Брачная ночь

Жили мы рядом, дом к дому. Из-за вынужденной близости, тем не менее, сохранялись межу нами отношения простые, в полной мере добрососедские. Упражнялись мы в гостеприимстве усердно, поддерживая друг друга во многом. Однажды у нас родился я, а у них двумя годами позже родилась девочка. Я получился, пусть не самым вежливым и послушным мальчиком, зато, со слов мамы, красивым. У соседей же, словно в отместку, родилась прилежная, ласковая, но почему-то самая некрасивая девочка. Родись у них тоже мальчик, могло бы появиться множество общих интересов: Запуск ракет к звёздам, пиратские захваты, футбол, рыбалка, дружба на всю жизнь и всякое другое. Сколько специальной литературы я не читал, расширяя кругозор, но вопрос, каким образом сработал гендерный противовес, так и остался для меня без ответа. Коль скоро парадокс случился, пришлось его принять. Родные и близкие прикладывали силы, чтобы нас сблизить. Старательно, но без малейшего успеха, они пытались отыскать общие точки интересов между мной и Вердой. Втайне от всех я называл её - Ведро. Сейчас трудно вспомнить, от чего я коверкал её имя: от необычного сочетания букв или от потребности скрыть тщету стараний наших родителей. Впрочем, иногда Верда казалась мне вполне симпатичной. Что-то подобное могло произойти лишь в минуты личной славы, когда заслуженная награда находила достойного. Весь мир тогда становился неизмеримо ярче в сравнении с прежними тусклыми оттенками серого. Такую симпатию к ней я обнаружил впервые на выпускном, окончив школу с медалью. Это ощущение повторилось, стоило мне поступить в институт без теневых инвестиций. И что-то особенное случилось ещё раз летним вечером после выпитой бутылки коньяку. Тогда Верда была особенно неотразима. Если не изменяет память, я даже помог ей снять с меня брюки. Но любовь, то высокое чувство, на которое возлагали надежду оба семейства, не приходила. Она будто застряла между невидимых препятствий, отгородивших людей от внешнего мира. Иными словами, человек в течение всей жизни, от младенчества и до глубокой старости, привык строить вокруг непреодолимые барьеры, начиная с высокого детского манежа и заканчивая невысокой могильной оградой. Интересно, последняя зачем? Казалось бы, теперь никуда не сбежит, но проведя целую жизнь в клетке, человек не желает расстаться с ней даже в тот момент, когда приходит пора покинуть собственную темницу. В угоду родителям двух семей, я насильно пытался полюбить Верду и начал с того, чтобы изменить имя девушки. Стремясь сделать его благозвучным, я подбирал буквы: Верба, Верва, Верга, Вред, Выдра, Ведро. Время шло, а успехов не было. Может быть, дело не в имени? Зябко пожимая плечами, спрашивал себя я, скучая на зимней веранде. Прижавшись ко мне, Верда улыбалась так, словно только она знала, где искать ответ. Дальнейшее развитие событий не сложно было угадать. Откуда-то снизу потянуло сыростью, ответственностью и чем-то ещё приторно домашним.
— Кажется, я беременна.
Сказала Верда, глядя честными глазами в мои такие же честные, но слегка напуганные глаза. Эта обжигающе холодная новость сейчас лучше всего была похожа на ведро с водой, перевёрнутое мне на голову. Что значит - Кажется? Казаться может всё что угодно. Например:
— Кажется, мне пора бежать.
Чьи-то сильные руки только занесли ведро воды над моей головой, но всё ещё не спешили его опрокинуть.
— Кстати, а где доказательства?
Этого я не говорил. Хватило ума. В тот момент я почувствовал, как невидимые жгуты принялись стягивать моё молодое, свободное, полное благих устремлений тело. Вскоре состоялось свадебное торжество со строгим соблюдением всех социальных протоколов, и не скрою, что я был весьма впечатлён церемониальным размахом моей тожественной казни. Напольные часы, стоявшие наверху, в спальне, грустным перезвоном напомнили о приближении брачной ночи. Сейчас надо, всего лишь дождаться, пока утихнет шум в доме, незаметно выбраться из кладовки и нырнуть в окно. Так думал я, улыбаясь многочисленным гостям, поднимая один за другим бокалы в честь чужеземца по имени Редько или Горько, точно не помню. Но кладовка, в которую я себя запер, была невидимой, в отличие от меня. Не будет лишним отметить, что и я с каждым бокалом становился менее заметным, и всё вокруг куда-то поплыло.
Брачная ночь.
На протяжении всей ночи меня непрерывно посещали бессвязные тревожные сны. Постоянно переплетаясь между собой, каждый из них пытался навязать свой уникальный сюжет, в котором мне отводилась роль автора. Таким образом, я имел привилегию самостоятельно обнаружить последовательную связь текущего кошмара с другими, ждущими своей очереди. Увидев под утро последний эпизод, взятый из Божественной комедии Данте, я проснулся весь мокрый и взбрыкнул ногой. Потом ещё. Окончательно запутавшись в постельном белье, я не сдался. Желая немедленно освободиться, я принялся разъярённо дрыгать уже обеими ногами и, кажется, упёрся на другом конце постели в мягкий массивный холм внезапно ожившего одеяла. Что-то, скрытое под ним, без всякой причины стало сообщать обо мне дурные, местами неправдоподобные интимные детали. Приоткрыв один глаз, я прицелился пяткой в нагромождение вычурной брани и ткнул туда, что было силы из соображений оборонительного характера. Подобное действие было продиктовано в первую очередь желанием сохранить достоинство и доброе имя. Наступила ожидаемая тишина. Но довольно скоро ко мне медленно подплыла и, как бы прислонилась, словно липкая болотная водоросль, тягостная тревога. Тогда я открыл оба глаза, немного поморгал ими и настороженно приподнял голову. Идея приподнять голову оказалась досадным тактическим промахом. Тут же выяснилось, что у массивного холма на другом конце постели в запасе имелась своя пятка, при чём не одна. На мгновение ночную тьму осветила яркая вспышка света, состоявшая из скопления радужных искр, стремительно летящих от центра, сосредоточенного в моей голове. Вспышку сопровождало хоровое пение птиц, переходящее в щебет, разбитый по голосам на отдельные группы с финальным выходом на соло. После того, как салют искр в глазах и птичьи рулады в ушах, ослабевая, затихли, по кровати новобрачных с кавалерийским гулом пробежал, как показалось, табун резвых жеребцов, втаптывая моё тело в дорожную пыль. Однако я знал, что табун этот имел в своём поголовье лишь одну дикую невоспитанную лошадь, безжалостные удары копыт которой не оставляли сомнений в том, что прискакала она, скорее всего, из неблагополучной семьи с дурной наследственностью. Подтянув к себе ближайшую подушку, я использовал её в качестве щита. Затем, не теряя времени, ухватил другую, менее массивную кружевную соседку и замахнулся для решающего броска. Завязалась яростная безмолвная возня, где вместо слов были слышны лишь редкие повизгивания, одинокие вопли, глухие стоны и другие звуки, уходящие корнями в насилие, а потому не имевшие ничего общего со звуками, порождёнными любовной страстью или взаимной симпатией. Продолжая сохранять достоинство, я обессилено сполз с постели на пол, прихватив при этом одеяло, и, будучи внизу, моментально накрылся им, обеспечив себе долгожданные минуты покоя. Только тогда я осознал, какая пропасть нас разделяет и как бесконечно далеки один от другого её берега. Сейчас я захотел подумать о чём-то хорошем, но не успел. Тяжёлая широкая кровать ещё несколько раз тревожно дёрнулась, чуть качнувшись, сдвинулась с места и, злорадно крякнув, окончательно замерла. Моё имя в переводе с греческого означает: мужественный. Едва сдержавшись, чтобы не закричать от боли, я с трудом освободил ладонь, придавленную одной из тяжёлых лап семейной кровати, и еле слышно произнёс что-то подходящее моменту, совсем не по-латыни.
Ласковые лучи утреннего солнца застенчиво проникали в спальню для новобрачных, стараясь не потревожить сонную негу, ещё с вечера окутавшую собой таинственный союз двух любящих сердец. Постепенно брачная ночь со всеми невзгодами растворилась в утреннем серебристом мареве, и пение птиц объявило о рассвете. В этот момент сверху навалилось что-то хорошо знакомое и напористо проникло под одеяло. Через минуту общая температура в укрытии заметно поднялась, а когда Верда раскрылась вся, случилось то, что показывают в фильмах для взрослых, если под одеяло не будут заглядывать дети.
Прошло время. Две семьи по-прежнему собираются в одну. Мы готовим сюрпризы для гостей, устраиваем фейерверки и вспоминаем события, происходившие на свадьбе, что многим даёт повод для веселья. Только в отличие от родственников, мой смех на их общем фоне звучит как-то тихо, пришибленно.