Тринадцать дней до Рождества

фрагмент

Глядя на дрожащий день за окном, на прозрачно-голубое небо, на яркое пятно солнца над горизонтом, Марк не мог отделаться от мысли, что за ним наблюдают. Наблюдают с особой тщательностью и с той же тщательностью записывают всё увиденное, чтобы потом вывалить замечания ему на голову, сопроводив суровым ровным голосом: «Неудовлетворительно, друг мой! А если бы существовала оценка «отвратительно», то она стала бы Вашим фирменным знаком. Ничего более Вы не заслуживаете, ибо ни на что более не способны». Марк сощурился, вспоминая белое круглое с крупными оспинами лицо куратора. Не отводя взгляда от солнца, показал кому-то язык, погрозил кулаком и поправил наушник в правом ухе. Почему-то именно из правого уха наушник часто вываливался. «Разные уши что ли у меня? Кошмар какой-то», – Марк потрогал ухо и удобнее устроился на широком подоконнике второго этажа «Дома престарелых», не закрывая глаз погружаясь в музыку. Стажировка его медленно но верно подходила к концу, заканчиваясь естественной смертью, порученного ему человека. И, чтобы там не говорили наверху, естественная смерть означала, как минимум, положительную оценку, даже если он сам «ни на что более не способен». «Иногда, знаете, может и повезти. Не всем же пахать, как проклятым!», – Марк снова поправил наушник и замурлыкал под нос весёлый, прилипчивый мотив. Музыка становилась громче, музыка касалась нежных ниточек-струн его души, музыка щекотала его изнутри, вызывая безотчётное волнение. Это всем известное состояние называется молодостью. Пятый, выпускной курс университета, специальность ангел-хранитель, сулящая хороший оклад и всеобщее уважение. Перспектива роста до архангела. Впрочем, это вряд ли ему грозило. Служба не вызывала в нём внутреннего трепета, подобно музыке. Будущую службу свою Марк уже откровенно ненавидел. Но терпел от безысходности. Всё-таки лучше, чем отмывать заблудшие души, где-нибудь в далёком отстойнике на краю миров или утилизировать тела в крематории. Фу. Что угодно, только не это.

Они уживались здесь всемером. Первый – Николай. Седой кряхтун, готовящий к переходу уже пятнадцатого или шестнадцатого подопечного. Второй – Петруха. Средних лет непоседа, источник всевозможных земных анекдотов, сыплющий ими, словно бенгальский огонь искрами. Третий –Павел, называющий Петруху откровенным пошляком и безбожником, но охотно хохочущий над его шутками во всю мощь «лужёного» горла. Говорят, что Павел солировал в райском хоре, но спел однажды на торжественном приёме какую-то непростительную крамолу, за что «удостоился» ссылки на Землю. Здесь ему удалось устроится на подработку подменным ангелом-хранителем и жить безбедно уже третью человеческую жизнь. Его лучшим другом считался Константин. Эти двое всегда составляли пару в игре «в дурака» или забивали «козла», стуча костяшками по железному столу в центре комнаты отдыха. Константин выглядел интеллигентно. Смотрел интеллигентно. Молчал интеллигентно и интеллигентно выражался. Ангел-хранитель в четвёртом поколении, он даже «козла забивал» интеллигентно, нежно прислоняя костяшку домино к общей змейке. «Кхе-кхе», – кряхтел Николай, наблюдая подобную «дикость», поглаживая себя по большому белому крылу огромной мохнатой ручищей – «Кхе-кхе! Козёл Вы, Ваше высокоблагородие». Костя смущался, краснел, чесался во всех местах одновременно и интеллигентно молчал.
Пятый, Иуда Фомич, – единственный ангел с отчеством, встреченный Марком за всё своё недолгое существование. Местные, включая Константина, звали его просто – Фомич, умышленно стараясь не раздражать слух неблагозвучным именем. Возраста Фомич был неопределённого и никому его не открывал. Всегда подтянут, даже слегка напряжён, он особо тяжело переживал проигрыши, долго ходил взад-вперёд по комнате, почёсывая лысую голову и подёргивая крыльями. Останавливаясь, он морщился лицом, выпячивая миру трагические глубокие морщины. Тёмными вечерами из него неожиданно начинали выпадать откровения, открывая всевозможные трагические факты из жизни рассказчика. Например, что он из девятерых своих подопечных ни одного не довёл до естественного перехода. После чего следовали страшные эпизоды «последнего случая» с самыми что ни наесть кровавыми подробностями. Потом, если ты вдруг решал заговорить с ним об услышанном через пару дней, он сильно пугался, пытаясь узнать, откуда тебе всё это известно. Из чего следовало буквально, что Фомич страдает потерей памяти. Или попросту придуривается.
Седьмого звали Илья. Высокий и красивый, с густой чёрной шевелюрой, он постоянно, везде и всегда читал. Николай обзывал его «Котом учёным», при этом протягивая «ё» максимально долго: «Кот учёоооооооооный». Вот точно так: «Учёооооооооооный». Илья обижался, дёргал носом и шевелил тонкими усиками над верней губой, чем действительно весьма походил на кота. В этот момент улыбался даже Марк – седьмой постоянный житель правого крыла, второго этажа «Дома престарелых». Другие здесь долго не задерживались – быстро передавали подопечных из рук в руки, по акту, как того требовали правила, и тут же уходили в положенный бессрочный отпуск или на повышение. Эти же семеро жили вместе вот уже без двух дней месяц и сделались друг другу почти родными.

– Эй, стажёр, пару составишь мне? Илья отказывается, говорит у него – последняя глава! Каждый день она у него последняя.
Лысина Иуды Фомича блестела полуденным солнцем. В глазах застыла надежда.
– А пойдёмте!
Правое ухо вновь упустило наушник, и Марк любезно разрешил ему это сделать. После чего освободил от наушника и левое ухо тоже, уютно устраиваясь за столом, пока Константин аккуратно перемешивал кости.
– Один-один!
Николай со всего размаху вогнал дубль в железную столешницу. Где-то за пеленой, во внешнем мире, зашевелились тени, проснулись и задвигались подопечные – ещё недавно требующие постоянного внимания. Тогда они числились в живых, а сейчас значились в промежуточных. Из первого списка их исключили давным-давно, как только на место жизни пришла усталость, а во второй ещё не включили. Но на каждого уже имелся акт приёма-передачи, составленный по всем правилам и инструкциям, каждый ждал своего часа, своей второй даты в графе «Годы жизни».
– Ходи, стажёр!
Марк прислушался к дыханию подопечного в комнате за стеной, отметил его спокойствие, аккуратно поставил один-шесть.