обратиться к светлейшему князю с предложением о лечении раненых в прифронтовых лазаретах, обосновывая это тем, что при эвакуации их в глубокий тыл болезнь часто осложняется новыми заболеваниями, а лечение затягивается.
 Распоряжением Г. А. Потемкина от 29 июня 1788 года в селе Витовка (Богоявленское) был обустроен такой лазарет, главным врачом которого становится Даниил Самойлович. Однако возможности этого лазарета (в дальнейшем он стал именоваться госпиталем), развернутого в подсобных помещениях, были ограниченными, смертность оставалась высокой. Солдаты гибли не только от полученных ран, но и от голода, холода и различных болезней.
 Потемкин назначает смотрителем госпиталя секунд-майора М. А. Высоцкого, которому вменяется в обязанность строительство необходимых зданий госпиталя не только в Витовке, но и в Николаеве, где возникала такая же острая необходимость по оказанию медицинской помощи флотскому гарнизону и рабочим судоверфи.
 5 декабря 1791 года на базе Критских казарм (улица 1-я Военная, 2) были развернуты госпитальные палаты будущего военно-морского госпиталя.
 Николаев, основанный в 1789 году по распоряжению князя Г. А. Потемкина, поначалу был придатком судостроительной верфи, построенной на год раньше. Город быстро рос, а с ним росло и население, вместе с моряками строящегося флота. Поэтому город не мог обходиться без своего лечебного учреждения, а находящийся в 12 верстах Витовский госпиталь, ввиду его отдаленности и большой трудности при транспортировке больных, никак не мог устраивать быстро растущий город и флот. В 1817 году госпиталь в Витовке был закрыт.
 Строительство нового лечебного учреждения велось быстрыми темпами, а это не могло не сказаться на качестве построенных помещений, большинство из которых возводилось из мелкого камня-ракушечника, скрепляемого глино-песчаным раствором, что приводило помещения к быстрому старению и разрушению.
 С целью совершенствования работы Николаевского военного госпиталя и подготовки младшего медицинского персонала рядом с ним в 1834 году построено здание Девичьего училища для дочерей низших чинов Морского ведомства.
 Крымская война 1854–1855 годов стала тяжелейшим испытанием для этого лечебного учреждения по его готовности к оказанию медицинской помощи большому количеству раненых и больных. Госпиталь успешно справился с этой тяжелой задачей.
 Для приема и лечения раненых из Севастополя в Николаеве развернули лазареты на 15 тысяч коек. А военно-морской госпиталь, при его штатном расписании 600 коек, в июне 1855 году разместил у себя свыше 2,5 тысяч раненых и больных, доставляемых с Крымской войны. С ранениями шеи, груди и руки в нем лечился легендарный герой Севастопольской обороны матрос Кошка.
 Чтобы не травмировать больных и раненых неприятным зрелищем, тела умерших перед захоронением доставлялись из морга в церковь для отпевания через специальный подземный туннель.
 Помимо лечения раненых, врачи боролись и с эпидемией тифа, бушевавшей здесь в это время и уносившей огромное количество жизней, включая и медицинский персонал.
 Большая заслуга в борьбе с тифом принадлежала главному врачу госпиталя, доктору медицины Д. А. Голубкину, талантливому ученику Н. И. Пирогова, прошедшему путь от корабельного врача до главного доктора Николаевского военно-морского госпиталя. В 1859 году он организовал на его базе Общество морских врачей. Особый вклад в работу этого Общества внесли доктора медицины А. И. Матусовский, П. Н. Засухин, Э. Э. Кибер, врачи  Г. Е. Кровопусков, А. А. Полозов, В. Н. Федоров.
 России, проигравшей эту войну, Парижским мирным договором было запрещено содержать и строить военные корабли на акватории Черного моря. В результате большая часть населения Николаева стала безработной. Значительно сократился и военный госпиталь. К 1862 году его постройки стали совсем ветхими и пришли в негодность. Для строительства нового комплекса зданий требовались деньги. Голубкин по этому поводу обращается к императору Александру II, и тот, уже в ноябре 1863 года, выделяет для этих целей колоссальную по тем временам сумму в 50 тысяч рублей. Но в этом же году Голубкин умирает, а его преемником становится Н. Ф. Таубе, талантливый врач и организатор, продолживший дело, начатое Д. А. Голубкиным. В период строительства старый госпиталь был сокращен до 100 коек.
 В 1886 году возведение госпиталя на 620 коек, продолжавшееся более 20 лет, было, наконец, завершено. На его территории высадили сад и парк, был освящен госпитальный храм во имя Святого Александра Невского. Военно-морской госпиталь становится крупнейшим лечебным учреждением не только Николаева, но и всей Причерноморской зоны.
 Госпиталь никогда не пустовал, оказывая медицинскую помощь морякам, гражданскому населению и участникам войн. Прием больных осуществлялся круглосуточно.
 Нельзя не упомянуть о большом вкладе в организацию медицинского обеспечения этого госпиталя таких врачей, как Л. М. Перекопский, А. А. Лаврентьев, И. П. Попов, В. К. Кнорре, Г. Л. Крицкий, Ф. Г. Белоусов, Г. А. Хомицкий, М. Г. Софроницкий, М. Ф. Таубе, А. А. Липе, К. О. Розенберк, И. М. Кандогури, В. Г. Гирпенсон, В. И. Богданов, являющийся автором слов знаменитой песни «Дубинушка».
 В 1905 году здесь, находясь под стражей, лечились 12 моряков экипажа восставшего броненосца «Князь Потемкин Таврический». После выздоровления их доставили в Севастополь и предали суду.
 В 1912 году на базе госпиталя открыты постоянно действующие курсы сестер милосердия.
 В период Гражданской войны госпиталь претерпел большие изменения. В 20-е годы часть госпитальных зданий была передана 15-му артиллерийскому полку (до сих пор эти строения находятся в распоряжении воинской части), а в 1931 году – закрыта и госпитальная церковь, где разместился клуб этого полка. Довершили эти глумления в 1944 году фашисты, которые, оставляя город, сожгли этот храм.
 С началом Великой Отечественной войны военно-морской госпиталь был развернут на 600 коек с функциями эвакогоспиталя № 406 смешанного типа и передислоцирован в Геническ, а затем в Ростов-на Дону, Сталинград, Куйбышев, Андижан, поселок Ахны под Пензой и Воронеж. В Воронеже в 1943–1944 годах оказывали помощь раненым с Орлово-Курской дуги. С первых дней войны и по июнь 1951 года госпиталем руководил подполковник медицинской службы П. К. Корнев.
 В дни войны его врачами оказана помощь десяткам тысяч раненых и больных.
 3 июля 1944 года госпиталь возвратился в свои родные стены и вошел в подчинение Одесского военного округа, а в 1951 году переведен в состав Военно-морского флота.
 В 1994 году госпиталь передан Военно-Морским Силам Украины, а затем в подчинение Одесскому военному округу.

 
Начальник военного госпиталя В. М. Визняк

 Специалисты госпиталя обеспечивали медицинское обслуживание миротворческих контингентов Украины в Либерии, Сьерра-Леоне, Ираке, Ливане.
 Сегодня двухсоткоечный военный госпиталь возглавляет Владимир Михайлович Визняк, замечательный и открытый человек, профессионал своего дела, принципиальный и требовательный руководитель.
 Здесь трудятся профессионалы своего дела, славные продолжатели вековых традиций старейшего медицинского учреждения Николаева. Любовь к больным и своей профессии характерна для всех работников госпиталя.
 Врачи госпиталя оказывают медицинскую помощь военнослужащим сотен воинских частей Николаевского, Херсонского, Первомайского, Очаковского и Вознесенского гарнизонов. Здесь чисто и светло, везде сделан ремонт. Изумляет культура обслуживания и высочайшая трудовая дисциплина. Питание больных также организовано на очень высоком уровне.
 Больные, попадая в мир добросердечности и чуткости, мир покоя и тишины, где медицинский персонал внимателен и профессионален, излечиваются очень быстро.
 В госпитале развернуты хирургическое, терапевтическое, неврологическое, дерматологическое, инфекционное, физиотерапевтическое и стоматологическое отделения. Имеются койки у окулиста и лор-специалиста.
 Есть рентгенологический, эндоскопический кабинеты, кабинеты ультразвуковой и функциональной диагностики, лаборатория, аптека. На территории есть магазин, клуб, спортивная площадка, а также свой автопарк.
 Госпиталь давно пережил свое 200-летие, но по-прежнему молод душой. Он с достоинством и честью высоко держит знамя одного из лучших и старейших медицинских учреждений Министерства обороны. И только старые чугунные лестницы, ведущие на второй этаж, напоминают о почтенном возрасте этого храма здоровья.
 Жизнь военного госпиталя продолжается, а вместе с ней пишутся и новые страницы его истории.
;




  ЮТОВЫМ
 НА
 ЮТ

 

;

Измышления аббревиатуры

Александру Пушкину

Каждый человек по своей сути индивидуум и по любому вопросу имеет только свою точку зрения. Да и мыслит он понятиями и знаниями, которые вложили в него по молодости. Но очень часто, независимо от теоретической подготовки, эти мнения у многих совпадают.
Если, к примеру, спросить, какие дисциплины при обучении в учебных заведениях были самыми сложными, то большинство ответит, что это теоретическая физика, сопромат, начертательная геометрия, высшая математика, практика письменной и устной речи, философия, бухгалтерский учет, теория права, анатомия, фармакология...
Конечно, этот перечень очень приблизительный и каждый может составить свой список или добавить другие дисциплины в уже существующий перечень. Еще есть масса других предметов, название которых может повергнуть неискушенного человека в настоящий шок.
Это касается как студентов, так и курсантов военных училищ. И там, и там надо учиться, чтоб стать большим человеком. Одним из таких предметов в военно-морских училищах была мореходная астрономия, предмет нудный, но необходимый для каждого моряка, включая и военного.
Калининград. Военно-морское училище. Сессия. До экзамена по морской астрономии (а это долгие, нудные и кропотливые расчеты по специальным таблицам, название которых – «Высоты и азимуты светил», изданным в 1958 году, именуемым на аббревиатурном (по первым буквам слов и году издания) языке ВАС-58) остается полдня и ночь. К экзамену, разумеется, никто не готов, но все твердо знают, что этого времени вполне хватит, чтоб получить положительную оценку.
Хочется сразу сказать, что в армии, как и на флоте, все разговаривают сразу на трех языках – обычном, матерном и языке аббревиатуры, и как ни странно, очень даже понимают друг друга. Посудите сами: практически всё – корабли, учреждения, документы, регламентирующие повседневную и боевую деятельность, – имеет свои сокращения, свою аббревиатуру, вошедшую в суровую флотскую жизнь офицеров и мичманом, как щербинки на теле после оспы.
БПК, например, – это большой противолодочный корабль, ТАКР – тяжелый авианесущий крейсер, УГСТ – универсальная глубоководная самонаводящаяся торпеда, ТВД – театр военных действий, КИП – контрольно-измерительные приборы, ЖБП – журнал боевых действий, РБЖ НК – руководство по борьбе за живучесть надводных кораблей, ПАС – правила артиллерийской службы, ПРС – правила рейдовой службы… И таких вот сокращений – тысячи.
В бою все решают доли секунд. Пока скажешь: «Принеси мне Наставление по противовоздушной обороне» – тебя уже сбили, а если: «Быстро НПВО!» – совсем другое дело…
А экзамен приближался. И получать двойку никто не хотел.
– Саня (дежурным по классу был старшина второй статьи Александр Пушкин, курсант спокойный и невозмутимый), сходи на кафедру кораблевождения, попроси до утра «ВАС». Обещай все что угодно. Надо начинать готовиться, а то… отпуск накроется медным тазом.
Перекурив, Александр неспешно пошел на кафедру. В лаборантской сидела симпатичная девушка и печатала на машинке.
– Здрасте, – Пушкин, подобострастно улыбаясь в усы, кладет перед ней шоколадку. – А можно «ВАС» на ночь взять… потренироваться.
Лаборантка покрывается пунцовой краской, они несколько секунд непонимающе смотрят друг на друга. Саня, ни о чем не догадываясь, продолжает глупо улыбаться, а она испуганно глядит на него.
– «ВАС… 58»? – наконец до нее доходит потаенный смысл произнесенного.
– Нет. Нас двадцать четыре человека, – наивно произносит курсант.
И вдруг до него доходит скрытый смысл их диалога. Он начинает заливисто смеяться. Смеется и девушка.
Таблицы, под честное слово, он получил, и экзамены все успешно сдали, и в отпуск уехали, а между девушкой и курсантом завязалась дружба.
Оказывается, аббревиатура не всегда бывает сухой и скучной.
;

Ширинка

Николаю Васяновичу

Отпустив личный состав на работы после «Малого сбора», старпом оставил на юте (корме) офицеров.
– Товарищ старший лейтенант, – обратился он к начальнику медицинской службы сказочным голосом, в котором слышалась каверза, – не сочтите за труд, выйдите, пожалуйста, на два шага вперед и развернитесь. Спасибо, – ухмыльнулся старший помощник, когда доктор выполнил команду. – Товарищи офицеры, прошу обратить ваше внимание на эту неординарную личность. Всем вроде бы хорош стоящий перед вами человек… И умом выделяется, и сообразительностью, и безмерной наглостью, понимая, что каждый из нас, здесь стоящий, может оказаться в его власти. Поэтому и позволяет себе многое, полагая, что всё ему должно прощаться. Как ни прискорбно осознавать, но это так. Службой на корабле он не гордится, но патологически любит себя на берегу. Склонен к супружеской неверности, в беспробудном пьянстве замечен не был, но «шило», хоть и с отвращением, пьет… То, что он вытворил сегодня, не входит ни в какие рамки.
Стоящие офицеры внимательно слушали монолог старпома. Их интересовала причина, из-за которой доктор находился на лобном месте.
А доктор стоял и усиленно соображал, к чему весь этот разговор, но как ни пыжился, больших грехов за собой не находил.
«Да, я не стрижен, но это не порок. Чего не люблю делать, того не люблю, – анализировал он, не слушая философскую мудрость старшего помощника. – За это вряд ли старпом поставил бы меня на всеобщее обозрение. Рубашка чистая, брюки выглажены, даже туфли почищены… А может… Хотя и здесь все в порядке».
– Доктор, проснитесь и посмотрите преданно на меня.
– Я на вас всегда так смотрю. В моей каюте есть даже ваша фотография. Правда, на ней вы стоите ко мне спиной, но это развивает мою память, воображение и, не боюсь этого слова, любовь. Потом, я каждую ночь вижу вас во сне. А если вдруг…
– Врет, собака, но приятно, – хмыкнул старший помощник. – Помолчите, товарищ старший лейтенант, вам слова пока никто не давал.
– Человек рожден для общения. А если ему затыкать рот, не давать слова молвить, не обращать на него никакого внимания, обходить стороной, ненавидеть всеми фибрами души, презирать…
– Кто мне скажет, сколько этот человек, прошу заметить, каким словом я его назвал, – старпом счастливо улыбнулся и пошевелил челюстью, в ответ начмед тоже блаженно раздвинул губы, давя в себе рвущийся наружу смех, – по времени может говорить? В эпоху инквизиции ему давно бы залили в глотку раскаленной смолы. Но мы же гуманные люди…
– Как хорошо, что люди теперь обитают совсем в другой стране, но некоторые, живущие и здравствующие поныне, продолжают тайно мечтать о тех временах!
– Вы на кого-то намекаете?
– Просто обобщаю… Законы генетики изменить сложно, как, собственно, и законы природы. Мир всегда разделен на две половины – травоядных и хищников…
– И какой же я?
– Вы имеете в виду – я? Я – хороший, добрый, отзывчивый.
– А я?
– Не могу выразиться открыто. Офицеры подумают, что льщу и подлизываюсь…
– Как ты, доктор, уже надоел… Вопрос теперь ко всем. Найдите у этого, с позволения сказать, офицера нарушение формы одежды. Обнаруживший немедленно идет до утра домой.
 – У него ширинка на брюках расстегнута, – довольно произнес командир группы управления артиллерийским огнем Александр Пушкин, предвкушая сход на берег.
 – Молодец, Пушкин!
 Доктор такого даже не мог себе представить, что какой-то Пушкин, пусть даже и друг, на нем заработает сход на берег. И на чем? На ширинке…
 – Товарищ капитан-лейтенант, – затараторил начмед, – он знал. Мы с ним даже поспорили, что если вы увидите мою расстегнутую ширинку, то он мне ставит бутылку «шила», а если нет – я ему полторы. Заметьте, как я рисковал, – бессовестно лгал доктор, неспешно застегивая на брюках пуговицы. – Считаю, что за такое никакого схода ему не положено. И пусть эту бутылку он отдаст вам, мне она не нужна.
– Справедливое решение! Вы слышали, Пушкин? Бутылку сейчас принесете мне в каюту. И, естественно, ваш сход накрылся медным тазом.
– Он нагло врет, товарищ капитан-лейтенант! Ничего мы с ним не спорили. Доктор, подтверди.
– Разойдись! – скомандовал старпом. – С вечерним докладом подать мне количество противогазов, подлежащих списанию.
– Товарищ капитан-лейтенант…
– Пушкин, успокойся! Неужели ты считаешь, что какая-то вонючая докторская ширинка стоит схода на берег? Ты намереваешься на его сутулой спине въехать в рай? Да он скорее бросится с тобой в море, чем отпустит на бренную землю…
– А спирт?
– А спирт принесешь мне.
– Я убью этого докторина…
– А вот этого делать не рекомендую, иначе мне придется пройтись по вашим боевым постам, а если еще спущусь и в кубрик… Надеюсь, понимаете, чем это грозит. Берег может отдалиться от вас максимум на десять суток.
– Вот же доктор, сука…
Дал Александр старпому «шила» или нет, история об этом умалчивает, но для стабилизации расстроенного психоэмоционального состояния приятеля доктор все же налил товарищу полстакана органического соединения. И все же тот еще долго вспоминал несостоявшийся поход на берег.
;

Сила опыта

 Василию Старухину

 В Корабельном уставе моряка только один раз называют
 человеком, и то когда он за бортом.
 Флотская мудрость

Во всей нашей жизни и ее укладе очень важен опыт. Без него ты – словно путник темной ночью в проливной дождь на незнакомой дороге… Шагаешь незнамо куда, скользишь, падаешь, поднимаешься и снова идешь непонятно в какую сторону, а идти необходимо, чтобы найти укрытие, ибо замерзнешь и пропадешь.
Именно с этим путником и можно сравнить жизнь молодого лейтенанта, пришедшего на корабль. У него есть власть, подчиненные, но как всем этим воспользоваться, он еще не совсем знает и не умеет или стесняется. И подсказать некому. Сам должен шишки набить.
Мечется он целый день, как зверь в клетке, тыкаясь из угла в угол, не ведая, с чего начать и чем закончить. А вводные сыплются на него потоком, и неизвестно, за что хвататься. Это через месяц-два сознание станет проясняться и поймет он, что рук у него хватает с избытком, только ими надо правильно пользоваться. А пока… Пока лишь третий день службы.
– Лейтенанту Пименову прибыть в каюту старшего помощника, – пронеслось по кораблю.
Старпом, расползаясь в клубах сизого дыма, сидел за столом и сосредоточенно писал.
– Пименов, вот накладные, поедешь на станцию заправки и привезешь кислород. Использованные баллоны в машине, машина у трапа, моряков сколько надо, столько и возьми, – говорил старший помощник, беспрестанно куря и не переставая писать. – Тебя там уже ждут. Давление и вес обязательно проверь… Чтоб все, как положено… Не стой, иди… У нас ночью выход в море.
– А… – несмело прогудел лейтенант, – через полчаса обед…
– Чего? Ты на корабль есть пришел или служить? Не зли меня и скройся!
Взяв молодого моряка, старослужащие начнут задавать массу вопросов и все равно не поедут, сославшись на свое героическое прошлое, и пусть, мол, теперь пашут «духи», а не они…
Наконец, сев в машину, выехали к месту предназначения. Под фуражкой у Пименова радужно витала мысль, что за час, максимум полтора, они справятся со всем этим мероприятием и он успеет на корабле чего-нибудь перекусить.
Мы предполагаем, а жизнь располагает. Пункт, как и следовало ожидать, оказался закрытым на обед, и кроме часового, лениво бродящего за воротами, никого не было.
Этому «обрадовались» все, но больше всех источал «радость» шофер береговой базы, которому до увольнения в запас оставалось три месяца. Из его рта потоком струилась грязь, которая только и может литься из голодного и злого матроса, отягощенного долгими годами службы.
Конечно, есть хотели все, но молчали, подавляя инстинкт флотской выдержкой.
– Ты знаешь, где тут столовая есть? – спросил лейтенант шофера.
– В конце улицы…
– Заводи, поехали. И запомни: если я еще хотя бы одно слово от тебя услышу, раскрошу челюсть. И ты не то что говорить, мычать всю жизнь с трудом будешь. Понял меня? Не слышу! – заорал Пименов.
– Понял.
– Это хорошо, что понял.
Так приобрелся первый опыт службы: матросы должны уважать и немного бояться офицера. Иначе сядут на шею и будут ездить на нем до конца службы.
Перекусив, они снова приехали на станцию.
Взяв накладные, старенький мичман скомандовал:
– Снимай баллоны!
– А где грузчики? – поинтересовался Пименов.
– Какие грузчики?.. Вы, видно, только из училища? Они уже лет пятнадцать как не работают, а их всё вспоминают. Сами сгружайте, сами загружайте…
– У меня рука после перелома, – соврал шофер, – врачи запретили держать груз свыше пяти килограммов.
Баллоны были настолько тяжелыми, что вскоре у лейтенанта с матросом начали развязываться пупки. Пока сгружали, тужурка и брюки Пименова, которым исполнилось без году неделя, стали до такой степени грязными, что их без сожаления можно было выбрасывать. Да и сил на погрузку почти не осталось.
Подъехала еще одна машина. Из кабины вышел мичман, а из кузова высыпало с десяток моряков. Они тоже приехали за кислородом.
– Товарищ лейтенант, вы вдвоем?  – удивленно спросил мичман. – А чего старшину команды не послали и матросов побольше не взяли?
Пименов покраснел и промолчал.
– Вы, наверное, только служить начинаете? Ничего, всему научитесь. Мои хлопцы вам сейчас помогут. А форму в химчистку отнесите, должно все отчиститься.
Теперь лейтенант освоил второй опыт: у него в подчинении целая группа с руками и ногами. И ею надо командовать, а не исполнять все самому.
Так приобретаются опыт и навыки, которые очень нужны служивому человеку. Он за долю секунды из сотен проблем должен выбрать и принять только одно единственно правильное решение.




Близкие люди

 Шевченко Григорию Николаевичу

Доктор, вынув из стола все ящики, сидел в каюте на койке и тщательно перебирал их содержимое. На палубе валялось огромное количество скомканной бумаги и прочей ерунды.
Дверь резко распахнулась, и вошел старший помощник. Начмед на его появление никак не среагировал. Тот сел на стул, закурил и, с наслаждением выдохнув в подволок зловонный дым, спросил:
– Что ищем? Совесть, честь, достоинство или телефон новой дамы сердца? А может, собираемся подшивать по папкам документы, регламентирующие боевую подготовку медицинской службы? – он засмеялся, глядя на злое и сосредоточенное лицо старшего лейтенанта. – Ответьте, уважаемый, когда начальник спрашивает вас.
– Ищем легенды, сказки, тосты, – хмыкнул начмед.
– Дорогой, тебе исключительно повезло, – выпятив вперед челюсть, прохрипел старпом. – У меня есть замечательный тост! Открывай сейф.
– Нашел, слава Богу!
– Да что нашел-то?
 – Адрес, где квартиру сдают. Людмила через полтора часа придет, а я эту бумажку потерял. Как туда засунул, понять не могу.
– Наверное, был поглощен мыслями о претворении в жизнь последнего Постановления партии и правительства. Кстати, о чем оно?
– Только этим и заняты все мои мысли… Но, если честно, слышу об оном от вас впервые, сейчас некогда во всем этом разбираться, да и неохота. Возьмите ключ и открывайте сейф, а я пока уберу все на место.
– Верное решение, и главное – своевременное. И каюту надо закрыть. Хорошо, что замполит не слышит твоих крамольных слов, а то приказал бы тебя кастрировать, а я бы это сделал с удовольствием, – старший помощник хрипло засмеялся.
– Лучше б он с квартирой помог. Жить негде.
– У тебя закуска есть?
– Да.
– Что?
– Тушенка.
– Краденая?
– Реквизированная.
– Все равно что краденая. Но сейчас это твое деяние как раз к месту. Может, ко мне пойдем? Там безопаснее… У тебя же хлеба нет, а у меня есть. Кстати, спирт медицинский или…
– Неужели дорогому гостю я предложу отраву?
– Тогда пошли.
В каюте старпома было просторно. Он замкнул дверь и снова закурил. Не торопясь достал из шкафчика хлеб, соль, вилки, поставил стаканы.
– Что стоишь, как красна девица? Открывай банку.
Наконец все находилось в состоянии готовности, «шило» разлито и разбавлено.
Старпом поднял стакан.
– Учитывая то, что нам еще работать и пить мы больше не будем, поэтому скажу сразу все тосты.
– Надеюсь, о Новом годе пока рано?..
– Глупый ты все-таки человек. Ну да ладно. Генная инженерия у нас находится в зачаточном состоянии, и природу переделать никак невозможно. Кажется, эту чушь слышал от тебя. Слушай умного человека и попытайся запомнить. Предлагаю выпить за гостя, то есть за меня.
– По-моему, здесь я гость…
 – Не перебивай… За бумажку, которую нашел и сейчас выбросишь.
– Почему я должен ее выбрасывать?
– Ты можешь не перебивать старших? Пьем за меня…
– Вы это уже говорили…
Старпом горько взглянул на начмеда.
– Все, молчу…
– …потому, что отпущу тебя домой до утра.
– Дальше можно не продолжать и сразу выпить…
– Наверное, я изменю свое мнение…
– Нет-нет… Продолжайте. Я просто забыл, что сегодня День невиданной доброты и щедрости. Просто слово опередило мысль.
– Продолжаю, но уже с неохотой.
Доктор прикрыл рукой рот.
– Итак…
– За вас! – начальник медицинской службы, чокнувшись, выпил и, подцепив большой кусок мяса из банки, смачно зачавкал.
Старший помощник тоже выпил, положил мясо на хлеб и начал закусывать.
– Придется выпить еще по одной, основное я не сказал.
Доктор разлил по рюмкам.
– Док, если б я к тебе, баламуту, плохо относился… Мы чем-то с тобой близки, и я многое… Давай без лишних слов.
Они снова выпили.
– А теперь слушай меня внимательно. У меня друг через три дня уезжает в Питер на год на учебу и просил найти порядочную семью. Жена может еще немного потерпеть, или совсем дела плохи?
Начмед, сцепив руки между коленями, сидел как изваяние, его глаза наполнялись слезами. Нет, это плакала не водка, а неустроенная жизнь молодого офицера и его семьи.
– Э-э-э, так дело не пойдет! Иди умойся. У меня еще есть полчаса свободного времени, посидим, покурим... Доклады приму – и пойдем, представлю вас хозяевам. Они недалеко живут, рядом с рынком.
По трансляции прозвучала команда: «Начальнику медицинской службы прибыть к рубке дежурного по кораблю».
– Это Люда пришла. Разрешите, я пойду.
– Заводи жену на корабль, я дежурному по кораблю сейчас позвоню и с командиром согласую.
Через четыре дня семья начальника медицинской службы жила в новой квартире, а после получки старпом и начмед с женами сидели за одним столом в ресторане, отмечая очередное, но не последнее новоселье доктора.




Поиски предателя

Владимиру Убыйвовк

Корабль стоял на траверзе греческого острова Китира, приводя себя в порядок после пяти с половиной месяцев боевой службы, которая была столь напряженной, что буквально вымотала нервы у всего экипажа. Люди пребывали в наэлектризованном состоянии до такой степени, что малейшее нетактичное обращение могло привести к самым непредсказуемым последствиям. И сейчас, как никогда, требовался такт и выдержка, умение сдерживать себя и не допускать всплеска эмоций у других.
Уже через неделю, дав прощальный гудок остающимся в Средиземном море кораблям, эсминец тяжело провернет гребными винтами соленую воду и, лавируя между многочисленными островами Эгейского моря, пойдет на север, в родную базу, где возвращения защитников так ждут жены, дети, родные и близкие. Но это будет только через неделю…
Семь дней… Семь дней и ночей – почти целая вечность.
В кают-компании офицеров тоже не чувствовалось привычного для этого места оживления. Обед проходит вяло, скучно… Все принимают пищу, как в столовой общепита, где никто никого не знает и никогда не узнает.
– Доктор… – вдруг неожиданно раздался голос особиста, всегда за столом молчащего и сосредоточенного только на слухе – вдруг из чьих-то уст вылетит крамола. Видно трудно постоянно сидеть с растопыренными ушами. А тут еще все молчат как глухонемые.
Начмед на это обращение даже не оторвал голову от тарелки.
– Вы не оглохли случайно на этой боевой службе?
– Вы что-то хотели?
– Спросить.
– Слушаю.
– Вы могли бы, попав в плен, стать предателем?
– Мог бы. А у вас что, показатели слабые, начальству нечего доложить? Не раскрыт ни один заговор, никто не схвачен за руку, пытающуюся взорвать артиллерийский погреб, никто не говорил восторженно о звериной сущности империализма?..
– Доктор, прекратите, – командиру явно не нравился этот разговор.
– Не раскрыто убийство Джона Кеннеди, – продолжал врач, – почему в гробу Гоголя нет головы, кто было третье лицо, убившее на дуэли Лермонтова? У вас есть неделя на раскрытие этих громких дел, и станете кумиром всего народа. А еще на досуге тоже можете подумать над тем, кого бы и вы предали в плену… Приятного аппетита, – доктор нервно встал и направился к выходу.
– Товарищ капитан, вы второе будете? – спросил вестовой.
– Отдай его славному последователю Кима Филби.
– Кому? – не понял вестовой.
– Кто попросит.
Начмед пошел на ют, выкурил сигарету и направился в лазарет, где слышались только отголоски корабельной жизни. Он там лег в койку, раскрыл книгу рассказов Горького, но смысл прочитанного до сознания не доходил. Отложив ее в сторону, повернулся на бок и задремал.
В базе на корабле появился новый представитель особого отдела. Пока он вопросов никому не задавал, приглядываясь к экипажу.
;

Это жизнь…

Владимиру Романову

В кабинет флагманского врача влетел помощник начальника штаба.
– Док, ты знаешь анекдот?..
– Я все анекдоты знаю, половину из них сам сочиняю.
– Ой, тоже мне сочинитель… Помолчи, я все равно расскажу: «На машину командира части вместо уволенного в запас старого пришел новый солдат. Командир садится в машину и спрашивает: «Новенький? Как фамилия?» – «Товарищ полковник, – отвечает солдат, – лучше зовите меня Сергеем». – «Ты глухой? Я фамилию твою хочу знать!» – зло дышит командир. «Любимый», – боязно шепчет тот. Командир хмыкает, закуривает, поправляет фуражку и весело произносит: «Тогда поехали, Сережа!».
Доктор мучительно улыбнулся.
– Я этот анекдот знал еще в прошлом году.
– Да не в этом дело. Сегодня к Чернову, командиру береговой базы, тоже пришел новый шофер. И все один к одному, как в анекдоте. Чернов спрашивает у моряка фамилию, а тот говорит, что его зовут Олег. Выяснилось, фамилия шофера Коханый. Дмитрий Юрьевич побагровел, как рак, напыжился. «Заводи, – говорит, – Олег, поехали».
– Вот это уже интересно, – встрепенулся флагманский врач. – Хочу видеть этого моряка, пошли, покажешь его, заодно и покурим.
;

Ни о чем…

Яковлеву Александру Николаевичу

После вечернего чая, особенно когда на корабле старшим оставался старший помощник, из кают-компании сразу никто не выходил. Можно было выпить не один стакан чая, покурить, предаться фривольным разговорам… Короче, расслабиться и время скоротать. Спешить некуда, до вечерней проверки оставалось минут сорок – сорок пять.
– Доктор, как ты думаешь?.. – старпом закуривал свою неизменную «Приму» и выпускал в подволок вонючий столб серого дыма. – Хотя что я спрашиваю, ведь думаю за тебя я!
Начальник медицинской службы молча пил чай с печеньем, обильно намазанным сверху маслом, и затаенно улыбался. Он любил и ждал эту перепалку. Она убыстряла бег времени и поднимала настроение.
– Задам другой вопрос: чем вы думаете? Но и на этот риторический вопрос сразу есть ответ: ничем – кость мозга не имеет.
Доктор молчал и слушал. Его веселил бред старшего помощника, но в полемику пока не вступал, ждал, куда тот поведет разговор.
– Если ты сейчас со мной не заговоришь, я тебя назначу проверять вахту с нулей часов до четырех.
– Вы действуете методом деспота и…
– Договаривай.
– …и-и-и… Из-за скудности серого вещества не могу подобрать слова. Но оно не порочит ваше высокое положение в обществе униженных и оскорбленных. А даже наоборот. Вы яркий свет в царстве тьмы. Вашим святым именем никогда не назовут пятый угол и седьмую воду на киселе. А… только шестую.
– А пусть он и правда проверит вахту. Хватит ему ночами подушку давить! – засмеялся Пушкин.
– Тогда я тоже буду непримирим к алкоголикам и тунеядцам и обязан доложить, что сегодня, перед обедом, воспользовавшись моей природной добротой, Пушкин выцыганил у меня сто граммов спирта и без отвращения выпил его. Готов понести за это справедливое наказание. И клятвенно обещаю, что этот, уже бывший, мой товарищ никогда не переступит комингс моей каюты. Вестовой! – крикнул доктор. – Принеси мне еще стакан чая, только горячего, а то по моему телу озноб пошел.
– Пушкин, это правда?
– Врет он все, товарищ капитан-лейтенант.
– Доктор, ты врешь?
– Александр Николаевич, мне проще обмануть жену, чем вас.
– С этим доводом, пожалуй, соглашусь. За организацию пьянки на корабле вам, доктор, объявляю строгий выговор, а Пушкину – неполное служебное соответствие, – старпом ехидно смеется.
– Это несправедливо! – закричал Пушкин.
– Согласен с вами, мой юный друг, – доктор посмотрел на Пушкина и демонстративно достал из нагрудного кармана пачку английских сигарет «Rothmans» и тоже закурил.
– Дай мне сигарету, – старший помощник протянул руку.
– Аттракцион невиданной щедрости прекращает свою работу. Доброта – хуже воровства. Потом, – начмед переложил пачку в карман брюк, – как не последнее лицо на этом корабле, хочу заявить со всей ответственностью: такое ЧП и последующие за ним суровые наказания отбросят корабль в бригаде на последнее место. Заместитель командира корабля не получит третьего ранга, командир не поедет на учебу в академию… Представляете, что с вами будет, точнее, уже с нами?.. Меня, вас и Пушкина сошлют на корабль консервации. Мы с вами умрем капитанами, а Пушкин до смерти будет носить звездочки старшего лейтенанта.
– Безрадостную картину нарисовал… И главное, правдивую. Но все равно я должен как-то вас наказать.
– А простить? Меня простить всенепременно, а Пушкина не обязательно… Хотя и его тоже можно. Друг все-таки, хоть уже и бывший. Жалко… Посмотрите на его лицо… Лик бы написать, да где иконописца сейчас найдешь? Придется все-таки выдать мне вам от чистого сердца по сигарете. И Хайкину дам, пусть думает, что я его тоже люблю.
– Нет, одной сигаретой не отделаешься. Забираю всю пачку! А Пушкину с Хайкиным рано и вредно курить, тем более такие сигареты. Доктор, а если бы по недоразумению тебе в руки попал пистолет, убил бы кого-нибудь? Меня, Пушкина?..
Доктор задумался.
– Пожалуй, нет, вы люди хорошие, – произнес он. – С кем я тогда останусь?
– Молодец! Если сейчас выкажешь передо мной свой талант, в чем я опять очень сомневаюсь, и скажешь мне… Все прощу и сигареты отдам.
– Как же я могу удивить вас, если в кости нет мозга?
– Значит…
– Хорошо, я попробую.
– И вот сейчас, – старший помощник надменно закуривает забранную сигарету, – мы наконец убедимся в недалекости багажа знаний у этого себялюбивого человека. Итак, вопрос: есть ли реки, берущие свое начало в море?
Доктор радостно захохотал.
– Если б я не дал вам полтора месяца назад журнал, который вы, скорее всего, недавно прочитали, то не знали бы этого тоже. Но я отвечу, пополню знания наших офицеров, чтоб отличались умом и сообразительностью. Эта река течет на северо-востоке Африки. Название не вспомню, а впадает в озеро Ассаль. И озеро бы не запомнил, если б оно не ассоциировалось с Ассоль из «Алых парусов».
– А та речка называется Таджура.
– Именно так, я в тех местах даже бывал в лейтенантские годы, это недалеко от Баб-эль-Мандебского пролива.
– Но сигареты я тебе все равно не отдам. Мы их с тобой покурим после отбоя у меня в каюте.
– Меня это очень даже устраивает…
«Команде приготовиться к построению на юте на вечернюю проверку. Форма одежды – рабочее платье, берет», – скомандовал по трансляции дежурный по кораблю.
Все дружно поднялись и потянулись к выходу. Разговор ни о чем закончился.
Вот и завершался еще один рабочий день длинной-длинной корабельной службы. Завтра будет новый, а с ним и новые впечатления.
;

Разные дороги одного пути

Сергею Сучкову

На ремонтирующихся кораблях и кораблях консервации служили и служат, как правило, те, кто не представляет большого интереса для действующего флота. Они с нетерпением ждут заслуженную пенсию, заливая горечь прожитых лет «шилом».
Вторые на службе сильно провинились и теперь здесь заглаживают свою вину. Зачастую они переходят в первую категорию.
И – молодые лейтенанты, только что выпущенные из училищ, познающие атмосферу суровой правды флотской жизни.
На большой гвардейский противолодочный корабль «Сообразительный» пришли сразу шесть лейтенантов, треть офицерского состава!
Надо сразу сказать, что во флотской среде молодые лейтенанты редко чем отличаются друг от друга, хотя у каждого своя профессия и высокое видение блаженного безоблачного будущего. Ведь каждый стремится к высоким званиям и шитым золотом погонам, но… все идут к этому «раю» одной дорогой и только своим тернистым путем.
Если одни уверенно держат в руках даденную им отцом или дедом нить Ариадны, твердо идя к намеченной цели, то другие тащатся по бездорожью, порой теряя верный путь. Эта дорога редко приводит к вершинам Славы.
Но… вернемся к тем, что ступили на палубу корабля и рвутся сказку сделать былью.
Двух лейтенантов отбрасываем сразу, их эта тяжкая, горестная прогулка к Олимпу минует. А были то лейтенант Данилов – заместитель командира корабля по политической части! Такое только в сказке бывает… Лейтенант… и уже замполит корабля второго ранга! И еще один лейтенант, его фамилию память не запечатлела, представитель особого отдела, мечтавший о героической славе Аббеля, Зорге и Филби.
А вот четверо остальных, два артиллериста, Саша Павлюк и Миша Фельдман, механик Сережа Сучков и доктор, он же начальник медицинской службы (его фамилия с годами стала до такой степени знаменита, что упомянуть ее здесь автор просто не отважился), представляли собой довольно интересную компанию.
Артиллеристы, оба высокие, темноволосые, подвижные, очень быстро освоились, резво изучили корабль, борьбу за живучесть с ее средствами и через три недели самостоятельно несли дежурство по кораблю.
Механик после подъема военно-морского флага переодевался в комбинезон и лез в машинное отделение.
Машинное отделение – это такое помещение, в котором размещаются главные двигатели, их холодильники с воздушными и циркуляционными насосами. Здесь находятся испарители котельной воды, валоповоротные приборы и приборы для управления корабельными двигателями. Оно соединяется телеграфами, телефонами, переговорными трубами и другими средствами связи с Главным командным пунктом корабля, Постом энергетики и живучести и котельными отделениями. Еще у них есть термомасляный, утилизационный, вспомогательный котлы… От одних таких названий начинает кружиться голова.
Сергей Сучков был тих, меланхоличен и немногословен, как, впрочем, и все механики мира, ходил медленно, переваливаясь с ноги на ногу, и из-за заложенности носа немного гнусавил. Люди его интересовали, как приложение к технике, а партийный билет имел на всякий случай, а вдруг и правда Бог приголубит да и одарит золотыми звездами, хотя твердо знал: такое даже в самых добрых сказках не бывает.
Из машинного отделения он выходил с намеренно перепачканными в солярке руками и каждого встречного предупреждал, чтобы тот ненароком не испачкался.
И вскоре у начальников создалось мнение, что Сучков – лейтенант толковый, глубоко вникает в свое дело. Хотя и бывали дни, когда он появлялся на палубе чист и свеж, как утренняя роса, что означало – где-то в трюмах он сильно давил массой на подушку.
Это была типичная копия типичного механического человека, человека, видевшего солнце только по праздникам и получавшего необузданную радость от слаженной работы коленвала или в бурной страсти сотворения себе подобного механика.
И доктора он себе выбрал в друзья из-за мимолетного, неожиданного для себя сострадания к существу, абсолютно не приспособленному к жизни, видя, как тот ущербен и очень далек от совершенства, особенно в мире холодного металла. Он взял над ним опеку, почувствовав себя мозгом, властелином Вселенной и, разумеется, колец.
Начальник медицинской службы, как мы уже отметили, больше всех походил на неприкаянного. Окончив морской факультет Военно-медицинской академии, он о флоте имел такое же отдаленное представление, как дальтоник представляет себе букет полевых цветов. На все идущие по кораблю кабель-трассы, трубопроводы, заглушки, задрайки, люки, горловины и прочие железки он смотрел с ужасом и долго вызывал необузданную радость у истинных флотских офицеров, называя подволок потолком, переборку стенкой, гальюн туалетом, а комингс порогом. Он напоминал посаженного в клетку свободолюбивого зверька.
Учась в Северной Пальмире, он мог отличить Рафаэля от Тициана, Левитана от Шишкина, «Жигулевское» пиво от пива «Янтарного», а яйца Фаберже от яиц других особей мужского пола. А здесь…
Но пройдут месяцы, и этот гадкий утенок станет настоящим моряком, образно, разумеется. Он проникнется гордостью ко всему флотскому, поймет, что он далеко не последний человек на корабле, осознает свое превосходство на планете, «обрастет» ракушками и станет борзым. Но экипаж его будет любить за знания, профессионализм, веселый нрав и пофигизм. И несмотря на мнение, что курица не птица, а доктор не моряк, будет причислять себя к высшему разуму.
Но это будет потом. Для этого потребуется время и терпение.
А началось становление офицеров с короткой, как выстрел, команды по трансляции, пронесшейся утром по кораблю: «Лейтенантам прибыть в кают-компанию офицерского состава».
Не было, естественно, идеолога, бездонного черепа идей и кладезя мыслей, да контрразведчика. Им души изучать надо, а не корабль, насыщать их высокими идеями и искать там затемненные уголки.
Кроме доктора, все пришли с записными книжками и ручками.
– Саня, ты на чем будешь записывать? – спросил Павлюк. – У тебя блокнот есть?
– Нет. А что писать надо?
– Ничего не надо, но так положено. Держи ключ. У меня в каюте на столе чистый блокнот лежит и ручка. Только быстрей иди, а то старпом не любит…
Что не любил старший помощник, он не услышал, быстро сбегая по трапу.
Когда начмед вернулся, во главе стола сидел старший помощник, Виктор Тимофеевич Чернев, коренастый, крепкий капитан-лейтенант, с крупной головой, на которой вились густые черные волосы. Он ждал получения очередного воинского звания «капитан 3 ранга» и скорейшего перевода в штаб флота. А все эти лейтенанты были ему безразличны и нужны как собаке второй хвост. Но… службу надо нести до конца.
– Почему опаздываете?
– Блокнот… – поднял руку доктор.
– Дайте мне его, посмотрю, много ли в нем наработали.
Порозовев, начальник медицинской службы передал блокнот старшему помощнику. Чернев полистал чистые листы.
– А где ваш?
– Товарищ капитан-лейтенант, – заступился Павлюк, – у доктора не было, я подарил ему свой.
– Благородно! Садись за стол, – кивнул он начмеду. – Чего я вас сюда позвал. Задача такова. Вам дается месяц на изучение собственного заведования, корабля, средств борьбы за живучесть и умение ими пользоваться. От этих знаний зависит очень многое, и в первую очередь способность за долю секунды принять одно и единственно правильное решение по применению оружия и этих самых средств живучести. От ваших правильных действий зависит, будет ли жить корабль, сгорит или уйдет вместе с вами на дно. Научитесь и не стесняйтесь командовать и правильно отдавать приказания. Моряк мгновенно определит, кто есть кто, у кого можно сачкануть, а кто добьется исполнения своего распоряжения и накажет нерадивого. Не стесняйтесь обращаться за помощью к мичману или старшине по существенным вопросам. Это лишь поднимет ваш авторитет в их глазах. И последнее: к концу месяца сдать зачет на самостоятельное дежурство по кораблю, а вам, механик, дежурство по электромеханической боевой части. Доктор, – старший помощник грустно посмотрел на начальника медицинской службы, его красные просветы на погонах и улыбнулся, – вам, как это ни трудно, следует пройти корабль с носа в корму или… наоборот. Следует знать, где живет и несет боевую вахту личный состав, чем дышит, что ест и что пьет, чем закрыты питьевые бачки, представлять пути эвакуации раненых… Вам все понятно? Сучков, возьмешь его сегодня вечером за руку и проведешь своего товарища по кораблю. Не просто проведешь, но и расскажешь, что, где и как… Только не потеряй его по дороге.
– Есть, товарищ капитан-лейтенант! – гордо произнес Сергей. – Не потеряю.
– И переодень его во что-то. Ты неделю всем демонстрируешь грязные руки, а на комбинезон муха не садилась. Завтра после проворачивания оружия и технических средств проведешь меня по своим заведованиям.
Сучков краснеет и снова отвечает:
– Есть!
– Все мы видели, механик, огромные губы твоего начальника, не состоявшегося горниста или джазового трубача Луи Армстронга. По этому поводу анекдот: «На воротах дома висела табличка: «Осторожно, злая собака». Один шутник взял и дописал: «Но она без зубов». Хозяин тоже уважал юмор и ниже добавил: «Но засасывает насмерть!». Сучков, вы с начальником не целу…
– Никак нет! – зарделся Сергей.
– Молодец!
Все улыбнулись, и лишь доктор смеялся как недоразвитый, то ли из-за подхалимажа, то ли действительно ничего смешнее никогда не слышал.
– И последнее. Не сдавшие на самостоятельное управление навсегда забывают о береге и будут сидеть на корабле столько, пока не лопнут яйца. Вот это уже не смешно. А потом уже сами на этот берег не пойдут – кому там они без яиц нужны будут? И еще. Это надо запомнить сразу, раз и навсегда. На флоте обязанности строго распределены:
1. Все, до старшего лейтенанта включительно, должны уметь работать самостоятельно.
2. Капитан-лейтенант должен уметь организовать работу.
3. Капитан 3 ранга должен знать, где что делается.
4. Капитан 2 ранга должен уметь доложить, где что делается.
5. Капитан 1 ранга должен уметь самостоятельно найти место в бумагах, где ему положено расписаться.
6. Адмирал должен уметь самостоятельно расписаться там, где ему укажут.
Все ясно? За работу! Доктор, зайди ко мне, я дам тебе пару записных книжек.
Лейтенанты стали шумно подниматься.
– Всем сесть! Забыл спросить: гробы все видели? Где они находятся? Этот вопрос касается в первую очередь доктора и механика. Слушаю вас!
Все молчали.
– Медслужба не занимается покойниками, это функция замполита, – начмед твердо знал, чем медицинская служба и ее доблестные представители не должны заниматься на корабле.
– Молодец, доктор! Не ожидал от тебя такой прыти. Тогда скажи мне, где они находятся.
– В заведывании медслужбы их точно нет.
– Механик, ну а что ты мне скажешь? – лицо старпома оставалось каменным.
– Я думаю... – загнусавил Сучков.
– Садись! Фельдман.
Темное лицо Михаила стало еще темнее, а заостренный нос еще более заострился.
– Павлюк!
 – Их не должно быть на корабле.
– Почему?
– В базе моряков хоронят как обычно, а в море оборачивают Военно-морским флагом, привязывают балясину к ногам – и за борт.
– Молодец! А что тогда с гробами делать, доктор?
– Использовать в качестве подручных плавсредств.
Чернев от услышанного даже поперхнулся.
– От тебя зачет, доктор, принят. Но корабль потихонечку изучай, пригодится. Чтоб знал, где ют, где бак, и тени собственной перестал бояться. А теперь все разошлись по рабочим местам! Чтоб я вас праздношатающимися по кораблю не видел.
Через два месяца Виктор Тимофеевич получил третьего ранга и перевелся в Севастополь.
А лейтенанты продолжали служить, идя каждый своей дорогой. Но к шитым звездам эта дорога никого не привела.
Может, и не надо было.
;

Белая полоса

Евгению Фадееву

Человеческая жизнь сродни синусоиде: взлеты и падения, радости и печали, находки и потери… То есть сочетание светлых и темных периодов, как полосы на тельняшке у моряка. Но если на ней все эти полосы одинаковой ширины, то в жизни далеко не так: порой беда идет за бедой, а то радость и счастье бьют через край.


1. Теория вероятности

1
Отслужив в войсках полтора десятка лет, майор Фадеев решил, можно сказать, на завершающем этапе службы поступать в артиллерийскую академию, заодно и осуществить свою давнишнюю мечту – побывать, а если поступит, то и пожить в городе, городе-герое, городе-сказке, в Северной Пальмире – городе Ленинграде, который ныне теперь зовется Санкт-Петербург.
Когда-то, после окончания Казанского суворовского училища, он хотел поступить в Ленинградскую военно-медицинскую академию, но случайно подвернул ногу и попал в госпиталь, а мечта так и осталась мечтой, и пришлось окончить артиллерийское училище. А вот теперь…
Теперь всё гораздо сложнее. Годы, проведенные в войсках, обогатили опыт, но постирали теоретические знания, и их требовалось восстанавливать через задницу, просиживая на ней дни и ночи, корпя над учебниками.
Уже успешно сданы высшая математика, физическая культура, тактика… А через три дня последний экзамен – стрельба, управление огнем, где третьим вопросом в билете была теория вероятности. И на эту самую теорию отводилось девяносто девять вопросов.
Евгений готовился основательно, недосыпал ночи, день голову от учебника не отрывал…
Уставал страшно!
Он взглянул на часы. Стрелки показывали четверть третьего ночи, а это… без малого шесть часов до экзамена. И вроде бы готов, вроде бы все прочитал, но вот на последний, девяносто девятый, вопрос сил не было, веки закрывались сами собой, мозг отвергал всякую информацию.
Евгений закрыл учебник и не раздеваясь рухнул на койку. Сладко зевнув, он подумал, что по теории вероятности этот непрочитанный девяносто девятый вопрос ему ни за что не достанется, и мгновенно погрузился в бездонное царство Морфея.

2
Атмосфера экзамена была строга, немилосердна и пугающа. Поступающие офицеры ходили по коридору на цыпочках, говорили шепотом, что было для них крайне непривычно.
Фадеев волновался сильно. Предмет он вроде бы знал, и чтобы поступить, ему нужна была лишь положительная оценка, но ее следовало заработать, а нет… чемодан в руки – и езжай дослуживать в родную часть.
И вот он заходит в класс. Ладони предательски намокли.
За экзаменационным столом сидят два полковника.
Евгений строевым шагом подошел к столу. Не зная, к кому обращаться, он устремил взгляд между ними.
– Товарищ полковник, – доложил он, – майор Фадеев для сдачи экзамена «Стрельба и управление огнем» прибыл!
– Берите билет, – привычно произнес один из них и сверху донизу осмотрел офицера.
«Видно, старший», – подумал Евгений и, отвернув в сторону лицо, наугад взял билет.
– Билет номер двадцать семь, – хрипло проговорил он и побледнел.
Третий вопрос билета был тот самый злополучный девяносто девятый, на который он абсолютно не знал ответа и который по теории вероятности никак не должен был ему попасть.
Кровь лихорадочно застучала в висках, подступила тошнота, глаза покрыла пелена.
– С вами всё в порядке? – спросил преподаватель.
– Разрешите идти готовиться, – Евгению, чтобы не упасть, требовалось быстрее сесть.
– Да-да, идите.

3
Первые два вопроса не составили для Фадеева трудностей, а вот третий… По третьему – мыслей в голове не было вообще.
«Может, взять второй билет? – лихорадочно думал он. – Да, оценка будет снижена, получу тройку, а больше и не надо, ее мне для поступления с головой хватит…»
– Фадеев! Фа-де-ев! – донесся до него голос преподавателя. – Если готовы – проходите к доске.
Встав у доски, Евгений затараторил ответ на первый вопрос. Полковники слушали невнимательно, о чем-то тихо беседуя. И только он начал отвечать на второй вопрос, как открылась дверь и в класс вошел начальник академии. Никто не помнил, чтоб такое было раньше, да и потом тоже такого не наблюдалось.
Полковники подскочили как ошпаренные, Фадеев принял строевую стойку.
– Садитесь, садитесь, – махнул рукой генерал, присаживаясь к столу, – а вы продолжайте свой ответ, – кивнул он головой отвечающему.
Посмотрев экзаменационную ведомость, он задавал вопросы экзаменаторам, а те что-то тихо рассказывали начальнику. Майор Фадеев, чтобы не нарушать их идиллию, тоже тихо что-то говорил себе под нос.
Наконец генерал встал, одобряюще похлопал полковников по плечу и, успокаивая остальных рукой, вышел. Настроение экзаменаторов резко повысилось. Один повернулся к Евгению:
 – Что у вас? Продолжайте.
И тот пошел ва-банк, терять было абсолютно нечего.
– Майор Фадеев ответы на билет номер двадцать семь закончил, – громко произнес он, хотя по третьему вопросу не сказал ни слова.
Густая краска предательски залила лицо. Он молил Бога, чтобы не было дополнительных вопросов.
Но мысли экзаменаторов сейчас были рассеянными от неожиданного визита высокого гостя.
– Да?.. – произнес один. – Хо-ро-шо!.. Идите сдавать практические стрельбы.
Получив за экзамен хорошую оценку, майор Фадеев был зачислен в Ленинградскую артиллерийскую академию. От счастья он был на седьмом небе.
– Свершилось! Я буду учиться и жить в Ленинграде!!! – радостно ликовала душа.
Как здорово, когда высокие начальники появляются вовремя! Дай им Бог здоровья!







2. Добрый волшебник

1
Поступивших офицеров построили на плацу, зачитали приказ о зачислении их слушателями артиллерийской академии. Потом всех поздравил начальник академии, которого майор Фадеев знал, можно сказать, лично.
Получив полагающиеся документы, офицеры, громко обсуждая радостное событие, быстро двинулись из военного лагеря академии, где сдавали экзамены, к станции Луга, чтоб доехать до Ленинграда, а уж оттуда разлететься по своим гарнизонам, чтобы сдать дела, отгулять отпуск, а уж потом вернуться назад полноценными хозяевами этого прославленного военного учебного заведения, где предстоит провести два счастливых года.
Следовало торопиться – до отхода электрички оставалось сорок пять минут, а вот следующая должна пойти только через два часа.
Евгений по дороге увидел кассу аэрофлота и решил в нее забежать. Через пятнадцать минут в его кармане лежал билет на Минск, правда, существовала опасность: если электричка вдруг не уложится в график, на самолет он опоздает. Но жизнь без риска скучна и однообразна!
Выйдя из кассы, он во всю прыть помчался к станции.
Двери электрички начали закрываться, когда он протиснулся между ними и ввалился в вагон мокрый и пыльный.
Если у всех лихорадка переезда еще только начиналась, то Фадеев уже выскочил на станции «Аэропорт», спустился с насыпи к шоссе и побежал к аэропорту «Пулково».
До взлета самолета оставалось сорок минут. Автобусов не было, такси пролетали полные. Частники не останавливались. Шансов улететь оставалось все меньше и меньше. А до заветной цели было каких-то несчастных 2–3 километра.
Сзади послышался визг тормозов и сигнал машины. За рулем сидел моряк, капитан третьего ранга.
– В аэропорт? Садись быстрее!
Все, что мог сделать Фадеев, это кивнуть головой – во рту так пересохло, что язык в нем не ворочался. Он энергично замахал руками, показывая, что надо ехать быстрее.
– Бутылку с водой возьми в бардачке, попей, – сказал моряк и надавил на газ, – а то еще онемеешь.
К самолету Евгения подвезли, когда трап уже отъезжал. Стюардесса открыла дверь. На дрожащих ногах он прошел по салону и безжизненно рухнул в свое кресло. Рядом у иллюминатора сидел старичок с клинообразной бородкой, походивший на Михаила Ивановича Калинина. Фадеев устало улыбнулся и приветственно кивнул головой.
– Чему так радуетесь? – спросил тот.
– Удаче.
– Какой, если не секрет?
– В академию поступил, билет на самолет по дороге купил, лечу вот… – и он подробно обо всем рассказал незнакомому человеку. – Сдам дела, отпуск, а потом… А потом снова в Ленинград!
– Поздравляю! А я из Финляндии лечу. День дома побуду – и в Сингапур.
Евгений округлил глаза.
– Не удивляйтесь, работа такая. Я руковожу туристическим агентством. Интересно, но эти постоянные перелеты утомляют. Рыбу ловить любите? – вдруг спросил он.
– Да, очень люблю!
– Тогда держите, – он достал из кейса два мотка дефицитной японской лески и протянул Евгению.
– Ого, вот это подарок! – восторженно вскрикнул он. – Никогда такой даже в руках не держал. Дорогая, наверное?
– Не дешевая. Ну а кроме радости, у моего спутника какие-нибудь проблемы есть?
– У кого ж их нет?
– Говорите, все решим. Я – добрый волшебник, – и он хрипло рассмеялся.
Женя задумался.
– Не знаю, где в Минске переночевать. Придется, видно, в зале ожидания всю ночь мыкаться.
– Не вопрос! В гостинице переночуете. Всё?
– До «всё» далеко.
– Говорите.
– Самая большая ближайшая проблема… рассчитаюсь с частью, и вещи отправлять надо. А их!.. Надо, кровь из носа, два контейнера, один теще в Воронеж, а второй в Питер… Время сейчас, сами понимаете, какое – период максимальной миграции населения. Так что помучиться придется.
– И это не проблема. У вас ручка есть, бумага?.. Запишите прямой телефон заместителя начальника белорусских железных дорог, Штайды Василия Степановича, – он продиктовал телефон. – Будет вам контейнеров столько, сколько захотите. Еще что?
– Два билета на Ленинград, на конец августа.
– На поезд или самолет?
– Желательно на самолет.
– Пишите другой телефон. Елена Андреевна. Это моя жена. Когда надо – позвоните, продиктуете данные паспорта… Всё?
– Извините, но все желания и проблемы я вам больше не скажу. Вы и так, как Хоттабыч, много сделали…
– А может, я и вправду Хоттабыч? – рассмеялся он.
Фадеев, если честно, и не полагал о такой всесильности своего соседа, заливает старик красиво, но и за леску огромное спасибо.

2
В столицу Белоруссии самолет прилетел ночью. Директора турагентства встретила машина. Он подвез Евгения до гостиницы «Минск», но мест, как и ожидалось, не оказалось. Вера в волшебника пошатнулась.
– Как зовут вас? – спросил мужчина.
– Женя.
– Женя, садитесь вон в то такси, – показал он рукой. – Шофер знает, куда везти, а я домой. Честное слово, устал очень, отдохнуть хочу. Извините ради Бога. Удачи вам! – пожал Фадееву руку и уехал.
Майор стоял, ничего не понимая.
– Майор, вы ехать собираетесь? – донесся до него голос.
Он огляделся. Это говорил таксист, высунувшись из машины.
– Да-да, это я вам… – помахал тот рукою.
Евгений молча сел в машину, которая привезла его к красивому особняку и уехала. Как оказалось, все было оплачено. У дверей трехэтажного дома стояли в ожидании мужчина и женщина, охранник и дежурная.
– Вы Евгений? – спросила дама.
– Да.
– Следуйте за мной.
Она привела его в хорошо меблированный одноместный номер.
– Что будете кушать?
– Спасибо, ничего.
– Напитки и фрукты в холодильнике. Душ, туалет в номере. Когда вас разбудить?
– Часов в пять.
– Спокойной ночи, – и она вышла.
Жизнь вновь стала походить на сказку.

3
Сдав дела и накрыв хороший прощальный стол по случаю убытия на учебу и присвоения очередного воинского звания «подполковник», Фадеев занялся отправкой вещей. Взяв хороший коньяк и захватив с собой заместителя командира части, он поехал к начальнику железнодорожной станции. Как и предполагалось, контейнеров нет и не предвиделось.
– Ребята, – развел руками начальник, – ничего нет.
– А может… – Фадеев поставил на стол коньяк.
– Вот это кстати, – простонал хозяин и дрожащими руками принялся раскупоривать бутылку, – вчера посидели хорошо… Но, честно, ничего нет и помочь ничем не могу.
И вдруг Евгений вспомнил о телефоне, который дал ему в самолете сосед по креслу.
– А позвонить отсюда можно? – спросил он хозяина кабинета.
– Звони, вон телефон.
Фадеев набрал номер.
– Штайда, слушаю.
– Василий Степанович, здравствуйте, это подполковник Фадеев вас беспокоит. Я по поводу контейнера… Мне дали ваш… – быстро затараторил Евгений, боясь, что его остановят.
– Ты в самолете летел с…
– Так точно!
– Сколь тебе штук нужно?
– Два.
– Дай трубку начальнику.
– Тебя, – Фадеев протянул трубку местному железнодорожному начальнику.
– Кто?
– Шеф твой.
– Воронихин, слушаю! – в голосе звучала надменность и значимость.
Но вот его физиономия стала меняться, на лице появились бледность с испариной.
– Есть! Есть! Всё будет! Да, немедленно… Понял… И вам того же! До свидания, будьте здоровы.
Он тихо положил трубку.
– Подполковник, предупреждать надо. С твоими знакомыми и до инфаркта недалеко. Сколько тебе требуется этих вонючих контейнеров? – он налил себе полный стакан играющей на солнце янтарной жидкости и залпом выпил.
– Два.
– Иди оформляй документы. Они, оказывается, уже забронированы для тебя и оплачены. Каков жук, однако!..
С авиабилетами тоже не было никаких проблем, правда, за них он заплатил.

4
Больше такого жуткого везения, такой широченной белой полосы в жизни Евгения Фадеева никогда не было.
Были, конечно, удачи, но чтоб так…
И лишь об одном он всегда жалел, что не узнал ни имени, ни отчества, ни фамилии этого доброго человека, своего благодетеля.
От этого становилось стыдно!
– А может, он и правда волшебник?
Кто теперь это скажет?
;



 Ох уж эта Оля!
 

;


 

Первомайская история

Весна, словно невеста, сияя радостью и счастьем, источала терпкий, дурманящий голову аромат. Издали казалось, что все село накрыто нежным бело-розовым покрывалом.
Мама разбудила детей рано, чтоб не спеша собраться и пойти на Первомайскую демонстрацию.
Наскоро перекусив, Славик быстро оделся, нарвал букет сирени и ушел в школу, чтобы оттуда идти на площадь в школьной праздничной колонне.
На пятилетнюю Ольгу мама надела голубенькое платье, а на торчащие веером жесткие короткие волосы туго повязала огромный белый шелковый бант, отчего ее глаза поползли в разные стороны.
Посадив дочь на веранде, Ефросинья на всякий случай погрозила ей пальцем и пошла в зал прихорашиваться сама. Отец, уже одетый, сидел на стуле с папиросой во рту, прищурив от дыма один глаз, и тихонько играл на гармошке.
Наконец всё и все были готовы. Мама еще раз придирчиво оглядела себя в висящем на стене зеркале, потерла губа об губу, размазывая ярко-красную помаду, и одернула на груди белую кофточку. Отец привычно взлохматил вьющиеся волосы, поправил лямки гармони на плечах и тоже взглянул на свое отражение.
Выключив в комнате свет, родители вышли на веранду, мать по-хозяйски впереди, а отец – сзади, тихо шевеля меха гармони.
Неожиданно мать резко остановилась и, ойкнув, начала приседать. Отец, подняв голову, обомлел. На лавочке умиленно сидела его любимая дочь, лицо и ладони которой были густо испачканы черным сапожным кремом. Гармонь горестно простонала, а отец заливисто рассмеялся.
– Ёлки, я же сапожный крем забыл убрать, – и, лихо насвистывая, вышел на улицу.
Поток бранных слов родительницы был неисчерпаем, подзатыльники сыпались как из рога изобилия. Гневно сорвав с себя кофточку, мать поволокла чадо к умывальнику.
Смыть любовно наложенный грим оказалось делом нелегким. Минут через двадцать, вытерев дочь насухо и переодев в цветастый сарафан, мать снова посадила Ольгу на ту же табуретку, пригрозив, что убьет, если та что-то еще сделает, и пошла одеваться сама. Отца, чтобы посмотрел за своей любимицей, нигде не было.
Когда она снова вышла на веранду, дочь так же тихо сидела на табуретке, а ее лицо и ладони были снова в ваксе. Ольга не отрываясь тупо смотрела на мать и сипло дышала. И только верхняя губа рефлекторно погружалась в рот, но тут же выскальзывала оттуда из-за неприятного, тошнотворного привкуса сапожного крема. На полу вокруг нее виднелось множество плевков.
Теперь уже в выражениях мать не стеснялась. Ее лицо по цвету сравнялось с цветом губной помады.
– Пошли!!! – заорала она, схватила дочь за шиворот и поволокла к выходу. – Я не собираюсь из-за тебя в праздник сидеть дома! Пусть народ повеселится, глядя на такую дурочку! И в кого ты только уродилась?!
Они вышли на улицу. У ворот в тяжелом сером облаке табачного дыма галдели разрумянившиеся мужики. Иван, муж, что-то наигрывал на гармони, но что, понять из-за шума не представлялось возможным. Было видно, что многие находились навеселе.
Гневно хлопнув калиткой и никого не замечая, Ефросинья вышла на дорогу, ведущую к конторе, и быстро пошла. За ней семенила Ольга.
– Ваня, твоя пошла, – толкнули Ивана мужики. – Что это с ней? Даже не поздоровалась. Ты видел дочь? Чё она черная вся?
Махнув рукой, Иван припустился догонять супругу.
– Ты же ее водила умываться… Не смывается? – испуганно спросил он, тяжела дыша после бега.
– Ваня, иди куда шел, пока я тебе здесь не накостыляла! Водка за воротами ждала?! Ушел, все бросил… Ботинки покремил, ваксу не убрал... У него праздник наступил, а я… Забирай свое чадо и ходи теперь с ней. Мне выслушивать вот это, – показала она на давящуюся от хохота толпу, – не очень приятно.
Отовсюду неслись выкрики, вызывающие новую волну неистового смеха.
– Франя, от кого ребенка прижила? – визжали женщины. – Твоего ничего нет, вся в отца пошла.
– Африка, теперь ты рядом!
– Пролетарии всех стран, соединяйтесь!..
– Мир, труд, май!
– Сфотографироваться можно?..
Теперь смеялись и мать с отцом. И лишь Ольга зло смотрела на людей, чем вызывала еще большее веселье.
А вот малышам Олина маска очень даже понравилась, и вскоре стали появляться дети с разукрашенными лицами, а один маленький мальчик вымазал себя половой масляной краской. И где все это они только находили?
Иван вдруг растянул меха гармони и неистово запел «Гимн демократической молодежи»:
 Дети разных народов,
 Мы мечтою о мире живем.
 В эти грозные годы
 Мы за счастье бороться идем.
Народ исступленно подхватил песню, и понеслась она далеко за округу:
 В разных землях и странах,
 На морях-океанах
 Каждый, кто молод,
 Дайте нам руки,
 В наши ряды, друзья!
И ничего, что вечером Ольга получила ремня, и ничего, что месяц шелушилась кожа на лице, но такой веселый Первомай помнили очень долго.
;

Доктор

Одной из любимых игр Олечки в детстве была игра в доктора. Лечила она всех: кошек, собак, раненых птичек, подруг, друзей и даже отца… И только мать ей никак не поддавалась.
Не было болезней, которые были б ей не под силу.
Мечтала она, конечно, о бо;льшем, но пока довольствовалась ранами, ссадинами, ушибами и мелкими гнойничками.
Повязки, наклейки, примочки делала толково, с любовью. А главное, знала, от чего какие травы. Видно, это с рождением ей пришло.
Когда она была еще совсем маленькой и часто находилась у дедушки с бабушкой, ее лекарский талант проявлялся с утроенной силой.
Дедушка Аким был очень старенький, лет на двадцать старше бабушки, но еще работал на тракторной бригаде сторожем. Конечно, сторожили за него собаки – Рекс, Шпуля и Бобик, а он безмятежно спал в коморке.
Утром дед приходил домой, выпивал сто грамм бабушкиного зелья, плотно закусывал и ложился спать. Тут-то Ольгин дар и проявлялся.
Она смешивала все подряд, заставляя его это пить, перематывала ему суставы, ставила компрессы, делала массаж, готовила травяные чаи…
Оля бесцеремонно подходила к храпящему деду и трясла его за плечо:
– Дед, открой рот, время принимать лекарство.
Дедушка знал по опыту, что проще выпить все сразу и вновь погрузиться в сон, чем его беспрестанно будут трясти. Он безропотно открывал свой беззубый рот, покорно глотал снадобье, что давала внучка, и вновь засыпал до очередного приема снадобья. И так повторялось до обеда по два-три раза.
С бабушкой было все гораздо сложнее. Во-первых, она сразу заявляла, что здорова, а во-вторых, надоевшую внучку выставляла за дверь во двор.
В субботу и воскресенье Ольга безвылазно находилась у бабушки с дедушкой, занимаясь своим любимым делом.
Однажды поздней осенью дед, приняв свои положенные сто грамм и с аппетитом поев, лег в зале на сколоченную из досок кровать и, как подобает, заснул.
Ближе к обеду Оля, красная и растрепанная, пришла на кухню.
– Ба, – взволнованно сказала она, – дед откинулся.
– Пусть спит, не мешай ему, займись чем-нибудь другим, – ответила бабушка, явно недослышавшая слова внучки.
– Ты что, совсем ничего не слышишь? – ее верхняя губа поползла к гландам, а волосы наэлектризованно начали подниматься.
– Котлетку хочешь?
– Дед коньки отбросил! – прокричала внучка.
– А где он их взял, эти коньки? У нас их отродясь не было.
– До чего глупая баба, – сокрушенно произнесла Ольга. – Я говорю, – жестикулировала она рукой, – дедушка помер.
– Как помер? Чем ты его уже напоила, чертовка, что он Богу душу отдал? – бабушка поспешила в зал.
– Ничего особенного. Как всегда, дала микстуру от колита и порошок от насморка.
– Отравила! Уйди с глаз моих! И скажи, чтоб мать ко мне пришла.
Дедушку похоронили, а Ольга пошла в детский сад. К бабушке теперь ходила реже. А всю любовь к медицине перенесла на товарищей и животных.
;

Загадка

Оглушительно хлопнув дверью, утром к дедушке с бабушкой стремительно вошла шестилетняя Ольга. Выглядела она подчеркнуто строго, взгляд пронизывающе дырявил вселенную, выражая таинственность и озабоченность. Нечесаные короткие жесткие волосы, как антенны, торчали во все стороны, губа сосредоточенно погрузилась в рот, а глубокая складка между жидких белесых бровей царапала череп. Ее плотное маленькое тельце прикрывало длинное, ниже колен, серое платье, на котором красовались два огромных маслянистых пятна – одно покоилось на груди, другое зиждилось на левой ягодице. На пышущих здоровьем щеках играли глубокие ямочки.
Подбоченившись и походя на воинствующую амазонку, она выпятила вперед живот и недоуменно взглянула на представителей прошлого века.
Дедушка и бабушка сидели за столом, пили чай. Бабушка, выражая на лице неимоверное удовольствие, как всегда, гоняла по беззубому рту конфету, смачно втягивая в себя горячую жидкость, а дед с безразличной сосредоточенностью хлебал чай по-стариковски, из блюдечка, с кусочком комкового сахара. Перед ними дымилась гигантская гора блинов.
– Ольша, чего так рано? – прошамкала бабушка. – Тебе чаю налить? Садись, пока блины горячие.
– Пусть остынут! Я не спешу.
– Где платье так извозила?
– Мячик из-под машины доставала.
– Палкой, что ли, нельзя было или дощечкой какой?.. Теперь матери новое платьишко шить придется.
– Как просто все у вас… Палка, веревка, досочка…
– А ты чего не в садике? – поинтересовался дедушка.
– Потому, – Ольга по-деловому шмыгнула носом. – Сгорел он к чертям собачим.
– Батюшки мои! Как сгорел, когда? – бабка молитвенно сложила руки на груди. – А мы тут сидим и ничего не ведаем… Ты-то что сиднем сидишь, поди посмотри, – повернулась она к мужу. – И что теперь будет? – снова повернулась она к Ольге.
– А ничего не будет, всемирный потоп пророчат… Из домов выходить никому не велено, милиция из района приехала… По дворам ходить будут.
– Свят, свят, свят…
Ольга пододвинула табуретку ближе к столу и взяла грязнущей рукой блин. Ее нисколечко не трогали ахи и охи бабки, а скорее будоражили.
– Руки хотя бы помыла.
– Не до рук мне сейчас.
– Что так?
– Вот так… Садик-то я спалила. Меня уже, наверное, ищут… Дед, меда в блюдечко мне налей, да не как в прошлый раз, а больше. Наесться надо, а то там… – ее губа зловеще поползла в рот.
Старушка поднесла уголки платка к глазам.
– Колька, беда пришла в наш дом, – всхлипнула она, – надо чавось делать.
– Что она там тебе наболтала? – спросил невозмутимо дедушка.
– Говорит – сад сгорел, что сама его спалила.
– Какой еще сад? А сгорел – и пес с ним, все равно там ничего не родится.
– Да не сад, а садик, тетерев глухой!
– Она тебе еще не такое наговорит, только рот разевай. Когда сгорел-то?
– Ничего не сказала. Упертая, вся в отца. От порода…
Ольга не слушала пустую болтовню стариков, с аппетитом поглощая блины с медом, в обилии капая его себе на грудь.
– Ладно, – она встала, – пошла я, скучно тут у вас.
– Куда ты, бисова дочь, схватят тебя там, – бабушка пыталась сунуть ей в руку блинов. – Накось, в дороге пригодятся.
– Не схватят, я отстреливаться буду. У меня под порогом пистолет припрятан.
– Ты чего сидишь как пень? – старушка подняла сухонькую ручку и стукнула деда по голове. – Вставай, иди с ней. Вину на себя возьми, мол, нечистый попутал. Авось…
Оля согнулась и радостно захохотала. Ее глаза расширились, лицо покраснело. Опять выпятив живот вперед, сведя носки стоп и вращаясь в поясе, она вдруг серьезно спросила:
– Дед, ты знаешь, зачем я приходила? Отгадай загадку: «Висит, болтается, на «х» называется»? Ты думаешь, это «х…»? Я поначалу тоже так думала. Оказывается, нет! Вовсе не «х…», а даже наоборот – хобот.
Она повернулась и пошла к двери.
– Ты куда? – прошамкала строго бабушка.
– В садик.
– Он же сгорел!
– Кто сказал?
– Ты же и сказала.
– Я? Не может быть, – и она снова зашлась веселым смехом.
;

Благой порыв

За окном чуть забрезжил рассвет, когда в окно бабушки Маруси сильно постучали.
– Господи, – перекрестилась она, – спаси и сохрани! – и шлепая босыми ногами, вышла в сени, тихо постояла, прислушиваясь.
За дверьми висела жуткая тревожная тишина.
– Кто там? – тихонечко спросила бабушка.
– Кто-кто, я! Открывай!
– Ольша, никак ты? – она отомкнула щеколду. На пороге стояла взъерошенная, со следами подушки на щеке, в широченном, ниже колен, застиранном платье девочка. – Чего так рано? Аль случилось чё?
– Сморозишь такое, хоть стой хоть падай… Что у нас здесь может случиться? Живем, как в погребе, никого не слышим, никого не видим… Космонавта запустили. Знаешь хоть?
– Батюшки! – опять перекрестилась бабушка. – И чаво они туда разлетались, небо только зазря дырявят. А где тапочки твои, почему босиком? Поди холодно на дворе…
– Сандали не нашла… Скажи, у тебя шерстяные нитки и спицы есть? – прервала она пустую бабушкину болтовню, явно не желая слушать ее постоянные причитания.
– А тебе на кой?
– Так есть или нет? – повторила она вопрос, заглатывая губу.
– И чего ты с ними собираешься делать?
– Вязать. Разве не понятно?
– Ты умеешь? – удивилась бабушка Маруся.
– Я все умею!
– А кто тебя научил? Мама, аль на кружок какой ходила?
– На квадрат.
– Какой такой квадрат?
– Бабушка… Ты думаешь, я пришла в такую рань слушать твои вопросы? Светка Безобразова себе шарфик связала, а я как дура…
– Ну, заходи, чего стоишь, – бабушка передернула плечами и поправила шаль на плечах. – Холодно на дворе. Я сейчас чайник поставлю. Попьем чайку… Тебе яичко сварить?
– Сделай лучше яичницу.
– На сале или на масле?
– На сале, конечно. А колбасы нет?
– Есть. Тогда колбасы туда и лука. За луком на огород надо идти.
– Я мигом, – и Ольга выбежала во двор.
– Не торопись, после дождя склизко, упадешь, подавишь мне все.
– Без тебя знаю.
Не было Ольги долго. Наконец появилась. Выглядела девочка просто гнетуще: из глубокой царапины на щеке тонкой струйкой стекала кровь, платье порвано в двух местах, а в районе груди краснели пятна от раздавленных помидоров. Руки и ноги сильно запачканы грязью, лицо искажала гневно утопленная в рот губа.
– Да ну вас всех вместе с луком! Нагородили всего, пройти невозможно…
– Что случилось, внученька?
– За проволоку зацепилась и упала… Вот что случилось. Не нужна мне ваша яичница с чаем… Домой пойду, – развернувшись, она вышла из дома.
– Ольша, а вязать?.. Шарф хотела вязать…
– Без шарфа хорошо. Я его потом у Светки отберу. Она себе еще свяжет.
Солнце медленно отрывалось от горизонта. Народ гнал коров в стадо и удивленно смотрел на истерзанную девочку.
– Никак Франина дочь… И откуда она домой идет?.. Беда ей с этой девчонкой… – шептались женщины.
У калитки Ольга столкнулась с матерью, тоже ведущую корову в стадо. Та горестно всплеснула руками от неожиданности и скорбно что-то прошептала, ругаться сейчас не было никаких сил. – Где тебя носило? И откуда ты в таком виде идешь? Небось все село уже видело? Теперь все лето будешь только по двору гулять, как Савраска. Все платья спрячу!
 – Я у бабушки была, – буркнула дочь.
 – Отгоню коровку, и будем разбираться, где была, что делала… Готовься…
 Но готовиться Оля не стала. Она взяла краюху хлеба, банку варенья, крынку молока, книгу, залезла на чердак и сидела там, пока не пришел отец. Только после этого смогла предстать пред родительскими очами.
 Увидев любимое чадо с проглоченной губой, родитель согнулся от смеха:
– Посмотри, мать, на нашего цыганенка…
 Мать молча подошла и сорвала с нее платье.
– Марш во двор, мыть буду!
Вскоре утренний поход к бабушке был смыт.
Неделю она сидела дома, читая книжки. Но потом… были новые походы за новыми приключениями.
;

Неуловимые мстители

1
Километрах в трех от того места, где жила Оля, находился военный полигон. Здесь круглый год солдаты оттачивали свое мастерство. Тут и танки с пушками стреляли, что стекла в окнах лопались, и авиация летала с жутким ревом, и пехота брала рубежи…
Оля перешла в пятый класс и использовала свои каникулы на полную мощь, с восхода и до заката пропадая на улице, впитывая в себя все солнце. Днем она появлялась лишь у бабушки, когда сильно хотелось есть, а домой приходила, чтоб ночь переспать.
Она сильно загорела. Ее жесткие, темные, никогда не знающие расческу непокорные волосы выгорели и стали рыжими. Они торчали в разные стороны, как у сказочного Незнайки. На ней неизменно находилось выцветшее, напрочь лишенное первоначального цвета, с подпалинами и огромными пятнами грязи и еще чего-то жирного, платье. Такого же цвета были и трусы. На слегка кривеньких ножках с повернутыми внутрь стопами красовались видавшие виды стоптанные сандалики. На коленях и локтях всегда красовались огромные болячки, следы от жестоких схваток с жизнью.
В ее неугомонной голове беспрестанно роилось множество идей, некоторые из них претворялись в жизнь.
Оля, Света Безобразова и Вася Каниболоцкий лежали на диком пляже и загорали. Вблизи потрескивая горел костер, в котелке варилась уха из только что наловленной рыбы, а в углях пеклась картошка.
– И как мы будем все это жрать? – Ольга перевернулась на спину, положила руки под голову и закрыла глаза. – Кто должен был соль принести?
– Я, – тихо сказала Безобразова.
– О чем ты, Светка, только думаешь? – Ольга беззлобно выругалась. – Вася, сгоняй домой, тебе ближе всех, соль принеси и чего-нибудь вкусненького к чаю, а мы пока искупаемся. И чтоб нигде не останавливался. Велосипед Светкин возьми, а то на твоем, с кривыми колесами, далеко не уедешь, и в придачу педали прокручиваются… Не смотри на меня истуканом, действуй!
Пока девочки резвились в воде, Каниболоцкий привез соль и кусок сала.
– Я же сказала взять сладкое, – Олина губа сердито проваливалась в рот.
– А дома ничего нет, даже сахара. А банку варенья я по дороге разбил, руль в песке вывернулся, и я упал, прямо напротив дома Сироты. Вон, – он показал огромную ссадину на плече.
– Болван! Пойдем, я твою рану промою водой и положу сверху подорожник, – сменила она гнев на милость.
Пока Ольга занималась своим любимым делом, врачеванием, Света сняла котелок с ухой, вытащила из углей картошку, поставила черный от копоти чайник на угли, порезала хлеб, разложила деревянные ложки.
Вскоре стали обедать. Было и правда вкусно. Оля сосредоточенно о чем-то думала. Ей в этом деле никто не мешал.
– Так, – твердо произнесла она, будто бы все уже давно решено, – в субботу пойдем на полигон, к солдатам.
– И кто это, интересно, нас туда пустит? – дуя на картошку, официально произнес Василий.
– Там нас могут поймать и осудить судом военного трибунала, – добавила Света.
– Где это ты таких слов набралась? Не поймают. Меня только слушайтесь. Сначала мы пойдем траншеей, пригнувшись, а там метров двадцать по-пластунски. Мой брат Славка с ребятами уже был там, и ничего, все вернулись целы и невредимы. Даже с собой принесли саперную лопату и каску.
– А нам это зачем?
– Нам незачем. Пойдем – и всё! – твердо произнесла Ольга, грозно погружая верхнюю губу в рот, что не сулило ничего хорошего.
– Хорошо, пойдем, – примирительно произнесла Безобразова. – С собой что брать?
– Ничего. Что надо, я сама возьму. Каниболоцкий, у тебя ножик раскладной есть? – вдруг поинтересовалась она.
– Нет.
– «Нет», – передразнила его Ольга. – А что у тебя вообще есть?
– А почему в субботу? – спросила Светлана.
– А ты сейчас хочешь? – ее губа опять дернулась, но остановилась. – Я, по-моему, ясно сказала. Объясняю отдельно для тупорылых. Выдвигаемся в субботу в 10.30. Пока доберемся, у них обед начнется, а потом баня. Им будет явно не до нас, и никто не заметит, как мы туда проберемся. Собираемся у меня в десять часов. Дома родителям говорим, что идем купаться, а сами…

2
Наступила суббота.
Дети тихо пошли в сторону видневшихся палаток. Подойдя к траншее, Ольга скомандовала:
– Всем лечь! Не будем привлекать внимания.
– Я только чистые шорты надел, – огорченно произнес Каниболоцкий.
– Сними их и ползи голый.
Василий засопел и ничего не ответил.
– Не продумали одну вещь. У Васьки и шорты, и майка серые, а мы как дурочки в беленьких платьицах. Ну, ничего… Пока ползти будем, тоже серые станем.
– Меня мамка за это убьет, – загнусавила Безобразова.
– Не убьет, не ной, один раз можно и потерпеть. Потом на речке постираем твое платье. Значит, так, все слушаем меня внимательно, чтоб вопросов дурных потом не задавать. Мы с вами юные разведчики и должны проникнуть во вражеский лагерь. Наша группа называется «Неуловимые мстители».
– Так это же кино такое…
– Кино там, а мы здесь! Неуловимые – и всё! Теперь у каждого для конспирации должна быть своя кличка. Ты, Безобразова, будешь «Коза».
– Почему «Коза»? Я не хочу ею быть.
– Просто в момент опасности ты будешь блеять.
– Блеять буду, а «Козой» не буду. А что, и опасность будет?
– Дура! Мы же в разведчиков играем! Поняла? Кем ты хочешь быть?
– «Ласточкой»!
– Хорошо, будешь блеющей ласточкой. А ты, Каниболоцкий…
– «Дельфин», – перебил он Ольгу.
– Из тебя такой же дельфин, как из меня бегемот.
Все дружно рассмеялись.
– «Дельфин» так «Дельфин», но все равно должен хрюкать. Понял? – Оля погрозила ему кулаком.
– Понял. А ты кто же будешь? Небось, «Роза» или «Пион»…
– Не угадал. Я буду «Сокол», который все кругом видит.
– И как же будешь отзываться, гавкать или мяукать?
– Идиот! Я командир, а он только слушает, принимает решение и показывает руками, куда идти. И еще может тихо свистнуть. На этом ставим точку. «Дельфин», ты увидел справа врага…
Каниболоцкий пару раз хрюкнул.
– Молодец! А ты, «Ласточка»?
Безобразова заблеяла, Ольга в ответ свистнула.
– Замечательно! – подытожила она. – Ну а теперь прыгнули в траншею и, согнувшись, пошли. И не высовываться, враг может заметить, а снайпер…
– Ой, я писать захотела, – прошептала Светка.
– Правильно, отлить надо всем всё.
– Я не хочу, – решительно сказал Василий.
– Не хочешь, не надо, никто не принуждает. Отвернись, что уставился.
Справив нужду, Ольга сказала:
– Впереди иду я, за мной Светка, а ты, Васек, сзади. И оборачивайся периодически, смотри, что за нами делается.
Они долго шли согнувшись, ничего не видя. Наконец траншея закончилась. Ольга свистнула.
– Всем сесть, – прошептала она.
Она высунула голову. Метрах в двадцати виднелись палатки, а вокруг – ни души. Она опять свистнула.
 – Тихо выбираемся и поползли в том же порядке: я, «Ласточка» и «Дельфин». Не слышу ответа.
Разведчики проблеяли и хрюкнули, Ольга от умиления хмыкнула.
– Теперь ползем. Головы от земли не отрывать.
Вскоре сзади захрюкали. Процессия разведчиков остановилась.
– Ну что там еще? – повернула Ольга серое от пыли лицо.
– Я не могу ползти.
– Это еще почему?
– У меня шорты сползли до колен.
– Ты хочешь, чтоб я тебе их натянула?
– Нет, я сам. У меня еще колени в кровь стерлись.
– И у меня, – тихо произнесла «Ласточка».
– Не обращаем внимания. Это боевые раны, они заживают быстро. «Неуловимые мстители», вперед!
До первой палатки было рукой подать, когда сзади раздался грозный мужской голос:
– Встать! Руки вверх!
От такой неожиданности дети вздрогнули.
– Быстро! Я кому сказал?! Применяю оружие.
Разведчики вскочили как ошпаренные. Перед ними стоял солдат с карабином на плече.
– Вы кто такие? Сироты в третьем поколении? – удивленно спросил он грязных детей в рваных платьях, с содранными коленями и локтями.
У Каниболоцкого шорты мгновенно сделались мокрыми, а мощные струи чертили полосы по вымазанным ногам.
Подошел офицер.
– Что тут у вас происходит, Степанов? Кто это? Дети подземелья? А что, у мальчика лопнул мочевой пузырь? – засмеялся он.
– Уссался, «Дельфин», зря только взяли тебя с собой. Позору не оберешься, – прошипела Ольга.
– А ты командир у них? – спросил майор Олю.
– Мы ни на какие вопросы не отвечаем, – строго ответила она.
– О, как серьезно!.. Степанов, за бдительное несение караульной службы и задержание вражеских диверсантов объявляю десять суток с выездом на Родину.
– Служу…
– Служи. Вон твоя смена идет. А этих… ко мне в штаб. Но вначале отведи шпионов в душ, потом в столовую, пусть их хорошо покормят, баталера ко мне позови, не могут же они в таком виде перед защитниками Родины появиться. И фельдшер пусть их раны йодом помажет. Находись с ними постоянно. Коваленко, – сказал он разводящему сержанту, – возьми карабин у Степанова, а он займется этими… засланцами, – засмеялся офицер, опять взглянув на испачканных детей. – Иди, Степанов, и строго следи, чтоб не улетучились.

3
Через час с небольшим в палатку, на которой красовалась табличка «Начальник штаба», вошли трое детей в голубых майках до пят, а с ними солдат Степанов.
– Товарищ майор… – приложил он руку к козырьку.
– Иди, занимайся, мы тут сами. Присаживайтесь, товарищи, к столу. Или я должен обратиться к вам иначе?
Троица несмело шагнула вперед.
– Вы сейчас напоминаете «Красных дьяволят».
– Мы – «Неуловимые мстители!».
– Серьезная организация. А это, я полагаю, – посмотрел он в сторону Каниболоцкого, – Яшка-цыган? Где же его гитара? Где конь? – тело майора беззвучно затряслось. – А теперь скажите мне, какое диверсионное задание вы получили от Центра? Где ваше оружие, взрывчатка? Да, забыл спросить: вас хорошо покормили?
– Хорошо, спасибо.
– Вкусно было?
– Очень.
– А где вкуснее – дома или у нас?
– У вас, – сказал Каниболоцкий.
Только Ольга молча всех слушала.
– «Дельфин», шорты твои высохли? – вдруг спросила она.
– Нет еще, – покраснел Василий.
– Высохнут. Жарко на улице. Дыши чаще через рот, – и ее губа слегка завибрировала.
– Предлагаю чайку попить. Возражения есть?
– Можно, – сказала Света, боязливо посмотрев на Олю, и заблеяла.
И Василий отчего-то тоже хрюкнул.
– Товарищ командир, – повернувшись к Оле, офицер начал разливать чай из электрочайника,– давайте познакомимся с вами. Майор Сосновский, начальник походного штаба, – он протянул девочке руку. – А вы, я полагаю, командир этих диверсантов? Как вас величать?
– Мы не диверсанты, а разведчики.
– Извините. Как же мне вас называть?
– «Сокол», – гордо ответила Оля, подняв голову.
– Понятно. Это фамилия или…
– Конспиративное имя.
– «Дивлюсь я на небо та й думку гадаю: чому я не сокiл, чому не лiтаю?» – вдруг запел офицер. – Серьезные ребята, я бы с вами в разведку пошел. А это ваши… друзья, подчиненные? – показал он на Васю и Свету. – Они превосходно владеют языками животных. Где так научились? Ну да ладно… Я принимаю такое решение. За проявленное мужество и героизм, – он хитро прищурил глаза и широко улыбнулся, вспоминая их грязными и оборванными, – приказом по подразделению зачислю вас детьми части. Машина сейчас вас отвезет попрощаться с родителями. Жить будете здесь. Форму пошьем и поставим на все виды довольствия. Вот с сапогами проблема… Ничего, набьем в носки тряпок, держаться будут. А нога со временем вырастет – будут в самую пору. Подъем, товарищи солдаты, в шесть утра, кросс три километра и все остальное по распорядку. Ну и покидать расположение части строго воспрещается. Вы, наверное, учитесь? – сменил он тему разговора, увидев мокрые глаза мальчика. – В каком классе?
– В пятый перешли, – гордо заявила Светлана.
Ольга метнула молнию в сторону Безобразовой.
– Думаю, приказ надо пока отставить, а как окончите школу – сразу к нам. Мы вас с радостью возьмем. Договорились? Готовить разведчиков будем. Методы рукопашного боя станете изучать, владеть всеми видами холодного и огнестрельного оружия. Ну и язык иностранный требуется знать в совершенстве. В школе на него обратите внимание самым серьезным образом. Работать будете за границей, в тылу вероятного противника. Но это очень опасно. Не исключен провал операции, противник захватит в плен, предаст лютой смерти… Тогда вашими именами назовут все пятые углы и перекрестки. Согласны?
– Согласны, – было видно, как глаза Ольги загорались огнем.
– А теперь, «Сокол», представь остальных своих товарищей.
– «Ласточка» и «Дельфин».
Майор наклонился, чтобы подавить смех.
– Договорились, – он вытер глаза. – Мы приготовили вам небольшие подарочки – тушенка, консервы, галеты… Разберетесь… – он снял трубку полевого телефона, покрутил ручкой. – Машину к штабу! Сейчас развезем вас по домам…
– А из автомата шмальнуть можно? – спросила Ольга.
– Чего? – не понял он.
– Я говорю: из автомата стрельнуть хочу.
Офицера от смеха согнуло поперек.
– С вами не соскучишься.
За палаткой послышался шум мотора.
– Пойдемте, «Мстители». Я начинаю понимать, что оставь вас тут, вы совершите военный переворот. Подтвердите мои слова своими возгласами.
Разведчики хрюкнули, заблеяли и свистнули.
Сосновский вновь засмеялся.
Попрощался майор со всеми за руку и отдал честь отъезжающей машине.
«Сто;ящие ребята», – подумал он и пошел по своим делам.
;

Кто не спрятался…

Свободолюбивый, мятежный характер Оли формировался, можно сказать, с пеленок. Спокойная, тихая, безмятежная жизнь не прельщала девочку и не приносила никакого удовлетворения, более того, даже раздражала. Она всегда и во всем стремилась быть лидером, осью, вокруг которой вращалась вся Вселенная. Ее манил океанский простор, вольный ветер и терпкий запах свободы. Если такого вокруг не имелось, она норовила быстро это создать.
Одним из ранних любимых развлечений Ольги была игра в прятки. Она выжидала момент и пряталась, а ее все искали – и взрослые и дети. Затаившись, от восхищения проглотив верхнюю губу, она с упоением наблюдала за происходящей суматохой. И ничего, что потом следовало серьезное наказание, удовольствия было гораздо больше.
Справив в конце июля свое пятилетие, Ольга решила отметить его грандиозным шоу и ждала удобного случая. Он не заставил себя долго ждать.
На улице было не жарко, и Нина Ефимовна, воспитательница, перед обедом решила вывести детей на прогулку. Мальчики побежали на качели, а девочки пошли в песочницу.
– Нина Ефимовна! – прокричали из окна. – Вас заведующая к себе зовет.
– Иду. Леша, – окликнула она проходящего мимо шофера, – посмотри пару минут за моими, особенно вон за той, – показала она на скромно сидящую на скамеечке с куклой в руках девочку. – Я только к начальнице сбегаю – и назад.
«Вот и настал мой час!» – злорадно подумала Ольга, медленно погружая в рот губу.
Она, склонившись над куклой, баюкала ее, а из-под прищуренных глаз пристально наблюдала за шофером. А тот, умиляясь смирением детей, отошел в сторонку и закурил сигарету. Казалось, что прошла секунда, но именно ее и хватило Ольге, чтобы сделать свое гнусное дело.
Не разлучаясь с куклой, она, не привлекая ничьего внимания, быстро зашла за угол детского сада и… растворилась.
Парень, увидев пустую скамейку, чуть от ужаса не проглотил сигарету, о «подвигах» Черемисиной давно ходили по селу легенды.
Предпринятые поиски ничего не дали.
– Как дела, Леша? – поинтересовалась вышедшая воспитательница.
– Девчонка пропала, – бледнея и покрываясь потом, прошептал шофер.
– Что-о-о?! – тоже бледнея, прошипела Нина Ефимовна. – Как? Ты куда смотрел?..
Выпустив адреналин и оросив друг друга слюной, работники с детьми приступили к поиску пропавшей воспитанницы. Осматривалось все: чердаки, подвалы, выгребные и туалетные ямы, заглядывали под кровати, в тумбочки и даже в кастрюли и ведра… Шел второй час поисков. О наступившем обеде никто и не помышлял.
Ольга, весело наблюдая за всем происходящим, в это время сидела в густом малиннике соседнего дома, злорадно поедая ягоды. Наконец этот бесплатный цирк ей надоел. Она, сильно поцарапав о колючки руки и ноги, тихо выбралась из зарослей, обошла детский сад и, никем не замеченная, легла за высокий бордюр песочницы, притворившись спящей.
– Вот же она! – прокричала толстая повариха. – Спит.
– Где спит? – подбежала заведующая.
– Вот!..
– А ну-ка встань! – она за плечо начала трясти девочку. Та артистично открыла глаза, потянулась и зевнула. – Где ты была?
– Нигде. Здесь спала.
– Что ты врешь?!
– Я не вру, – Ольга натурально шмыгнула носом.
Но тут во двор влетела раскрасневшаяся мать и допрос мгновенно прекратился. Она резко схватила дочь за руку и, не говоря ни слова, потащила ее домой. Надавав по дороге шлепков и накричавшись до хрипоты, мать привязала дочь за ногу к дереву и пошла в дом, пригрозив, что теперь та будет гулять так!
Но Олю такое бесчеловечное отношение к себе явно не устраивало. Узел развязать она не смогла, но тут же села на землю и вместе с колготками стянула его с ноги.
– Я не корова, – категорично заявила она, заходя в дом, – чтоб меня к дереву привязывали. Еще раз привяжешь – уйду совсем! – и она, гордо подняв голову, посеменила к себе в спальню кривенькими ножками.
;

Гости

1. С Новым годом!

1
Из всех праздников Оля больше всего любила Новый год. В этот день в доме было чисто, пахло елкой и еще чем-то торжественным, таинственным, загадочным и даже сказочным, стол ломился от вкусной еды и разрешалось не спать до утра. А еще в этот день дарили подарки, которые приносил Дед Мороз. Если говорить честно, то ни в какого Мороза Оля давно не верила, во-первых, потому что хотела получить одно, а он дарил совершенно другое. Да и отец не мог быть сразу в двух лицах – и папкой, и Дедом Морозом. Глупость одна да и только, но все равно интересно.
Уже третий год она хотела, чтобы подарили ей попугая в красивой клетке, но пока дарили мыло, куклу и карандаши.
К этому Новому году мама и папа готовились основательно. Для этого имелась веская причина: ждали дорогих гостей из Молдавии – бабушкину племянницу и мамину двоюродную сестру тетю Фиру с мужем Ионом. Мама сказала, что видела сестру всего один раз, когда была маленькой, а той перевалило за тридцать. Еще мама сказала, что тетя поэтесса и ее знает весь мир, что ест она не как все нормальные люди, а левой рукой, и хлеб не кусает, а отламывает маленькими кусочками и кладет их в рот, что она дружила с Котовским, правда, кто это такой, Оля не знала, но фамилия ей очень понравилась, что общалась с Генеральным секретарем Брежневым, который вручал ей какой-то орден. И мама очень гордилась своей родственницей. Но именно такая информация Олю мало интересовала. Сейчас перед ней замаячила реальная перспектива получить в подарок попугая. И с каждым днем эта идея становилась все реальнее и реальнее.
От переизбытка нахлынувших чувств она побежала на улицу и сообщила своим многочисленным друзьям и подругам о предстоящем грандиозном событии и уже дарованной птице.
Все дни до Нового года, в ожидании предстоящего чуда, Оля вела себя просто идеально, была примерной и очень послушной, мать от ее поведения пребывала в восторге. Оля без понуканий аккуратно разложила на полке книги, собрала в коробку разбросанные по всему дому игрушки, везде протерла пыль, помогала украшать елку. И чем меньше оставалось времени до приезда тети Фиры и дяди Иона, а приезжали они утром тридцать первого числа, тем радостней и счастливей становилось у нее на душе.
Больше всех суетилась, конечно, мама, а папа только интересовался процессом подготовки. На его «хрупкие» плечи ложилась непомерная по тем далеким временам задача: любыми способами, хоть из-под земли, добыть две бутылки шампанского и водки «Столичной», с чем он достойно справился.
Оле тетя Фира сразу не понравилась. Перед ней предстала сгорбленная старуха с мясистым носом, заостренным подбородком, огромной коричневой родинкой на верхней губе, из которой торчали колючие седые волоски, отечными глазами и всклокоченными ярко-рыжими крашеными волосами. Она походила больше на Бабу Ягу, чем на поэтессу, несмотря на дорогое велюровое платье.
Кто был муж тети Фиры, дядя Ион, Оля так и не поняла, но когда услышала еще раз его имя, непроизвольно прыснула, за что сразу получила от матери подзатыльник.
Дядя был толст. Багровые щеки с обрюзгшего лица пластами ниспадали на опущенные плечи, а мешковато сидящий серый костюм делал его беззащитным и растерянным. Дышал он надсадно, со свистом, высоко поднимая огромный живот и грудь. Оля сразу мысленно окрестила его Пионом.
Для Оли они выглядели скорее бабушкой и дедушкой, чем тетей и дядей, у нее даже сложилось твердое убеждение, что жили те еще в эпоху позднего палеолита.
– Это Славик, – напряженно улыбнулась мама, представляя сына великой родственнице, гладя того по голове. – А это Оля, – она строго взглянула на насупившуюся дочь, собрав на переносице глубокие складки. Но Ольга еще ждала чуда.
– Какие милые детки, – произнесла безразличным скрипучим и дребезжащим голосом желанная гостья, снимая невидимые пылинки с груди своего платья. – Здравствуйте, дети! – молвила она, суя им в руки по книжке и красному карамельному петушку-леденцу, от которого чем-то тошнотворно пахло.
Попугая среди подарков не было. Олино сердце беспокойно забилось. Такого ей еще никто не дарил, и вот… Книга… Леденец… А желанный попугай?..
После ее поцелуя Оля содрогнулась от отвращения и тут же вытерла рукавом место прикосновения губ орденоносной поэтессы, за что получила от матери новую затрещину.
– А где мы будем спать? – резко перешла тетя Фира на интересующие ее бытовые вопросы.
– Для вас комната готова, пойдемте взглянем, – льстиво сказала мама.
– Только я с Ионом вместе спать не могу, он слишком толст и храпит.
– Там кровать есть, диван… – извиняющим голосом произнесла мама.
– А столик, письменные принадлежности?.. Я человек творческий и без работы не могу.
– Стол есть, стул... А тетради с ручкой я сейчас принесу.
– Пошли, Франя, покажешь, что, где, да я переоденусь, потом осмотрим твое хозяйство. На улице сегодня не холодно, можно и погулять. А куда делся Ио? – вдруг всполошилась она.
– Они с Ваней пошли в магазин.
– Ваня пьет?
– Бывает.
– И Ио без этого жить не может. Их нельзя вместе оставлять надолго.
Оля сразу невзлюбила свою знатную тетю. Как только та вышла из комнаты, она отдала петушка брату, а книжку забросила на шифоньер. В ее умной голове стали роиться варианты мщения уже ставшей ненавистной Бабе Яге.
Пообедав, Фира и Пион пошли спать, а мама с Олей принялись лепить праздничные пельмени. Пока мама месила и раскатывала тесто, отец прокрутил мясо, лук, посолил и поперчил фарш, а Ольга выдавливала стаканом в тесте кружочки. Процедура ей очень нравилась, она с удовольствием делала это.
Оля продолжала излучать доброту, пыталась быть милой и учтивой. Она весь день вела себя примерно, стремилась показать гостям свое хорошее воспитание, но иногда не могла себя сдержать. Было это чрезвычайно трудно, но она старалась изо всех сил. Мама не могла нарадоваться на дочь и даже позволила ей самой слепить несколько пельменей. Этого Ольга только и ждала! С умилением закусив верхнюю губу, она усердно принялась за дело.
– Мама, можно я каждому слеплю по пять штук? – спросила дочь.
– Можно, дочка, только не забудь – бабушка тоже придет.
– Сделаю, – учтиво улыбнулась она. – А можно, я их сама каждому положу в тарелку и подам на стол?
– Можно, думаю, им будет приятно, только сметану не забудь положить, она в холодильнике. Может, лучше принести в общей посуде, а они сами себе положат сколько нужно?
– Мама… – загнусила Оля.
– Хорошо, положишь сама. Лепи, не отвлекайся.
– А можно, мамочка, я слеплю несколько штук другой формы, чем ты делаешь?
– Лепи, но чтоб мясо из них не вылезло.
– Не волнуйся, не вылезет.
Ольга отложила себе фарш на тарелку и пошла на другой край стола. Для последних десяти пельменей она высыпала в него целую горсть черного горького перца.

2
Пробили куранты. Наступил очередной Новый год. Все желали друг другу всего хорошего и чокались бокалами с шампанским. Налили на дно стаканчиков и Славе с Олей. Дети прочитали под елкой новогодние стихи, а гостья снова подарила им по книге и пахнущему, уже одеколоном, зеленому подарочному петушку.
Дальше всё шло, как у всех, по накатанному сценарию: водка, холодец, оливье…
– Дочка, – сказала раскрасневшаяся мама, – пойди на кухню, пельмени уже готовы… Накладывай и неси.
Вскоре перед каждым стояла дымящаяся тарелка с пельменями, обильно политыми сметаной.
– Кушайте, гости дорогие. Ольша тоже старалась и лепила их для вас, – гордо заявила мать.
Пион ел пельмени молча, кряхтя и сопя, обильно запивая их водкой.
Оля, затаив дыхание, неотрывно следила за тетей Фирой и ждала, что будет дальше.
Наконец первая пельменина оказалась во рту «милой» тети. Та сделалась красной, из глаз обильно покатились слезы, она быстро проглотила ее не прожевывая и тут же запила лимонадом.
Папа, тоже с багрянцем на щеках, снова поднял рюмку:
– Давайте выпьем, гости дорогие, за все хорошее в Новом году.
– Ваня, и мне тоже водки налей, – прохрипела тетя Фира.
Все выпили. Отец и Пион вновь с аппетитом стали закусывать местным деликатесом.
Бабушка, перетирая пельмени деснами, наклонилась к племяннице.
– Фира, – прошамкала она, – подтверди, какая Франя умница, как хорошо готовит. Спасибо тебе, дочка, – посмотрела она на дочь.
– Как вы можете такое есть? Здесь же один перец!
– Какой перец, ты что?
– Вы из меня дуру не делайте! Я съела три штуки, у меня от этой гадости и во рту, и в кишечнике огнем горит.
– И у меня, – подтвердил Ион, продолжая чавкать.
Ольга не выдержала и залилась веселым смехом.
– Ах ты бисова дочь, это ты туда натолкала перцу?! Марш спать!!! –закричала мама. – Утром я с тобой разберусь!

3
На следующий день Ольга за свои художества получила сполна и простояла без завтрака, обеда и ужина в углу за занавеской, где с усердием и злобой вязала из ее кистей узлы.
Но гостей в доме уже не было. Они ранним утром уехали автобусом в город. Больше их никто никогда не видел и о них не слышал.


2. Торжество

1
За ужином, когда начали пить чай, отец вдруг торжественно сообщил, что рано утречком в субботу все поедут в город – у тети Лены день рождения, а тетя Лена – это папина родная сестра, и она их всех приглашает в гости.
– Начало торжества в десять утра, – подытожил он.
– Ура! – радостно прокричала Оля. – А Славка поедет?
– Слава поедет обязательно, – сказала мама, – а вот ты…
– Мамуля… – Олины глаза наполнялись слезами, а губа непроизвольно поползла в рот.
– Ольша, конечно, поедешь, мама шутит. Без тебя мы как без рук. А с тобой еще и без ног. Так что готовься, мир просто обязан вновь содрогнуться, – захохотал отец.
– Ничего не поняла, – сказала Ольга.
– За это тебя можно только похвалить! Что будем дарить? – поинтересовался у мамы отец.
– Ваня, ты только не обижайся, я вот что подумала... Денег у нас больших нет, вон два обормота растут как на дрожжах, – кивнула она головой в сторону ребятишек. – Предлагаю подарить ей самовар, которым тебя премировали в совхозе. Он третий год стоит в шифоньере и пылится. Цветов в огороде нарежем. А чего рано так? Утро – и за стол?..
– Мудро мыслишь, мать. Так и поступим. А рано потому, чтобы все разъехаться смогли. Если помнишь, у них в квартире двум человекам уже тесно, ночевать никого не оставишь.
– И то правда. Ваня, у меня есть дельное предложение, давай поступим так: поедем первым автобусом…
– Не рано?
– Не рано. Туда-сюда, в шесть на рынке. Яйца хочу продать и к школе Славке брюки купить, а то третий год ходит в одних и тех же, вырос из них давно. И еще что-нибудь посмотреть.
– Одобряю!

2
Наконец наступила долгожданная суббота. Проснулись рано, за окном стояла непроглядная тьма. Мама поставила на плиту чайник, и принялись собираться. Ольга крутилась как волчок, она никак не могла выбрать из трех платьев одно, какое ей надеть. Из-за этого не было времени даже умыться, сходить в туалет и попить чаю. Наконец мать не вытерпела этого парада мод, молча бросила на стул клетчатое платье, самое не любимое Ольгой, а остальные повесила в шифоньер.
– Выходим, – скомандовал отец, – а то через сорок минут автобус отправляется. Места занять надо, чтоб не стоять истуканами полтора часа.
– Ты, может, хоть причешешься?! – закричала мать на Ольгу. – Или таким чучелом ехать собираешься?
Ольга обидчиво втянула губу, намочила волосы водой и поводила по ним расческой.
С огромной корзиной яиц, букетом гладиолусов и самоваром в коробке семья вышла из дома в ночь.

3
Но не стоять истуканами оказалось так много, что надежда на сидячие места отпала сама собой. Переполненный сверх меры автобус медленно отъехал от остановки, в салоне которого не только стоять, но и пошевелиться было невозможно.
Отца толпа унесла в конец салона, а мать стояла по центру, крепко вцепившись обеими руками за поручни, и охраняла детей от сдавливания их неуправляемой толпой. Ее руки дрожали от напряжения.
– Ваня! – крикнула она, пытаясь перекричать гул в салоне. – Яйца не подави, подними их повыше.
– Не переживай, я их на колени Емельяновне положил.
Автобус взревел от хохота.
Село. Здесь все друг друга знают как облупленных, кто чем дышит, как живет и что съел на завтрак.
– Франя! – раздался голос Нестеренко, животновода и их соседа. – Он знает, кому яйца доверить, она ведь холостая.
– Потеряла такого мужика, – слышалось с другой стороны.
– Емельяновна, ты ему яйца поперебирай руками. Все они у него на месте?
– Я сейчас только этим и занимаюсь, – простонала та от смеха.
Теперь и теснота не мешала, и ехать стало беззаботно. Все хохотали до слез.
Мать взглянула на детей. Славик стоял спокойно и глядел в окно, а девятилетняя дочь была красная, глаза ее были наполнены слезами.
– Что опять произошло? – спросила мама, понимая, что ничего хорошего произойти не могло.
– Я какать хочу, – прошептала Ольга.
– Дома это надо делать, а не платья примерять. Терпи, минут через двадцать приедем.
– Я больше не могу терпеть.
– Как же ты меня замучила! Толя! – прокричала мать водителю. – Остановись, ребенок в туалет захотел.
– Франя, может, доедем? Осталось…
– Останови, Толя, пока ребенок пары спустит, мы и перекурим, – охотно согласились мужики.
– А ты, Иван, не выходи, пусть Емельяновна к яйцам привыкает, – вопила свинарка Серафима.
И снова автобус вздрогнул от хохота.
Машина остановилась. Мужики, посмеиваясь, потянулись к выходу, а Ольга, расталкивая локтями толпу, быстро протискивалась к двери.
– Пропустите девчонку, нелюди, – шумели женщины.
– Да пусть ее через окно Ефросинья выкинет. Быстрее будет.
– А если бы твой ребенок…
Вылетев из автобуса как ошпаренная Оля опрометью понеслась за машину, где и сделала свое дело. Подошла мать.
 – Не наделала в трусы?
– Не успела.
– Слава Богу! А то бы я тебе этими трусами всю морду извозила. Ишь, красавица писаная… Перед зеркалом туда-сюда, туда-сюда … Иди в автобус! Без приключений жить не умеешь…
Закусив губу и понуро опустив голову, Ольга медленно шла мимо курящих мужиков.
– Франя, ты перед отъездом им подгузники, что ли, надевай или чоп покрепче вбивай, чтоб беды в дороге избежать, – добавила веселья Маша Деревянко, местная почтальонша, женщина маленькая, толстая, разбитная и гулящая. – А Ваньку щас рядом с собой поставь, вдруг там ему понравится. Кстати, а где он? Что-то не видать. Може, уже привык?..
Новый взрыв хохота поднял сонных ворон с тополей.
– Я тебе припомню этот кляп с яйцами, – зло пробурчала Ольга, входя в автобус.
И помнила она это до тех пор, пока не отомстила. А произошло это весной. Снегу в тот год выпало невиданное количество. Крестьяне радовались – к урожаю. И весна наступила как-то сразу. Он таял буквально на глазах. По дорогам текли огромные звенящие ручьи талой воды.
Вот и настало Олино время!
Она проследила весь маршрут, по которому ходила почтальонша, где и в какое время бывала, куда заходила. Для этих целей Оля даже тайно позаимствовала мамины часы, что без дела лежали в комоде и которые она надевала, когда ходила с папой в гости.
На дороге, где через пятнадцать минут должна появиться жертва расправы, она выкопала в снегу огромную яму, которая мгновенно наполнилась водой, и припорошила ее сверху снежком, так что со стороны казалось, что именно в этом месте дорога без сюрпризов.
Вскоре, согнувшись под тяжестью сумки, появилась Маша Деревянко, неся селянам корреспонденцию. Ступив на скрытую ловушку, она провалилась туда по пояс и упала. Газеты, журналы, письма моментально разлетелись в разные стороны, быстро намокли и в мгновение ока расползлись, превращаясь в бесформенную массу.
Месть удалась на славу! Ольга хохотала как умалишенная. И только после этой экзекуции успокоилась.

4
Дальше до города ехали без приключений.
На конечной остановке отец вышел из автобуса, гордо неся корзину перед собой, а в другой руке букет без единого цветочка, напоминающий ободранный веник.
– Вот тебе, Франечка, и букетик… Одним яйца на колени, а тебе веник от чистого сердца, – вновь захохотала почтальонша.
Люди быстро разбежались в разные стороны, будто никогда и не знали друг друга. Стало тихо и пустынно.
Не успела Франя занести яйца на рынок, как перекупщики у нее сразу все взяли. И брюки Славику купили быстро, но он к этому отнесся равнодушно. А чтоб Ольга не путалась под ногами, мать ее отправила в цветочные ряды, пусть, мол, походит, может, среди выброшенных цветов и найдет тройку приличных.
Эта затея дочери не очень понравилась. Но она вовремя увидела, как старенькая бабушка надрываясь несла ведро с цветами. Оля быстро подбежала, взяла у нее ведро и помогла донести до прилавка, за что получила три больших ромашки, чем и порадовала материнское сердце.
Без подарков не остался никто. Оле купили шелковую коричневую ленту. Этот цвет она не переваривала. Мать взяла себе два бюстгальтера, черный и другой на выход… тоже черный. Отцу достались длинные темно-синие сатиновые трусы, пачка папирос «Беломорканал» и стакан семечек, который он ровно поделил на всех.
Ольге очень хотелось понести букет, но мать воспротивилась, сказав, что второго веника она не допустит, и понесла сама. Славик гордо нес коробку с самоваром.

5
Удачно сделав все дела, райское семейство весело направилось к трамвайной остановке, чтобы ехать к тете Лене, которая жила в самом конце города, как выразилась мамочка: «у черта на куличках». Оля хотела спросить, что такое кулички, но не успела – с грохотом подъехал их транспорт.
Народу почти никого не было – располагайся где хочешь!
Наступив на подол своего длинного платья, Ольга запнулась на ступеньках трамвая, упала, но проворно поднялась, прекрасно понимая дальнейшие последствия своего деяния, быстро села на маленькую скамеечку кондуктора у двери, где на боковой стенке висела загадочная красная кнопка. Славка устроился на переднем сиденье, чтоб на дорогу смотреть.
«Все-то ему надо видеть. И что интересного на этой дороге? Умным прикидывается, – лениво думала Оля. – Сиди тихо и сойдешь за умного, никто на тебя не обратит внимания. Так нет же, надо и здесь выпендриться, – Оля в нем это не любила. – Вот я – другое дело!»
Мама с папой сели сразу за Славкой, мама, естественно, у окна, а папа с краю.
Скоро Оле сидеть и ничего не делать надоело, и она уж было собралась к Славке, но с ним уже уселся толстый дяденька.
«И когда он успел туда приземлиться? А этот непутевый братец мог бы и место для меня придержать», – зло подумала девочка.
Ольга вновь взглянула на красную кнопку. Ничего особенного та собой не представляла, только была красной и от этого притягивала все сильнее и сильнее.
Она повела по салону прищуренными глазами, втянула в рот верхнюю губу и с силой нажала на эту кнопку. Раздался басовитый, дребезжащий, скрипучий звонок. Трамвай остановился, двери раскрылись.
Сердце отважной девочки ёкнуло и провалилось в малый таз. Она быстро соскочила со своего места, подбежала к папе, уселась на его колени, поцеловала, крепко прижалась и сказала, что соскучилась.
В открытую дверь с сумочкой через плечо вошла худая, как вобла, остроносая женщина, контролер.
– Кто звонил, кому выйти надо, или что-то случилось? – равнодушно спросила она.
Пассажиры промолчали, и только мать зло посмотрела на дочь.
– Раз никто не выходит, поехали дальше, – контролер подошла к звонку и нажала на него.
Громыхая, закрылись двери, и трамвай покатил дальше.
– Не густо вас здесь сегодня, ну коль вошла, приготовьте билетики для контроля. А вдруг среди нас зайчики едут, – лающе засмеялась она.
Билеты оказались у всех, даже у Оли и Славки. Они, аккуратно сложенные, лежали у папы в нагрудном кармане пиджака.
Проверив пассажиров, кондукторша на остановке вышла и пошла продолжать свой бесконечный разговор с водителем.

6
День рождения чем-то напомнил Оле распитие в школе холодного, кипяченого, с пенкой молока – ни сладости, ни радости.
Попив на кухне с тортом чаю, ребятишки, Оля со Славой и трое тети Лидиных мальчиков, пошли в кинотеатр, на утренний сеанс, где показывали потрясающий фильм про индейцев, «Апачи», с актером Гойко Митичем. На все эти радости им выделили один рубль, а это пять билетов и пять мороженых, а если взять по семь копеек фруктовое, останется пятнадцать копеек, а это еще и пять пирожков с капустой!
Фильм Оле очень понравился, она даже из него кое-что взяла на вооружение и хотела по этому поводу посоветоваться с отцом.
Но когда дети после фильма подошли к дому, Ольга увидела потрясающую картину: во дворе на скамейке за шахматной доской склонились бурые, как столовая свекла, лица папы и дяди Вити, мужа тети Лены. Возле них на земле стояла начатая трехлитровая банка пива и кулечек с креветками.
Оля твердо знала: ее отец никогда не умел играть в эту игру, но, судя по выражению лица, победа была на его стороне.

7
Около пяти вечера, без замечаний и приключений, правда, папа был сильно пьян и всю дорогу проспал, вошли в дом. Отец не раздеваясь сразу повалился на диван, а мама переоделась и пошла заниматься хозяйственными делами.
Славка пошел играть в футбол, а Ольга засеменила кривыми ножками к подруге, Светке Безобразовой, решать вопрос об индейцах и вигвамах.



3. Гоша, добрый дядя Петя и все…

Для Оли этот год был очень удачлив на гостей. На Новый год из Молдавии приезжала тетя Фира с дядей Ионом. Но эти родственники ей сильно не понравились, и она сделала все, чтобы те быстро покинули их дом. Потом сами ездили в гости на день рождения папиной сестры, а теперь неожиданно, никого не предупредив, приехал родной мамин брат, дядя Петя. В субботу, ближе к обеду, к дому подъехало такси, и из него гордо вышел с сигарой во рту высокий мужчина в морской форме. Он стоял, оглядывая все вокруг, а шофер таскал в дом чемоданы, коробки, пакеты и что-то еще. Вещей этих было превеликое множество!
Около дома сразу собралась толпа поглядеть на невиданное чудо.
Как оказалось, дядя Петя был капитаном дальнего плавания и жил в Одессе. Он ходил по морям и океанам, бывал в заморских странах, видел обезьян, слонов, диковинных птиц, акул, негров и даже китайцев. Еще он посещал… Такое хитрое название, что выговорить его, не матерясь, Оля не могла. Короче, там чай растет и очень жарко…
Подарков было просто завались. И буквально всем. Славке достался велосипед, легковая и грузовая машины и еще часы, в которых можно было даже плавать в воде. Но этот балбес уже через неделю утопил их в речке.
Оле дядя Петя привез несколько красивых цветастых платьев, маечек, трусиков, носочков, туфельки. Но они оказались немного великоваты. С этим горем Ольга справилась очень быстро, напихав в носки комки из газет. Еще он подарил огромную, буквально с ее рост, куклу, сказав, что ту зовут Мишель. Имя Оле сразу не понравилось, мужицкое какое-то, и она тут же окрестила ее Катей. Но это все ерунда… Дядя Петя привез ей, и откуда он только знал о ее заветном желании, большущего зеленого попугая с огромными глазами и изогнутым клювом, который, нахмурившись, сидел в клетке. Он был такой красивый, мягкий и милый… Гоша, так его звали, клевал зерно с руки, пил воду изо рта и летал по комнате! Оля находилась на седьмом небе от такого счастья, она радостно бросилась на грудь дяде Пете, покрыв его лицо поцелуями.
Счастливица носила Гошу по квартире, шептала ласковые слова, сажала в клетку и вновь вынимала.
Маме и папе дядя Петя тоже что-то привез, но Олю это не интересовало.
Теперь каждый занимался только своим, и никто ни на кого не обращал внимания.
Ближе к вечеру, когда родители и дядя Петя сидели за столом на веранде, ели, пили и громко разговаривали, Оля надела темно-синее платье в белый горошек, новенькие туфельки, взяла Гошу на руки и тихо вышла на улицу. Ей захотелось показать попугаю всех, кто живет у них во дворе.
Первое знакомство произошло с огромным пушистым котом Робертом, который шел домой со стороны огорода. Оля присела, погладила любимца, а тот в ответ сладко замурлыкал.
– Роберт, познакомься, это попугай Гоша, твой новый друг, не обижай его. А это, Гоша, – Роберт. Он мышей и крыс ловит. Поцелуйтесь! – поднесла она попугая к кошачьей морде.
Кот вытянул шею и принялся обнюхивать невиданную доселе птицу. Попугай тоже вытянул шею, повернул голову набок и выпучил глаз, показывая всем видом, что подобная процедура ему явно не по нутру. Наконец он мотнул головой и со всей силы ударил кота клювом. Роберт, жалобно мяукнув, отпрыгнул в сторону и обиженно побежал в сторону дома.
– Ты зачем дерешься? – ласково прижала Оля птицу к себе и поцеловала. – Здесь живет наша собака Альма, она сейчас в будке, кормит своих двух щеночков. Не будем ей мешать. Смотри, курочки ходят, уточки… Они тоже птицы, но летать не умеют. А голуби, посмотри вверх, летают, и воробьи… А это теленочек Федя. Он ласковый, и нос у него мокрый и холоднющий. Хочешь убедиться?
И она дотронулась клювом попугая до носа Федора. Тот добродушно и глубоко вдохнул воздух и неожиданно радостно и сильно стукнул Олю головой под руку. Попугай гортанно вскрикнул, с силой клюнул ее в палец и, выскользнув из Олиных рук, взмахнул крыльями и взмыл в небо.
– Гоша! Гоша-а-а! – закричала Оля подпрыгивая. – Лети ко мне, птичка дорогая!
Но Гоша и не думал возвращаться. Он сделал круг над домом и полетел в сторону речки. А Ольга, растопырив руки и беспрестанно крича: «Гоша, Гоша…» – опрометью бросилась за ним вдогонку. А он летел, отдаляясь все больше и больше, а она бежала, падала, поднималась и снова бежала, перепрыгивая через заборы, топча чужие огороды. Но все оказалось тщетно – попугай скрылся за прибрежными посадками.
Лишь поздним вечером Ольга вошла в дом. Она походила на воинствующего ежа, только что вернувшегося с кровавой битвы: пылающее лицо было заляпано грязью, жесткие взъерошенные волосы торчали в разные стороны, грязные руки и ноги сбиты до крови. Но и это бы ладно, а вот платье, темно-синее в горошек платье, было разорвано в клочья, на левой ноге гордо сидела некогда новенькая туфелька с оторванным носком, из которого торчал кусок газеты, вторая нога была босая. При виде подобного зрелища в доме воцарилась жуткая тишина.
– Кто это? – наконец выдавил из себя дядя Петя и покатился со смеху.
– Это наша дочь, разве не узнаешь, Петя? Посмотри внимательно на это чучело, на платьице, что ты сегодня привез, туфельку… Да, туфельку… Потому что она одна… Где тебя носило, неразумное дитя? – мать говорила тихим, еле слышным голосом. – Отец, ее надо бы свозить показать психиатру. Вот, Петенька, полюбуйся, кого мы здесь нарожали.
Ольга стояла и тяжело дышала.
– Откуда ты, дочка, к нам пожаловала в таком виде? – опять спросила мама. – Не собаки ли тебя подрали, или злые люди напали?..
– Попугай улетел, – всхлипнула Оля, размазывая грязь по лицу.
– О как! – выдохнул отец и выпил рюмку. – Трагедия! Давайте помянем его.
– Тебе смешно, папочка, а Федя выбил его у меня из рук, он… Убью его! – и она громко заплакала. – Я… Я… Я… Бежала за Гошей… Но не догнала, – слезы катились по ее грязному лицу, оставляя причудливые следы.
– Федя… Кто это? – поинтересовался гость.
– Теленок наш, два месяца, – ответила мать. – Только тронь мне телка, я сама тебя покалечу! – гневно произнесла она, грозя дочери кулаком.
– Ольша, – произнес дядя Петя отсмеявшись, – не огорчайся, через год я привезу тебе два попугая, пять платьев и столько же туфелек. Не горюй. Хорошо? А Федьку трогать правда не надо, он же не хотел, он от радости головой мотнул. Так?
– Так, – всхлипнула Ольга.
– Вот видишь, оказывается, сама виновата. Не переживай, завтра под вечер сходим в магазин и я куплю тебе все что пожелаешь. Договорились? А сейчас иди, снимай с себя всю эту рвань, мойся, приводи себя в порядок и приходи к столу. Славик уже давно поел и играется в зале с машинками. Чего молчишь? Согласна?
Оля вяло кивнула головой и вышла.
– Франя, уж не ругай девчонку. Всякое бывает. Завтра куплю ей новые платья, какие захочет, – тихо говорил Петр. – Так уж получилось, – и, не сдержавшись, он снова залился веселым смехом.
Следующий день тянулся для Ольги неимоверно долго. Дядя Петя очень долго спал, а перекусив, ходил купаться на речку, потом после обеда опять отдыхал. Оля целый день никуда из дома не отлучалась, ждала и даже грешным делом начала думать, что про обещание пойти в магазин он забыл.
Солнышко медленно приближалось к закату, когда из спальни донесся дядин голос:
– Ольша, ты дома?
– Да, дядя Петя, – ее сердце глухо застучало в груди.
– В магазин идем?
– Идем! – весело прокричала она и запрыгала от радости.
Через полчаса дядя Петя и Оля, взявшись за руки, медленно шли по центральной улице. Для такого случая он надел свой морской костюм с фуражкой и выглядел очень красиво: высокий, подтянутый, стройный…
Ольга очень гордилась своим дядей и шла с ним рядом в новом, но уже красном с цветочками, платье и стареньких сандаликах, высоко подняв голову.
Встречные люди уважительно здоровались с ними, а многие, обернувшись, с завистью долго смотрели вслед.
Наконец они дошли до магазина, где продавалось все – от гвоздей и мыла до одежды и колбасы.
– Ну, Ольга, выбирай все, что душа желает.
– Все-все? – глаза радостно заискрились.
– Все-все, не стесняйся. А пиво есть у вас? – повернувшись к продавщице, тихо спросил он (в те далекие шестидесятые бутылочное пиво было большим дефицитом).
– Для вас, Петр, найду. Сколько?
– Если можно, пару бутылочек и, если можно, то попить здесь, у вас.
– Минуточку, – продавщица вышла из-за прилавка, аппетитно играя бедрами, подошла к двери, повесила табличку «ЗАКРЫТО» и заперла дверь ключом.
– Откуда вы меня знаете?
– Я же Маша Селезнева, на четыре года младше вас, жила на соседней улице, домик зеленый, четвертый от угла слева. Мама…
– Все, вспомнил!
– Это я, – улыбнулась она. – Заходите вечером в гости, я стол накрою. А чего мы стоим? Пойдемте в подсобку, там и стол есть, и стулья. Я вам сейчас селедочки хорошей порежу, а вяленая рыба очень сухая. Не рекомендую. А девочка пусть выбирает тут, что ей нравится.
– Оля, ты без меня справишься? – спросил Петр.
– Справлюсь, дядя Петя.
– Молодец! Я пойду у тети Маши посижу.
– Идите, идите, я сама… А правда, можно брать все?
– Я же тебе сказал.
– Я просто хотела уточнить еще раз.
– Так в гости придете? – спросила Мария, когда они вошли в подсобное помещение, и щеки ее покрылись румянцем.
– К такой красотке грех не зайти. Дома ругаться не будут?
– Некому.
– Дело! В десять как штык.
– Вот и славненько!
Она принесла пиво, порезала сыр, колбасу и рыбу.
– Садитесь к столу, и я рядом примощусь, а то целый день на ногах, крутишься как белка в колесе и присесть некогда. Петенька, может, покрепче чего-нибудь? Осталось две бутылки армянского коньячка.
– Ты со мной будешь?
– Пригублю немного. Давно приехали?
– Вчера в обед.
 – Надолго?
– Не знаю пока, может, на недельку-полторы, – пожал он плечами.
– Давайте завтра на море съездим. У меня машина. Час – и уже купаться будем.
– Круто! Завидная невеста.
– А ты как думал? «Волга», между прочим. Хотя тебя морем не удивишь, оно, поди, в печенках сидит? – засмеялась Мария, перейдя с Петром на «ты».
– Поеду с большим удовольствием. А работа?..
– Отпрошусь, меня всегда отпустят. А ты машину водишь?
– Обижаешь!
– Тогда поведешь! Я мясо на шашлыки замариную и все остальное приготовлю, – засмеялась она. – У меня даже палатка есть. Давай с ночевкой поедем! Ты мне звезды покажешь…
– Не дразнись.
– Жена случаем не приедет? Не повыдергивает мне косы?
– Нет ее у меня. Два года как ушла к моему другу и уехала с ним на Сахалин.
– Чего так?
– Любовь.
– А ты?
– Сегодня к тебе приду. А твой муж где?
– Разведена. За разбой с убийством получил девятнадцать лет.
– Ого!.. А дети?
– Бог не дал. А у тебя есть?
– Дочь. Она тоже с матерью уехала.
– Бедненький! И пожалеть некому. Как же ты один справляешься? И поесть надо приготовить, и постирать, и уборку сделать…
– С этим почти нет никаких проблем. На корабле и покормят, и постирают, и погладят…
– Тебя погладят?
– И меня тоже… Но в основном рубашки, брюки…
– Все равно это не жизнь. На воде человек не живет, он для земли создан и на ней обязан жить.
– Красиво говоришь. А ты хорошая хозяйка?
– Судить самой о себе сложно. По-моему, неплохая. Пиво будешь еще? Колбаски сухой порезать? Коньячку еще налить? – суетилась она.
– Честно, не хочется. Мы так плотно пообедали… А где моя племянница? Что-то ее не слышно. Оля, ты еще здесь?
– Здесь, дядя Петя.
– Выбрала что-нибудь?
– Еще немного осталось.
– Поторапливайся. Домой надо идти, – Петр хитро подмигнул Марии, обнял ее и поцеловал. – Я уже сейчас хочу к тебе, – прошептал он.
 – Я тоже, – ответила она, слегка укусив его за мочку уха. – Но лучше позже, мне с хозяйством надо управиться, животных, птицу покормить, попоить… А корову еще и подоить. Потом к завтрашней поездке приготовиться и себя в порядок привести необходимо.
– У тебя такое огромное хозяйство?
– А ты думал! В селе живем, здесь без этого нельзя. Сами создаем себе каторжный труд, сами на нем и пашем, сами и клянем себя за это.
– Ладно, Машенька, – Петр встал, притянул трепещущую женщину к себе, – до вечера. На дворе смеркаться начинает. Ольша, где ты? Неси, что выбрала.
– Я все на полу сложила, дядя Петя! – прокричала она.
Петр вышел их подсобного помещения бодрый и жизнерадостный, с алым здоровым румянцем на выбритых щеках. От увиденного он остолбенел, его даже слегка пошатнуло, лицо сделалось аспидным, а блеск глаз потускнел. На полу высилась гора вещей. И чего там только не было: платья, пальто, разная обувь, включая и домашние тапочки, куклы, карандаши, ручки, тетради, книги, конфеты, печенье, макароны, крупы, колбаса и еще масса чего-то, что было скрыто наваленными вещами. И на всем этом возлежал велосипед.
– Вот, – показала Ольга рукой, ее глаза сверкали счастьем и радостью.
– Что ты тут натворила? Что это? – строго спросила продавщица.
– Дядя Петя сам велел выбирать, что хочу. Правда? – подняла она глаза на Петра.
– Но не весь же магазин! Быстро все раскладывай по местам! – скомандовала продавщица.
– Маша, подожди. Я обещал… Не могу же взять и обмануть ребенка…
– А макароны тебе с крупой зачем? – повернулась Мария к девочке.
– Как зачем? А дядя Петя приехал, его же кормить надо.
– Оля, я же привез вам велосипед, – горько произнес он.
– Так Славику, а не мне.
– Ты своей головой соображаешь, сколько это будет стоить?! – Мария возмущенно вскинула глаза на Петра.
– Полагаю, много. Считай! – глухо выговорил Петр, играя желваками.
 – Твое дело... Если такой богатый, давай посчитаем.
Сумма получилась просто космической. Мария видела, как он достал кошелек, молча отсчитал деньги и положил их на стол.
– Маша, налей мне, пожалуйста, грамм двести водки и бутылочку лимонада открой.
Маруся видела, как дрожала у него кисть, когда тот пил, и как радужное настроение у всех, кроме Ольги, гасло с надвигающейся темнотой.
Погрузив покупки на большую грузовую тележку, дядя и племянница медленно покатили ее в сторону дома. Ольга беспрестанно что-то говорила, а Петр кивал и курил одну сигарету за другой.
Мария долго смотрела им вслед, настроение портилось все больше и больше. Многообещающая радостная ночь из реальной превращалась в несбыточную мечту, но надежда все же теплилась. Она зашла в магазин, грустно налила себе коньяку, выпила, закусила плавленым сырком, заперла в сейф добытую выручку и медленно пошла домой.
;

Воспитатели и воспитуемые

Я ненавижу слово «спать»!
С. Михалков

Встав с колен на ноги и произнеся первые звуки, Ольга поняла, что жизнь без сна прекрасна, можно узнать и совершить столько, что и представить себе невозможно.
И как только ее укладывали в койку, особенно на ночь, она создавала тысячу проблем, лишь бы не находиться в кровати и не спать. То она хотела «Ням-ням», то «Пи-пи», а то и «А-а», кряхтя и наливаясь краской.
Мать, смертельно устававшая за день, постоянно недосыпая по ночам, просто с ума сходила от непокорной дочери, периодически заставляя мужа заниматься ее воспитанием.
В этот день супруг пришел домой поздно и навеселе.
– Легко и беззаботно живем! – закричала супруга. – А чего не жить, жена, как ломовая лошадь… И на работе, и пожрать приготовит, и корову подоит, и детей накормит, напоит, спать уложит… Держи свою дочь, поняньчись маленько! – она сунула Ольгу мужу в руки. – Развлекай, весели ее, можешь потанцевать перед ней… А я спать пошла, – супруга зло хлопнула дверью спальни.
Дочь неистово заверещала.
– У! – показала она на пол и задергала ножками.
– У так у...
Родитель поставил дочь на пол и бесцельно прошелся по комнате, думая, чем бы заняться. Пришла здоровая мысль – не попить ли чайку. Он поставил на плиту чайник, открыл банку персикового варенья, сел, закурил.
На кухню приползла дочь, ее лицо было испачкано чем-то черным.
– А-а! – категорично произнесла Ольга и направила верхнюю губу в рот.
– Молодец, что просишься, – похвалил родитель. – Пойдем.
Он достал из-под кроватки горшок и посадил на него дочь.
– Сиди, а я чаю попью, – погладил он Олю по голове и вышел.
Благодушие и истома вместе с горячим чаем разлились по телу. Он вытянул ноги, откинулся на спинку стула, потянулся и… мгновенно уснул.
Вдруг яркий свет молнией ударил в глаза. Он инстинктивно вздрогнул, поднял ресницы и посмотрел на «ходики». Часы показывали двадцать минут четвертого. Перед ним стояла растрепанная жена.
– Иди, помощник, убирай за воспитанницей!
Разминая затекшие ноги, Иван прошел в комнату. На полу, мокрая по пояс, в моче и кале, источая зловонный запах, возлежала спящая дочь, из ее рта вытекала слюна, а рядом валялся перевернутый горшок. Видно, на горшке она и уснула, а потом свалилась на пол.
– Думаю, Ваня, здесь ты тоже справишься сам. Не забудь помыть и переодеть ее, воду подогреть я поставила. Проследи, чтоб горячей не была. Удачи! Я еще немного посплю. Да, и пол помой, комнату проветри, а то запах, как в привокзальном туалете.
Утром супруги о былом не вспоминали. Процесс воспитания прошел всем на пользу. Даже Ольга стала несколько терпима в желаниях.
;


 Наши милые дети

 






;

Доброта

Бабушка и внук Гена не торопясь пошли в магазин за хлебом. Проходя мимо соседского дома, они увидели сидящего на крыше дядю Гришу, который что-то там делал.
– Григорий, чего это тебя туда понесло? – спросила бабушка.
– Солнце хочу протереть, черные пятна на нем появились, – засмеялся тот.
– Это правильно, молодец! – похвалила бабушка и пошла с внуком дальше.
– Бабушка, – спросил Гена, – а как он солнце достанет, оно же далеко.
– Не знаю, надо было спросить.
Гена, делая большие шаги, что-то тихо шептал.
– Бабушка, а он не обожжется?
– Так в перчатках же...
– А-а-а, – протянул Геннадий. – А можно, когда я вырасту, тоже вместе с дядей Гришей буду мыть солнышко?
– Можно, мой дорогой и добрый мальчик, расти только быстрее, – бабушка шмыгнула носом, достала из сумки платочек и вытерла глаза.
– Спасибо, бабуля, буду расти, – внук облегченно выдохнул и пошагал дальше.

Прерванный полет

Родители Вани и Сережи поехали за границу на заработки, а детей отвезли в Николаев к дедушке с бабушкой.
Иван с Сергеем восприняли этот переезд без энтузиазма. Тут надо и в новую школу ходить, Ване в пятый, а Сереже в третий класс, и друзей заводить, да и вообще менять весь образ жизни. Но вскоре жизнь братьям очень даже понравилась. Дедушка с бабушкой на работе, а они целый день без присмотра. После школы и не до занятий: быстро пообедав, они ложились в зале на диван и с наслаждением смотрели телевизор. Ну а вечером какие могут быть уроки – ужинать, мыться и спать.
Успеваемость резко покатилась вниз, в дневнике уверенно поселились красные двойки, даже бабушку вызвали в школу…
Она сразу провела детальный анализ и приметила помятый в зале диван, продавленные подушки…
– Вот оно что, – озарило ее, – значит, вместо домашнего задания они...
И дедушка в выходные вставил замок в дверь, ведущую в зал. Теперь бабушка перед уходом на работу запирала ее, ключ прятала и со спокойной душой отправлялась зарабатывать денежки.
В доме воцарилось затишье, которое обычно устанавливается на передовой перед наступлением одной из сторон, а видимость мира настолько хрупка, казалось, кашляни – и все моментально взорвется.
Дети не бездействовали, и вскоре диван в зале опять был помят, а подушки продавлены. Как такое могло произойти, никто объяснить не мог.
Наконец нервы бабушки не выдержали и она, отпросившись с работы, неожиданно для ребят пришла домой сразу после обеда.
Картина, представшая перед ней, очень ее удивила. В зале за закрытой дверью во всю мощь работал телевизор, а дверь на лоджию была почему-то раскрыта. Бабушка вошла на лоджию и ахнула: штапики, державшие в оконной раме стекла, и сами стекла были вынуты и аккуратно приставлены к стенке, а в зале, проникнув туда через окно, на диване лежали внуки и затаенно смотрели какой-то боевик.
Картину расправы описывать не будем, но с этого дня Ваня и Сережа стали прилежно заниматься, а дедушка опять что-то сделал – и телевизор днем был обесточен.

Скука и уныние
Пустота в голове…
А это скука и уныние.
Дедушка позвонил внуку Олегу, ученику третьего класса.
– Здравствуй, мой умненький мальчик, – сказал он привычную фразу.
– Здравствуй, дедушка.
– Как твои дела?
– Нормально.
– Расскажи мне что-нибудь веселое.
– У меня ничего веселого нет.
– Неужели все так скучно? А в школе, дома…
– Ничего, дедушка, интересного. Давай я тебе про Катю расскажу.
– Давай, – встрепенулся дед.
– Катя в детском саду дружит с одним мальчиком. Зовут его Сашей. Подходит к ней другой мальчик и предлагает ей с ним поиграть. Она ему говорит, что дружит с Сашей. А тот отошел и заплакал.
– Всё?
– Да, дедушка, всё.
– Потрясающая история!
– Тебе правда понравилась?
– Очень.
– Хорошо, дедушка. Я пойду стихотворение учить.
– Иди. Передавай всем привет.
И вновь пустота в голове…
А это скука и уныние.

Кузинка
К Коле и Лене приехал в гости их двоюродный брат Слава.
– Это ваш кузен, – шутя произнес папа Николая и Елены.
– Если бы он был девочкой, то была бы моя кузинка, – печально произнесла Лена и, тряхнув косичками, пошла в зал досматривать мультфильм.

Тяга к прекрасному
Наступил Новый год, время елок, каникул, подарков и развлечений. Папа собирался с детьми на утреннее представление в театр. Сережа оделся сам и стоял в ожидании, опершись о дверь.
Наконец папа надел на трехлетнюю Марину красивое платье, ботиночки, шапочку, повязал огромный бант и начал одеваться сам, краем глаза наблюдая за ее поведением. А она схватила курточку и стала бегать с ней по прихожей из стороны в стороны, тряся ею и беспрестанно повторяя: «А я? Как же я?!»
Неодолимая тяга к прекрасному была у нее столь велика, что девочка сильно испугалась раствориться в этом хаосе бескультурья, обращая таким образом на себя внимание своего «забывчивого» родителя.

Винегрет
Родители в зале тихо смотрели телевизор, как вдруг из туалета послышались странные рыкающие звуки.
– Что там такое происходит? – спросил лежащий на диване после сытного ужина отец. – Пойди, посмотри, – попросил он жену. – Может, Мишке плохо?
Жена неохотно поднялась с кресла и вышла.
– Миша, ты там? Что случилось? – постучала она в дверь туалета. – Открой немедленно!
Скрипнула задвижка, дверь распахнулась. Картина не блистала радужными красками. Над унитазом склонился их шестилетний сын, продолжатель фамилии, и его непрестанно рвало.
– Ты заболел? – встревоженно спросила мать, положив ему руку на лоб.
– Папа выбросил в унитаз винегрет, – простонал сын.
– Тебя это расстроило? Ты же не хотел его есть, или следовало опять убрать в холодильник, пусть прокисает?
– Мне показалось, что какашки не смыли, – ойкнул Михаил, и новая мощная струя обеда и ужина фонтаном выплеснулась наружу.

Логика
Первоклассник Лева – очень хороший и толковый мальчик. Он добр, воспитан, бегло читает, грамотно пишет, быстро считает, но с логикой что-то не ладится, вот мама и решила помочь сыну, записав на компьютер легкие, веселые и логические задачи.
– Иди решай! – позвала она сына.
Задача оказалась чрезвычайно «сложной». В ней говорилось: «Лошадь темнее коровы, корова темнее собаки. Кто из животных самый темный?»
Лев долго думал, морщил лоб, бил по нему пальцем, взлохмачивал волосы и, наконец, твердо произнес: «Горилла».
Отец от услышанного так смеялся, что сполз с дивана на пол, а мальчик горько заплакал. Ведь если логически разобраться, то горилла и правда темнее их всех. Но во всем этом виновата только логика.

Женское кокетство
Бабушка приехала к внукам в гости. Привезла деревенские подарки – молочко, творог, яйца, а еще по дороге купила пару килограммов клубники.
Дети с восторгом встретили приезд бабули и стали ей помогать разбирать вещи и гостинцы. Когда все было разобрано, а продукты убраны в холодильник, Сеня помыл ягоды и принес их в тарелке в зал.
– Света, ты будешь? – спросил он, протягивая своей пятилетней сестре тарелку.
– И даже не умоляйте, – равнодушно произнесла она, развернулась и кокетливо вышла из комнаты.

Кажущееся заблуждение
Проснувшись, все сели завтракать.
Лена достала из холодильника оставшийся с вечера торт. Она долго смотрела на тарелку.
– Наверное, кому-то не хватит, – со знанием дела заявила она.
Бабушка взяла нож, подошла к столу.
– Дай, Леночка, я посмотрю, – сказала она и начала проводить линии над тортом. – Это папе, это маме, это мне, это Сереже… Тебе, Лена, и не хватает.
– Бабушка, ты неправильно рассуждаешь. Надо, чтоб всем хватило.
– Ты же сама сказала, что кому-то не хватит.
– Я маленькая и могу ошибиться, а тебе ошибаться нельзя!

Проводы
Вася и папа вышли из подъезда на улицу. Морозный воздух сразу перехватил дыхание. Василий инстинктивно прикрыл рот и нос варежкой.
Мама срочно послала их в магазин докупить колбаски и майонеза. До прихода Нового года оставалось десять часов, а вечером придут крестные, приедут дедушка с бабушкой. Стол должен быть красивым и вкусным.
Ночью выпало много снега, он весело искрился на ярком солнышке.
Посреди двора, побросав посохи, варежки и мешки с подарками, неистово дрались два Деда Мороза.
Василий в ужасе остановился, на его глаза навернулись слезы.
– Папа, что они делают? – дрожащим голосом спросил он.
– Не волнуйся, сыночек, это Старый Новый год не хочет уходить, а Новый его прогоняет. Так каждый год бывает. Пойдем быстрее, а то мама будет волноваться, что нас долго нет.

Вожделение
Маша тихо сидела на кухне, обхватив голову согнутыми в локтях руками. Ее бледное маленькое личико с закатанными под веки глазами выражало вселенскую скорбь всех кающихся женщин-грешниц.
– Мари, что с тобой? – испуганно спросил вошедший отец. – Ты чего-то хочешь?
– Воды, – равнодушно басом произнесла дочь, продолжая сидеть в той же позе.
– И всё?
– Пожалуй, всё. Что еще можно в это время хотеть?

Загадка
Вечером папа с детьми лежали на ковре в зале и собирали пазлы. Вася и отец сосредоточенно и не спеша находили в куче нужный фрагмент и вставляли его в общую картину, а Света только бестолково суетилась.
– Кто мне скажет, как говорят птицы? – спросил у детей родитель.
– Петушок кукарекает, – быстро сказала Светлана.
– А утки крякают, – сказал Василий.
– Я сама хотела это сказать, – сразу обиделась Света.
– Воробьи что делают? – осведомился отец.
– Чирикают, – хором ответили дети.
– Молодцы. Кукушка…
– Кукует.
– Щегол…
Дети молчали.
– Щебечет. Глухари токуют. А соловьи?.. Заливаются.
– А чем они заливаются? – поинтересовался Вася.
– Ты что, глупый? Водой, конечно, – с умным видом заявила Светлана.
Папа засмеялся, а Василий промолчал. Он так и не понял, чем соловьи могут заливаться.

За милых дам!
Света сегодня в детский садик пришла очень сосредоточенной, что-то точило ее изнутри. Переодевшись, она сразу подошла к мальчикам Виталику и Сереже, сидящим на полу и играющим кубиками.
– Кто со мной сегодня будет играть?
– Я! Я! – закричали мальчики.
– Нет, – насупилась девочка, – я буду играть с одним. Деритесь! Кто победит, тот и будет сегодня исполнять мои желания.
Она развернулась и села на стульчик.
– Начинайте, – скрестила Светлана руки на груди, – я готова.
Мальчики покорно встали и… бой начался.
Вскоре с разбитыми носами хлопцы смывали в умывальнике кровь с лица, а Света отбывала наказание в углу.
;




 
Ни о чем
 

;

Увлеченные люди

«Одноклассники»…
Этот сайт в Интернете создан для общения, и общения людей в основном преклонного возраста, и существенным образом городского населения. Выйдя на пенсию, человек, опять же женщина, растворяется в этой жизни, теряет себя. Ей, по сути дела, и заняться больше нечем, нет перспективы к самореализации, а без этого она уже никак не может.
Теперь же они сидят у экрана и шлют друг другу подарки, приветствия, обмениваются новостями. Это и время занимает, и расширяет круг общения, и от мыслей дурных отвлекает. Пока со всеми пообщалась – день прошел. Только что писала: «Доброе утро», надо уже писать: «Добрый вечер».
У жены в «Одноклассниках» объявилась новая подруга из Белоруссии. После стандартных методов общения и обмена информацией о себе та с гордостью заявила, что собирает «магнитики» на холодильник с видами городов, и попросила прислать ей для коллекции, если такое возможно, несколько этих самых «магнитиков» с картинками нашего города.
Жена – человек энергичный, увлеченный, одержимый… Она собирает фарфоровые статуэтки, вяжет буквально все, вышивает, шьет… Очень любит шить одеяла из лоскутков методом пэчворк...
Новоиспеченная знакомая ее сразу заинтересовала, и она с радостью решила помочь новой подруге, написав той восторженное письмо, мол, как это интересно и увлекательно, попросив сфотографировать свою коллекцию и прислать, чтобы посмотреть, пообещав выслать ей требуемое с видами Николаева.
Через двадцать минут пришел ответ: «Фотографировать пока нечего. У меня их только два».
Хмыкнув, супруга взяла планшет, сняла на него дверки своего холодильника и морозильной камеры с многочисленными «магнитиками» и отправила фотографии ей.
Просьб и писем от новой подруги больше не поступало.
;

Производственная травма

На областную врачебную комиссию для оформления нетрудоспособности с огромной кипой бумаг приехал из далекого села скотник с последствиями производственной травмы – потеря глазного яблока.
В акте о травме было написано, что оный гражданин по служебной необходимости, и самое невероятное – трезвый, вошел в загон, где находились бык и корова, которые проявляли неистовое рвение к дальнейшему продолжению рода.
Быку, уже свершившему задуманное и вставшему от усталости на колени, не понравился вид трезвого скотника и его намерение увести подругу жизни. Он в недовольстве мотнул головой и выбил тому глаз.
Комиссия, прочитав это, изрядно подобрела и единогласно постановила дать пострадавшему эту инвалидность.
;

Подготовка к осени

В больницу на пятиминутку пришел большой руководитель, который много хорошего делал для нее. Он сел за стол, обвел присутствующих взглядом.
– Как у вас дела, чем живет больница, что в ней делается? – остановил он взгляд на главном враче.
Тот потупился.
– Мы капусту квасим, помидоры и огурцы солим, – произнес завхоз.
– То, что вы здесь квасите, все давно знают и это ни для кого не секрет. Вы мне доложите о подготовке здания к зиме.
Все засмеялись, а главный врач опять насупился.
;





Раздумья ночи
 




;
* * *
Забота о человеке – проявление доброты, сердечности, искреннего понимания и кристально чистой души. Это заложено генетически.

* * *
Женщина, как и вершина, покоряется сразу и без проволочек.

* * *
Ностальгия о прошлом, как мечты ребенка о будущем или старика о молодости, не имеет перспективы на реальность.

* * *
Когда живешь в подвале, новостей не бывает.
* * *
Когда мы окружаем себя хорошими людьми и добрыми мыслями – жизнь начинает меняться в лучшую сторону при любой погоде и в любое время года.
* * *
Человек, перешедший на жесты и мимику, перестает прогрессировать.
* * *
Судьба ведет по жизни человека, но не человек судьбу. Изменить ничего нельзя.
* * *
 У порядочного человека лицо должно быть открыто.

* * *
 Человек не робот. Он не может быть последователен и пунктуален во всем. Его действия и поступки многогранны. И порой в них просматривается хаос и не предусмотренные им же поступки.

* * *
История нужна тем, кто идет в будущее.
* * *
В слезах крика нет.

* * *
Когда просыпаются чувства, слова меркнут.

* * *
Чтобы увидеть свои уродства, человечество придумало зеркало.

* * *
Свершив благие поступки для человека, не попрекай его этим. Грех большой!

* * *
Нельзя гореть, не излучая тепла.

* * *
Живущий в тени не озарится светом.

* * *
Чужую боль непременно надо чувствовать и уметь понимать. Это человеческое качество не должно отмереть.

* * *
В вооруженных силах неприемлемы демократические принципы. Только единоначалие, единомыслие и единая целеустремленность! Если этого нет – анархия, в которой тоже не любят вседозволенность.

* * *
Истина соткана из нитей чистоты.

* * *
Твори благое, ибо его путь всегда идет из глубины души и чистого сердца.

* * *
Собака может стать волком, волк собакой – никогда.

* * *
Из нитей доброты сотканы цвета радуги!

* * *
Собственное счастье на чужом горе не построишь.

* * *
Зачем плакать бедным, если их жизнь – сплошные слезы.

* * *
Жаль, но с годами птицы поют все тише и тише.

* * *
Время – далеко не постоянная величина. Каждый наблюдал, как оно может мгновенно пролететь, что и не заметишь, а порой нудно тянется и никак не заканчивается.

* * *
По глупости можно наделать столько ошибок, что и жизни не хватит их исправить. Помните это и научитесь прощать их у других, особенно любимых вами людей. И еще помните: убитую любовь нельзя реанимировать.

* * *
Не забывайте любить тех, кто любит вас!

* * *
Взаимно общаясь, ты приобретаешь либо друга, либо урок на всю жизнь.

* * *
Только нереализованная любовь остается в твоем сердце на всю жизнь.

* * *
Любовь окрыляет тебя, делает выше, чище, светлее, добрее и красивее. С ней ты паришь над землей, а мир блистает только радужными красками.

* * *
Не все лирики, к несчастью, бессмертны.

* * *
Звон пустоты не слышен.

* * *
Сила жизни – в умении жить!

* * *
Глупость умной не бывает!

* * *
Природа не может быть однообразной. Одним она дарит розы, другим ромашки, а третьим чертополох... И все по-своему красивы.

* * *
Шедевры рождаются в муках.

* * *
Иногда, правда, все реже и реже, среди людей встречаются ЛЮДИ!

* * *
Как охарактеризовать такое таинственное чувство, как любовь, – дуновение теплого ветерка, трель предутреннего соловья, трепетный полет мотылька к огню, всё погружающий омут или смертоносное торнадо?

* * *
Нет ничего выше и чище лебединой любви. Это грация, красота, легкость и изящество сразу и в одном лице. Как жаль, что ЧЕЛОВЕК растерял все это на дорогах эволюции.

* * *
С нечистью надо говорить на ее языке!

* * *
 «Ой» – слово огорчения. Прежде чем его сказать, подумай и сделай все правильно, оно и не вылетит изо рта никогда.
;

О доброте людской
 

Я когда-то уже писал о тех, кто бескорыстно готов помочь другому в трудную минуту, и тотчас же прошу извинить, если в этом повторюсь. Думаю, что стыдного в этом ничего нет.
Бренный металл очень много, если не всё, решает в нашей теперешней жизни, и время от времени очень больно осознавать, что ты многого не можешь себе позволить из-за его отсутствия, в том числе и издать книгу.
Но есть еще на этом белом свете благородные, великодушные и щедрые люди, которые сами, не купаясь в золоте, готовы тебе помочь и уже помогали издать не одну книгу. Их доброта вызывает слезы умиления и неимоверно добрые чувства, чувства гордости за то, что они существуют в этом жестоком мире. Правда, есть и такие, которые нет-нет да и открывают свой рот, показывая кариозные зубы с ядовитым жалом. Они всегда склонны не только ущипнуть, но и больно укусить. Это в основном завистники или те, чей эгрегор, как они считают, был потревожен. Но о них говорить не стоит, не поймут и еще больше озлобятся. Кривую ветку нельзя выпрямить.
Сейчас пойдет речь о тех, кто лишен чувства зависти, кто готов не только мне, но и любому другому протянуть руку помощи. Вот они:
Ивануна Виктор Владимирович – заместитель председателя постоянной комиссии областного совета по вопросам жилищно-коммунального хозяйства, регулирования коммунальной собственности, приватизации и капитального строительства.
Бурмистрова Ольга Михайловна – ветеран МВД.
Зуйкова Лидия Яковлевна – предприниматель.
Федорова Лидия Александровна – провизор.
Все эти девочки являются ревностными поклонниками моего писательского мастерства, простите за высокопарность. Все они разные, но моя проза им нравится. Спасибо, мои хорошие. Дай вам Бог всего, чего сами желаете.
Дармаев Андрей Дашиевич – врач-невролог Иркутского военного госпиталя. В 1977 году окончил факультет авиационной и космической медицины Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова в городе Ленинграде. Прослужив авиационным врачом в частях, он осел в Иркутске, где сейчас живет и работает. Он – мозговой центр, ось, вокруг которой концентрируются выпускники академии, является организатором и вдохновителем всех добрых дел и начинаний. Без него, без его участия не было бы и этой книги. Огромное спасибо тебе, Андрюша, за всё. Пусть на твоем пути всегда горит зеленый свет!
Шагов Василий Семенович – высокообразованный и очень культурный человек. Он в раннем детстве жил на оккупированной немцами территории в Одесской области, после войны окончил Одесское военно-медицинское училище, служил сверхсрочником, а в 1974 году окончил авиационный факультет ВМА имени С. М. Кирова. За свою долголетнюю жизнь и службу прошел путь от врача воинской части до полковника медицинской службы, став начальником военной кафедры Иркутского государственного медицинского университета. Его благородство, чуткость и отзывчивость не имеют границ. О нем можно говорить много и только хорошо. Его доброта и порядочность не имеют границ. Спасибо тебе, дорогой Василий Семенович!
Чичкалюк Валерий Александрович окончил авиационный факультет ВМА имени С. М. Кирова на год позже меня. То ли по велению сердца, то ли в порыве его души, но Валера всегда, безотказно и бескорыстно, помогает мне в издании книг. Стоит отметить, что преемственность поколений – это отличительная особенность выпускников Военно-медицинской академии. В свое время, после окончания факультета руководящего состава ВМА имени С. М. Кирова, Валерий Александрович попал на военную кафедру Иркутского мединститута, впоследствии сменив в должности Шагова Василия Семеновича. Пытливый ум и склонность к научной деятельности – отличительная особенность Валерия Александровича. Благодаря успешной научной деятельности и под его непосредственным руководством весь коллектив военной кафедры Иркутского мединститута защитил кандидатские диссертации. Его работоспособности и кипучей энергии можно позавидовать.
Шакула Александр Васильевич в 1977 году окончил факультет подготовки врачей для авиационной и космической медицины. Пройдя тернистый путь от лейтенанта до полковника, Александр Васильевич достиг невиданных высот. Он в числе первых выпускников в 1980 году защитил кандидатскую диссертацию, а потом стал и доктором медицинских наук, профессором. Сейчас Саша – заместитель директора Российского научного центра медицинской реабилитации и курортологии в Москве. О положительных качествах, бескорыстии, доброте этого человека можно говорить бесконечно.
Симонов Александр Михайлович в 1976 году окончил академию, факультет подготовки врачей для Военно-морского флота. Длительное время служил врачом на подводных лодках Северного флота, а затем главным врачом в одном из воинских соединений Москвы. Полковник. Человек волевой, порядочный и ответственный. С друзьями и коллегами по работе открыт, общителен и дружелюбен.
Алексанин Николай Сергеевич – врач крупного лечебного специализированного учреждения в Подмосковье. Николай Сергеевич – тоже выпускник ВМА имени С. М. Кирова 1977 года, факультет подготовки врачей для авиационной и космической медицины. Помню его с тех далеких времен учебы как скромного и очень порядочного слушателя. Таким он и остался по жизни, пройдя суровую школу военной службы. Николай – настоящий Человек, Врач и Гражданин! Годы нисколько не изменили его.
Дальше идут люди, с которыми я длительное время служил на Краснознаменном Черноморском флоте начальником медицинской службы на эскадренном миноносце «Благородный» и флагманским врачом в 181-й бригаде строящихся и ремонтирующихся кораблей.
Шевченко Григорий Николаевич – мой командир корабля, а в последующем командир бригады. Выросший вдали от моря, на полтавских землях, Григорий Николаевич стал настоящим Моряком и Командиром с большой буквы. Он до самого окончания службы оставался порядочным, честным и справедливым человеком. Надежен во всех отношениях и крепок в своих убеждениях. Так он воспитал и нас, за что все мы остались ему очень благодарны.
Плехов Петр Иванович – заместитель начальника штаба. С этим человеком было очень легко служить. Он был честен и справедлив, таким остался и по сей день. При его достаточно нервной должности и занятости он всегда находил время, чтобы помочь офицеру, подсказать, а если требуется, то и подставить плечо в трудную минуту. И что характерно – никогда не кричал. Его любили и любят до сих пор. Долгих лет жизни Вам и крепкого здоровья, дорогой Петр Иванович!
Седов Владимир Иванович. Он матросом срочной службы служил вместе со мной на эсминце «Благородный», теперь Володя – человек искусства в Санкт-Петербурге. Занимается художественным литьем. В его благородстве и порядочности тоже не приходится сомневаться.
Все эти люди являются спонсорами моих книг.
Огромное всем вам спасибо и земной поклон! Будьте здоровы! Да хранит вас Бог!
















Содержание

Так и живем…
Мы хотим всем рекордам…
Будь здоров, солдат
Горький жребий судьбы
Во имя любви
Возвращение
Почти криминальная история
Философ
Жестокая красота
Зигзаги жизни
Амплитуда жизни
Поворот
Юбилей
Поговорили…
Психолог
Сюрприз
Склероз
У природы нет…
Шутники
Это сладкое слово «свобода»
Прозрение
Живая легенда
Военный госпиталь – старейшее медучреждение Николаева
???????????
Измышления аббревиатуры
Ширинка
Сила опыта
Близкие люди
Поиски предателя
Это жизнь…
Ни о чем…
Разные дороги одного пути
Белая полоса
1. Теория вероятности
2. Добрый волшебник

Ох уж эта Оля!
Первомайская история
Доктор
Загадка
Благой порыв
Неуловимые мстители
Кто не спрятался…
Гости
1. С Новым годом!
2. Торжество
3. Гоша, добрый дядя и все…
Воспитатели и воспитуемые
Наши милые дети
Доброта
Прерванный полет
Скука и уныние
Кузинка
Тяга к прекрасному
Винегрет
Логика
Женское кокетство
Кажущееся заблуждение
Проводы
Вожделение
Загадка
За милых дам!

Ни о чем
Увлеченные люди
Производственная травма
Подготовка к осени

Раздумья ночи
О доброте людской