Нарцисс Араратской Долины. Глава 29

Архитектор Коля познакомился на Арбате с одним молодым начинающим художником, которого звали Миша По. Он был очень худ и хмур; и работы у него тоже были хмурые и бесхитростно брутальные. Какие-то линии, пятна, брызги, - в общем, безжизненные абстракции, в которых я тогда ничего не понимал. Жил этот художник в районе метро «Семёновская». И вот, в самом начале сентября, мы поехали к этому Мише в гости, весёлой и пьяной толпой. Нас было несколько, где-то шесть человек, - и одни мужчины. С нами ещё был один мой ереванский приятель Армен, который переехал жить в Москву, из уже неспокойного Еревана. Он работал на «Арменфильме» художником-мультипликатором. На Арбате он не стоял, и ничем там не приторговывал. Армен иногда туда захаживал, просто провести время. В Москве же он продолжал работать по своей специальности, и где-то что-то там подрабатывал; и, надо сказать, жил в бедности, тоже скитался по чужим квартирам и даже, порой, голодал; и сильно скучал по своей ереванской уютной жизни. Хотя, признаюсь, я ему завидовал. Потому что, он продолжал общаться с мультипликаторами, в отличие от меня, который стал уличным художником и глупо плыл по течению.  Армен не был таким простодушным, как я; и он умел общаться с нормальными и влиятельными людьми; и внешность у него была аристократично-красивая и киногеничная: худощавый, большеглазый, тонкогубый и хладнокровный. Он никогда не говорил глупостей, не суетился, умел благородно и вальяжно курить и эффектно двигать своими длинными пальцами, и, самое главное, был умным обаятельным человеком, который умел мягко шутить и слушать, не перебивая, собеседника. К тому же, Армен нравился женщинам, и женщины нравились Армену. Через несколько лет он станет клипмейкером и будет снимать видеоклипы разным там известным певицам! И у него появятся деньги, и влиятельные связи в московской киношной богеме и всё у него будет хорошо. А тогда, в начале сентября, он только-только прибыл в столицу нашей Родины, которая гостеприимно принимала сирых и убогих со всей нашей необъятной страны.

                Мы приехали к Мише По в гости, в его коммунальную квартиру на улицу Буракова. Никаких женщин с нами не было, и это была простая мужская компания, состоящая из Миши, Коли, Виктора, Армена, меня и ещё одного начинающего художника, и бывшего повара, по фамилии Горбачёв. Кроме Миши, в этой четырёхкомнатной квартире с высокими потолками, проживала ещё одна добрая и милая старушка, его коммунальная соседка, которую звали тётя Маруся. Одна комната была закрыта, и там никто не обитал; и в двух комнатах проживал сам хозяин. В одной - он спал, а в другой – занимался, по ночам, живописным творчеством. Ещё имелась большая общая кухня; и там мы общались до утра. Пили  водку, купленную у спекулянтов-таксистов. Атмосфера в этой квартире, была пронизана духом 30-х или 40-х годов. Дом строился в те, суровые сталинские времена; и это как-то чувствовалось и как-то астрально ощущалось. У Миши тогда ещё останавливался один яркий и самобытный художник из Воронежа, по фамилии Горшков, чьи работы отличались профессионализмом; он вскоре оттуда съехал, - по причине своего сложного характера; они, с хозяином чего-то там не поделили. Надо сказать, что характер у хозяина тоже не отличался мягкостью и лёгкостью. Миша По взирал на Мир, с настороженностью, и не ждал от Судьбы щедрых подарков; его тёмные миндальные глаза янычара вглядывались в собеседника с неким подозрением; и его грубоватый, но красивый голос напоминал звуки тромбона; и именно этот его голосище меня тогда удивил. Как из такого тщедушного и хлипкого тела может исходить такой упрямый и упёртый завораживающий звук. Миша, конечно же, являл собой неординарную личность, и он, явно, мог стать большим художником или трагикомичным актёром; или, родись он в Средние Века в Испании, богомольным инквизитором, с удовольствием сжигающих ведьм и еретиков. Возможно, так оно и было в его прошлой жизни…

                После этой весёлой пьянки я, видимо, Мише понравился, и он предложил мне у него пожить; и так я у него поселился, на несколько месяцев. К моей великой радости, Николай Николаевич тоже с нами застрял, в этой рабочей окраине, на проспекте имени маршала Будённого. И ещё с нами жил улыбающийся оптимист и добряк Горбачёв, который был родом из Люберец. Вот так, там довольно спонтанно образовалась небольшая коммуна художников. Никакого названия нашему недолговечному союзу мы, к сожалению, не дали; потому что не было чёткой творческой цели, и не было идейного вдохновителя. Архитектор Коля мог бы им стать. Я бы не сумел, ибо не умел людьми управлять и грамотно писать манифесты. Поэтому никакого «Бубнового вальта» или «Хромого осла» у нас не получилось. Коммуна та осталась безымянной, и рассыпалась по причине нашей малоопытности и глупости. Надо было её хотя бы назвать «Серый и ученики», - как я уже писал, Коля подписывал свои работы – «Серый». Или «Серый, Аве, По и Горбачёв». Миша подписывался – «Мишель ПО». Надо сказать, что Миша всё время, как актёр Боярский, носил шляпу! Первая шляпа ему досталась от меня; которая у меня осталась от сумасшедшего студента Юры, с улицы Герцена; который мне её подарил, и которую я не особо и носил. Как только Миша надел на свою тёмную голову эту шляпу, то сразу же преобразился, и стал тем, кем его создала природа. Без шляпы Мишу уже никто не улице не видел. Видимо, можно было наш союз художников назвать просто - «Серая Шляпа»!

                Творили мы по ночам, чуть ли не до раннего утра; потом – спали, где-то до полудня, а может, и до часа дня. Во второй половине дня, ближе к вечеру ехали на метро на Арбат. Там стояли где-то часа два или три.  Если кто что-то продаст, - тот всех кормит и поит. Коммуна – она и есть коммуна. Не все деньги пропивались; много денег уходило на художественные материалы. Питались же мы, в основном, жареной картошкой с луком, пельменями и какими-то рыбными консервами. Пили, в основном, пиво и водку. Надо сказать, что выпивали мы не так уж и много, и алкоголизмом тогда не страдали. Зато, все много курили, и сигареты быстро кончались. Режим питания и сна не соответствовал нормам нормального здорового человека. Видимо, поэтому Николай Николаевич стал, со временем, немного раздражительным и нервным. Он часто смотрел телевизор, и ему нравились передачи с экстрасенсом Кашпировским. Архитектор Коля наивно верил во все эти телеэкранные магические положительные воздействия. Творчеством Коля сам особо не занимался, - ему нравилось наблюдать за нами и давать ценные советы. Я рисовал кисточкой по картонкам, и раскрашивал гуашью, смешанной с клеем ПВА. Акриловых красок у нас тогда не было. Масляные краски долго сохли, и я ими никогда не красил. Миша тоже сперва работал с гуашью, а потом переключился на классическую и коммерческую технику, - холст и масло. Иностранцы очень любили покупать именно масло на холсте. Миша заметно стал расти, и вскоре у него появился постоянный западный клиент, по-моему, из швейцарской фирмы «Сантос», который покупал у него холстики, и, довольно неплохо, Мишу подкармливал на протяжении нескольких лет. Миша начнёт курить трубку, и набивать её дорогим ароматным табаком; начнёт покупать дорогие вельветовые штаны, замшевые пиджаки и фетровые шляпы. Горбачёв же рисовать особо не умел, - он, тоже на холсте, раскрашивал монохромные абстрактные картинки. Потом он будет общаться с другими арбатскими художниками и, в том числе, с художницей Катей Медведевой. Он заметно раздобреет, и начнёт больше употреблять алкогольных напитков. На Арбате многие художники быстро спивались, и злая водка многих там погубила, и не дала талантам полностью расцвести. А с другой стороны, - непьющий и «завязавший» художник подобен одинокому грустному высохшему саксаулу… это я понял уже потом; полностью завязав с употреблением спиртных напитков