Пыль большой дороги... главы 1-3

                I
        - Тепло…
        - Да.
        - Если завтра будет такая же, люди захотят выбраться из своих душных квартир…
        - Марк, мне совершенно плевать на этих людей! Просто посмотри на них! Они же… Они не знают, чего хотят…, впрочем, знала бы чего хочу я…
        Свет ночного города уже постепенно сменялся утренней зарей, розовые лучи ленивого октябрьского солнца пробивали дымку и ровно ложились на наших щеках. Мы с Эльзой выкурили уже по второй сигарете, наполнив свод террасы густым дымом. Утро не отпускало нас. Ведь это было не просто утро…утро субботы… Мы ужасно устали… Хотелось просто упасть и уснуть. Вдруг звук бьющегося стекла отрезвил нас, посмотрев друг на друга, мы сбежали с террасы по лестнице вниз в зал ресторана…
        В углу почти у самого входа перед перевернутым столом происходило нечто неописуемое… Два здоровых мужика дубасили друг друга с неистовой силой. Они схватили друг друга так сильно, что звук рвущейся одежды приводил тело в дрожь. Казалось, что никто из них живым из схватки не выйдет.
        Вокруг полукольцом собралась толпа более-менее трезвых посетителей. Все стояли молча… ни один не вызвался разнимать. Посмотрев на это все несколько секунд и вздохнув от безысходности, я влез меж двух, рвущих друг друга на клочья амбалов, оттолкнул их друг от друга и встал между ними. Тут подбежал Генри, наш бармен, схватил одного за плечи и усадил на стул, второй сам развернулся, поднял стул и сел. Я знал этого человека. Он был нашим постоянным клиентом, он всегда без исключений был со своей отвязной женой, которой, по всей видимости, было на него наплевать. Она даже не сдвинулась со своего места пока ее мужу прописывали тумаков. И только после боя она подошла к нему, врезала ему вдобавок пощечину, позвала водителя, и они отправились домой…
        Второго молодого человека я не знал. Когда я обернулся в его сторону, вокруг него уже хлопотала Эльза. Он был не так сильно помят, как тот тип с женой, но все же у него не хватало пары зубов. Ли (Эльза) вытирала кровь с его лица влажным полотенцем, стараясь не задевать ссадины и синяки.
        Этот молодой человек был весьма симпатичным, не смотря на множественные раны на его лице. Он был высок, строен, с темно-русыми, слегка вьющимися, волосами, откинутыми назад. У него были большие карие глаза, овальное лицо с округлым подбородком, объемные губы. Одет он был в недорогой шерстяной костюм и потрепанные лаковые туфли. Костюм, конечно, видал и лучшие времена, но сегодня очевидно это был его последний выход в свет.
        Через несколько мгновений с главного входа залетел наш управляющий – Курт Леманн. Он пробежал мимо нас сначала не заметив, дошел до бара, обернулся, посмотрел в нашу сторону, провел рукой по лицу и тяжело вздохнул.
        - Что тут произошло, черт возьми? – вскрикнул Курт, выпячивая глаза – Краус, Эльза Краус!!! Я у кого спрашиваю?
        - Да, герр Леманн… Меня не было, когда драка началась, мы с Марком спустились с террасы позже, когда услышали грохот, - опустив глаза сказала Ли.
        - Меня не волнует, где ты была! Ты должна быть на своем рабочем месте! Или работа управляющей зала тебя не устраивает, и ты хочешь пойти в судомойки? Так я быстро это устрою!
        - Нет, герр Леманн…
        - Все!!! Я даже разбираться в этом не хочу! Выкручивайся сама! Будешь ли ты искать кто за это все заплатит или же заплатишь сама, меня не интересует!!!
Курт уже хотел уходить, но мужчина, сидевший на стуле, начал что-то бубнить:
        - Герр Леманн…
        - Откуда вы знаете мое имя? Ваше лицо кажется мне знакомым! Черт возьми, кто вы? – удивленно спросил Курт.
Леманн пошел в сторону молодого человека, одновременно разглядывая его.
        - Моя фамилия Хан. Возможно, вы не помните меня. Я лежал в госпитале с раздробленной ногой. Вы три месяца выхаживали меня, а потом внезапно исчезли, я не успел поблагодарить вас…
Хан не успел вымолвить, как Курт вскрикнул:
        - Вольфганг, черт подери, Хан!!! Четыре года прошло, а все как вчера! Ну и раскрасили тебя! Не то что я не узнаю, мать родная не узнает! Дай я посмотрю, что с твоей челюстью.
        Курт, вспомнив свою врачебную молодость, аккуратно наклонился над юношей и осмотрел его лицо.
        - Челюсть, по всей видимости, цела. Не хватает нижнего правого клыка и резца рядом. Не чего страшного. Не велика потеря, я знаю хорошего стоматолога, —сказал Курт.
        Курт пригласил Вольфганга Хана в четыре часа в наш ресторан Кёниглешер Платс.
Ли помогла Вольфгангу дойти до выхода, остановила ему такси, и вернулась обратно в зал.
        Пожилая уборщица фрау Кунце уже прибиралась в зале, заметая осколки стекла и считая сколько бокалов было разбито сегодня.
Генри протирал последние фужеры за своей стойкой, а официантки заканчивали протирать столы.
        Я пошел на кухню, проверил все ли убрано, отпустил поваров и сам, накинув пальто собрался идти домой. Выйдя в зал, увидел Эльзу, стоящую около двери. Она ждала меня. Все работники уже разошлись. И мы, закрывая дверь, отправились домой.
Мы жили в двух кварталах от ресторана. Снимали по комнате в доме фрау Зиммерман на Ангеликаштрассе, 14.
На кухне уже горел свет, фрау Зиммерман не спала. Мы зашли в дом, поздоровались с хозяйкой – она варила кофе, поднялись по лестнице на второй этаж, обменялись взглядами и разошлись по своим комнатам. Сил на лишние движения не было. Я разделся, завалился на кровать, и еле дотянувшись до тумбочки, ухватил будильник, поставил на три часа. Время было семь часов сорок минут.


II
Гюнтер Ланг пришел с рабаты раньше обычного и включил, ненавидимое всем домом радио. Сквозь дрему я услышал прогноз погоды: вся следующая неделя обещала быть теплой.
Прозвенел будильник. Я с большим трудом сначала сел на кровать, а затем с неменьшим трудом встал с нее. После утреннего туалета, я спустился на кухню, фрау Зиммерман уже готовила ужин.
- Марк, ваша работа убьет вас…, - тепло, словно мама сказала она.
- Знаю…
Я сварил себе кофе, сел за круглый столик возле плиты фрау Зиммерман. Я смотрел как она тушила капусту, делала она это не хуже меня, человека, которого несколько лет обучали подобным вещам.
С хозяйкой дома у меня с самого начала были очень теплые отношения, я чувствовал в ней какую-то материнскую ласку и заботу. Она была женщиной среднего роста, слегка полная, пышногрудая, с темно-коричневыми кудрявыми волосами и глубокими серо-зелеными глазами, ей было около шестидесяти лет. Она была настолько добра ко мне, что взымала плату за комнату через месяц. Сколько бы я не пытался заплатить полностью, у меня не получалось.
Молча допив кофе, я поднялся обратно. Зашел к Гюнтеру. Он бережно начищал свои новые лаковые туфли, выданные ему на работе.
- Как на работе, Гюнтер? – садясь на стул, без особого интереса спросил я.
- Просто отлично, Марк!!! Директор отеля пообещал назначить меня старшим лакеем, на место старика Отто! – восторженно ответил Ланг.
- Отлично, дружище! Мои поздравления! – сделав вид, как будто я действительно зашел спросить, как дела, сказал я, - И да, Гюнтер, можно попросить тебя включать радио чуть тише? – чтобы поскорее закончить это нелюбимое мной притворство, спросил я.
Он кивнул головой, видимо в этот момент он думал о чем-то другом и ему не хотелось отвечать мне, чтобы не сбить восторженные мысли о грядущем повышении.
Я молча встал и вышел на лестничную площадку, повернулся в сторону двери Ли и услышал ее шаги, она уже не спала. Подойдя к ее комнате, я постучался и не спешно отворил не запертую дверь. Она сидела напротив трюмо и прибирала волосы, держа в зубах заколку. Посмотрев на меня через зеркало, она предложила сесть. Я остался стоять в дверном проеме и лишь сказал, что до работы осталось пол часа, и нам нужно поторопится. После я поспешно закрыл дверь и удалился в свою комнату.
***
Уже смеркалось, я сидел в своем кабинете на кухне. Посетителей было не много, и я позволил себе уставившись в окно наблюдать за, покрывающимся огнями, городом.
Господа Леманн и Хан сидели в кабинете Курта уже третий час. Бог знает, что они там делали. Очевиднее всего, унесенная Генри бутылка шнапса им в кабинет, дала повод для душевных разговоров и баек про их военное прошлое. В этом плане Курт был не утомим. Он мог часами рассказывать про то, как он вытаскивал с того света раненных солдат, про то, как зашивал раны, ампутировал конечности и так далее и тому подобное…
- Герр Тапперт, господин Леманн просит вас к себе, - сказала девушка, вошедшая ко мне в кабинет, которая была одной из официанток Ли.
- Спасибо, Виктория, - отрывая взгляд от окна, сказал я.
Виктория поспешно удалилась. В след за ней вышел из кабинета и я. Пройдя в зал ресторана, я увидел, что Ленц уже стоял в дверном проеме своего кабинета и ждал, когда Вольфганг выйдет вместе с ним. По середине зала под большой люстрой уже был поставлен большой стол, остальные столы сдвинули к стенам. Посетителей сегодня не было, и Курт принял решение закрыть ресторан, устроив вечеринку для коллектива.
Официанты сновали из кухни в зал и обратно, принося все, что успели приготовить повара. За столом собралось человек двадцать, даже пожилая фрау Кунце согласилась отужинать с нами. Генри принес из бара пару бутылок шнапса, виски, темный ром и вино для дам, не пьющих крепкий алкоголь. Кай, мой старший помощник, принес на большем блюде, прекрасно запеченный, бараний бок, на подложке из запеченного картофеля и брюквы. Все было готово. Бокалы были наполнены.
Ленц встал, распрямил плечи, поднял бокал и произнес:
- Сегодня я хочу выпить, за нашего нового сотрудника, храброго солдата и просто хорошего человека. За Вольфганга Хана!!!
Мы все встали дружно чокнулись и выпили. Но не выходила из головы фраза Курта про нового сотрудника в лице Вольфганга.
Курт продолжил:
- Оказалась, что герр Хан не только отменно махает кулаками, но также является отличным музыкантом! – не к месту вспомнил Курт про кулаки, - Я не мог отказать себе в удовольствии и не взять хорошего музыканта в наш коллектив. Завтра с господином Ханом мы поедем выбирать рояль, и он немедля приступит к своей работе! – продолжал Леманн.
Вольф возразил:
- Курт, я не смогу выйти на работу завтра же, - видимо за вечер они успели перейти на Ты, - посмотри на мое лицо. Я распугаю всех твоих посетителей. Или ты хочешь, чтобы я играл только для тебя? – рассмеявшись и тут же выправив лицо от боли в скулах, сказал Вольф.
- Так и быть, приступишь к работе со вторника, - согласившись, садясь, выкрикнул Курт.
Я знал Курта давно, еще до войны, мы познакомились, когда я учился в академии, а он работал там же медиком. Мы были молоды, очень молоды: мне было восемнадцать, а Курту двадцать три. После окончания академии, я предложил ему открыть свой бар. Он, как человек легкий на подъем, согласился, недолго думая. Мы влезли в большие долги. Купили не большое помещение, наняли официантов, поваров, бармена… Несмотря на все, мы работали в удовольствие. Курт смотрел за залом, я - за кухней. Но все наши труды рухнули в одночасье. Началась война. Курта, как медика мобилизовали, а мне, за отсутствием посетителей, пришлось закрыть наше заведение и устроится на консервный завод.
Война закончилась. Курт пришел домой. Консервный завод закрыли. Мы оба остались без дела и без средств к существованию. Спустя несколько месяцев, Курт на одной из вечеринок познакомился с неким господином Бааде, который согласился вложится в наше новое детище. Еще бы! Ленц уговорит кого угодно! Так мы открыли Кёниглешер Платс. Господин Бааде никогда не вмешивался в наши дела, мы ежемесячно отдавали ему неплохой процент от выручки, на этом наше сотрудничество заканчивалось.

Я заметил, что Вольф сел рядом с Ли, и настойчиво ухаживал за ней: подливал вино, подкладывал еду, мило беседовал с ней. Я заметил, как блестели его большие карие глаза. Эльза, вероятно, понравилась ему. Но она не подпускала его слишком близко, и изредка поглядывала на меня, как будто спрашивала, стоит ли отвечать взаимностью. Своим ответным взглядом я не чего не мог ей сказать. Естественно, я не знал этого молодого человека, но мне очень хотелось доверять ему.
Саму Эльзу, я знал относительно не долго на то время – года два, наверное, с того момента, как Курт взял ее на работу. За это время мы стали очень близкими друзьями, мы были открыты друг другу и могли говорить, о чем угодно. Таким откровенным, как с ней, я не был ни с кем. И она наверняка тоже.
За столом было живо. Кто-то хохотал до слез, кто-то рассказывал анекдоты, истории из жизни и тому подобную ерунду. Алкоголь лился рекой. Те, кто уверяли, что крепкий алкоголь не пьют, уже давно перешли на шнапс или виски.
Время близилось к утру. Курт достал граммофон. Поставил пластинку с подвижной музыкой. Все пустились в пляс. Вольф все не прекращал крутиться вокруг Ли. И тут Курт, как чувствовал, поставил пластинку с медленной романтической музыкой. Все разбились по парам, естественно Ли была приглашена Вольфом, я пригласил Викторию. Мы долго исполняли медленный бесформенный танец, во время которого я то и дело поглядывал в сторону Ли. Я боялся, что Вольф позволит себе лишнее, но я зря сомневался. Хоть он и был изрядно пьян, вел себя весьма тактично и галантно. После музыкальной составляющей нашего вечера, мы снова уселись за стол…
Сквозь, не до конца сдвинутые шторы, пробивался утренний луч солнца. Был восьмой час. Еле стоявший на ногах Курт, отдал приказ расходится по домам. Вся толпа вывалилась на улицу, расходясь в разные стороны. Мы с Ли и Вольфом вышли последними, кое-как закрыли дверь, еле держась друг за друга, затем остановили машину, усадили Вольфа и отправились домой.
Мы с Ли шли, по уже ожившим улицам, шатаясь и горланя песни. Нам было плевать на прохожих, бы были пьяны и счастливы, нам было хорошо. Подходя к дому, мы решили, что фрау Зиммерман не должна увидеть нас в таком виде, и сменив хихикающие выражения лица на серьезные, мы зашли в дом, тихонько на цыпочках через кухню пробрались к лестнице и также тихо поднялись наверх.
Я довел Ли до комнаты, закрыл ее дверь и отправился к себе. Зайдя в комнату, и сев на диван я мгновенно вырубился, уснув в одежде. Хорошо, что в понедельник ресторан не работает.
***   
Я проснулся от того, что кто-то взял меня за руку и несильно по-женски сжал ее. Открыв глаза, я увидел, что уже смеркалось. На краю кровати, взяв меня за руку, сидела Ли. Я привстал, посмотрел в ее лицо. Она улыбалась, в ее тусклых, от бессонных ночей, глазах стояли, непонятного рода, слезы.
- Что с тобой, Ли? - спросил я, пытаясь сесть поудобней.
В ответ я получил молчание.
Вдруг внизу раздался звонок. Фрау Зиммерман тяжелыми шагами подошла к телефону.
- Герр Тапперт, вас к телефону! – крикнула в сторону моей комнаты хозяйка.
Я соскочил с кровати, накинул халат. Эльза сидела там же.
- Я не долго! - шепнул я Ли.
Сбежав по лестнице в фойе, я взял трубку у фрау Зиммерман.
- Алло, слушаю!
- Марк, дружище! Как дела? — восторженно спросил Курт.
- Неплохо. Ты как, Курт?
- Отлично! В общем так, через час жду вас у себя! Отказы не принимаются! – выпалил он и сбросил трубку.
Поднявшись на верх, я не застал Ли в своей комнате. Пошел к ней. Она стояла у зеркала с большим букетом красных роз, держа в руке записку. Я подошел к ней, она молча дала мне открытку. Писал Вольфганг: «Прекрасные цветы – прекрасной девушке! В. Хан».
Я понял откуда были эти слезы. Ее растрогал этот букет. Возможно, ей давно не приходилось принимать ухаживания. Хоть что-то заставило ее быть счастливой, возможно, и не на долго.
- Звонил Курт Леманн, требует, чтобы мы были через час у него…
- Да?! Это прекрасно! Там будет Вольф, я смогу поблагодарить его за цветы!
Улыбка Ли означала, что она, несомненно, счастлива, хотя бы сегодня. Не так часто приходится видеть, что она улыбается. В ее жизни радостных моментов было куда меньше, чем моментов, пронизанных болью потери. Война забрала ее отца… Мать скончалась от тифа в прошлом году. Все мужчины, которые очаровывались ее красотой, хотели только ее тело. Не понимая какое нежное существо скрывается за этими прекрасными чертами и обаятельной фигурой. Имей она нрав стервы, то вертела бы она мужчинами, как только угодно. Но это не про Эльзу Краус, она слишком воспитана и очень кротка, чтобы быть стервой.
Я молча ушел из комнаты Ли. Спустился на кухню, чтобы сварить себе кофе. Но фрау Зиммерман перехватила меня на входе, сказав, что сама сварить кофе, ведь мне нужно собираться.
- Простите, Марк, я услышала краем уха, что через час вам надо на какую-то встречу. Позвольте я вам сварю кофе? – мягким, как плюш, голосом сказала фрау.
- Курт пригласил к себе, по все видимости, на ужин. Спасибо, фрау Зиммерман, премного благодарен.
Я поднялся к себе, достал новый костюм и черные лаковые туфли.
Через пол часа мы уже неслись по улицам города в каком-то такси. Я смотрел в окно, меня накрыла какая-то неведомая волна меланхолии. Мимо проплывали дома, торговые лавки, сады, фонарные столбы: все это олицетворяло в моем сознании прожитые годы. Мимо проносились картинки, каждая из которых, соответствовала тому или иному событию в моей жизни. В тот момент, я как никогда понимал, как стремглав несется эта жизнь, как скоротечны года, как быстро прогорает наша молодость, оставляя лишь сладкие и горькие воспоминания. День сменяет ночь и наоборот, солнце луну, сменяются поколения, в небытие уходят целые культуры и цивилизации. Порой мне кажется, что наша жизнь – это одеяло, сотканное из воспоминаний. Ведь воспоминания, по сути, это все что у нас есть, это то, что никто у нас не отнимет. А как бы хотелось, чтобы жизнь казалась тихой рекой с ее размеренным течением и плодородными разливами, чтобы черные полосы никогда не перемежали белые…чистой воды утопия…
Вскоре мы уже были у Леманна. Он жил в средних размерах квартире с тремя комнатами, две из которых были обставлены как спальни, а третья, самая большая, как гостиная. Раньше в одной из комнат находился кабинет, но потом Курт решил, что кабинет дома ему не нужен, так как на работе имелось помещение куда больше и уютнее, и переделал его под вторую спальню. Квартира досталась ему, толи от каких-то пожилых родственников, толи от одиноких знакомых его родителей, в прочем это было неважно, иметь хоть какую-то собственную жилую площадь считалось успехом.
В гостиной уже во всю кипела жизнь. Терпкий вечер, через свет желтых ламп, наполнил комнату, наводя на присутствующих пьянящую, дурманящую сонливость. Казалось, что нет места уютнее чем гостиная Курта Леманна. Была бы моя воля, я бы провел остаток жизни здесь, за столом своего друга, в кругу близких мне людей. Хотя за столом сидели пару милых дам чьи имена мне не были известны. За круглым столом также сидел Вольфганг, прямо на против него сел я, по правую руку от меня села Ли, по бокам от Вольфа расположились прекрасные дамы, и на конец, с лева сел Курт.
- Может быть представишь нас этим милым дамам, - сказал я Курту, не без возмущения в голосе.
- Прошу любить и жаловать, мои давние знакомые Софи и Марта! Мы втроем когда-то работали в госпитале…
- Очень приятно!!! Марк Тапперт к вашим услугам!!! – прервав Курта, поспешил сказать я.
- Эльза Краус! – скромно произнесла Ли.
В тот момент я не на шутку заинтересовался одной из дам, это была Софи…она была прекрасна, как будто все античные скульпторы вдохновлялись ей. Я не мог отвести от нее взгляда весь вечер. Казалось, что, если я позволю себе лишить ее внимания, то она исчезнет, растворится как дым на ветру. Если бы я был художником, то всю бы жизнь писал портреты только с нее. Ее черты были бесподобны: слегка смуглая кожа была нежнее самого тонкого шелка, зеленые глаза были наполнены отблеском золота, что придавало им нежно-хищный взгляд, тонкие губы, казалось, есть сам источник жизни.
Моему очарованию не было предела. Со стороны я, наверное, выглядел как ребенок, жаждущий объятий матери. Я никогда раньше не испытывал настолько сильной влюбленности. Дай бы я волю своим эмоциям, они бы били фонтаном. Сейчас, казалось, я могу все на свете, я настолько окрылен, что все заботы уходят на второй план, и жизнь принимает новые краски, отказываясь с неистовой силой вспоминать былое прошлое.
Мы были знакомы всего какой-то час, но, казалось, что с этим человеком я прожил уже вечность – тысячу жизней, тысячу неповторимых жизней, в которых было место только нежным чувствам и сладким эмоциям.
Да кто бы мог подумать?.. Марк Тапперт влюбился как смазливый школьник, неужели кто-то смог растопить чувства каменного человека? Неужели это то, чего жаждала моя душа, постоянно уносясь в бездну тягостных раздумий, поддаваясь самому страшному, что есть в этой жизни – одиночеству? Я бы своему злейшему врагу, коих у меня нет, не пожелал познать одиночество, прочувствовать все иглы горестных чувств, пронзающих душу и разум, казалось бы, последний должен помочь выбраться из этой ряски, но даже он сдается и догорает как восковая свеча. Но, если я принялся сравнивать разум со свечей, то стоит сказать, что свеча – это в какой-то степени есть сама реинкарнация, то есть фитиль конечно сгорит, а вместе с ним все, что тянуло на дно, но воск не сгорает, он плавится и медленно стекает. И тут уже выбор каждого – взять волю в кулак и слепить из себя нового человека, или смирится, растаять и кануть в небытие бесформенным куском воска. Как думаете, что в свече важнее воск или нить? Если судить, что без нити свеча не когда не загорится, то можно сказать, что она на всегда останется цела. А если же не будет воска? Нить сгорит очень быстро… Но, увы, все бесполезно ведь, как и без нити, так и без воска не существовало бы даже такого понятия как свеча. Так и в жизни, по всей видимости, человек рожден, чтобы любить и страдать.
Впрочем, в тот момент я был рожден любить.
Вечер плавно перетекал в ночь, нежно, тонко, сопровожденный сладким запахом табачного дыма. Грани стирались, оставались лишь легкие парящие тени присутствия кого-то еще. Ночь уносила своей наивной простотой происходящего все предрассудки, накрывая мягким одеялом нежности и чувственного покоя. Это можно было сравнить лишь с детством, со временем, когда все тяжелое, казалось, легче ваты, когда конфеты росли на деревьях, а сказочные карамельные реки казались явью, будто они не нарисованы на страницах книг. И мамина рука… рука, которая олицетворяла все действительное и все сказочное на этом свете, она излучала сильнейшую любовь, тончайшую нежность и незабываемое тепло…
Эта ночь была необычной. Не как те, что бывали на квартире у Курта раньше. На моей памяти осталась, наверно, добрая сотня таких застолий, но не одно не было похоже на это. В те вечера всегда было шумно, народу было больше, а если даже и не много, то это не мешало нам закатывать шумные веселые вечеринки, полные фальшивой жизнерадостности и беззаботности. Это помогало нам, только собравшись вместе мы могли хотя бы жить этим вечером, а не проживать его кто как может. Когда пьешь и ведешь хмельные беседы со своими друзьями, ты невольно забываешь свои насущные заботы, ты живешь в эту минуту, в это мгновение, желая откусить побольше от этого вечера, насладится тем, что у тебя есть сейчас, что, по крайней мере, этим вечером ты не один. Но сегодня все было по-другому, вплоть до мелочей… вечер изначально задался легким, ведь когда я ехал к Курту, у меня был не лучший настрой, я планировал тихонько посидеть в стороне со своими мыслями и лишний раз не высовываться. Действительно все сидели в нежной тишине, которую слегка перебивало перешептывание. После ужина и пары тостов за встречу и дружбу, все как-то невзначай разделились по парам. Не сложно догадаться кто с кем уединился. Этот вечер у Софи я украл сразу. Вольфганг, естественно, не терял возможности сблизиться с Ли, а Курту, смотря на все это не чего не оставалось как беседовать с Мартой. Они то и дело шутливо переглядывались, показывая друг другу, как нелепо мы выглядим со стороны. По крайне мере мне казалось, что они глумятся над нами, но меня это не задевало. В ту ночь меня бы не потревожило даже, вдруг начавшееся землетрясение, я был отвлечен на столько на сколько хватало моей отвлеченности.
Марта решила откланяться, с этого момента розовые облака в гостиной Курта начали рассеиваться. Естественно, Марта не могла уйти одна без подруги. Софи робко попрощалась со мной, мы с Куртом пошли проводить их, мы еще не долго постояли в прихожей, обменялись еще несколькими фразами, и самое главное, я выпросил у Софи номер ее телефона.
- Двадцать семь ноль два! - пропела Софи, и не громко засмеялась.
- Я обязательно позвоню!!! Завтра! Завтра утром!
Я еще несколько минут смотрел в окно как два силуэта расплываются в мокром воздухе седой улицы…
Милая парочка, расположившаяся на бардовой софе в углу гостиной, даже не заметила, что девушки ушли.
С моей стороны было очень эгоистично так поступать: я оставил Ли одну наедине с Ханом. Может я от того и не волновался, что Вольф показался мне весьма надежным и воспитанным человеком. Но все же Ли, вероятно, не ожидала от меня, что я оставлю ее. Впрочем, я не стал разрушать их идиллии, и просто сев за стол, наблюдал. Разве это не так прекрасно, как кажется? Влюбленные люди. Этот взгляд, наполненный восхищением, и блеск в глазах, который, казалось бы, сейчас польется звездной пылью и озарит все вокруг. Робкие нечаянные прикосновения, наполненные смущением и осторожностью. Шелест губ, окрашенных в алый цвет, словно помадой. Вероятно, это от волнения кровь приливает к лицу и насыщает его блеском, а может так проявляется душа, она словно готова вырваться и полететь.
Все же просидеть вечность им не позволил Курт.
- Так! Все! Хватит этих телячьих нежностей! Я сейчас умру от скуки! Идите к столу! Сейчас же! – авторитетно возвысив голос, сказал он.
Герр Леманн был решителен в своих словах и действиях, поэтому лучшей наградой было для него послушание. Он любил, когда люди четко понимают, что он от них хочет и не заставляют его сотню раз изъяснятся. Не меньше этого он любил командовать. Его голос разливался барабанной дробью по округе, и те, кто с ним знаком не был, мягко говоря, приходил в ступор. Ему очень льстило, когда на воскресных собраниях перед концом рабочей недели, после поставленных целей и розданных похвал, мы все дружно выкрикивали, на испанский лад: «Будет исполнено, Команданте Леманн!». Затем по залу прокатывался не продолжительный смех, оставляя приятную улыбку и хорошее настроение на ночь грядущую.
Наш трезвый вечер стал уже, отнюдь, не трезвой ночью, слабо приближаясь к похмельному утру. Мы сидели за тем же столом, перетирая бессмысленные беседы, абсолютно лишенные здравого смысла или же вообще без него. Все кроме Курта думали совершенно о другом, а не об этой пустой болтовне. Россказни Курта про политику меня никогда не вдохновляли, но сейчас моя аполитичная сущность на отрез отказывалась даже слушать про этих премьеров, президентов и прочей нечисти. Вдруг мой взгляд упал на часы, стоявшие на комоде. Стрелки показывали пятнадцать минут пятого. Было утро вторника двадцать пятого октября.
Мы втроем шли по Фонтанной площади по направлению к Ангеликаштрассе, от дома, где жил Курт до дома фрау Зиммерман было минут сорок ходьбы. Вольфганг решил проводить нас, то ли от скуки, то ли от того, что хотел убедится, что Эльза дойдет до своего дома, это звучит, естественно, абсурдно. Когда я думал о том, зачем он идет с нами, и мне в голову пришла мысль, что он не доверяет мне, я хотел было прогнать его или сказать, что мы сами в состоянии дойти. Но потом эта мысль, надуманная мой же, покинула меня. Было понятно, что он не из-за недоверия идет рядом до самого порога, а из-за того, что ему дорога каждая минута, проведенная рядом с Ли. Наверно, я бы на его месте поступил точно так же.
- Доброго утра, Вольф! До свидания! Не опаздывайте на работу, в двенадцать начнется ваш первый рабочий день! – крепко пожав руку, попрощался я.
Вольф, не чего не сказав, кивнул головой и обернулся в сторону Эльзы. Взял ее левую руку и поцеловал.
- Скоро увидимся! – осторожно, словно боясь спугнуть момент, произнес он.
- Сладких снов, дорогой Вольфганг Хан! – пропела Ли, улыбаясь так, что ее лицо осветилось словно солнцем в темноте предрассветного часа.
Еще раз пожав руку, я, а следом и Ли, осторожно зашел в дверь дома. Царила тишина, мы оказались чужаками в сонном царстве дома фрау Зиммерман. Однако, поднявшись наверх, я увидел, что из-под двери Гюнтера Ланга выходит полоска тускло-желтого цвета, он уже не спал, вероятно собирался на свою «восхитительную» работу. Как это он не догадался врубить свое радио в шестом часу утра? Меня бы это не удивило.
Мы с Ли разошлись по своим комнатам, прежде окинув друг друга теплым взглядом понимания и приобщенности. В такие моменты, как никогда чувствовалось, что между нами определенно существует какая-то связь. Нет, это была не любовь в том понимании, которая возникает между мужчиной и женщиной. Да и дружбой это не назовешь, это было что-то большее, наверное, правильней было бы охарактеризовать это как совокупность любви и дружбы, только отсутствовала платоническая связь, близки были только наши души.
С пол часа я ворочался в своей постели и уже был готов уснуть как в дверь кто-то постучался. Я встал и открыл ее.
- Вольф! Это вы? Что вы тут делаете? Как вы сюда попали? – с преогромным удивлением, произнес полушепотом я.
- Я… я сидел на крыльце, курил, хотел было уже уходить… открылась дверь вышел молодой человек, он спросил жду ли я кого-нибудь… я назвал ваше имя. Он впустил меня…, - робко прошептал он.
- Вероятно это был Гюнтер…, - перебив Вольфа, сказал я.
- Можно...?
- Конечно проходи! – вновь не дав договорить, выпалил я, - Проходи, садись.
- Простите меня, герр Тапперт, я не должен был сюда врываться, - с еще большей робостью произнес Вольф, - Я только хотел… мне показалось, что… наверно, мне стоит уйти…
Было видно, что ему трудно признаться в чем-то.
- Ерунда! Если вы пришли значит оно того стоило… Вы не против, если мы перейдем на ты? – спросил я, чтобы хоть как-то помочь преодолеть ему смущение. Я догадывался, что он мне хочет сказать.
- Не против, конечно…
- Ну вот и славно! У меня есть к тебе предложение, не прогуляться ли нам до ресторана? Посидим в моем кабинете, поговорим, поближе познакомимся, раз уж так получилось, что нам обоим не до сна. – с неприсущей мне решительностью, предложил я.
Я принялся одеваться. Из головы у меня не выходила мысль о том, что он хочет именно от меня, вероятно, это касалось Ли. А может он хочет в чем-то признаться сначала мне, спросить стоит ли ему…? Даже, если так, то почему у меня? Неужели, так сильно видно, что мы с Ли очень близки? Но все эти мысли не отталкивали меня от него, наоборот, мне хотелось говорить с ним, я хотел выслушать его, обменяться мыслями с ним, вероятно, в тот момент я хотел оценить его еще точнее, ведь я не мог допустить, чтобы Ли связалась с человеком ненадежным. Меня наполнило смятение, мне необъяснимо хотелось сблизится с Вольфом, не покидало ощущение того, что… ну знаете, как это бывает, когда находишь дальнего родственника и тебе не терпится с ним увидеться. Вы, можно сказать, чужие люди, но что-то вас связывает. Или это все ерунда и я просто увидел в нем интересную личность и мне захотелось пообщаться с новым человеком, хотя познакомились мы при весьма скверных обстоятельствах.
Мы спустились вниз, уже было вышли, я сунул руку в карман и обнаружил, что не взял ключи и портсигар, хотя отчетливо помнил, что приготовил их, и, вероятно, оставил на столе.
- Дружище, мне нужно вернуться, я оставил ключи и сигареты. Ты не против? Постой покури пока…
- Да, конечно…
Я поднялся наверх и преодолевая последние ступени чуть было не столкнулся лоб в лоб с Эльзой.
- Ты меня здорово напугала! – переводя дух, прошептал я.
- Что тут происходит? Куда ты ходил? – удивленно и подозрительно спросила Ли.
- Ли, дорогая, мне не спится, я пойду на работу, у меня там есть кое-какие не решенные дела… А ты чего не спишь?
Я решил не говорить ей всей правды, иначе бы она точно не уснула, ломая себе голову, ведь я и сам толком не понимал, что происходит. Думаю, Ли не станет обижаться на меня. Это же не ложь, а так, легкая шалость во благо.
- Услышала какой-то шум, подумала это опять Гюнтер безобразничает, но потом увидела в окно как он уходит и решила проверить тебя…
- Как видишь со мной все в порядке. Я забыл свои сигареты, вернулся за ними. Ложись спать Ли, предстоит тяжелый день… - наклонившись над ее ухом прошептал я. Поцеловав ее в щеку, я проводил ее до комнаты. Она молча вошла в нее, я запер за ней дверь.
Взяв все что мне нужно, я спустился вниз. Мы шли по грязному тротуару бок о бок почти молча, закурив по сигарете. Идти было не далеко и спустя несколько минут мы были уже на месте. Я отворил дверь, пропустив Вольфганга вперед, затем запер ее изнутри. Мы не спешно, осматривая зал, прошли на кухню и затем ко мне в кабинет.
- Что будем пить? У меня есть не плохой французский коньяк, ты пьешь? – спросил я, на сухую, я думаю, наш разговор бы не склеился.
- Да…, - сухо и тяжело будто на вдохе произнес Вольф, а затем поспешно прокашлялся, - Что-то в горле пересохло.
Я достал из стола два бокала, налил коньяк и дал один Вольфу.
 - Будем здоровы! – почти одновременно произнесли мы и чокнулись.
После десятисекундного молчания Вольф заговорил первым.
- Марк, мне сначала показалось, что ты относишься ко мне с опаской, и это естественно, ведь первое, что я учудил в твоем присутствии это драка. Но сейчас я вижу, что ты человек не пред рассудительный и сможешь меня понять. Ты близок с Ли. Кто если не ты знает ее лучше? Я вижу, что наши чувства взаимны, но также я вижу, что вас связывает какое-то чувство и я боюсь его разрушить. – быстро, будто он давно приготовил эту речь и выучил ее до последнего слова, выпалил Вольф.
На его лице снова проступили живые человеческие черты, видимо сказанное облегчило ему существование. Я и предположить не мог, что Вольф такой чуткий молодой человек, конечно, его воспитанность и тактичность были видны сразу, но то, что мы с ним были так похожи меня поразило. Когда он говорил у меня, будто перекрыло дыхание. Я слышал, как человек говорит моими словами. Именно так выразился бы и я, если бы оказался в подобной ситуации.
 - Нашу связь с Ли не в силах разрушить даже смерть, но это не связь мужчины и женщины, если проще выразится мы друзья, мы как брат и сестра, мы дополняем друг друга, и я буду только счастлив, если Ли обретет свою любовь. Ты кажешься мне очень хорошим, надежным, добрым, чутким, заботливым и отзывчивым. Как бы это смешно ни звучало, когда ты говорил, у меня было ощущение, что я наблюдаю за собой со стороны. Я очень надеюсь на то, что мы сможем найти с тобой общий язык и стать близкими товарищами. – не спешно и размеренно, добавляя в каждое слово утвердительную паузу, сказал я.
- Уже нашли… - допивая коньяк, сказал Вольф.
Вольф сидел на диване перед моим столом. Мы уже почти допили бутылку. Я встал из-за стола и присел рядом с ним. Оказалось, что судьба не настолько жестока, как мне казалось, и иногда подкидывает приятные сюрпризы, которые окрашивают твою жизнь новыми цветами.
Мы с ним еще очень долго сидели. Каждый из нас поведал, хоть и вкратце, свою историю. Чем больше я его слушал, тем больше поражался, насколько много в нас общего. Бывало, что в разговоре к нам приходила одна и та же мысль, и мы произносили ее одновременно, это было забавно и мы каждый раз как дети смеялись над этим. И сейчас сидя плечом к плечу, я чувствовал, что обрел еще одну родственную душу, в то мгновение казалось, что мы как два близнеца две половины одного целого. Я жалел, что не подошел первым еще тогда при первом знакомстве. Я думаю, что именно на этом диване завязалась крепкая дружба, и не сомневаюсь, что Вольф это тоже ощущал. Лишь на одно мгновение у меня проскользнула мысль о том, что он может пользоваться мной, чтобы оказаться ближе к Эльзе, но со мной такое бывает, меня может одолеть бессмысленное и беспочвенное сомнение, когда уже никто ни в чем не сомневается, у меня перед глазами появляется призрак предательства. Это одолевает меня и ком в горле начинает нарастать с неистовой силовой. Но спустя секунду все проходит. Иногда я сам поражаюсь себе: как человек может столько чувствовать в одно мгновение, как я еще не лопнул от переизбытка смешанных эмоций. И в этот раз, плохая мысль быстро покинула меня, и я почувствовал, что сейчас как нигде и никогда, я с надежным человеком.
Мы даже не заметили, как уснули на этом диване опершись друг на друга. Нас разбудила Ли, которая пришла на работу. Время было без пятнадцати минут двенадцать, почти полдень.
- Марк! Марк! Вставайте! – нежным голос почти у самого уха произнесла Ли.
- Да, дорогая… уже проснулся…
Я поднял голову, повернул ее через правое плечо и увидел, что Вольфганг уже не спит, его глаза открыты, и он пытается понять, что происходит, и вспомнить последнее, что с ним было… о, как мне знакомо это чувство сладкой похмельной отчужденности.


III
Подходила к концу третья неделя декабря. Становилось все прохладней, снег валил сутки напролет. В городе началась предновогодняя суета. Без того пасмурные дни стали совсем короткими. С каждым днем приближающегося года хандра внутри меня усиливалась, волнение нарастало, не покидало предчувствие того, что что-то в скором времени произойдет.
Я очень часто вспоминал тот вечер у Курта на квартире. Мысленно я предавал тому дню основополагающий смысл, с того дня моя жизнь изменила свое направление. Если раньше я жил в сером мире, в котором только две вещи радовали меня – это Ли, моя дорогая Ли, и работа, на ней я забывался, кухонная суета перекрывала мои мысли, тяжелые, криком разрывающие мысли, то теперь каждый прожитый день был праздником. Мы все чаще виделись с Софи, наши свидания были одно ярче другого, чем больше мы были вместе, тем счастливее я становился, она заново вдохнула в меня жизнь, я перестал быть апатичным, вечно угрюмым существом, проживающим день за днем как клоп под плинтусом.
Софи была очень энергична, порой я не успевал за ходом ее мыслей. Мне казалось, что ей не хватает слов, чтобы выразить все думы, сотворенные в ее чистом разуме. Ее речь была медом для моих ушей. Да что уж там говорить! Мне нравилось в ней все, абсолютно все. Это ощущают, наверно, все влюбленные мужчины?! Моя остальная жизнь замерла в ее глубоких как омут зеленых глазах. Стальные оковы моих чувств, в кои они были заперты, рушились с каждой секундой, проведенной рядом с ней. Сердце судорожно билось, отливая волны по всему телу, заставляя напрячься каждую жилку моего тела. Я не мог преодолеть свой трепет и робость перед ней. Я боялся, что она улетит как перелетная птица, которой наскучило холодное сияние северного солнца. Все чего я боялся это потерять ее, я готов был не отводить от нее глаз всю оставшуюся жизнь лишь бы не упустить ее из виду. Страх потери терзал меня при каждом новом человеке в моей жизни, казалось, если я потеряю еще кого-то, если от меня отвернется или забудет меня хотя бы еще одна живая душа, то мое сознание померкнет, растворится, развеется как пыль большой дороги. Я боялся этого больше всего на свете, боялся, что мысли покинут меня, тело лишится духовной оправы, а свет в глазах потухнет, опуская пеплом на землю все живое, что во мне было.
Мы стояли у окна в моем кабинете, пристально глядя в него. Наше внимание привлекла некая картина. Мое окно выходило на параллельную улицу. Через дорогу стоял двухэтажный дом с большим окном на первом этаже, по всей видимости, это была гостиная. В окне четко проглядывалось четыре силуэта. Эта была семья с двумя детьми, мальчик лет двенадцати и девочка лет пяти – шести. Их отец занес в комнату высокую ель и поставил почти у самого окна, а мать принесла большую коробку с украшениями. Было очень приятно наблюдать как вся семья украшает елку. Девчушка бегала вокруг родителей и брата и восхищенно смеялась. Вот, где рождается счастье! Счастье – это плод большой любви.   
- Софи, что тебе нравится во мне? – спросил я, отрывая взгляд от окна, и надеясь на честный ответ.
Меня удивляло чистое, искреннее отношение Софи ко мне. Я не надеялся, что столь прекрасное создание ответит мне взаимностью, а мне придется долго обивать ее пороги, чтобы услышать отказ.
Она неспешно повернулась ко мне лицом, сделала пол шага вперед и положила руки на мои плечи.
- Наклонись, я тебе скажу кое-что на ушко… - нежно улыбаясь и поблескивая глазами сказала она.
Склонив голову, поднеся ухо к ее рту, я был готов слушать, но она аккуратно сняла свои руки с моих плеч и приложила их к мои щекам так, что кончики ее теплых пальцев касались мочек моих ушей. Повернув мою голову, она прислонилась своими губами к моим и поцеловала, закрыв глаза и робко подергивая ресницами.
- Такой ответ вас устроит, герр Тапперт? – слегка, почти бесшумно смеясь, прошептала она.
Я был безмолвен. Мгновения остановились, и алгоритм подбора слов в моей голове тоже. Но мне хватило силы перебороть свой страх и набраться смелости, чтобы поцеловать ее самому. Мне показалось это было так резко и не аккуратно, что я покраснел и смущение сковало меня.
После этого мы долго стояли у окна молча, вглядываясь в темноту, которую подсвечивал город снизу, и озаряли звезды сверху. Небо было почти чистым, ясно смотрела на нас луна, но все равно откуда-то пробивались редкие снежинки, как будто их кто-то специально скидывал с крыши так, чтобы они пролетали мимо нашего окна.
- Можно кое в чем признаться тебе? – боясь спугнуть тишину, спросил я.
- Я люблю тебя, Марк! – скоро сказала она и вновь поцеловала.
- Опять ты опередила меня! – с наигранной досадой воскликнул я.
- 2:1 в мою пользу, Марк Тапперт! – негромко засмеялась она.
- Так я готов проигрывать тебе всю жизнь!
Первые три поцелуя с ней запомнятся мне на всю оставшуюся жизнь. Такие моменты не забываются. Это моменты наивысшего счастья, когда любовь нитью жизненного пути сшивает наши судьбы, заставляя сердца биться в такт. Я никогда не был таким счастливым как тогда. Эти поцелуи заменили тысячи и тысячи слов. Слов сказанных, но не говорящих. У меня бы никогда не получилось вложить такой колоссальный смысл в слова, предложения, пламенные расплывчатые речи. Нам стоило слиться в поцелуе, и мы все поняли. В один момент мы стали друг для друга бесценными, как будто всё драгоценное для меня заключилось лишь в ней, а ее во мне. Даже если это был сон, я бы желал никогда не просыпаться и до последнего вздоха грезить лишь ей.
***
За годы совместной работы с Куртом у нас сложилась хорошая традиция. Перед рождеством мы ездили в Рейнский лес за елью. Он находился не далеко, загородом была какая-то деревушка рядом с этим лесом. Мы приезжали обычно под вечер в последнюю субботу перед рождеством, останавливаясь в гостевом домике на окраине деревни, его нам любезно предоставлял местный фермер, у которого мы закупали мясо.
Туда мы приезжали, естественно, не только за елью. Нам хотелось отдохнуть от городской напыщенности и правил. А самое главное было то, что мы ездили без женщин. Можно было расслабится и не боятся резких слов и пошлых анекдотов. Мы брали с собой незамысловатую еду в виде колбасы, хлеба, сыра и каких-нибудь консервов, хозяин дома обязательно угощал нас чем-нибудь вкусным. В том году, помню, он принес нам здоровый кусок копченого сала и бутылку неплохого шнапса.
В этот раз мы поехали не вдвоем, с нами был Вольфганг. Выехали мы уже по темноте, оставив на хозяйстве Ли и прислав ей на помощь Софи и Марту.
- Я думаю, девушки и без нас хорошо повеселятся! – выходя из двери ресторана, громко рассмеявшись, воскликнул в сторону, провожающих нас, девушек, Курт.
- Не сомневаюсь им будет чем заняться, - широко улыбнувшись, сказал я, - Дамам есть что обсудить! – добавил я, намекая на извечные женские разговоры про своих благоверных.
- Генри, не наливай им много, - смеясь, наказал бармену Вольф, - А то господа останутся без своего детища! – указывая на нас с Куртом, произнес он.
- Да ну тебя! – поцеловав Вольфа в щеку, сказала Ли, - Вечно ты подкалываешь.
Выйдя из ресторана, мы сели, в уже ждавшую нас, машину.
- Куда едем? – спросил водитель.
Леманн указал путь водителю и не успели мы еще отъехать, он уже достал из свертка, укутанную в белое полотенце, бутылку виски.
- Курт, ради бога, давай хотя бы приедем. – в надежде на то, что он прислушается, сказал я.
- Не надейся! Вечно ты как нянька, Марк!
- Просто я хочу, хотя бы в этот раз, помнить все от начала до конца. – как бы жалуясь, сказал я.
- Дружище, успокойся, я все тебе завтра расскажу. – поддержал Курта Вольф.
- Не уверен, что ты и сам будешь в силах вспомнить, хотя бы как уезжал из ресторана. – с досадой сказал я, принимая безвыходность ситуации и уже открытую бутылку.
Вдруг нас прервал водитель.
- Завтра будет буря. – утвердительно-проницательно сказал он.
- С чего бы это? – весьма удивленно спросил Курт.
- Закат сегодня был лилово-розовым. Это значит жди сильного снегопада, и метели или еще того хуже грозу. – пояснил водитель.
- Чушь все это! – возразил Курт, - Не верю я во все эти приметы!
- Ну и зря! – сказал я, - Народная мудрость она на то и мудрость, что она не спроста взята, люди веками наблюдали за подобными явлениями, и выявили некоторые закономерности, так что глупо не верить этому, хотя всему есть свое исключение. – делая очередной глоток виски заключил я.
- Да, Марк! Тебе, очевидно, нельзя пить. Ты становишься занудой. – как всегда уверенный в своей правоте, ответил мне Курт.
- К черту тебя, Леманн! Все время ты пытаешься выставить меня дураком, когда я пытаюсь говорить серьезно. – раздосадовано свел на нет разговор про погоду я.
- Да хватит вам, ребята! Вечер только начинается, а вы уже норовите его испортить! – вдруг вклинился, до этого только смеявшийся над нами, Вольф.
Я и Курт в голос засмеялись.
- Ты действительно думаешь, что разговор про погоду способен испортить этот вечер, этот единственный в году вечер, когда обстоятельства позволяют творить все, что взбредет в голову? – будто обладая разумом обоих из нас, сказал Курт.
- Ты не понимаешь! Это у нас дружба такая. Она только и держится что на споре! Если бы мы не спорили и все время любезничали, то давно бы перестали общаться! У нас такая система. Я все время пытаюсь донести до господина Леманна что-то серьезное, а он в свою очередь начинает оспаривать меня, вменяя мне какой-нибудь бред за чистую монету. Но в итоге он все равно слышит меня. Где бы ты был без меня? А я без тебя? А Курт? – будто напившись зелья откровения, а не виски сказал я.
- Не соглашусь с Вами Герр Тапперт, - с явной только для меня наигранностью возразил Курт. – Видите ли, я не всегда смеюсь над вашей серьезностью…
- Вот видишь Вольф… - прервал я Курта. – Он даже сейчас не хочет сразу согласится со мной! – заключил я.
- Вам обоим определенно нельзя пить, вы становитесь какими-то странными. – рассмеявшись, сказал Хан.
- В том то и дело, что нестранными, обычными, то есть самими собой! – возразил я Вольфу. – Сейчас, когда меня видите и слышите только вы, я могу говорить все что угодно, делать все что захочу, и вы меня не осудите, ведь вы мои друзья. Только в вашем обществе я тот, кем я являюсь, и я думаю так можно сказать про каждого из нас. Не так ли? – захмелев, а с тем проявив смелость на слова, сказал я.
- Все именно так, друг мой! – согласился со мной Курт.
- Не смею отрицать, я обрел новую семью в лице вас, Ли и Софи, и вообще, я хочу сказать, что люблю вас, друзья мои! – наскоро сказал Вольф, и крепко, обхватив мою шею всей рукой, обнял.
Через час мы уже были в деревушке. Для начала мы зашли к хозяину фермы, немного полюбезничав с ним, мы уже изрядно хмельные пошли к нашему домику почти у самого леса.
- Я еще в том году приметил елочку на этот год, надеюсь нас не опередили, ведь она была весьма хороша. – прогремел своим басом в тишине Рейнского леса Курт.
- Умеешь же ты испортить момент! – возмутился я, - Зачем же так кричать? Самое прекрасное что есть в этом месте это тишина, девственная атмосфера леса, не тронутая городской суетой, седые деревья стоят как стражи вечности….
- Бла…бла…бла… Хватит тебе, Марк! А то девственная тишина у него видишь ли! Порой ты ведешь себя как поэт, у которого отобрали бумагу и чернила, и он пишет пальцем по воздуху. – как всегда в своем ограниченном репертуаре развеял все мои мечтания Курт.
- Бесчувственный чурбан!
- Лучше захвати дров, а то ночь длинная. – приказал Курт мне, лишь бы перевести тему.
В доме было тепло, камин был натоплен, уютная атмосфера наполняла эти стены. Было ощущение, что мы как охотники, забредшие на зимнюю стоянку. В комнате, где стояли кровати, молодая девушка застилала кровати. На столе стояла фарфоровая супница, доверху заполненная тушеной говядиной с картофелем, запах был божественный. Девушка, закончив с кроватями, принялась расставлять приборы на столе, скоро закончив она поспешно удалилась, а мы с довольными мордами уселись за стол.
- Я знаю, что у тебя есть французский коньяк! – обратился ко мне Курт. – Я видел его у тебя в кабинете и не сомневаюсь, что ты взял его с собой. – уверенно сказал он.
- Не чего-то от тебя не скроешь герр Леманн! – повернувшись к своей сумке, достал я подарочную бутылку коньяка. Курт тут же разлил его по бокалам.
- Что ж, господа! За крепкую мужскую дружбу! – произнес тост Курт.
Наевшись, мы развалились на стульях, куря хорошие сигары, которые привез Курт. Мы были уже изрядно пьяны, когда Вольфганг достал свою губную гармошку. С этим инструментом у меня складывались не лучшие впечатления, потому что я еще помнил, как Курт хотел научится на ней играть, но явно ему на ухо наступил медведь, так что эта затея закончилось плохо. Мы тогда жили в одной комнате в пансионате, прежние хозяева квартиры Курта были еще живы, дела ресторана только раскручивались, и мы не могли себе позволить жить на широкую ногу, поэтому приходилось терпеть все увлечения Курта в том числе и губную гармонь.
Однако Вольф играл очень хорошо. Естественно, он же музыкант, ему, наверно, были подвластны все инструменты. Колоритное звучание гармони вызывало у меня лишь одну ассоциацию, я представлял себе окоп, хоть мне и не довелось в нем побывать. Не сырой, кишащий крысами, как он обычно представляется, окоп, а сухой, залитый жарким полуденным солнцем, вдоль него изредка проносится холодный поток воздуха со стороны древнего, высокого, зеленого леса. Звук гармони наполняет все вокруг: землю, воздух, головы людей. Он так хорошо гармонирует с окружающим миром, что кажется свист ветра, пение птиц и даже звук машущих крыльев стрекозы подыгрывает гармони.
Мелодия, неспешно затихая, закончилась. Но каждый остался при своей думе. Я все так же представлял себе то поле, на котором вырыт этот окоп, только теперь я птица. Я парю над этим полем, цветут маки, я словно пролетаю над огромным ковром, вышитый шелком. Прохлада мудрого леса, казалось бы, защищает это место ото всего скверного. Там наступил мир, тишина и умиротворение.
Спустя несколько минут тишину прервал Вольф, обратившись ко мне.
- Марк, ты сказал, когда мы сюда ехали, что чувствуешь себя свободно только с нами. А как же Софи? С ней ты тоже чувствуешь какое-то напряжение?
- Я думаю, ты и сам в силах ответить на этот вопрос. С Софи я не могу чувствовать себя спокойно, пока что. Я невольно испытываю напряжение, и расслабляюсь только тогда, когда она позволяет. Она слишком неутомима по сравнению со мной. С ней не забудешься, если она решит обсудить какой-нибудь злободневный вопрос. Она может сказать лишь одну фразу, а заключить в нее сотню смыслов. Я люблю ее, оттого и не могу позволить себе расслабится, ведь одно мое неловкое неосторожное действие и все может разрушится. Возможно, тебе с Ли проще, она сама по себе как дитя, невинное дитя, ей только и нужно, чтобы ее любили. – ответил я.
- Вероятнее проще, но нелегко… Если честно, то я думаю точно так же, любовь это и награда, и испытание. – немногословно, но очень исчерпывающе, сказал Вольф.
- Да, дружище, мы рождены, чтобы любить и страдать! – согласился я.
- А как же ты, Курт? Кого любишь ты? – спросил, глядя на отчужденного от нас, Леманна Вольф.
- Я люблю эту прекрасную жизнь во всех ее обличиях! – быстро произнес Курт, засмеявшись, видимо осознавая какую нелепость он сказал.
- А если серьезно? Мы говорим про женщин. Что может быть прекрасней? – решил докопаться до истины Вольф.
- Да… Была…, впрочем, есть и будет у меня одна слабость. Когда эта девушка была рядом, все время на виду, она была недосягаема, а теперь, когда она далеко за океаном, казалось бы, я бы мог признаться ей, хотя бы написать письмо, но не знаю… Глупо все это давайте лучше выпьем!
В этот момент Курт был не таким приземленным болваном как обычно. Он действительно о чем-то думал, о чем-то очень личном и тяжелом. На секунду я подумал, что речь идет о моей жене. Неужели Курт влюблен в Карлу? Хотя, я думаю, Леманн бы признался мне, о своих чувствах к ней, хотя бы после ее исчезновения.


***
Я проснулся от, пронизывающего весь дом, свиста. Было еще темно, но, сквозь рвущую воздух бурю, завывающую как подлетающий снаряд, проглядывалась коричнево-алая полоска неба на востоке, где-то бился рассвет. Метель билась за окном, отскакивая от земли, ударяясь о небосвод, и обратно летела, пытаясь пробить брешь в нашем убежище.
Я разбудил Курта.
- Пора идти за рождественской елкой! – не успев продрать глаза, воскликнул Курт.
- Ты с ума сошел? Выгляни в окно! – возразил ему я.
- Вот это буря! Давненько я таких не видел! – удивленно промычал Курт.
- Что я говорил вчера про приметы? Нельзя из игнорировать! – напомнил я.
- Опять разворчался!
- Нечего я не разворчался! Просто ты, как всегда, не хочешь признать мою правоту! – досадно произнес я.
- Лучше иди разожги камин, не зря же ты вчера дрова притащил! – как обычно, переводя тему, приказал Курт.
Буря не стихала до полудня. Позавтракав, мы развалились в креслах и просто ждали, когда стихия умолкнет, куря сигарету за сигаретой. Я задремал в своем кресле, Вольф по всей видимости тоже. Проснулся я оттого, что луч, необычайно пронзительно-яркого для декабря, солнца светил мне прямо в лицо, проникал через веки, превращая темноту закрытых глаз в розово-алое пятно. Открыв глаза, я увидел, что от бури не осталось и следа, и только на востоке еще виднелась темно-серая туча, уходящая вдаль. По комнате бегали солнечные зайчики, вода, капавшая с крыши, пролетая мимо окна, преломляла солнечные лучи, наполняя комнату причудливыми картинками.
Отворилась дверь, в дом зашел Курт, с широченной улыбкой на лице.
- Да… Поспать вы любите господа! Весна на дворе, а вы все спите, как отъевшиеся медведи! Я вот за вами приехал! Ваши дамы отправили, сказали, что три месяца это слишком много для здорового сна! – нес какую-то чепуху Курт.
- Очень смешно, - вставая с кресла сказал я, - чертов шутник!
- Я позвонил Ли, попросил отправить за нами машину. Наверняка она приедет не скоро, все дороги замело! – осведомил нас Курт.
- А как же ель? Если мы приедем без нее будет крайне подозрительно. – спросил я.
- Снега по колено! Как мы, по-твоему, должны пробраться в лес? – возмутился Леманн.
Через два часа машина прибыла. Мы собрали все свои пожитки и двинулись в путь. Солнце близилось к горизонту, но все так же оставалось теплым и ярким. Снег таял на глазах, местами холмы уже почти полностью освободились от покрова, до этого припорошенные деревья, скинули снежные шубы, покрывшись блестящей влагой.
Вдруг, по своему обыкновению, закричал Курт. Он приказал водителю остановится и пулей вылетел из машины. Он побежал по примыкающей дороге. В окно я толком не разглядел за кем он бежал, но отчетливо увидел сани, да и следы от полозьев были хорошо видны на дороге. Это меня не удивило, я подумал, что Курт увидев кого-то знакомого ринулся его догонять. Только вот почему нельзя было этого сделать на машине? Через десять минут он вернулся, сидя в санях рядом с елью, которая свисала с обеих концов саней. Впрочем, чему было удивляться, это же Курт Леманн, он и снег в пустыне найдет!
Обычный крестьянин, сидевший на перекладине на самом краю саней державший поводья, имел весьма довольный вид. Не часто приходится продавать обычные ели за весьма внушительную сумму. Вероятно, он вез ель себе домой, чтобы поставить ее во дворе. Старичок спрыгнул с саней и принялся отвязывать ель. Я вышел из машины. Лошади были моей страстью. Я подошел к серой кобыле, мотавшей головой из стороны в сторону, и поднес свою ладонь к ее морде. Погладив ее по шее, я вспомнил, что у меня в сумке оставалось несколько кусочков сахара и немного хлеба. Я вернулся к машине и достал все что было нужно, пока Курт, Вольф и старик перекладывали ель на крышу машины и привязывали ее конопляным канатом. Подойдя к лошади, я сперва сунул ей кусок хлеба, но она уже учуяла запах сахара, и отодвинув мордой руку с хлебом, потянулась к другой руке, в которой был сахар. Слизав все кусочки сахара с моей ладони, она потянулась к хлебу. Приняв все мои угощения, она подняла морду и поднесла ее к моей щеке, оставив влажный след. В этот момент я уловил ее взгляд, он был полон благодарности. Как же это удивительно! Человек бы наверно не смог так искренне радоваться простым вещам. Животное, представляло собой всю существующую на свете невинность.  Они от природы не могут грешить, вселенная не наказала их глубоким разумом, чтобы они не могли страдать.
Расплатившись с крестьянином, Курт окликнул меня, и мы, сев в машину отправились дальше. Уже темнело, чем ближе мы были к городу, тем меньше снега становилось в округе, местами он почти растаял. На дороге образовалась мутная серая каша, состоявшая из воды, грязи и, еще не растаявшего, снега. Когда мы добрались до места, небо над городом совсем стемнело и, казалось, что и вправду пришла весна. Сырой теплый воздух гулял по улицам оставляя на коже приятный влажный налет.
Оставив ель у заднего входа, мы ненадолго заглянули внутрь ресторана, народу было сегодня много, мы решили не выглядывать в зал, так как на нас была не лучшая одежда. Виктория позвала Ли и Софи на кухню.
Девушки забежали на кухню. Софи подбежала ко мне. Мы крепко обнялись, и не отпуская друг друга, слились в поцелуе. Глаза Софи блестели как полуночные звездочки, она крепко обнимала меня как будто не видела несколько лет. Как мы только жили друг без друга?
Ли, вырвавшись из заботливых рук Вольфа, подошла ко мне, обняла и поцеловала в щеку. Она сияла как новая монета, ее краснеющие щеки перебирали разные оттенки словно рдеющие угли на ветру.
Я наклонился над ее ухом и спросил.
- Разве так бывает?!
Она ответила мне глазами, ясно посмотрев на меня и широко улыбнувшись. Слова были бы лишними, мы умели общаться иначе…
Через пятнадцать минут я уже был на пороге дома фрау Зиммерман. Мы чуть было не столкнулись с ней в прихожей.
- О, боже, Марк, я такая рассеянная в последнее время! – слегка испуганно, повернувшись ко мне и держа чашку с кофе в руках, воскликнула она.
- Добрый вечер! Как ваши дела, фрау Зиммерман? –
- Дела, вроде бы, в порядке, - с сомнительной интонацией сказала она, - возьмите кофе, Марк. Мне врач запретил его пить, а я все время забываю. – передавая мне чашку, сказала фрау.
Я знал, что в такую погоду у фрау обостряются головные боли, она становится необыкновенно сонливой и принимает замученный вид.
- Спасибо! Кофе было бы кстати! – забирая чашку, поблагодарил я.
- Как вы…
Вдруг с огромной скоростью, с лестницы слетает Гюнтер. Зацепив меня со спины своим плечом, он подлетает к входной двери. Через мгновение я уже вижу, что чашка, разбитая вдребезги, лежит на полу, а вся моя одежда залита кофе.
- Простите, простите… Я очень спешу! После сочтемся… - захлопывая дверь, крикнул Ланг.
- Снимете одежду, Марк. Я сама соберу осколки. – сказала фрау.
- Спасибо… - поднимаясь наверх, ответил я.
Приняв ванную, побрившись и одевшись, я выдвинулся в сторону ресторана. Идя аккуратно, обступая лужи и грязь, я медленнее чем обычно добрался до места. Отряхнув брюки и обстукав ботинки о бордюр, я зашел в ресторан с парадного входа. Окинул зал взглядом, оценив объем работы поваров. Зал был полон. Здороваясь со знакомыми посетителями, я не спеша пробирался к кабинету Курта. Дойдя до кабинета, я увидел, стоявшую ко мне спиной Ли. Она держала что-то на руках. Я положил руку ей на плечо, она обернулась.
- Чей это ребенок, Ли? Когда вы с Вольфом успели? – решил было пошутить, спросил я, - И что это там Курт обсуждает с Софи? – увидев сквозь приоткрытую, удивился я. Я не слышал, о чем они говорят, в зале было шумно.
- Иди к себе, Марк. К тебе гость. Ждет в твоем кабинете. – наскоро, желая, чтобы я скорей пошел к себе, сказала Ли.
- Кто это? – спросил я. Но не чего не услышав в ответ я пошел на кухню.
Дверь в моем кабинете была приоткрыта. В темноте виднелся женский силуэт. Зайдя, я включил свет. Девушка повернулась и сделала два шага от окна. Я обомлел. Я чувствовал, как кровь отливает от моего лица, и словно обогащённая свинцом, приливает к ногам, не давая ступить шагу. Передо мной стояла Карла. Это была точно она, я не перепутал бы ее ни с кем.
- Здравствуй, Марк! – словно все так и должно быть, произнесла она.
- Что… Что ты тут делаешь? – с неистовым удивлением, которое вот-вот перетечет в ярость, спросил я.
- Приехала к своему мужу…
- Что, прости?! – перебивая ее, спросил я, - Ты пропала на год! И теперь считаешь, что вот так просто можешь сюда заявится? Мне только удалось забыть тебя, только мне стоило потерять надежду и наладить свою жизнь, как ты появляешься на пороге и заявляешь, что ты моя жена! После того, что ты сделала, ты не имеешь права так называться! – постепенно невольно нагнетая ярость внутри себя, прокричал я.
- Я могу все объяснить, Марк! – вскрикнула она.
- Я не нуждаюсь в твоих объяснениях! Объясняться будешь своему заморскому любовнику? Кстати, где он? Ты не привезла его с собой? А что? Было бы не плохо, живя с мужем, иметь еще одну игрушку под рукой! Да! Даже до меня дошли слухи! Как ты могла? Как ты могла уехать, не чего не сказав? Как только тебе не совестно сюда заявляться? Катись к черту со своим американским мужиком! Вон! Вот отсюда! Пока я не наделал глупостей! – с необыкновенной для себя злобой, с неистовством прокричал я.
- Но ты ведь сам говорил, что любовь не терпит отлагательств, что ее нельзя сдерживать или контролировать! Я влюбилась в него! Влюбилась глупо и отчаянно! Неужели ты не в силах был понять, что я бежала не от тебя! Я бежала с ним, бежала к нему! Это меня не оправдывает! Я все понимаю! Но и ты пойми меня! Я поняла, что это было просто увлечение! Глупо было так поступать! Я не жду, что ты примешь меня обратно, просто…
- Что просто?! Ты могла рассказать мне все! Я не бесчувственный человек! Я бы попытался тебя понять и отпустить! Ты бы оставила хотя бы клочок бумаги! Но нет! Ты убежала без оглядки, заставив меня умирать от безызвестности!
Неожиданно в кабинет зашли трое, Курт, Вольф и Ли с ребенком.
— Это твой ребенок, Марк! – заявила Карла.
Я еще сильнее повергся в шок. Колени подкосились, я бы вот-вот упал, но Вольф схватил меня и усадил в кресло. Курт налил мне почти полный стакан виски, я залпом опустошил в его. Несколько секунд приходя в себя и стукая по колену, чтобы убедится, что не сплю, я просидел в кресле. Затем встав, я подошел к Ли и заглянул в сверток.
- Я могу быть уверен, что это мой ребенок? – не доверяя даже самому существованию Карлы, спросил я.
- Марк, это твой сын! Нет никаких сомнений! – уверенно сказала мать ребенка.
Взяв ребенка на руки, я поразился. Это действительно был мой сын! Темные, почти черные, кудрявые волосы высовывались из-под шапочки. Синие, как само небо, глаза смотрели на меня, как будто изучая. Это были мои волосы и мои глаза! Теперь не оставалось сомнений, что сын был действительно мой!
- Теперь твой поступок паршивее вдвойне! Как? Как хватило совести, вынашивая моего ребенка, просто уйти бесследно? Как ты могла лишить меня прекраснейших моментов? – обращаясь к Карле, буйствовал я.
Она молчала.
- Как ты назвала нашего сына? И когда он родился? – продолжал я.
- Его зовут Марк, Марк Тапперт младший! Он родился двадцать второго августа! В один день с тобой! – поразив меня, сказала Карла.
Вдруг я заметил, что Карла постоянно, как-то странно, будто вопрошая, отводит взгляд на Курта, а тот в свою очередь все время смотрит в пол. И тут я вспомнил слова Леманна в гостевом домике вчера вечером. Он говорил про какую-то свою возлюбленную, как раз подходящую под описание Карлы. В моей голове проскользнула ужасающая мысль.
- Курт! Ты все знал! Она сказала тебе! Она сказала, что уходит! – он не смотрел на меня, по нему было все понятно, итак, без слов, - Но как ты мог! Ты же мой друг! Как ты мог скрывать! – разозлившись безмерно и окончательно, прокричал я.
Вдруг малыш заплакал, мой голос напугал его. Ли и Вольф вышли из кабинета вместе с ребенком.
- Мы посчитали, что так будет лучше… - ответил мне Курт.
- Вы посчитали? Откуда вам знать, как мне будет лучше? – сильно сдерживаясь спрашивал я, - Теперь мне понятно почему ты отговаривал меня искать ее, сказав, что она взрослая женщина и способна принимать решения! Какие, к черту, решения? Она моя жена! Теперь уже бывшая жена… Вон! Выйдете все вон!
Я остался в кабинете один. Налив себе еще виски, я свалился в кресло, вцепившись рукой в подлокотник. Я громко закричал, и вцепившись в обивку подлокотника, разорвал ее. Я сидел и курил сигарету за сигаретой, не думая не о чем кроме ребенка. Это было единственное обстоятельство, которое немного смягчило мое отношение к Карле. Все же она была матерью моего сына, и я не имел права ненавидеть ее.
Через несколько минут в кабинет вошел Вольф. Я встал и достал еще бокал. Мы сели с ним на диван. Он обнял меня. Я уткнулся в его грудь, и сдерживая крик, заплакал. Горячие слезы стекали по лицу и от них становилось еще тяжелее.
- За что они так со мной? Что я им сделал? Это же некогда мои самые дорогие и любимые люди! Как они могли так предать меня! – стараясь держать себя в руках, проговорил я.
Вольф молчал. И это к лучшему. Мне не нужны были лишние слова.
Мне так хотелось в тот момент ненавидеть этих двоих. Но я не мог… Я понимал, что они не хотели мне причинить боль. Просто так получилось… Я оправдывал их перед самим собой…