Икона

    Они стояли у верстака с опущенными натруженными руками, где  каждый мозоль твердой подушечкой выдавал свое местоположение на ладонях. Перед ними лежала большая икона, резанная по дереву – по алтайскому кедру. Четыре больших пластины, соединенные в прямой накладной замок так, чтобы наверняка - на века. Как в старину говорили. Полгода назад они занесли сухие до легкости доски из старого векового дерева и, гладя их шершавыми руками, покачивали головой. Знатная лесина выбрана для редкой работы.
  Заказ получили от одного из подмосковных монастырей на изготовление иконы Спаса Вседержителя. Перед началом работы мастера приехали в монастырь, посетили храм, где должна  разместиться готовая икона. Здесь же и получили благословление от настоятеля. Да, и как начинать такую работу без Божьей благодати. После молитвы братии во славу, на которой присутствовали резчики, они не спали всю ночь. И только в самолете, что просвещенные, вдруг провалились в глубокий сон, словно судьба готовила их к этой работе.
 Они резали не первую икону, поступали заказы и ранее.  И накопившаяся благодать выплеснулась в  храме так, что заболела вдруг душа, загорелись руки, требуя тонкой работы. А  когда заиграла красота дерева, да рубанок проложил первую борозду на  поверхности, и вовсе нутро зашлось каким-то светоносным пламенем. И начались полгода бессонных ночей, проведенных над огромным деревянным полотном. Каждое углубление становилось до боли родным и узнаваемым сердцем. Прошли месяцы напряженного труда, которые дались в физическом плане легко. Наверное, от того, что душа пела и не замечала круги, отсчитываемые минутной и часовой стрелками.
- Ну, что, взяли? – сказал Петр.
- Помогай Бог, - по-старому ответил ему Павел.
  Они подхватили работу на руки и бережно, впервые за многие месяцы, оторвали ее от верстака. Донесли до отведенного ей на время места и поставили на мольберт. Проверили, надежно ли стоит, и отступили на  два шага назад.
Пахло кедром и составом для вощения.
  Петр родился после войны в семье фронтовика. В маленьком городке на берегу большой реки. Отец, совсем не старый мужик, с тяжелым ранением прожил недолго. Сумел только на пятый год после войны заложить свое семя, в надежде, что оно даст хороший росток. И отвезли хозяина на погост. Хоть перед смертью увидел кровиночку свою - сына. Мать за трудностью проживания подалась на стройки пятилеток ради заработка, и через два года от нее перестали приходить письма. Пропала, не давая о себе знать.
  Мальчишка рос с бабкой на окраине провинциального городка. Старая заботой своей имела цель накормить внука, а до остального руки не доходили. Быстро почуяв свободу, сорванец уже с первого года обучения в «ремеслухе», загремел по малолетке в колонию. Очень хотелось кушать, и они с дружком утащили у сварливой торговки курицу, да не приметили, что та приехала на базар с мужем. Напарника успел ухватить за волосы дядька и давай понуждать кнутом по спине. Да так, что через рубаху кровь проступила, рассек шкуру, подлюга. Пашка стерпеть такого не мог, выхватил шкворень из стоящей рядом телеги и ударил мужика прямо в наглую небритую рожу. Никакие уговоры не помогли, мальчишек доставили в отделение. Разговор был короток, и уже через две недели они давили клопов в бараке на нарах.
  Получив жизненную школу совсем не в том месте, где планировал, Петя после выхода на свободу вновь оказался за решеткой. Выпустили его без денег, конвоир сказал: «Все одно сюда вернешься. Зачем они тебе?», - и забрал заработанные копейки. Через неделю был ограблен киоск, за него и  дали новый срок.
  И пошла нелегкая по судьбе бороздой глубокой, - на свободу выходил только для того, чтобы опять противозаконное  натворить и вновь оказаться в местах не столь отдаленных. Тяжелых преступлений за ним не числилось, но по мелочам набиралось, и скоро его признали рецидивистом.
   Шли годы, а иной жизни он себе уже не представлял. Заматерел, набрался тяжелого жизненного опыта. Каких только профессий не освоил, но больше всего ему нравилось работать с деревом. Не одна его поделка украшала кабинеты начальников.
  На последней отсидке трудился  в мастерской, где изготавливали иконки наборные из бересты. Поневоле заинтересовался православием, чтобы понять и почувствовать, какой лик для чего делает. Скоро его захватила мысль о грехопадении и об искуплении грехов. Знания  самые простые, осилить и осознать все не хватало бы ума. Но сердцем прочувствовал правильность молитв и решил, что больше не сядет. Уж лучше в петлю!
   Работал Петр в основном над окладом. Рамка вокруг иконы всегда имела сложный рисунок из переплетения простых и повторяющихся элементов. Чтобы выполнять их, нужно большое терпение. Мелкие элементы утомляли зрение. Зато руки, повторяя движения, привычно делали углубления и повороты резцами и стамесками. Поначалу он трудился поступательно, выполняя резьбу от края и вдоль всей работы. Но когда приходилось сталкиваться с большими объемами, на больших площадях, - он приметил, что выборку дерева делает неровно. Углубления, сделанные резцом, оказывались разной глубины. В целом это не портило рисунка, но опытный глаз способен заприметить присутствующий недостаток.
Однако больше мастер обращался с претензиями к себе и вскоре приноровился. В рисунке он искал ключевые элементы, делал первые выборки по всей линии узора, особо тщательно - в углах оклада. Скрупулёзно и филигранно выполнял углубления инструментом. Когда основные элементы заканчивались, проверял рельефность резьбы по размерам. Затем «вытанцовывая» от готовых узлов, он грамотно и ровно зарезался в дерево, и рисунок начинал играть особенными новыми гранями и изгибами.
Стамески и резцы разного профиля: ровные или изогнутые, круглые - затачивал очень тщательно и перед работой доводил их алмазным бруском. Дерево - очень капризный материал. Коли неправильно зайдешь резцом, то и срежешь неверно. Ладно, если мало выбрал, можно исправить, а вот если лишку взял, ничем сие недоразумение не исправишь.
Никогда к иконе не подходил в плохом настроении. Коли встал не с той ноги по примете народной, - держись дальше от инструмента и рабочего поля. Недалеко до беды. Лучше пройдись, подыши воздухом. В мысли свои углубись и спроси себя: «Что сегодня не так начал?» Приведи себя и думы свои в порядок. А привел, там за полночь работа затянет. Беседы перед сном с луной водишь и ей свое сокровенное доверяешь.
…  А  Павел, напротив,  рос в хорошей, крепкой семье. Отец и мать - люди от искусства: художник и экскурсовод. Кем же еще мальчишке суждено стать? Окончив школу, поступил в художественный институт. Учеба давалась легко, и скоро он активно выставлялся. Картины его закупали художественные галереи.
Жизнь была устроена. Только скоро пришел тот день, когда он почувствовал, что пишет не душой и сердцем, а опирается на меркантильные потребности. Заработки его интересовали меньше всего, денег хватало. Их обеспечивало имя. Заприметил только, что основывается  в работе на заказ, а работа теряет то очарование, какое приносила ранее. Он прослышал об особой энергетике Уймонской долины, что  заставляет по-новому взглянуть на мир. Словно больной, стал одержим идеей, непременно побывать в этом месте. Увидеть сакральную вершину Белуху ( Уч-Сумер,- так называли ее местные народности), почувствовать стремительную энергию горных рек, ощутить глубину голубого неба и побывать на зеленых альпийских лугах.
С началом лета он оказался в этом месте, устроился на квартиру в селение Чендек. За лето исколесил всю долину вдоль и поперек. Побывал у подножья Белухи, окунулся в жизнь староверов и почувствовал в себе то, что давно искал. Поиски им страны Беловодье завершились духовным совершенством, окончанием внутреннего разлада. Еле нашел в себе силы, чтобы вернуться домой, и весь год писал картины, разнившиеся с его почерком - это отметили все знакомые.
  На второй год Павел приехал сюда с женой. Прикупили участок со старым, полуразвалившимся домиком. Но, главное, – от калитки в хорошую погоду видна Белуха, Западная и Восточная вершины. Купили как дачу, чтобы приезжать сюда на лето, встречать гостей из столицы, что хотели поглядеть красоты Алтая. Вскоре совсем возникло желание перебраться в село на местожительство. Его, это стремление, невозможно прогнать из сердца, а мозг отказывался принимать какие-то другие решения.
 А что, собственно говоря, они теряют? Дети давно выросли и устроены, работа завидная. Летом принимали их на отдых. Сыновья - мастеровые и не сидели, сложа руки, скоро уж и новый дом поднимать начали. Жена, вообще, радовалась редким переменам, так как устала от суеты большого города, что «съедал» ее без остатка, не оставалось никаких сил для семьи. А семья для неё – главная забота жизни. Вскоре огород и двор не узнавались. Преобразились новыми плодовыми деревьями и кустарниками. Цветы отличались особой яркостью, таких красок трудно отыскать на асфальте городских улиц.
   Павел активно знакомился с историей и жителями долины. Картины писал реже. Чувствовал, как художник, что в нем накапливаются новые ощущения, готовится к выплеску необычная энергия, именно она и направит его в иное русло. А он желанно дразнил это духовное состояние – в путешествиях забирался все дальше в глушь, находил новых людей, черпал необычные знания, вскормленные и оставленные здесь Николаем Рерихом.
   Как-то он прикупил резцы по дереву. Вспомнив, чему его учили в институте, изготовил некоторые инструменты у местного кузнеца. И, очарованный запахом кедровой доски, выполнил первые движения по ровной текстуре дерева. Спустя месяц получил заказ на изготовление первой иконы, над какой трудился, чуть ли не год.
   Начинал новый день Павел с молитвы. Очень близко ощутил в себе потребность в христианской вере и канонах ее. Просил у Бога помощи в творческой работе. Руки - они что? К труду привычные. А вот душа, с благодарностью к дереву должна прикасаться. Тем более икона! Не зазвенит, не запоет древесина. Есть на Алтае понятие  – «поющий кедр». Стоит дерево долго, растет, плоды приносит. За окружающей местностью наблюдает. Оно, как город для птиц и животных, все вокруг него собираются, и кормятся от него. Только приходит пора: под ветром петь начинает дерево. Красиво! Только пение то – предвестник гибели. Жалко такой кедр, да только материал для резьбы из него исключительный получается. Павел такого не встречал, слышал об этом  от старожилов.
  Резал он основу: фигуру и лик иконы. Навыки помогали в художественном выражении работы, а способность уловить особенности построения дерева, использование тонкостей текстуры, - приходили с годами. Уметь обыграть каждый изгиб волокон, каждый сучок вписать в общее полотно и выразить его – трудное занятие. Хотя резали они по кедру, а там и структура дерева мягкая да ровная. И сучков меньше попадалось.
  Бережно исполнял любую выборку дерева резцом. Углублялся в полотно медленно, в несколько приемов. Поскольку ранить дерево ошибкой нельзя. Повел стамеской не там и сделал надрез – раной остается на лике. Заметил Павел, что в такой работе и лик не оживает. Как чужой становится, словно обижается дерево и не хочет радость дарить творцу иконы.
  Выбрав нужную глубину, приступал к шлифовке поверхности наждачной бумагой. Тоже учесть необходимо, что будет стружка снята с поверхности. Уж,  коли после шлифовки дерево играет  да изъянов не имеет – это счастье художника. Всякая складочка на одежде, а тем более морщинка на теле место свое найти должны. Повел стамеской чуть  не так, и изгиб на одежде чуждым кажется. Не жизненно! Натянуто.
А  над лицом, как над святыней работал. Никакого шума в этот момент быть не должно, ну как рука дрогнет. Потому и работали ночами, под утро свалятся у верстака, да здесь и выспятся рядом с «детищем» своим. А как? Всякая баба в муках рожает, и здесь своя особенность.
Петр еще в колонии услышал о необычном месте в Алтайских горах, сюда и направился. Только вскоре закончились деньги, и как бы он не был благодарен местным жителям,  помогающим  продуктами и ночлегом путнику, не мог испытывать их терпение бесконечно. Хорошо зимой пристроился доглядывать за коттеджем. Работал истопником, дворником, банщиком. Кормили и ладно. К лету труднее стало: туристы поехали, а за ними и рабочие.
Как быть? Он сидел на берегу Катуни, смотрел на ее стремительный бег. Сравнивал: - Вот так и жизнь летит без остановок. Только река постоянно, а человек ограничен временем. От невзрачных мыслей не становилось спокойнее. Он не приметил, как к нему подошел человек, поздоровался кивком головы и присел недалеко, так же внимательно глядя на воду.
  Павел давно нашел излюбленное место на берегу реки: чуть ниже по течению от подвесного моста на Мульту. На противоположном берегу поднималась гора, интересная тем, что прозвана по имени человека – Филаретова гора. Этот отшельник ушел из села староверов, когда приметил, что люди стали изменять вере. Начали курить и употреблять спиртное. Вот человек и уединился. Жил тем, что чашки да ложки из дерева резал. Провидцем был, предвидел смерть. Сам себе могилу выкопал, переоделся в чистое и лег в гроб. Осталось только присыпать.
Тоже занимался резьбой по дереву. Но не только этим привлекала гора. Думать заставляла, когда легенду знаешь. Не можно отступником стать. Да как не стать, коли вере изменили. Нельзя преступать эту черту, стержень твой жизненный. Изменил – умер.
- Как звать?
- Петр.
   И все обиды и печали выплеснулись из бородатого мужика. Рассказал, не утаивая, о своем детстве, о жизни рецидивиста, о том, как оказался здесь. Про то, что иконы режет, про веру свою рассказал. Он говорил, не умолкая. Почему? Сам не знал. А Павел слушал, не перебивая, и лишь головой кивал. Откровение Филарет на них опустил с небес, что ли?
Тогда они вместе поднялись и вышли на дорогу. Ужинали уже у Павла в усадьбе. Пустил в дом, не испугался уголовного прошлого. Наутро зашли в мастерскую
- Ну что? Покажи себя.
И Петр увлеченно нагнулся над доской. Вот с тех пор вместе и работают. Ни одному, ни другому многого не надо.
Они стояли перед иконой Вседержителя. Высотой в человеческий рост, на ней лик Христа с книгой в левой руке. Благословляющая правая рука Спасителя, обращенная ладонью к человеку, замерла и словно готова к дальнейшему движению. Все линии с художественной точки зрения выполнены безукоризненно. Даже нимб над головой облачком расположился. Оклад завораживал четким переплетением линий и углов. Картина красивая, но чего-то не хватало.
  Солнце уже клонилось на закат, зажгли свечи. И сразу икона ожила. Поплыла в качающемся пламени свечи. И глаза словно ожили, губы задрожали, готовые сорвать первое слово к людям. Правая рука четко  очертила воображаемый крест, мастера невольно опустились на колени. Перекрестились. С Рождением!
В мастерской пахло кедром и составом для вощения.