de omnibus dubitandum 115. 121

ЧАСТЬ СТО ПЯТНАДЦАТАЯ (1914)

Глава 115.121. ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ…

    Пришел март. Бодрый, здоровый, волнующий март, с ослепительным солнцем, голубым небом, талыми снегами, звонкими ручьями и оглушительным грохотом колес по оттаявшей мостовой.

    Сколько звуков, сколько красок и движения после томительно однообразной беззвучной зимы. Днем все тело было полно силы и радости, по вечерам сладко тосковала, чего-то ждала и требовала душа.

    Юленька положительно не могла сидеть дома, и голова у нее была полна какими-то неожиданными веселыми мыслями. Она дурачилась, кокетничала, целый день проводила на улице и по временам казалась такой оживленной и яркой, точно пьянела от крепкого, радостного воздуха весны.

    Как-то утром, на курсах, она узнала, что в город приехал и остановился в большой гостинице писатель Арсеньев. Курсистки говорили об этом с неописуемым оживлением. Среди молодежи Арсеньев пользовался громадной популярностью, и это было понятно: с широко открытыми глазами девушки стояли на пороге жизни, в светлом ожидании счастья и любви, а ни у кого из современных писателей не было столько красивых, нежных и грустных слов о любви.

    Тихая любовная музыка струилась со страниц его книг. Арсеньев любил писать о том, как радостно и доверчиво входит в жизнь молодая женская душа и как грубо, пошло и хищно встречает ее многоопытная мужская чувственность.

    Было что-то невыразимо печальное в тех тоскующих нотках, какими он умел заканчивать свои рассказы, и казалось, что у него самого должна быть женственно-нежная, красивая, полная любви и ласки душа.

    Его последний рассказ Юленька прочитала несколько раз. Можно было подумать, что он незримо следил за нею и что рассказ написан именно о ней. С другими лицами, в другой обстановке на страницах этого рассказа жили Венков, и Высоцкий, и Юленька, и было страшно и непонятно, как мог он знать то, о чем сама Юленька боялась сознаться себе.

    Все пережитое, все недоумения девушки, впервые столкнувшейся с житейской грязью, униженной и оскорбленной, всколыхнулись в ее душе, и ей казалось, что если бы можно было поговорить с этим человеком, рассказать ему все, то он бы нашел что ответить. Что ответит, Юленька не знала и сама, но душа ее бессознательно стремилась к этому неизвестному, особенному, непонятному человеку.

    Весь тот день, когда девушка узнала о приезде Арсеньева Юленька была в нервном, напряженном волнении. А вечером ей пришла в голову неожиданная мысль. Стыдясь своего искреннего наивного порыва, она придала всему вид шалости и вместе с Катей Чумаковой, дурнушкой-курсисткой, помешанной на любовных приключениях, написала письмо Арсеньеву.

    А на другой день, вечером, обе они побежали в университетский сад.

    Никогда не был так тих, задумчив и прекрасен мартовский вечер. Еще совсем голые деревья отчетливо рисовались на мягком синем небе, в котором медленно и прозрачно зажигались весенние звезды. От земли шел волнующий, как неосознанная радость, пьяный запах, и она была черна и упруга. В маленьких лужицах похрустывал хрупкий весенний ледок. Было что-то радостное и пьянящее в наготе земли, в блеске первых звезд вверху, в ясном сиянии зари, в румяных толпах, медленно движущихся по аллеям, в возникающем то тут, то там беспричинном смехе, в том, что не видно было лиц и только по голосам можно было узнавать знакомых.

    Юленька и Катя долго ходили в толпе, возбужденные, взволнованные ожиданием. В сущности говоря, они не верили, что Арсеньев придет, но все-таки им было весело и немного страшно.

    – Я убегу!.. – говорила Катя, которая трусила, как гимназистка.

    Юленька была покойнее, и должно быть, потому, что бессознательно чувствовала прелесть и желанность своего молодого тела, милых глаз и нежной молодости, она не считала таким невозможным, чтобы Арсеньев не отозвался на ее письмо.

    Уже совсем стемнело, когда они увидели и узнали его высокую фигуру в пальто и мягкой шляпе. Узнали по портрету, помещенному в местной газете по случаю приезда знаменитого писателя.

    Арсеньев шел от ворот в сопровождении какого-то плотно-щеголеватого господина, по бритому лицу и манерам – несомненного актера.

    Толкая друг друга, еле сдерживая смех и желание убежать, девушки сейчас же повернули и пошли следом, как-то странно притихнув и не спуская глаз с Арсеньева.

    Сначала их не заметили. Арсеньев шел медленно, и по тому, как он оглядывался на каждую проходящую женскую фигуру, было видно, что он пришел именно по письму и ждет продолжения. Еще больше волновался актер. Очевидно, он знал про письмо и в качестве напарника сопровождал знаменитость на любовное приключение. Его присутствие неприятно удивило Юленьку, и она тогда же смутно почувствовала, что шутка вовсе не так уж невинна, как казалось.

    Она и прежде не представляла себе, что выйдет из всего этого, но теперь, когда Арсеньев явился не один, Юленька уже окончательно растерялась, и почувствовала, что не выйдет ничего.

    То, о чем она мечтала, читая рассказы Арсеньева, сразу стало казаться ей детски наивным и невозможным. И когда нетерпеливая Катя, вся дрожа от волнения, шептала ей: «Ну, что же ты?.. Ну!..» – она отталкивала подругу локтем и начинала сердиться.

    Катя волновалась совершенно бескорыстно. Ей и в голову не приходило, чтобы Арсеньев мог заинтересоваться ею самой, но она была влюблена в Юленьку, как только молоденькие некрасивые девушки могут влюбляться в хорошеньких умных подруг, и потому ей до смерти хотелось, чтобы Юленька познакомилась с Арсеньевым. Нерешительность подруги еще больше возбуждала ее.

    Так они прошли по аллее два раза. Девушки неотступно следовали за Арсеньевым, а актер первый обратил на них внимание. Он что-то сказал Арсеньеву, но тот ответил нерешительным жестом.

    Стало совсем темно. В аллеях понемногу пустело. Наконец мужчины решительно двинулись к выходу.

    – Ну что же ты?.. Он уйдет!.. – исступленно шептала Катя, не чуя ног под собою.

    Юленька испуганно оттолкнула ее и ускорила шаги, чтобы раньше выйти из сада, но в это время актер развязно приподнял шляпу и громко спросил:

    – Скажите, пожалуйста, это не вы писали Ивану Алексеевичу?

    Увлекая за собою Катю, Юленька пугливо шарахнулась в сторону, но Арсеньев  уже шагнул к ним, и девушки невольно остановились. Катя совсем обмерла от страха, у Юленьки мучительно забилось сердце.

    – Ну что же… давайте познакомимся, – нахально продолжал актер. – Чего вы так испугались?

    Эта фраза оскорбила Юленьку: ей показалось, что актер принимает их за каких-нибудь швеек, и она ответила холодно и сухо:

    – Пожалуйста…

    Актер сразу переменил тон, почтительно сняв шляпу. Он догадался, кто из двух – главная, и прежде всего поклонился Юленьке.

    – Позвольте представиться: Строев… Иван Алексеевич Арсеньев…

    От волнения девушки ничего не ответили и руки их дрожали, когда они обменивались рукопожатиями. Арсеньев молчал, не зная, что сказать.

    Актер пришел всем на помощь.

    – Ну что же, давайте пройдемся немного, – предложил он, и вышло как-то так, что сам он пошел с Катей впереди, а Арсеньев и Юленька молча последовали за ними.

    Девушка не смела поднять глаз, и ей было мучительно неловко, точно случилось что-то недостойное и пошлое. Арсеньев украдкой разглядывал ее, а она чувствовала его взгляд и не знала, как держать себя. Было страшно, что он заговорит, и она почти ненавидела Катю, в такую минуту, покинувшую ее на произвол судьбы.

    – Почему вы мне писали? – тихо спросил Арсеньев.

    Юленька вздрогнула и ответила не сразу.

    – Так… – сказала она и не могла придумать ничего больше.
Они опять пошли молча.

    Когда Арсеньев шел сюда, он ожидал встретить женщину, опытную в таких приключениях и знающую, чего она хочет. Все представлялось ему донельзя просто, но теперь инстинктом мужчины он почувствовал, что это совсем не то, и смутился неожиданно для самого себя.

    Актер снова пришел к нему на помощь.

    – Знаете что, – сказал он не задумываясь, – становится холодно, не поехать ли нам куда-нибудь?

    – Куда? – машинально спросила Юленька.

    – Ну, куда-нибудь… в ресторан, например… Можно спросить отдельный кабинет…
Катя испуганно взглянула на Юленьку, но та сделала такое движение, что актер сразу осекся.

    – Ну, если не хотите, можно просто зайти в кондитерскую. Выпьем кофе и поболтаем… И этого нельзя?..

    Юленьке показалось, что смешно от всего отказываться, раз они же сами написали это глупое письмо, но ей все-таки пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы кивнуть головой.

    В тесном, ярко освещенном и душном зале кондитерской было жарко и пахло кухней. Сладкий пар и табачный дым висели в воздухе. Было много студентов и подозрительного вида нарядных дам.

    Актер угощал девушек, острил, хохотал и вообще самым добросовестным образом старался рассеять общую неловкость. Но чем развязнее становился он, тем молчаливее и отчужденнее держали себя Катя и Юленька. Им обеим уже казалось, что вышло что-то некрасивое и совсем не забавное.

    Юленька сидела против Арсеньева и исподтишка разглядывала его. В этой пошлой обстановке, в присутствии наглого, шумного актера, она не могла тот образ, который создали в ней его книги, соединить с этим интеллигентного вида господином, у которого была наружность провинциального врача, морщинки в уголках рта и слегка смущенное выражение.

    То, что он говорил, было очень обыкновенно и даже банально. Юленька думала уже только о том, как бы скорее прикончить эту глупую историю и уйти, чтобы никогда не вспоминать об этой неудачной, ненужной встрече. Временами она взглядывала на Арсеньева даже враждебно, точно он чем-то обманул ее.

    Арсеньев видел произведенное им впечатление, и его мужское избалованное самолюбие испытывало неприятные уколы.