10. Чтож мою скамью ты занимаешь, юноша?

ЧТОЖ МОЮ СКАМЬЮ ТЫ ЗАНИМАЕШЬ, ЮНОША?

Эти встречи в далеком прошлом и годы подготовки этих саг к печати, открытая и ставшая «лично-очевидной» легендарная профанация кончины первого русского князя Олега сначала породили, а позднее под давлением аналогичных фактов укрепили во мне очень критичный взгляд на труды отечественных историков, о той поре писавших. Поводов — множество. Вот хотя бы один, аналогичный совершенно.

В сентябре 1000 года правнук основателя Норвегии Харальда Прекрасноволосого конунг Олав Трюггвассон погиб в морском сражении в проливе Эресунн у острова Свольдер. В июле 1017 года, семнадцать лет спустя, что для памяти о таких битвах с таким исходом просто миг, Хьяльти Скеггиссон, служивший при Олаве Харальдссоне христианским проповедником на западных островах, а в день нашей встречи в Нидаросе - товарищ окольничьего следующего конунга Норвегии Олава Харальдссона, говорил о гибели Олава Трюггвассона как о факте совершенно безусловном.

В августе 1031 года во время нашей с ним беседы в Княщине, ярл и наместник Ярослава Мудрого в «нашем» Альдегьюборге Рёгнвальд Ульвссон тоже говорил о гибели в той битве младшего брата своей жены Ингибьёрг Трюггведоттир Олава Трюггвассона без всяких там «однако» и прочих «запятых».

А по сагам, ту пору описывающим, гуляет легенда, что мол не-е-ет. Не мо-о-ог славный наш Олав свет Трюггвассон так вот взять и совсем мертвым оказаться, будто смерд. Не-е-ет, он храбро бился, да немножко этак ножкой  оступился, да за бортик в водичку с кораблика плюхнулся, от стрел этак ловко щитиком прикрылся, а потом под волну этак ловко поднырнул (ага! - во всех латах, в кольчуге и прочем «железе»!). А как вынырнул, одни говорят, что на бережок этак ловко выскочил; другие, что «нейтральный кораблик венедов» его подобрал (ага! - он пасся тут, в зоне боевых действий, его дожидаючись!). И стал Олав наш, немного погодя, ...игуменом православного монастыря в Сирии (ага! - она же рядом тут совсем, да и сборник Евагелий легче меча!).

Кто и на каком этапе в устных рассказах об этой битве, пусть зародыш малый, пусть слово единое, ввернул для «красивости»? Кто и когда, передавая из уст своих в уста другому «красивость» эту еще «припудрил», что для народных исландских и скандинавских сказителей, любителей точности, чуднО уж куда как! А только, пройдя через 10-15 поколений, то есть через два-три-четыре века, и будучи записанным, рассказ об этой битве и ее конце выглядел в такой вот сказочной форме.

Или еще случай. Мар Хундрёдарссон, служивший начальником охраны у купца Гудлейка Гардарского и сам чуть не погибший летом 1019 года в шхерах у Эйланда, когда Торгаут Заячья Губа напал, - уж очевидец и пострадавший! - сам лично мне рассказывал когда именно и как все было. Да подтвердивший еще, что именно тем летом 1019-го, вскоре после трагедии, его на Готланде по пути в Альдегьюборг Рёгнвальд Ульвссон подобрал и к себе на службу взял. А по сагам значится, будто Торгаута через несколько дней убил, взятое разбоем у Гудлейка добро захватил Эймунд Хрингссон и преподнес его... Олаву Харальдссону конунгу «под конец его царствования». А конец его царствования  был в 1028-м, и ошибка в датировке составила 9 лет! Какой «конец», если в 1019-м царствованию Олава Харальдссона было всего 4 года? Кому верить - сагам-сказкам или очевидцу?..

Не имея других источников, историки — исследователи той поры, понятно, за такие легендочки цепляются, и вот они сейчас, спустя тысячелетие(!), пусть с оговорками, путешествуя по монографиям, приобретают уже статус «почти» фактического научного материала.

О том, насколько осторожно и с оглядкой надо подходить к оценке событий в сагах и не всему слепо верить, говорит совсем свежий - «личный» - пример.

Известно, что по многочисленным сагам смакуется «клубничка» о том, что между конунгом Норвегии Олавом Харальдссоном Святым и дочерью конунга Швеции Олава Шётконунга, а позднее — супругой нашего князя Ярослава Мудрого Ингигерд Олавдоттир уж такая любовь была! Уж такая прямо!.. Что даже лично мне в августе 1031 года ярл и наместник в Альдегьюборге Рёгнвальд Ульвссон, пятнадцать лет назад сватавший ее, свою племянницу, за этого Олава Святого, рассказывал.

Помните, рассказывал, - когда этот муж Ингигерд несостоявшийся два года скрывался в Хольмгарде, он так прямо неровно к этой Ингигерд, супруге своей несостоявшейся, дышал! Так «многозначительно» и с намеком будто на многолетнюю «страсть» к ней красовался перед ней и окружением в... дорогом поясе, который тогда Ингигерд ему с Бьёрном-окольничьим и Хьяльти Скеггиссоном послала, носит не снимая. И так будто перед ней трепещет весь и слово не в силах молвить!..

Рёгнвальд Ульвссон муж, конечно, почтенный и мною уважаемый особо, но, однако, это — не сказка ли? Не дань ли уж той легенде с «клубничкой»? Какой трепет?! И какой уж там театр с поясом, пятнадцать лет назад подаренным? Ему 35, в женах у него сестра Ингигерд — Астрид, и у них уж двое детей, для Ингигерд — племянник и племянница, где-то в Швеции брошенных. У самой Ингигерд детей уже... шестеро и ей уже 30! Но самое главное — они друг друга видят впервые!..

Конечно, чего только в жизни ни бывает, но мы-то с вами люди разумные. Мы можем, конечно, посудачить, что да — Ярослав наш, названный потом Мудрым, хромой и старый. Что она у него вторая жена и немалой долей «политическая» - для контактов с Европой. Что он ее при этом и однако любил, а она его — нет. И готовы допустить, что да, мог в приватной беседе на берегу Волхова у костерка Рёгнвальд Ульвссон маленько «расслабиться» и «подвыпятить» племянницу свою Ингигерд, княгиню, которой служит, придать ей «веса» в мире Севера. Мог. Да нам-то в прогулках по садам истории за чистую монету все принимать не след.

Тут уместным будет отметить, что историки истинные, которые жизнь проводят в архивах и «в поле», на раскопках, а также историки-любители, кабинетные знатоки исландских саг, могут, - в чем вероятия немного, но все же, - обнаружить в представленных текстах нестыковки в событиях и датах. На это могут быть три соображения.

Во-первых, - нестыковки с чем? С когда-то общеприятыми и устоявшимися в случаях отсутствия точных данных, а потому условно оцениваемыми как «безусловно-научные» фактами?  Так кому предпочтительней верить?  Рассказчику в пятнадцатом-двадцатом колене  из ХIII-ХIV века, до которого через пятнадцать-двадцать уст дошла сага, например, о Хьяльти Скеггиссоне, или... самому Хьяльти Скеггиссону, очевидцу... «самого себя» и событий вокруг, в которых он «варился»? Ответ — однозначен!

Во-вторых, любой очевидец в том числе и эти пятеро, в беседах со мной вовсе не озабочены были представить современный им или из прошлого максимально точный «исторический материал» и, как всякие рассказчики, имели право на ошибки, а также толкования и мнения характера сугубо личного. И потом, все они в годах уж преклонных. Им могла изменить память, они могли что-то забыть, не так или в потребу минуте представить.

Тот же Хьяльти Скеггиссон, служивший христианским миссионером двум конунгам: Олаву Трюггвассону и Олаву Харальдссону почти умолчал о том, какой кровью и каких многотысячных жертв стоило внедрение Христианства в мир многовекового язычества.

Или всякий, даже бегло читая сагу Ульва Оспакксона, не может не заметить ее «высокомерный» и выспренний тон и то, как автор, визирь и первое лицо конунга Норвегии Харальда Сигурдссона выставляет «черное» прошлое своих отца и деда, бандитствовавших в Исландии на перевале Х и ХI веков, за «белое» - их, а значит и свое будто бы героическое минувшее. Как он поносит своих же некогда «друзей по оружию» Халльдора Снорриссона, Мара Хундрёдарссона и даже ярла Рёгнвальда Ульвссона.

И, заметьте, он делает это по исландскому календарю в первый день лета, 19 апреля, всего за месяц с небольшим до... своей смерти. И при этом всячески «поднимает на щит» славы конунга Харальда Сигурдссона, которому служит, хвалится отвагой и мощью армии, выставленной против англичан и безусловно верит в победу и покорение им Англии. А буквально через пять месяцев, 25 сентября 1066 года, в битве при Стамфордбридже под городом Йорк король Англии Гарольд Годвинссон и Харальда убил, и 15-тысячную армию его разгромил так, что из 300 кораблей лишь 25 остались мал-мал пригодны, чтобы недобитые и выжившие могли бежать в свою Норвегию.

Потому-то как раз многие саги — рассказы устные, известные нам как саги, то есть рассказы, записанные в разное время со слов разных людей, о событиях 1-2-3-вековой давности, сушествуют в... нескольких вариантах об одном и том же. А потому содержание их за абсолютно и во всем достоверный материал ни один ученый-историк не примет. Ибо в силу мудрости своей не потщится очевидцев со скамьи спихивать.

В этом смысле рискну еще посягнуть на святое и высказать давнее подозрение, что мир ученых-историков тем специфичен, что у них один трудяга, не боясь «засалить манишку», честно копает и выдает на гора «сырье фактуры». Потом на него накатывает первая волна коллег-халявщиков, которые выдают на гора уже монографии «по теме», подгребая под себя горячие каштаны из костра коллеги. Запах жареных каштанов с годами привлекает вторые и третьи «корпоративные волны» переписчиков-популяризаторов... самих себя, со своими «кочками зрения», желающих погреть на трудах покойных руки, а то и пополнить кошелек. Так на истории как цепи фактов и событий создается большая сага о прошлом, мифологизированная «кочками зрения».