Как закалялся Штальц. глава 7

7

В конце марта-начале апреля 1929 года вместе с женой Энрикой Ханс предпринял свое новое путешествие в концессию на Маныч. На несколько дней молодожены остановились в Москве. Ханс сделал это не только для фактического засвидетельствования своих полномочий управляющего и генерального директора в тресте овцеводства, который являлся вышестоящей организацией для концессии, но и для того, чтобы ввести Энрику в столичный бомонд, в круг знакомых немецких журналистов, аккредитованных в Москве. Среди них - такие как Пауль Шеффер из «Берлинер Тагеблатт» и представитель «Кёльнской газеты» господин Х.В.Юст с женой Ильзой. Образно говоря, Пауль Шеффер был в расстрельном списке русских за свои объективные статьи о русской политике и экономическом планировании, которые очень не нравились коммунистическому руководству страны. Вдобавок ко всему Шеффер еще был и женат на русской из очень знатного дворянского рода.
Юст, напротив, не так долго работал в стране и поэтому держался более осторожно, что в последствии и позволило ему проработать в России еще несколько лет. Его жена была весьма любима и уважаема в немецких деловых кругах, среди прибывающих в Москву бизнесменов. По информации Генриха Гетца, славились её кофейные рауты, во второй половине дня по субботам. Причем попасть на них можно было без записи, что называется запросто. Ильза приняла Энрику весьма сердечно и они отправились в небольшую экскурсию по Москве.
После короткой остановки в Москве, беглого знакомства со столичной жизнью их путь лежал на юг, до станции Пролетарской. Мимо живописных ландшафтов и беспокойного Ростова,  прямо в гостеприимные объятия живущего там советского немца Янцена. Благодаря резвой легковушке уже в обед Ханс показывал Энрике их четырехкомнатный домик на центральном подворье Концессии. Построенный тремя годами ранее, как гостевой дом со скромной мебелью, он хорошо отапливался. Предусмотрительно обложенный ракушечником, спасался и от летней жары.
Дом сразу же понравился Энрике. К тому же вместе с недвижимостью Энрика получила и подмогу, в лице своей ровесницы немецкоговорящей секретарши концессии Елизаветы Петровны Леманн. Елизавета происходила из семьи с немецкими корнями. До революции её отец служил в Петербурге младшим статским советником в царском министерстве транспорта. В Санкт-Петербурге девушки её круга были воспитанницами Смольного института благородных девиц, где она, кроме немецкого, хорошо изучила французский и немного английский. Позже Елизавета Петровна вышла замуж во второй раз за немецкого представителя концессии «Друсаг» и таким образом приехала в Германию, где их дружба с Энрикой возобновилась. Она часто и подолгу гостила в их доме. Но это было позже, а пока, несмотря ни на что, весна была в самом разгаре, природа бушевала.
- Тюльпаны цветут! Тюльпаны цветут! – разносилось по дворам и долам концессии. Это были самые прекрасные дни в году. А поскольку у нас на концессии была маленькая конюшня с тракененскими лошадьми, то утренние поездки верхом были для нас с Энрикой настоящим чудом. Воодушевленные впечатлениями  мы делились и наслаждались ими еще и за завтраком.
Во время утренних поездок верхом мы часто встречали подрастающие стада овец и коров. С их пастухами, добрыми пожилыми людьми, я все время беседовал не только на житейские темы, но и по поводу наблюдений за природой и климатом. По мере приближения тепла и первой жары увеличивалась и опасность степных пожаров. Они возникали, порой, из-за неосторожности движущихся повозок, при подогреве еды, курении, внезапно возникшей искры или молнии.
-По-о-джар! Стьепь-стьепь го-о-рит! – эти крики, к сожалению, раздавались почти ежемесячно. Что тут можно было поделать?! При слабом ветре еще можно было затушить водой, сбивать пламя мокрыми мешками и песком, а порой просто прибивая огонь широкими лопатами.  При сильном восточном ветре, большие пожары опахивали плугами по кругу. Таким образом, спасая не только зерно, но и сено в скирдах. Из противопожарных соображений опахивались на достаточное расстояние и овечьи кошары с загонами для крупно-рогатого скота, чтобы огонь не мог перекинуться.